Если заводилою был Балакирев, то разводил все Иван Иванович Бутурлин, получивший титул князя-папы за подвиги на пирах. Вот и сейчас он подносил кубок с заморским рейнвейном тучному адмиралу Сенявину. Сенявин осушил кубок, хлопнул пустой чашей о стол и, заметив бравую четверку, прибывшую в мундирах и при регалиях, направился к ним. Крепко пожав руки каждому, Сенявин сказал.
- Знаю о вашей неудаче, токмо ни я, ни государь в случившейся неудаче доблестного вашего экипажу вины не видит. Сие есть дело случая, которого, пожалуй, и предусмотреть невозможно!
Показал на стоящего рядом немца в зеленом суконном кафтане. Лицом иноземец был правильным и телосложения строгого.
- Знакомьтесь, - сказал Сенявин. - Андрей Иванович Остерманн, по иностранной переписке значится. На службе недолго, да умом выделиться уже изрядно сумел.
Немец почтительно и с достоинством поклонился. Каждый представился ему, отметился поклоном и рукопожатием.
- Баю я, - сказал Сенявин с усмешкою, - быть вам вскоре в далеком походе товарищами.
И по лукавому прищуру его видно было, что не только предполагает это Сенявин, но точно знает даже - когда, с кем и для которых целей путешествие совершено будет.
Он отошел, а новые товарищи поговорили промеж собой о политических делах да новостях светских и по предложению Иоганна Бреннеманна прошли в дальнюю комнату. Тут царила совсем иная обстановка, пили пиво и пунш, а курили куда как достаточно, похоже, что и чаши с кубками ото ртов отнимали лишь затем, чтоб табачный дым из трубки всосать. Пили в этой комнате сплошь иностранцы - офицеры, служившие в армии Петра, купцы, прибывшие в город с товарами, шкипера, что провели свои суда через неспокойное море к русским берегам.
Выпили и наши морячки. Пили достойно и без глупых ограничений. Остерманн и Бреннеманн завели нескончаемый разговор на своем языке, Корнелий Крейс для чего-то Головкину Гавриле Ивановичу понадобился, понятно, что не просто так, Гаврила Иванович после смерти боярина Федора Алексеевича Головина все его посольство принял и отвечал за внешнюю политику государства.
Мягков да Раилов мешать никому не стали, а прошли еще в одну комнату, где, по обыкновению, играли в шахматы да шашки, но и здесь было скучно, а потому скука и привела наших капитан-лейтенантов в зал, в коем вдоль стены длинным рядом сидели напудренные матушки в широких робронах, поглядывая на разнаряженных дочек своих, затянутых в немецкие, корсеты из китового уса.
Мягков сошелся в контрадансе с княжной Черкесской. Девица танцевала изрядно и все кокетливо стреляла подведенными глазками в обветренное лицо моряка. Иван же политесы вести не умел, а ежели честно сказать, то и желания не испытывал. Потому княжна даже рада была окончанию менуэта и тому, что рассталась наконец с неразговорчивым своим кавалером. Иван постоял, глядя, как брат его Яков Раилов гусаком торжественно вышагивает подле невеликой ростиком изнеженной девицы с преми-ленькой мушкой над верхней губой, потом прошел в общий зал, где залпом и изрядно выпил сразу несколько поднесенных ему кубков. Уходить даже и пытаться не стоило, стража на дверях получила, как обычно, указание ранее девяти никого не выпускать, а оставаться здесь значило стать искусителем князь-папы Ивана Ивановича Бутурлина: увидит одинокого да скучного, обязательно же, подлец, кубок Большого Орла поднесет, после коего разум и остатки стеснительности потеряешь. Капитан-лейтенант Мягков искушать своим присутствием князь-папу не стал, улизнул к иностранцам, где Остерманн с Бренне-манном, уже вольно расстегнутые, раскуривали по второй, а то и по третьей трубке.
- Ван-ня, - с улыбкою нетвердо сказал капитан Брен-неманн. - Что гуляешь напрасно? В твои годы надобно девиц взглядами завлекать. Всему свое время - время… э-э-э… голоштанным бегать и время гнездо семейное вить, время политесы… э-э-э… с девицами вести и время пуншем душу травить.
- Зо, зо, - с важной усмешкой соглашался Андрей Иванович Остерманн и поднимал указательный палец. - Так есть, капитан Бреннеманн!
2. ГОСУДАРЕВЫ ЗАБОТЫ
Государь меж тем пребывал в Варшаве, где крепко занемог лихорадкой. В письме Петр благодарил Федора Матвеевича Апраксина, что тезоименитство государево тот справлял в его домике. Опять обращался к флоту, тревожился, не сыроват ли лес, и приказывал деньги на содержание Петербургского флоту брать из соляных сборов.
В Варшаве Петр Алексеевич собрал военный совет, На том совете главнокомандующим объявлен был Шереметев. Недовольного Меншикова Петр оставил под Шереметевым. "Горяч ты, Алексашка, да дерзок не по уму, - сказал Петр. - Не войско на тебя оставить боюсь, авантюр твоих, князь ты наш римский, опасаюсь!" Однако же в день рождения своего государь пожаловал любимца князем Ижорским.
Сам государь положил себе для диверсии ехать в Петербург. Секретная депеша Головкину да Сенявину ушла еще ранее, нежели государь покинул Варшаву.
Карл между тем переправился с войском своим через Одер и двинулся в сторону Кракова, разделив свою армию на три части. Петр отрядил против шведского войска генерал-поручика Боура с конницею и генерал-майора фон Шведена с пехотою. Апраксину же было сказано, чтобы тот два полка отправил ко Пскову, ибо Левенгаупт проявлял активность и вполне был способен нежданную диверсию произвести.
Сим отметившись, Петр прибыл в Гродно, где принял Преображенский полк, немало порадовавший его выправкой и полной готовностью к бою. Из Гродно государь проследовал в Вильно. Здесь он инспектировал войска князя Репнина, оттуда двинулся на соединение к Александру Даниловичу Меншикову, что стоял со своими полками в местечке Меречь. На заседании совета решено было пехоте идти к границе своей, а коннице, куда входил отчаянный татарский полк и еще более отчаянный отряд казаков, зарабатывавших прощение государево после Астрахани, тревожить неприятеля и не давать ему покоя ни в чем.
Между тем шведский король оконфузился и едва не попал в плен. После отъезда Петра Алексеевича из Варшавы Карл с небольшим отрядом переправился через Вислу, желая высмотреть русское войско, но попал под атаку и едва не был полонен. Отчаянные шведские гренадеры легли смертно, однако государю своему дали спастись. Уже у самого берега, когда Карл благодарил Бога о явленной милости, ядро из малой мортирки повредило его лодку. На счастье, пошло мелководье, и великий король отделался всего лишь малым насморком.
Узнав о том, государь Петр Алексеевич не сдержал сожаления.
Сам он меж тем через Великие Луки, Новгород, Ладогу и Шлиссельбург прибыл в Петербург и 23 октября 1707 года явился прямо с дороги в дом к Апраксину. Первым, что Петр спросил, было - где? Апраксин указал на море. Два дня государь отсыпался и пьянствовал с Апраксиными и приближенными, утром 30-го числа, никому не сказавшись, ушел в море. Восемь ден государь пробыл на кронштадтских работах, работал с жадностию сам и окружающих к лени не призывал, затем прибыл к острову Котлин, где наблюдал действие самоходной мины Курилы Артамонова и от сего испытания был в великом восторге.
Воротясь в Петербург, в первых числах ноября Петр Алексеевич в соборной церкви святой Троицы венчался с Катериной, беззнатной мариенбургской девкой, бывшей когда-то замужем за недолго пожившим на белом свете шведским трубачом, потом побывавшей под русским солдатом в обозе, познавшей до государя любовь фельдмаршала Шереметева и светлейшего князя Меншикова.
Празднование было не слишком пышным и великим, ни один еще государь российский не мешал так своей крови. Кое-кто из окружения государя недовольно и дерзко роптал. Петр отмахивался. К тому времени от Екатерины у него уже было двое детей. Жизнь Петра складывалась в соответствии с его привычками и сообразностями, большую часть жизни государь проводил в походных разъездах, потому и супруга Петру Алексеевичу требовалась такая, чтоб не тяготили ее привычки мужа. Екатерина Скавронская, к тому времени начавшая носить фамилию Михайлова, оказалась именно той подругой, что потребна была Петру. Она без тягот и жалоб преодолевала с ним бескрайние просторы империи, жила в болотистом и неуютном еще северном Парадизе, это была женщина, душевная стойкость которой придавала крепость и семье, и самому государю.
Екатерине исполнилось в тот год девятнадцать лет. Государю шел тридцать шестой год.
После того Петр выехал в Москву, недавно пережившую великий пожар, причинивший немалый урон строениям и жившим в столице жителям.
Северная война тяготила Петра. Каждый государь мечтает о процветании своего государства. Петр предложил Карлу мир при условии, что шведский король согласится. с приобретениями российскими и оставит Петру Ингрию с городами Кроншлотом, Шлиссельбургом и Петербургом. Карл был заносчив. Он назначил генерала своего Шпара московским губернатором и объявил свое желание свергнуть Петра с престола, а империю русского царя разделить на малые княжества.
Карл напомнил своим министрам исторический анекдот. Некогда войска Луция Сципиона прибыли в Азию, где им предстояло сражаться против царя Антиоха Великого. Антиох, предчувствуя поражение, прислал послов для переговоров о мире, но Луций Сципион послам в соглашении отказал и заметил, что договариваться надо было раньше, а не тогда, когда седло и узда уже готовы. "Нам, - заносчиво и самодовольно заметил Карл, - предстоит загнать московского медведя обратно, в его холодные морозные леса. Условия перемирия мы будем обсуждать, когда я войду в Москву".
- Брат мой хочет быть Александром, - со вздохом заметил Петр. - Однако ж он не найдет во мне Дария.
Старым солдатам и урядникам Вейдова и Бутырского полков за поход в Троицу государь приказал прибавить по рублю к жалованью.
3. ГОСУДАРЕВА ДИПЛОМАТИЯ
Государи дерутся, а холопы их службу справляют. И чем отчаяннее дерутся государи, тем тяжелее доводится их подданным. Сия нехитрая истина многократно проверена историей и отражена в летописных скрижалях не единожды. В штормовую непогоду шел "Посланник" с подводкою на борту к берегам Альбионовым. Волнение было таким, что требуху свою с трудом удавалось держать за зубами, зелены были Мягков с Раиловым, а уж Суро-викин вообще иной раз часами свешивал голову в окно каюты, богохульно отзываясь и о небесах, и. об отцах командирах, и о непогоде, но особо поносил англичан за то, что они поселились столь далеко от России, а еще более за то, что живут на туманных островах, куда и в хорошую погоду нелегко добираться.
Еще при жизни адмирала Головина английскому посланнику в России Чарльзу Витворду задавался вопрос о посредничестве Англии между шведским королем и русским государем. Витворд ответствовал уклончиво, де, король Швеции не имеет никакой склонности к миру. Однако едва возникла опасность, что Карл нападет на Австрию, в Лондоне недовольно зашевелились. Петр, считая Англию наиболее влиятельной державою среди участников великого союза, направил своего посланника в Гааге Андрея Артамоновича Матвеева с дипломатической* миссией в Лондон.
Как дипломат Андрей Артамонович был без характеру, чем и показал себя еще во Франции по делу русских кораблей братьев Бражениных и Елизара Избранта, захваченных дюнкеркскими каперами. Кораблей так и не вернули, но король французский через министра своего де Тоси объявил посланнику, что впредь все московские корабли, что войдут во французские гавани, будут встречаться приятельски. С тем Матвеев и уехал обратно в Гаагу, а следить за делами во Франции остался дворянин Постников, бывший там резидентом русского государя.
Инструкции Петра Алексеевича были незатейливы. Русский дипломат должен был напомнить королеве Анне о ее обещании, данном через Витворда, ведь Карл явно держал сторону Франции и поддерживал венгерский бунт. Белено было такоже сказать английским министрам, если спросят, какова будет польза их отечеству, что московский государь пошлет войска, куда им, английским министрам, надобно будет, и полки свои по надобности в Венгрию введет и потребные для флота Ее королевского величества материалы поставит. Условия мира между Россиею и Швецией царь Петр Алексеевич отдавал на откуп королеве, выговаривая лишь то, что возвращенное пушками отеческое достояние за Россиею же и останется.
Ежели Матвеев увидит невозможность исполнения государевых инструкций, должен он склонить на свою сторону Мальбрука и королевского казначея Гольдфина, а также северных посольств секретаря и обещать им по содействию немалые подарки. Вести себя Матвееву надлежало осторожно и прежде разведать, склонны ли оные лица к акциденциям, а також остерегаться, чтобы даром чего не раздать.
Сразу по прибытии Матвеев уведомил государя, что с первого же случая нашел к себе обхождение господ англичан самое приятственное, однако из внутреннего исполнения действ ожидает куда более, чем от внешностей.
Да, королевская власть в Англии была не самодержавной - без поддержки парламента королева Анна не могла ничего, даже сыпать обещаниями без исполнения оных.
Тори да виги держали разные стороны, сговориться с обеими сторонами было трудненько и даже невозможно. Матвеев имел аудиенцию у королевы и вскоре после оной встретился с государственным секретарем Гарлеем, коему подал письменное предложение о союзе.
Гарлей с Матвеевым держался приятельски, но от ответов уходил. Наконец он приватно объявил послу, что королева в случившихся политических обстоятельствах не желает ссоры ни с Петром, ни с Карлом, тем более что Мальбрук своего добился - король Карл заявил, что не тронет Австрию.
Политесы дипломатические требовали заклания золотого тельца. Петр опять объявил Матвееву, что для достижения целей во благо государства Российского тот может не скупиться. Однако ж подкупные суммы открыто было везти рискованно, и по указанию Петра "Посланник" с подводкою на борту дважды ходил к суровым и туманным Альбионам, чтобы доставить в верное место тяжелые сундуки. Поручения были исполнены с честью и совестливостью, о чем Андрей Артамонович доносил государю. Тайным указом Петра Бреннеманн и офицеры "Садко" жалованы были медалями и деревеньками с душами, тем самым произведены были в кавалиеры. Указом государь объявлял всех их славными соратниками своими и именовал щуками, что жирным карасям политическим дремы и спокойствия не дают.
Мошна да заведенные знакомства дали свое - в конце августа королева Анна сама объявила Андрею Артамо-новичу, что готова вступить в великий союз с московским государем, а уже в самом начале сентября в дом к нему приехал Гарлей, чтобы потолковать о содержании ответной грамоты, которой объявлялся бы заключенный союз. и условия, на которых сей союз заключен бы был. Наряду с оным королева желала такоже и торговый трактат подписать, к пользе и благоденствию обоих государств.
Герцог Мальбрук писал Матвееву, что употребит все свое старание у Штатов, чтобы побудить их к согласию на принятие России в великий союз, но лисе этой Андрей Артамонович верил слабо, потому и писал оставленному в Гааге агенту своему Фанденбергу, чтобы тот разузнал, коим образом герцог будет действовать по русскому делу, будет ли держать слово свое или окажется, что мед у него, на языке, а в сердце желчь.
А Штаты все медлили и медлили. Миновал один месяц, затем другой - английские министры на наскоки Матвеева объявляли: дожидаются герцога. В первых числах ноября герцог наконец объявился. К чести его, на другой же вечер дипломат английский посетил русского посланника. Пили ром и глинтвейн.
- Нет возможности вас обнадежить, Андрэ, - развел руками герцог. - Я старался. Я встретился со всеми, от кого решение этого вопроса в зависимости стоит. Штаты склонны к согласию, но предстоят большие хлопоты, чтобы убедить к тому союзников.
- За чем же дело стало? - поднял чашу Матвеев.
- В том беда, что время военное. А военные действия порой непреодолимые трудности создают.
- Герцог. - Матвеев поставил чашу на стол. - Я прошу вас ответить без увороток, как честного человека. Сами знаете, от слова "халва" во рту сладко не станет. Может мой государь рассчитывать и надеяться или надежды эти будут праздными?
Мальбрук пожал плечами.
- Смею надеяться, что все будет хорошо, - сказал он.
- Могу ли я сообщить о том государю? - настаивал Андрей Артамонович.
- Отчего же нет? - удивился герцог, тонко улыбнувшись. Вместо действия Матвеев слал в Москву обещания да обнадеживания.
Ах, дипломатия! Куснуть с улыбкою, а за делом порой и своего не забыть урвать! Фанденберг доносил, что у герцога есть свои интересы - за содействие видам царя герцог Мальбрук желал получить российское княжество. О том и объявил в Гааге Его величества агенту Гюйсену. Матвеев и Гюйсен немедля донесли о желаниях английской лисы своему шефу Головкину. Тот отнес донесения Петру Алексеевичу. Царь ознакомился с ними, некоторое время молчал, потом сказал:
- Черт с ним! Ежели герцог будет усилия свои к исполнению желаемого принимать и немалых успехов в том добьется, то пусть выбирает любое княжество из Киевского, Владимирского или Сибирского. В действиях своих вольно ему будет, пусть всяким образом ублажает королеву, пусть хоть ее е…т, а миру доброго со шведам нам добьется. Ежели он оное учинит, то обещай герцогу, что до конца жизни ему будет с княжества по пятьдесят тысяч ефимков ежегодно и орден Андрея Первозванного прислан будет с брильянтами да рубинами.
"Посланник" с подводкою был направлен к английским берегам в третий раз! На сей раз сундучок, доставляемый в Англию, заметно потяжелел.
Глава восьмая
1. ГИБЕЛЬ ФРАНЦУЗСКОГО КАПЕРА
Мимо шведских берегов, стороною, неторопливо покачиваясь на волне и раздувая паруса попутным ветром, "Посланник" двигался привычным уже курсом. Во все стороны от корабля расстилался легко волнующийся голубец - все же в голомени шли, не жались к берегам.
Бреннеманн хозяйственно прошелся по палубе, выхватывая глазом матросские упущения, дал команду боцману, постоял немного на мостике, оглядывая горизонт в подзорную трубу. Близких парусов не было, и капитан со спокойной душою прошел в кают-компанию. Капитан-лейтенант Раилов сидел за столом и читал "Ведомости". Читал он их с комментариями, поэтому выходило изрядно забавно.