Смотрю на часы - мы слегка опаздываем. Вот и "Фарман" Турлака, за ним и Егоров. Они выписывают круги, поджидая нас. Сближаемся, Сергей делает знак. Тулак кивает, и мы ложимся на обратный курс. Летим рядышком. В гондоле "Фармана" наблюдатель сидит впереди. Вижу сосредоточенное лицо штабс-капитана Зенько. По плану он бомбит первым. Все правильно: Зенько опытный летчик, наверняка прицелится точно. У первого самолета больше шансов уцелеть в зенитном огне - артиллерия не успеет пристреляться. Все счастье шрапнели перепадет нам. Ну и ладно, свое мы выполнили. Последним в дело вступит Егоров, у него нет напарника, но он и не нужен, задача командира снять нашу работу. Ему придется труднее всего.
Наш план построен на отрицании. Аэропланы противника прилетают от линии фронта, мы зашли с тыла. Авиационный налет скоротечен: сброшены бомбы и флешетты, аппарат улепетывает домой. Никому не охота летать под шрапнелью. Второй налет на одну и ту же цель в течение короткого времени невозможен по определению: враг настороже, ждет. Это знают летчики, к этому привыкли зенитчики. А мы ломаем представления…
"Фарман" прибавляет газу и вылетает вперед. Время! "Вуазен" занимает позицию чуть выше - Сергей читает мои мысли. Даже спустя тридцать лет будут бомбить по лидеру. Тот открыл бомболюки, ты - следом! Я гляжу не вниз, а на Зенько. Штабс-капитан свешивает руку за борт. Рука в кожаной перчатке сжимает кольцо стабилизатора бомбы. Снимаю с крюка свою. Тяжеленная - долго не подержишь. В налет мы взяли пудовые, крупнее нет. Снизу стреляют пушки, но разрывов не видно: трубка установлена на высоту первого налета. Сейчас мы выше, это тоже предусмотрено.
Зенько бросает бомбу, я - свою. Разворот. На черной земле хорошо видна светлая туша аэростата. Он похож на полосатого кита, выброшенного на берег, только хвост у кита другой. Разрыв, другой! Далеко! Твою маковку!
Вновь "Фарман" впереди, вновь я слежу за Зенько. Зенитчики поправили трубку. Шрапнель рвется на одной высоте с нами, совсем рядом, но мы пока целы. "Фарман" ныряет вниз, "Вуазен" - следом. Не ждали? Снижение опасно тем, что становится эффективным огонь пулеметов. Зато так лучше целиться, а зенитчики не успеют высчитать трубку снарядов.
Бомба пошла! Вторая! Изо всей мощи моторов летим обратно. Бомбы кончились, флешетты тоже, пора спасать души. Становлюсь с ногами на сиденье и смотрю назад. Есть! Кто попал, не разберешь, но там, где мгновение назад был аэростат, вспухает облако огня. Водород горит красиво. Над сотворенным нами хаосом в облачках разрывов висит "Фарман" Егорова. Финал второго акта марлезонского балета. Публика стоя приветствует артистов, кричит "Браво"! Господи, да я влез на сиденье! Стоит "Вуазену" качнуться…
На летном поле нас ждут. Чуть ли не весь отряд сбежался, последним садится Егоров. Выбираемся из гондол. Штабс-капитан крутит ус и, улыбаясь, жмет руку каждому.
- Крепость телефонирует: аэростат сгорел!
А то мы не знаем! Надеюсь, что новый аэростат у немцев появится не скоро.
- Велено благодарить вас и представить к наградам. Поздравлю, господа!
Назавтра заслуженный отдых. Механики считают пробоины в плоскостях. У "Вуазена" находят одну в гондоле - рядом с бензобаком. Если б попали, бензин в лучшем случае вытек бы. Но обычно в таких случаях аппарат загорается. Пронесло. Рапота ревностно следит за подсчетом, облегченно вздыхает, когда выясняется: у нас на две дырки больше. Интересуюсь причиной такого внимания.
- У кого пробоин больше, тому и почет! - поясняет Сергей.
Странный подход, но от комментариев воздерживаюсь. Сергей сияет: он единственный в отряде, кто не имеет наград, теперь получит. Турлак - обладатель ордена Святой Анны IV степени, на армейском жаргоне - "клюквы". У Зенько - "Станислав" и "Анна" III степени, у Егорова к прочему иконостасу - Святой Георгий IV класса. Высшим военным орденом штабс-капитана наградили за разведку в прошлом году. Егоров вовремя обнаружил немецкое наступление. В этом полете штаб-капитана ранили, а летнаба убили, Егоров и сейчас прихрамывает. Доктора запрещают ему летать, но он их игнорирует. Леонтию Ивановичу можно не беспокоиться о происхождении - кавалер ордена Святого Георгия автоматически становится потомственным дворянином. Получить орден Егорову помогло ранение, объясняет Рапота. Начальству нравится, когда герои льют кровь - свою и чужую. За сражение малой кровью награда выйдет скромной, а то и вовсе не дадут. "Нет потерь, не было и дела!" - считают в Ставке.
Мне светит Анна IV степени, полагает Рапота. Солдатский Георгий по статусу предназначен нижним чинам. Прерываю мечтания о раздаче слонов. Надо б смотаться в Белосток. Город рядом, для нас с Рапотой полетов пока не будет. Аппараты берегут. Продолжительность жизни аэроплана - сто летных часов. Французский выдерживает сто пятьдесят, но у нас аппараты русской выделки. Почти все на грани износа. Пополнения просят давно, но аппаратов не хватает: выбывают из строя чаще, чем прибывают новые - так по всему фронту. Что аэропланы? На фронте не хватает винтовок, пушек, снарядов… Перед войной списали миллион винтовок Бердана, снятых с вооружения, однозарядных, но вполне исправных. С началом мобилизации выяснилось: солдат нечем вооружать. Один воюет, другой ждет, пока того убьют - иначе без винтовки. Господи, как все знакомо! В сорок первом повторилось одно к одному. Ничего в стране не меняется…
Сергей с радостью соглашается. Подхожу к штабс-капитану - машина с водителем в моем распоряжении. Кто ж откажет герою? Прошу разрешения взять старшего унтер-офицера.
- Зачем вам Синельников? - морщится Егоров.
- Обещал.
Штабс-капитан смотрит пристально.
- Он сделал в гондоле упоры для винтовки. Без его помощи аэростат не сбили бы.
- Зачем Синельникову в город?
- К женщине.
- У него четверо детей!
- Это не помеха.
- Павел Ксаверьевич! - Егоров наклоняется. - Я знаю, какой Синельников замечательный механик. Но я не хочу, чтоб в отряде появилась подрывная литература.
- Он большевик?
- Если б выяснили, то - в арестантские роты! Но подозрения имеются. Мне звонили из жандармского управления…
- Я обещал ему, Леонтий Иванович!
- Под вашу ответственность… - соглашается он.
В Белосток едем на "полуторке". Это я ее так назвал. На самом деле - пикап "Руссо-балт" петербургского разлива. В кузове, закрытом тентом, Рапота, я и Нетребка; поручик своего денщика не взял. Синельников в кабине с водителем. Рапота охотно согласился ехать в кузове - с водителем не поболтаешь, офицеру не к лицу. Поручик в неизменной кожаной куртке, на боку - кортик. Сергей и меня уговаривал надеть куртку, еле отбился. На околыше фуражки Сержа - летные очки. Очень нужная вещь в городе… Сергей переживает, что потерял свою "залетку" (мягкую складную шапку для полетов) - еле догадался, что речь о пилотке. В Российской армии это новинка, их носят только авиаторы. Но даже без пилотки Рапота смотрится орлом: Белосток узрит и вздрогнет. Трепещите женские сердца! Нетребка взят нами для единственной надобности - носить покупки. Российскому офицеру со свертками ходить не положено. Ему нельзя заходить в рестораны ниже первого класса, передвигаться пешком, когда есть извозчики… Я знаю это со слов Сан Саныча - мы о многом говорили в белорусских лесах…
Белосток - заштатный городок, преимущественно деревянный, с кривыми улицами. Но после окопов - столица. Здесь расположен штаб армии, множество тыловых учреждений - на улицах военных больше, чем штатских. Тормозим на центральной площади. Синельников почти сразу убегает.
- Не везите в отряд лишних бумаг! - говорю на прощание.
На мгновение лицо его вытягивается, затем унтер-офицер кивает. Умному достаточно. Поход по магазинам. Бритва, помазок, стаканчик мыльный порошок - есть! Зубная щетка, мыло, зубной порошок - заверните! Комнатные тапочки, халат, носки (ботинки носят без портянок)… В полку мне выдали жалованье за два месяца - денег много, можно приодеться. Наплыв военных оживил местную торговлю, конкуренция велика, цены божеские. Рапота находит их высокими, но поручик не знает об инфляции. Через год-другой освоится. Сергей убегает по своим надобностям, продолжаю поход. Уже ничего не покупаю, просто глазею. Взгляд отдыхает от оружия и защитной формы. Когда надоедает, подхожу к машине. Является Сергей со свертками, передает их Нетребке. Оглядываюсь. На двухэтажном кирпичном здании красуется вывеска "Ръсторанъ". Время обеденное. Вручаю водителю и Нетребке по рублю - им тоже есть хочется, сами берем курс на вывеску.
Ресторан полон людьми, но столик находится. В зале много офицеров, но нас смотрят. Не заметить Сергея в его хромовом блеске невозможно. Официант приносит меню. Сергей открывает и свистит.
- Вчера мой первый боевой вылет! - говорю, забирая меню. - Я угощаю! За дебют!
Сергей, помедлив, кивает.
- Растратился: родителям и младшим подарки купил, - он краснеет.
Господи, этот парень вчера вел аппарат сквозь шрапнельные разрывы, а потом радовался, что пробоин много! Откуда робость?
Внимательно оглядываю столы. Водочных и коньячных бутылок не наблюдается. Но офицеры за соседним столиком разливают прозрачную жидкость из какой-то бутылки, а разлив, чокаются. Та-ак…
Официант приносит закуски. Указываю на соседний столик.
- Это что?
- Вода, сельтерская! - отвечает, не моргнув глазом.
- Нам можно?
- Извольте! Три рубля бутылка.
Сергей тихонько ахает.
- Не вонючая?
- Что вы?! - официант притворно обижен. - Смирнов и сыновья, довоенная. Мы жидовской не держим.
Вот вам следствие сухого закона. Уже дымят подпольные винокурни - Сан Саныч рассказывал. Откуда в девятьсот пятнадцатом "довоенный" Смирнов? Россия занимает деньги за границей, просит подданных жертвовать на войну, сама же отдает доходы мафии. Конец 80-х, один к одному.
Официант приносит бутылку и рюмки, разливает. Чокаемся.
- За удачный взлет и счастливую посадку!
Правильней: за то, что живы! Но мне это без нужды, а Сереге двадцать один. В этом возрасте все мнят себя бессмертными. Пьем.
Водка не плоха, хотя, конечно же, не довоенная. Соленый огурчик, ветчинка… На столе появляются зажаренные до коричневой корочки Пожарские котлеты. Бутылка "сельтерской" пустеет быстро.
- Официант, еще одну!
- Павел! - Сергей смотрит укоризненно.
Боится поручик. В зале полно офицеров, наверняка и князей встретишь. Вдруг прапорщик задерется… Чудак! Задираюсь я трезвый, пьяный я добрый. Если б застал Бельского трезвым, дуэли бы не было. Я б его придушил…
- Заверните с собой!
Официант хоть бы глазом моргнул: с собой так с собой. Закуриваем.
- Ну что, к девочкам? В веселый дом?
Сергей снова краснеет. Ну что ты станешь делать?! Послал Бог красну девицу. Отбой…
Выходим на площадь. До вечера уйма времени. Куда податься?
- Съездим к Розенфельду? - предлагает Сергей.
Почему бы и нет? Но не с пустыми же руками? Заскакиваю в кондитерскую. Покупаю все пирожные, какие есть на прилавке (их складывают в большую коробку), и огромный кулек шоколадных конфет. Несколько пирожных в маленькой коробочке - лично Розенфельду. Доктор, как я успел заметить, сладкоежка. Остальное - сестричкам.
Знакомая ограда, входим во двор. Нетребка с водителем тащат следом коробку и кулек. Гостинец Розенфельду несу сам. Во дворе госпиталя обычная суета: повозки, возле которых суетятся санитары и сестры. Одна поворачивается к нам и вдруг с визгом бежит в здание. Не проходит минуты, как на крыльцо высыпает стайка женщин в белых передниках с красными крестами.
- Павел Ксаверьевич!.. Сергей Николаевич!..
Сестры обступают нас. Это с чего такой прием?
- Вы вправду государя видели?
Ага!
- Видел! Вот как вас!
Ахают.
- Крестик государь самолично приколол?
- Собственноручно!
Девичьи ручки, красные от постоянного мытья и карболки, тянутся к Георгию, осторожно трогают серебро. Боже! Сельский учитель с грустными глазами отжалел солдатику крестик, а у них благоговение на лицах. Да это он руки целовать вам должен! Подзываю Нетребку с водителем.
- Вот, милые барышни! Угощайтесь!
Самая шустрая заглядывает в коробку.
- Ой, девочки, "безе"!
На мгновение меня забывают. Пирожные расхватывают и немедленно поедают. Конфеты рассовывают в карманы фартуков. Прожевали, я снова в кольце.
- Какой он, государь?
- Ростом пониже, - показываю ладонью у глаз, - борода, усы. Глаза усталые…
Многозначительно кивают. Ну да, государь, он же денно и нощно…
- Расскажите про свой подвиг!
До Розенфельда я так не дойду. Пора переводить стрелки.
- Что я, милые барышни! Вот Серж, то есть поручик Рапота, не далее как вчера разбомбил и сжег аэростат противника. Враг вел огонь, по возвращению насчитали в аэроплане восемь пробоин. Поручика за подвиг представили к ордену.
Сергея обступают и засыпают вопросами. Рапота охотно рассказывает, лицо его сияет. Здесь не принято скромничать. Обо мне забыли, шныряю дверь и едва не сталкиваюсь с коллежским асессором.
- Ба! Я-то думаю, где персонал? - он жмет мне руку. - Рад видеть, Павел Ксаверьевич!
- Это вам! - сую гостинец. - Пирожные, "безе".
- Знаете, чем угодить старику! - он смеется.
Поднимаемся в кабинет. Достаю из кармана и ставлю на стол "сельтерскую".
- В ресторане брали? Охота деньги тратить! Кто же едет с водкой в госпиталь? У нас спирт! Разбавить до нужной пропорции и очистить от сивушных масел врачи умеют - этому нас в университете учили, - Розенфельд смеется. - Забирайте, не то обижусь! Хватит мне пирожных, - он открывает коробку. - Свежие?
- Сестрам понравились.
- Вы их угостили? Славно! Второй случай на моей памяти, чтоб выздоровевший не забыл.
- Я приехал с поручиком.
- Рапота? Славный мальчик.
- Нас здесь так встретили!
- Ничего удивительного! Герой, у нас лечился. Газету с описанием вашего подвига до дыр зачли.
- Вранье там! Не лобызал я руку да еще со слезами.
- Жаль! Сестрам как раз понравилось.
- Что?
- Разжалованный покаялся в преступлении, а государь простил. Душещипательная история, сестры такие любят. Сами знаете, какой здесь труд. Кровь, грязь, боль, смерть. Ледник для трупов никогда не пустует, умерших хороним чуть ли не ежедневно. Кладбище за парком уже в три десятины. Ваш приезд для них праздник.
Приносят чай. Коллежский асессор ест пирожные, я просто прихлебываю. С гостинцем покончено, доктор вытирает пальцы салфеткой.
- Как здоровье? Головные боли не мучают?
- Нет.
- Слава Богу! Память восстановилась?
- Частично. В каком родстве мы знаю.
Он смеется и машет руками.
- Замечательно! Вы по-прежнему в полку?
- Перешел в авиацию, летаю с поручиком. Были в Белостоке, решили заглянуть.
Он кивает и задумывается.
- Как Ольга? - проявляю взаимную вежливость.
- Учится, собирается сдавать экзамен экстерном. Обещает к новому году получить свидетельство.
Молчим. Пауза затягивается. Сергея до сих пор нет.
- Где поручик? - изображаю озабоченность.
- Не беспокойтесь! - смеется доктор. - Он в надежных руках. С женщинами ему интереснее, чем со старым доктором.
- Не такой вы и старый.
- Не льстите! Старый! В моем возрасте на многие вещи смотришь иначе. Не удивляйтесь, но мне жаль покойного князя.
- ???
- Смелый мальчик! Он лечился у нас после ранения - какая-то безумная атака в конном строю. Его в штаб перевели потому, как строевую службу медицина запретила. Знаю, что скажете! Гадкий, избалованный, заносчивый… Все правда, но ведь мальчик! В чины произведен за храбрость. Щедрый. Первым, кто догадался сестер угостить. Тысячу рублей пожертвовал на госпиталь. Понятно, пыль в глаза пускал, перед Ольгой старался, но сестрам-то без разницы. В происшедшем Ольга виновна. Он днем с цветами приехал - предложение делать. Умолял. Дочь, понятное дело, отказала - у нее жених. Князь уехал, напился с горя и решил еще раз объясниться. Угрожал, что покончит с собой. Ей бы прогнать, знаем мы такие угрозы, но Ольга повела его в парк. Отчасти из-за вас.
- ???
- Она привыкла к вниманию мужчин, вы ей в нем отказали. И разговаривали не слишком вежливо. Дочь прознала, что вы в парке с поручиком, и решила продемонстрировать, какие блестящие офицеры за ней ухаживают. Глупая, взбалмошная девчонка! Как с ней сладить?
Пороть не пробовали? Очень помогает…
- Поступок князя, конечно же, мерзкий, но стоит признать: его спровоцировали. Он был пьян и безумен от неразделенной любви. Дальнейшее поведение безумие подтверждает. Вместо того чтоб на следующий день приехать, стать перед Ольгой на колени и просить прощения, он задумал убить свидетелей. Как будто ваша с поручиком смерть что-либо решала! Я первым бы шум поднял! В России насиловать женщин не дозволено даже князьям! Совершил мерзость - покайся, тебя простят. Ольга - девочка добрая, к тому же сама виновата. Я бы, конечно, князю выговорил, но дела заводить бы не стал. Князь избрал другой путь. Что в итоге? Погиб сам, как будто мало людей на фронте гибнет, трех офицеров подвел под суд. Вас и вовсе разжаловали. Хорошо, что государь случился, не то остались бы рядовым. У Бельского влиятельная родня… - Розенфельд встает. - Извините, раненые ждут. Благодарю за угощение и визит. Всегда рад вас видеть!
В задумчивости спускаюсь вниз. Странный человек этот доктор! Ему бы в проповедники. Священник и доктор всегда рядом. Священник завершает, что не вышло у доктора.
Сергея нахожу в парке. Он гуляет по аллее с какой-то сестричкой, они весьма мило беседуют. Действительно, не скучал. Зову, прощается, едем. На площади забираем Синельникова, механик выглядит довольным. На обратном пути Сергей молчит. Смотрит в брезентовый потолок и улыбается. К девочкам его я все же свозил…
7
О нашем налете пишут в газетах. Радостных событий на германском фронте мало, скорее наоборот, репортеры цепляются за малейший позитив. Поджог аэростата публике в новинку. На этой войне все в новинку: сбитый германский самолет (их пока считанные единицы), авиационный налет на штаб немецкой армии, теперь вот наш аэростат. Репортеры приезжали в отряд, фотографировали героев. На фоне аппаратов, с винтовками и "Маузерами" в руках. Вид у нас грозный: трепещи супостат! Репортеры довольны. Фото напечатано в газете. Еще пять отпечатков - по одному для каждого из запечатленных прислали в конверте. Рапота рад и восхищается благородством фотографа. Цена этому благородству три рубля - из бумажника летнаба Красовского.