Старик-музейщик в результате автокатастрофы оказался перенесенным в пятнадцатый век, в тело принца Фебуса, наследника престола Наварры - небольшого, но стратегически очень важного горного королевства между Францией и Испанией. Старый тихий интеллигент, одинокий, больной и никому не нужный, превратился в молодого, красивого предводителя народа васконов, авантюрного "ловца человеков" на свою службу, собирателя земель, завоевателя городов, покровителя промышленности, наук, искусств и покорителя женских сердец.
Содержание:
Глава 1 - АССАСИНЫ И НЕИСТОВЫЕ ШЕФФЕНЫ 1
Глава 2 - ГЕРЦОГИ, БАНКИРЫ, САРАЦИНЫ И МЕШОК ПЕРЦА 6
Глава 3 - ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ - ЛИШНИЕ СЛЕЗЫ 11
Глава 4 - МОРСКОЙ КРУИЗ ПО БИСКАЮ 13
Глава 5 - ЛОВЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ 20
Глава 6 - ЗДРАВСТВУЙ, БАСКСКОЕ ПОЛЕ, - Я ТВОЙ ТОНКИЙ КОЛОСОК 26
Глава 7 - НОРМАЛЬНЫЕ ГЕРОИ ВСЕГДА ИДУТ В ОБХОД 30
Глава 8 - ОХОТА НА НЕ ПОЙМИ КОГО 35
Глава 9 - ИЗ ОДНОГО МЕТАЛЛА ЛЬЮТ МЕДАЛЬ ЗА БОЙ, МЕДАЛЬ ЗА ТРУД 39
Глава 10 - СОТВОРЕНИЕ БАСТАРДА 42
Глава 11 - НАВАРРСКОМУ ФЛОТУ - БЫТЬ 46
Глава 12 - СОЗРЕВШИЙ ПЛОД 51
Глава 13 - РОДНОЙ ЯЗЫК И ЕДИНСТВО 55
Глоссарий 57
Примечания 63
Дмитрий Старицкий
ЛОВЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ
Глава 1
АССАСИНЫ И НЕИСТОВЫЕ ШЕФФЕНЫ
Гостиница нас встретила не только новой вывеской - две золотые короны на красном поле, но и неожиданно полной иллюминацией двора посередине ночи. Факелы откуда только не торчали, заливая округу относительно ярким светом.
Мы еще не доехали до ворот, когда нас грубо окрикнули и под прицелом арбалетов заставили опознаться. Только после этого воротные створки нехотя стали раскрываться.
Что такого с вальяжными кантабрами могло случиться, что они службу несут как в образцовом кремлевском полку?
Когда наш эскорт ускакал обратно в герцогский замок, а за нашей кавалькадой захлопнулись ворота постоялого двора, подбежал дежурный по расположению сьер Вото. Подождал, пока мы спешимся и доложил:
- Ваше высочество, ваша светлость, пока вы отсутствовали, некие неизвестные, числом три, попытались убить мэтра Уве. Силами караула эта попытка была пресечена. Один нападавший убит. Двое взяты в плен. С нашей стороны убитых и раненых нет.
- Хвалю за службу, - сказал дон Саншо. - Пленные где?
"Ну да, - подумал я, - все правильно: его человек - ему и хвалить".
- Пленные связаны и помещены под замок в винный погреб. Сейчас для них строгают колодки. - Выражение лица сьера Вото с виноватого постепенно переливалось в довольное. Для служивого часто похвала важнее жалованья, тем более для того, кто служит из чести и вассального долга.
- Давай их в ванной комнате допросим, - предложил я дону Саншо. - В крайнем случае ее отмывать легче.
- Дело говоришь, - согласился кантабрийский инфант.
- Сьер Вото, а что с мастером Уве? - проявил я беспокойство за своего человека.
- С ним все в порядке, ваше высочество, - ответил мне рыцарь, - помяли немного, а так он здоров и даже ран нет. Его же не резать собирались, а вешать.
"Вешать? Это точно Фема его порешить попыталась", - догадался я. Добрались-таки неистовые шеффены из города Мал и на до Штриттматера. Но здесь вам не там. Здесь, пока я тут стою, моя юрисдикция.
И это уже МОИ мастер.
Пленного, связанного по рукам и ногам, кинули на пол под балкой в ванной комнате. Кантабрийские стрелки длинную веревку от его связанных рук перекинули через матицу и, натянув ее, рывком поставили этого дойча вертикально. Относительно вертикально, конечно, так как сам он стоять не мог - его сильно стрелки избили, когда захватывали.
Хозяин, не доверив слугам, лично принес нам в помывочную табуреты, стол и дополнительные масляные светильники, кидая взгляды, напоенные страхом, то на пленника, то на меня, сидящего в углу, так и не снявшего ни мантии, ни короны, ни орденской цепи, держащего кисти рук на эфесе поставленного между ног меча. По виду почтенного буржуа можно было без труда прочитать, что он уже раскаялся в том, что пустил нас к себе на постой. Но куда уже теперь деваться?
- Мэтр, еще жаровню с углями и вертел для жаркого, - приказал дон Саншо.
В глазах ресторатора промелькнул не страх даже, а ужас. Но выдержка у человека железная. Интересно, это профессиональное качество или личное?
- Но если жалко вертел, - пошел я навстречу той жабе, которая сквозь страх стала душить мэтра (кованый вертел - вещь дорогая), - то каких-нибудь совсем не нужных в хозяйстве железок. Мы заплатим.
Мэтр испарился, а дон Саншо со вкусом стал распекать своих военных.
- Вы бы хоть сначала раздели этого урода, что ли, - проворчал он, - а то вдруг этот разбойник нам еще живым понадобится, а одежду его вы уже испохабите. И что тогда? Тратить на эту мразь деньги? Чьи? Ваши?
Стрелки моментом вняли. Все же материальный стимул - один из самых действенных.
Отвязали.
Раздели.
Снова привязали. Только уже в одних не первой свежести кальсонах, которые тут называют брэ.
Окатили холодной водой из ведра, приводя в чувство.
- Что вы здесь делали? - спросил Саншо пленного.
Тот в ответ ему через крошево ломаных зубов прошипел слабо разборчиво что-то типа "нихт ферштейн".
Ага… "Моя твоя не понимай" - знакомая песня. Интересно, скоро ли он запоет нам про "не имеешь права"? За Штриттматера я им матку наизнанку выверну. Ишь, додумались: меня без артиллерии оставить на пороге гражданской войны.
- А меня понимаешь? - спросил его на хохдойче?
- Я… Я-я… - бормочет, соглашаясь, кивает головой.
Понимает, не отказывается. Глаза злые. Страха в них нет. А есть, между прочим, презрение. К нам. Оригинально.
- Зачем вы пытались лишить жизни моего мастера, подлые убийцы? - заявил я с пафосом и провокацией.
- Мы не убийцы, мы честные палачи. У нас на руках приговор суда, - прохрипел привязанный в ответ и, повысив голос, добавил: - У нас в руках вервие Правосудия.
- Убийцы, убийцы, - повторил я. - Причем убийцы, пойманные с поличным.
Один из стрелков протянул мне мятый пергамент.
- Вот это у него нашли, ваше высочество.
А другой, в это же время, пару раз ударил привязанного пленника под дых, приговаривая:
- "Ваше высочество". Не забывай, скотина, прибавлять "ваше высочество", когда обращаешься к принципе.
То ли этот стрелок немецкий знает, то ли просто догадался, что меня не титулуют соответственно рангу.
- Бросьте его. Пусть говорит как хочет, - сказал я стрелкам, рассматривая документ.
Черт, шрифт готический, я его и в печатном-то виде не люблю, а тут еще почерк у писарчука… Не сказать чтобы некрасивый, да уж больно витиеватый. Разбирать эти каракули придется долго.
Печать на приговоре стоит фрейграфа города Мал и на. Маскируются под фрейгерихт, конспираторы.
- И что это за filykina gramota? - спрашиваю его, потрясая документом.
- Приговор о лишении жизни партача Уве Штриттматера за колдовство.
- Угу… - только и нашел я что из себя выдавить.
А что тут еще скажешь? Коротко и ясно. В первом приближении. А вот если разбираться, то слово "колдовство" может означать все что угодно.
- В чем это колдовство состояло?
- Он постоянно бормотал непонятные добрым христианам заклинания, когда составлял шихту для плавки. И потом - его колокола звонили лучше, чем у других. Таким образом, он с дьявольского попущения отбирал законный заработок у честных городских мастеров.
Смотрю в его глаза и вижу, что этот чувак искренне верит во все, что говорит.
- Ты сам это видел?
- Нет. Но за обвинителя поклялись десять человек, в том, что он говорит правду.
- Знаешь, кто обвинитель?
- Нет, я - Ганс Эйхе, наемный палач Фемгерихта. Я не вникаю в суть дела. Для меня существует только приговор. Письменный. Я всегда действую строго по праву.
- Ты знал лично Уве Штриттматера?
- Нет.
- Кто его опознавал?
- Шеффен из цеха литейщиков. Ваши люди его уже убили.
- Понимаешь ли ты, что этот приговор города Мал и на, - я кинул на стол пергамент, - здесь, в Бретани, недействителен. И кто тут виноват, а кто нет, решают дюк и епископ? А кто колдун, решает святая инквизиция матери нашей апостольской католической церкви, а не ваш фрейграф, который тут никто и зовут его никак.
- Это не имеет значения, - прохрипел допрашиваемый, - приговор должен быть исполнен хоть на краю земли.
Ага… вот и забавная формулировка, дающая им полное право не преследовать приговоренного за морем.
- Ну так знай: на этой земле вы не палачи, а простые убийцы. И поступят с вами соответственно вашему преступлению.
- Я готов, - твердо сказал пленный. - Я готов в любое время предстать перед Господом и дать ему ответ в каждом своем поступке. Надеюсь, перед смертью мне дадут исповедаться и собороваться?
Крепкий орешек, уважаю. Хоть он и служит организации, из которой выросли все изуверские течения в Германии, в том числе и мистический национал-социализм.
- Оденьте и отведите его обратно. И закуйте в колодки. Он не раскаялся в своем преступлении, - сказал я стрелкам. - И ведите второго.
Молчащий все это время дон Саншо только спросил меня, когда Эйхе стали одевать:
- Ну и что это было?
- Фема, - ответил я. - На столе - ее приговор мастеру Уве. А эти - ее палачи. Помнишь разговор на барке в первый вечер?
- Так почему ты его тогда не стал пытать? - Дон Саншо был в некотором недоумении.
- Незачем. Он и так все, что знал, мне сказал. Давай послушаем второго.
Ну и денек выдался мне на события и происшествия. Богатый. И чую, это еще не конец.
Стрелки приволокли второго адепта тайной террористической организации Средневековья. Ассасины христианские, блин. Этот дойч выглядел лучше, был менее покоцанным. По крайней мере, зубы у него были целыми, и на ногах он стоял сам.
Его быстренько раздели и привязали к импровизированной дыбе.
Мэтр Дюран внес широкую короткую доску и, положив ее поперек ванной, ушел. Впрочем, отсутствовал недолго и вернулся с глубокой медной сковородкой на длинной деревянной ручке. В сковородке переливались огоньками свежие угли. Установив импровизированную жаровню на доску, он рядом положил парочку железных спиц - все железо, на которое ему жаба расход подписала. И встал там же. Все же его любопытство пересилило страх. Развлечений в городе мало. Из последних - только пожар в порту.
- Мэтр, ты свободен, - сказал ему дон Саншо.
Уходил хозяин постоялого двора из своей ванной комнаты неохотно. Но нам лишние свидетели не нужны. И Саншо поставил часового у двери со стороны коридора. Чтоб не только не подглядывали, но даже не подслушивали.
- Имя? - приступил я к допросу сразу на хохдойче.
- Иоганн Грау, - вскинув голову, гордо назвался дойч.
Клоун, ей-богу, он бы еще "Орленка" запел. Но, несмотря на гордый вид, отвечает пока охотно.
- Сословие?
- Третье. Бюргер из Малина.
- Род занятий?
- Мастер цеха плотников.
- Как здесь оказался?
- Я шеффен. Выполнял приказ суда.
- Шеффенов много: я спрашиваю, почему именно ты здесь оказался? - Если честно, то они меня уже начинают раздражать.
- Мой жребий был.
Ага… голубчик, врать начал. Шеффены - палачи, как я помню из собственных исторических штудий, всегда были добровольцами. А вот что врет - это хорошо. Значит, жить хочет. В его случае никакая правда самой Феме повредить никак не сможет. Первая в мире сетевая структура. Головы растут, как у гидры, сколько их ни сноси.
Махнул рукой. И два стрелка синхронно стали бить его плетьми по ребрам.
Вой раздался просто волчий.
Впрочем, били его недолго. Так, по парочке плетей от каждого.
- Повторяю вопрос, - я встал, скинув с плеч мантию - жар от углей сильный пошел, а потеть мне не хотелось, - почему ты оказался здесь?
- Я выполнял приказ, - почти выплюнул Иоганн слова.
Истерит клиент, что очень даже хорошо. Хуже было бы, если бы он в апатию ушел. Процесс пошел, как любил говаривать Михаил Сергеевич Горбачев.
Ох, до чего же противно все это - людей пытать. Я бы его и так расколол, просто на логике, но времени истратил бы больше. Профессии историка и следователя, считай, одинаковые, только историк имеет дело с уже умершими фигурантами. Но на меня и так с недоуменным непониманием смотрят не только дон Саншо, но и его стрелки.
И гормоны в молодом теле бурлят. Так и хочется самолично этому дойчу морду разбить.
В кровь.
В смазь.
Подошел к пленнику и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
- Правое или левое?
- Не понял? - забегал дойч глазками.
- А ты не понимай, ты отвечай: правое или левое?
- Ну, левое… - Мог бы мастер Грау пожать плечами - пожал бы.
Я вынул из ножен свой понтовый золотой кортик и отрезал ему левое ухо, которое на удивление очень легко отделилось от головы.
После того как он перестал подвывать-поскуливать, я ему это ухо показал, приговаривая:
- Ты сам выбрал.
Бросил его ухо на пол, чтобы он его видел, и наступил на него сапогом, с поворотом. Золотая шпора сверкнула сотней зайчиков от светильников.
- Понял?
Тот кивнул, насколько смог, насколько позволяла поза растянутого на импровизированной дыбе тела.
Подошел снова к нему почти вплотную, посмотрел прямо в белесые глаза и кольнул его кортиком через брэ в пах.
- Правое или левое? - спросил, не отпуская его взгляд.
- Что вы от меня хотите? - завизжал мастер Грау. - Я все скажу! Все что хотите скажу!!!
- Вот и все, - сказал я, поворачиваясь к удивленному дону Саншо, - и долго пытать не надо. Позови Микала с писчими принадлежностями, пусть составит протокол, как положено. Все должно быть по закону.
- А он сможет? - не поверил инфант.
- Сможет. Его готовили к принятию духовного сана, но он не захотел.
- А ты куда? - спросил дон Саншо.
- Поспать немного, брат. Меня сегодня эти переговоры на высшем уровне просто вымотали. Целый день ни словечка в простоте. Ходил как по лезвию бритвы.
Вошел в свою спальню и показалось мне, что я дверью ошибся.
Мой оруженосец Филипп, закинув ногу на ногу, весело трепался с какой-то девицей, сидящей за столом ко мне спиной. Его улыбчивая рожица, освещаемая трехрогим подсвечником, излучала полное удовольствие процессом.
- Вот ты где, - сказал я, убедившись, что нахожусь все же в своей спальне. - Прими мантию, Филипп.
Оруженосец моментально подорвался, подхватывая на руки тяжелый горностаевый плащ, а обернувшаяся девушка - моя белошвейка, как оказывается, - увидев меня в короне и мантии, с цепью ордена Горностая на груди, сползла с табурета на колени и сложила ладони у груди, склонив голову. Как на молитве.
Что за новости?
- Что тут происходит? - спрашиваю их вроде как безразлично, а у самого ревность взбрыкивает внутри.
Нет, ну надо же… Девку уводят. Даже не из стойла, а прямо из койки.
- Ничего особенного, сир, - отвечает дамуазо, принимая от меня меч, - просто развлекаю девушку.
Тут объект нашего разговора стал заваливаться на бок, и мы поспешили ее подхватить.
Девица в обмороке. В полной отключке. Не реагировала даже на легкие пощечины, как моментом среагировала бы любая баба, если она такое на публику разыгрывает. Никому не охота получать по морде, пусть даже в лечебных целях.
- Развлекаешь? - хмыкнул я Филиппу.
- Сир, я сам не понимаю, что с ней, - оправдывается пацанчик, - только что смеялась над моими шутками. Нормальная была.
- Давай, бери ее за ноги. Положим на кровать. Не на полу же ей валяться?
После того как уложили белошвейку, я снял с себя корону и орденскую цепь, отдал их оруженосцу.
Филипп быстро установил корону на мантии, которую уже успел свернуть и сложить на сундук. И обернул все цепью. Получилось красиво, хоть натюрморт рисуй.
- Подумай, во что все это надежно упаковать на время переезда, - кивнул я на регалии, - и тару подбери соответствующую, чтобы и в море, и в повозку, и на вьючное животное годилась.
И присел на табурет.
Филипп снял с меня сапоги с портянками. Ноги мне сказали: "Ох, как здорово!"
- Портянки в стирку отдай, - напомнил я оруженосцу.
Внутренне скривившись, мой благородный эскудеро все же не посмел что-то мне высказать. А то я не понимаю, что это ему не по чину, но пажа мы отослали в Руан (кстати, как он там? Храни его Господь), и на Микала не спихнуть - нет его в обозримом пространстве - протокол в ванной составляет.
- Свободен. До утра меня не беспокоить, только при пожаре не забудьте вынести в первую очередь. Но будить не надо. Задание понял?
Эскудеро подтверждающе закивал, пряча улыбку. И выскочил из комнаты.
Встав, я закрыл за ним засов. Доски пола приятно холодили ступни.
Подтащил к кровати трехногий табурет и положил на него клевец и заряженный пистолет, проверив состояние пороха на полке. Пусть будут рядом, под правой рукой. Для моего спокойствия.
Потом разделся до камизы. Нашел большой кувшин с водой и, ополоснув над ночной вазой лицо и места совместного пользования, почувствовал себя готовым к лечению девичьих обмороков.
Встал над белошвейкой и стал тонюсенькой струйкой поливать ее лицо из кувшина. Струйка билась по ее носику, разлетаясь в свете свечи яркими брызгами, напоминавшими драгоценности.
Очнувшейся девушке сказал только одно слово:
- Раздевайся.
- Как раздеваться? - удивилась она, округлив глаза.
- Как вчера, - напомнил я ей про нашу ночь безумного секса.
- Это невозможно, ваше величество, - в ее голосе прорезалась мольба, - это вчера я была подмастерьем цеха веселых женщин, а сегодня я добропорядочная горожанка, дочь цехового мастера. Я продала свое место.
- Я не величество, я - высочество, - поправил я, проигнорировав ее сентенции.
- А как же корона, цепь, мантия, меч Правосудия? - залепетала она.
- Это корона инфанта, - просветил бывшую путану, ныне честную белошвейку. - Раздевайся и ложись под одеяло, ибо я спать очень хочу. Свечи не гаси.
Куда деваться - разделась, правда, только до рубашки, и стеснительной мышкой порскнула под одеяло, больше напоминающее перину. Я худею, дорогая редакция… такие метаморфозы, Овидий отдыхает…