- С большой радостью, княже. Токмо дозволь, холоп сумку чересседельную сразу занесет. Велика больно самому таскать.
- Ты, Алексей Данилович, вижу, совсем без свиты решил меня навестить, - кивнул на двор Зверев.
- А ты мыслил, я со стражей заявлюсь?
- Нет. Ожидал, что с сыновьями. Хорошие у тебя ребята, с радостью бы с ними еще раз за одним столом посидел.
Варя, забрав корец, шмыгнула в дверь. А значит, минут через десять стол в трапезной будет накрыт. Оставалось лишь немного потянуть время.
- Дети в дорогу сбираются. Сам знаешь, княже, без хозяйского пригляда дворня завсегда чего- нибудь напутает. Я ведь тебе сказывал, что государь мне отпуск дал за имением присмотреть? Последние годы неурожайными случились. Надобно за посевной самолично проследить, а то как бы вовсе без хлеба осенью не остаться.
- Да, я помню, - кивнул Зверев. - На пиру у боярина Кошкина о том говорили. Беда нынче с погодой. Холодно. Ничего не растет.
- Беда, княже… - согласно кивнул гость, стрельнул глазами по сторонам и понизил голос: - Как ты не боишься пред государем речи столь дерзкие держать? Вчера мыслил, коли не на плаху, так в поруб тебя Иоанн отправит.
- Ну-у… - усмехнулся Зверев. - А как ты сам поступишь с холопом, что жизнь тебе не раз спасал, поручения трудные исполнял в точности, однако странен и дерзок?
- Как? - На миг задумался боярин и усмехнулся в густую бороду: - В походе поближе держать стану, в мирные дни подальше. А наказывать не буду, дабы лишний раз полезного слугу не обижать.
- Вот именно так Иоанн и поступает, - кивнул Андрей. - Свияжск я ему построил, полки стрелецкие обучил, порчу колдовскую снял. Но при дворе места мне так и не нашлось. Токмо ради поручения нового из удела и вызывают.
- Хочешь, княже, похлопочу? - с готовностью предложил Басманов. - Нечто для столь верного слуги, как ты…
- Думаешь, я обижаюсь, боярин? - с улыбкой перебил его Андрей. - Нет. Мне жену любимую видеть куда как приятнее, чем… Чем бояр царских, вечно чем-то недовольных, из-за мест лающихся да козни друг другу строящих. На добром слове тебе спасибо, однако же - не хочу. Но прости, Алексей Данилович, совсем тебя заболтал, - спохватился Зверев. - Идем, идем. Стол накрыт, вино выдыхается, мед греется, сбитень остывает…
Андрей не ошибся в Вареньке - когда они с гостем вошли в трапезную, в центре стола, напротив хозяйского места, уже стояло угощение: два изящных серебряных кувшина, покрытых чеканкой, две глиняные крынки, блюдо с пряженцами, миски с грибами и капустой, поднос с крупным копченым карпом.
- Присаживайся, Алексей Данилович. Вино тебе какое по нраву, фряжское или немецкое? Или хмель стоячий предпочитаешь?
- Прости, Андрей Васильевич, не могу, - вскинул руки боярин Басманов. - Государь, сам знаешь, пьяных и на дух не выносит. Мне же об исполнении поручения еще доложиться надлежит.
- Ну, от одного кубка ничего ведь не изменится?
- Разве только от одного, - сразу сдался гость. - Но тогда уж меда. От него аромат остается травяной и приятный. Вино же сразу себя выдает.
- С мятой испробуй. Очень освежает. Завсегда в бане токмо его и пью.
- Наливай с мятой, - согласился боярин.
И едва кубок наполнился до краев, с прежней жадностью прильнул к белой пузырчатой пене.
- Еще? - предложил Зверев, когда кубок опустел.
- Но только один! - сурово предупредил Алексей Данилович. - Надобно и дело знать.
- А что за дело?
- Дело важное, - встрепенулся боярин. - Прошка, ты где?
- Здесь, боярин, - заглянул в трапезную басмановский холоп. Видно, ждал за дверью, когда позовут. - Нести?
- Давай, - жестом подозвал его Алексей Данилович, забрал из рук чересседельную сумку и махнул: - Теперь ступай отсель подальше, дабы и духу не было.
- На кухню ступай, - уточнил Зверев. - Скажи, я велел пива налить за старание.
- Благодарствую! - встрепенулся коротышка и выскочил прочь.
- Поручение к тебе у меня такое, - раскрыв сумку, принялся вынимать один за другим свитки боярин. - Письмо самоличное царское к князю. Опалу Иоанн с князя Михаила Воротынского снимает и пред очи свои разрешает предстать. Вот письмо князю с похвалой за труд его усердный. Государь его вчера полистал и вельми доволен остался. Грамота царская князю Воротынскому на земли его родовые, что в казну отписаны были после заговора. И сим обратно ему возвращаются. Кошель с серебром. Сколь в нем, не ведаю, однако же дар сей в благодарность за наставление передается, кое Иоанн па печатном дворе Александровском оттиснуть желает и по городам порубежным, да воеводам знатным для воспоследования разослать. Грамота от государя настоятелю монастыря Кирилловского, дабы тот содержание, на двор, семью и князя отпущенное, Михаилу Воротынскому серебром в руки предал. И ровным счетом за расход отчитался. - Алексей Данилович на всякий случай еще раз заглянул в сумку и утвердительно кивнул: - Все.
- Изрядно, - вздохнул Зверев. - Это не грамотка с прощением, этакое добро с посыльным обычным не отошлешь. Отчего мне привез волю всю эту царскую, Алексей Данилович?
- Такова царска воля, - развел руками гость. - Не князю велено отправить, а тебе передать. Видно, желает Иоанн Васильевич, чтобы из твоих рук друг наш общий свободу получил. И чтобы первым ты о его милости узнал… Ладно, наливай! За князя Михайло не грех и лишний кубок поднять!
В этот раз Андрей отлынивать не стал и за удачу своего старого друга выпил полный кубок крепкого, сладкого и пряного, холодящего горло меда.
Боярин Басманов крякнул, мотнул головой, потянулся за пирожком:
- Хорош у тебя мед, княже. Сразу видно, на совесть выстаивали. Да и сам ты тоже разум прочищать умеешь. Государь-то наш, Иоанн Васильевич, рукопись с наставлением полистав да грамоты заполнив, в часовню ушел и молился там до самого рассвета, всенощную себе устроив. Поутру же велел по монастырям, храмам и церквам православным запись поминальную разослать, дабы за спасение душ бояр Кашина и Репнина всем миром молились. Самих же их за прегрешение страшное, из-за коего полтораста людей православных живота лишились, предать смерти через головы усекновение. Ибо пример предательства их для прочего общества страшен. Казни предать сегодня же им в наказание, прочим для примера. Такая вот всенощная у государя нашего получилась. Печален был царь, но спокоен и в правоте своей тверд. Приказ отдал и повелел челобитные принести, в коих подьячие суждения вынести не смогли, да жалобы на людей знатных, коих выборные поместные старосты губные тронуть не смеют.
- Вот и слава Богу, додумался, - облегченно вздохнул Андрей. - Может, теперь у выродков хоть страх появится, коли совести нет. Земля русская честными людьми испокон веков крепка была, а не юродивыми клоунами.
- Что ты говоришь, Андрей Васильевич?! - как-то даже испугался боярин. - Люди святые, Христа ради юродивые, совестью одной живут и слово Божье заблудшим приносят.
- Так то заблудшим, - решительно допил мед Зверев. - А среди нас таких нет.
- Решителен ты, однако, князь Андрей Васильевич, - качнул головой боярин Басманов. - Тверд во мнении, никого не боишься, ни в чем не сумневаешься. С царем, точно с ровней, разговариваешь. Даже у государя уверенности такой не бывает.
- Умен наш царь и образован превыше всех на Руси… Да и в мире умнее его никого сегодня не сыщешь, - после короткого колебания добавил Зверев. - Посему и деяния его не на миг и не на день нацелены, а на годы и века грядущие. Оттого краткие и решительные походы его малой кровью давали великие прирастания. Что Казанское, что Сибирское, что Астраханское ханство чуть ли не единым днем судьбу свою новую обретали. Черемисы и ногайцы сами с поклоном пришли. Я же токмо одну малую войну в Ливонии учинил, так и та без всякой пользы который год тянется. Вроде и разбиты вороги все до единого, а каждый год какие-то сечи случаются, кто-то вечно недоволен, гарнизоны никак по домам не распустить. Одна беда в его мудрости: книжник. Книги все корнями своими из церковных трудов вырастают. Церковь же нас учит щеку левую подставлять, коли по правой ударили. Тяжко жить среди волков по такой- то мудрости. Шереметевы, Вельские, Курбские, Старицкие - сам знаешь… Они не то что щеку подставлять, они голову моментом откусят, только зазевайся. И никакого повода ждать не станут.
- Знаю, княже, знаю, - печально согласился гость. - Оттого и страшимся все мы за государя нашего. Больно милостив он к врагам своим. Порой кажется, что и робок даже. А ведь каждый враг уцелевший в любой миг нож в спину вонзить готов. Коли чего случится с Иоанн Васильевичем, вовек себе этого не простим.
Андрей пригладил бороду, скрывая под ладонью усмешку. Уж кому, как не ему, подавшему полтора десятка лет назад идею с избранной тысячей, не знать об истинной причине страха опричников за своего царя? Иоанн, которого в детстве третировали знатные бояре чуть ли не хуже, чем последнего смерда, которого забывали кормить, не давали игрушек, которого оставили сиротой и казнили любимых нянек, Иоанн не желал видеть возле себя и набрал ближнюю стражу из родов мелких и малоизвестных, в просторечии называемых "худыми". Из людей, в иные времена не имевших ни единого шанса даже близко приблизиться к правителю огромной державы. А уж тем более - занять в ней высокие посты, предназначенные для самых знатных из родовитых. Висковатый, Адашев, Вяземский, Кобякин, Вешняков, Годунов, Басманов, Романовы, Кошкины, Захарьины - кто слышал об этих фамилиях хоть краем уха до прихода на престол Иоанна Четвертого Васильевича? Ныне же они служили дьяками в Посольском, Разрядном, Стрелецком и Разбойном приказах, водили в походы полки, в немалой степени определяли внешнюю и внутреннюю политику, ибо у царя, понятно, до большинства дел руки не доходили. Государь один - хлопот же на Руси, что ни день, все новые и новые тысячи возникают.
В здешнем мире, где пост и власть определяются не умом и трудолюбием, а знатностью и заслугами предков, со смертью Иоанна все, все опричники до единого скатятся моментом в ту бездну безвестности, откуда таким несказанным чудом поднялись. И потому за государя они боялись куда более, нежели даже за самих себя. Не было в мире более преданных и самоотверженных слуг, нежели опричники московского государя.
- Не случится, - покачал головой Андрей. - Не допущу.
- Так уверенно сказываешь, княже, ровно воле твоей настоящее и грядущее подчиняется.
- Кабы подчинялось, - вздохнул Зверев, - я бы предателей самих по себе дохнуть заставлял, а не государя их карать уговаривал.
- Но как? - вскинул руки боярин. - Как ты смог?! За все время, что государь наш правит державой, он не казнил ни единого изменника! Ты же обмолвился с ним всего несколькими словами, и Иоанн тем же днем приказал отрубить двум предателям голову!
- Прежде изменники покушались лишь на него самого, - пожал плечами Зверев. - Они хотели скинуть Иоанна, но продолжали служить отчизне нашей, не жалели живота на поле брани, освобождали невольников, рубились на улицах Казани и Колываня, шли походами на Астрахань и Полоцк. Они были плохими слугами для царя, по хорошими для русской земли. Теперь они переступили черту. Стали врагами не только Иоанну, но и вере, Отечеству, собственной земле, они пролили русскую кровь. И за кровь должны платить кровью. Мыслю я, государь и сам сию разницу ощутил. Но кто-то должен был сказать это вслух.
- Ты должен быть при государе, княже, - почему-то перешел на шепот боярин Басманов. - Обязан, Андрей Васильевич! Кто, кроме тебя, решится сказать ему правду, коли опять случится измена? Кого еще он послушает, как тебя?
- Нет, Алексей Данилович, не мое это дело, - покачал головой Зверев. - Другое у меня предназначение, и я его знаю. Пойду против судьбы - ни своего долга не исполню, ни другой пользы не принесу. Вы - царская свита. Вам и надлежит о тревогах своих государю говорить, коли его доброта ему же опасностью грозить станет.
- Счастлив ты, Андрей Васильевич, коли предназначение свое знаешь. - Боярин уже сам налил себе еще кубок хмельного меда. - Нам же судьба наша неведома.
Басманов явно не сильно огорчился отказу Зверева. Да оно и понятно: лишний человек у трона, да еще такой, которого царь слушать станет - это власть, у всех прочих опричников отнятая. Хоть и полезный человек, но по придворным правилам - все едино конкурент.
- Все мы сами судьбу свою строим, Алексей Данилович. Делай что должно и пусть будет, что будет.
- Коли так, то не стану отвлекать, княже, - поднялся гость. - Тебе, мыслю, не терпится Михайло Ивановича свободой обрадовать. Мне же в путь сбираться надобно. Передай князю, Андрей Васильевич, в гости я его жду со всей душой. Имения наши рядом. Как домой поедет, так пусть завернет. Я ведь как раз там нынешним летом буду. Пива доброго выпьем, о былом вспомним, о нынешнем поговорим. И тебя, княже, тоже завсегда видеть рад. Будешь окрест Рязани, заезжай обязательно!
- Спасибо, Алексей Данилович. Заеду обязательно. И князю Михайло приглашение передам.
- Ох, славный у тебя медок, княже. Пьется, как нектар, а валит, ровно рожон. Премного благодарствую… - Боярин, заметно покачиваясь, отправился к дверям. Зверев, торопливо допив мед из своего кубка, побежал следом: гостя следовало проводить до самого порога и напоследок расцеловаться на крыльце. Впрочем, о последнем обязательном жесте забыл уже Алексей Басманов, перед ступенями лишь низко поклонившись и пошедши вниз, крепко цепляясь широкими ладонями за перила. Холоп его был уже на дворе, помог господину подняться в седло и вскоре царский посланец выехал за ворота.
- Что же вы, княже, два кувшина меда выпили, а вовсе ничем и не закусили? - укорила из-за спины бесшумно появившаяся Варвара.
- Разговор серьезный получился. Было не до еды.
- Нечто случилось что?
- Не беспокойся. Только хорошее, - повернулся к ней Андрей, провел пальцами по бровям, раздвигая выбившиеся из-под платка волосы. - Так ты согласна меня сыну своему в крестные отцы взять?
- Нечто об этом столько беседовали, Андрей Васильевич?
- Почти, Варенька, почти. В путь мне опять собираться надлежит. Посему, коли согласна, сегодня или завтра сына надобно окрестить. Ибо послезавтра мне надобно подниматься в стремя.
* * *
Как ни спешил князь Сакульский в дорогу, ан святцы оказались сильнее. Не легли Андрею на душу имена ни Игната, ни Григория, пи Романа, ни Петра. Виктором захотел сына окрестить. Победителем. А по святцам имя Виктора только крещеным тринадцатого февраля полагалось. Пришлось задержаться.
Впрочем, четыре дня опоздания перед поездкой за шесть сотен верст особого значения не имели. Как ни спеши, а раньше, чем через три недели даже по широкому и накатанному вологодскому зимнику до святой обители никак не доберешься. Уже два десятка лет прошло с тех пор, как Андрей Зверев стараниями колдуна Лютобора оказался в шестнадцатом веке, уже лет десять как забросил свои попытки вернуться обратно домой, но к пытке путешествиями по тридцать верст в день вместо ста в час - никак привыкнуть не мог. И только пиво и самокурное вино, которого в избытке хватало на постоялых дворах, помогало справиться с многодневным однообразием и скукой долгого безделья.
Зимник, известное дело, хорош тем, что не боится ни болот, ни озер, ни глубоких рек, а потому между крупными городами его можно прорубать строго по прямой, не особо заботясь о рельефе местности. Гор и ущелий на равнинной Руси все равно не бывает, слишком крутой холм обогнуть не трудно, а прочие неровности сами по себе скрадываются льдом или заносятся снегом. Так что до Шексны Андрей с холопами две недели мчался, словно выпущенная из лука стрела. Однако, чтобы не делать лишнего крюка, на реке он повернул верх по течению, по торному пути к Белому озеру, который уводил к Белозерску, Вытегре, Повенцу и дальше на север, аж до Холмогор, еще не получивших названия "Архангельск", и до Соловецкого Монастыря. Но князю в такую даль забираться не требовалось. Четыре перехода по извилистой реке - на пятый путники возле Горицко-Воскресенского девичьего монастыря повернули вправо на протоку и уже через час увидели впереди сверкающие золотом купола древнего Кирилло-Белозерского монастыря.
Доехать до обители путники не успели. Сажен за сто до ворот Андрея окликнули с гульбища отдельно стоящего бревенчатого дома:
- Вы посмотрите, кто к нам приехал! Сам князь Сакульский свет Васильевич. Никак и его на отъезде к Сигизмунду заловили?!
Зверев натянул поводья, вскинул голову, вглядываясь в тень за частыми перилами.
- Иди к нам, Андрей Васильевич, знакомься с соседями! - К перилам на свет вышел с серебряным кубком князь Михаил Воротынский в шитой золотом ферязи и бобровой шубе, крытой синим с вошвами сукном. - В доброй компании и кару царскую терпеть веселее.
На гульбище мужественно переносили государеву опалу трое бояр. Сам Михайло Иванович, боярин Светлов, с которым Андрей лет пять тому шел, да так и не добрался в набег на ливонское порубежье, и боярин Чепаров, знакомый по прошлогоднему походу на Полоцк. С высоты второго этажа они любовались видом на заснеженное Сиверское озеро, запивая красоту подогретым вином из слабо курящегося самовара и закусывая ее копченой белорыбицей, гусиной печенкой в лотке и заячьими почками на вертелах.
- Давай, княже, прими с дороги, для настроения. - Налив из краника в деревянный ковшик пахнущего жасмином и кардамоном красного вина, князь Воротынский протянул Звереву тяжелую емкость. - Потрошками закусывай, они аккурат горячие еще.
- Ваше здоровье, бояре, - благодарно кивнул Андрей, приподнял корец, а после неторопливо, с наслаждением осушил. Горячее вино, да на морозном воздухе, да после дальней дороги было именно тем, о чем мог мечтать уставший путник.
- И тебе того же, Андрей Васильевич, - кивнули бояре, разбирая деревянные палочки с зарумянившимися на них мясистыми шариками.
- Чего на улице мерзнете, а не в трапезной пируете? - поинтересовался Зверев, выбирая вертел и для себя.