X
А между прочим, лейтенант Осипов сделал в тот год, возможно, самую головокружительную карьеру в Красной армии. Злая судьба, как бы извиняясь за то, что обидела сироту в штабе округа, взяла его за руку и потянула круто вверх. Но об этом по порядку.
Начальник Генерального штаба Красной армии маршал Шапошников назвал штабы мозгом армии и даже написал на эту тему хорошую книгу, которую так и назвал: "Мозг армии". Если пользоваться анатомическими терминами и дальше, то получится, что разведка – это глаза и уши армии. А связь? А связь – это ее нервная система.
Вернемся к анатомии. У боксера могут быть сколь угодно накачанные мускулы и отточенная техника. Он видит соперника насквозь, догадывается о каждом его следующем движении. Мозг его работает как часы. Одного верного удара будет достаточно, чтобы бесчувственного противника унесли с ринга. Но беда в том, что импульсы головного мозга не проходят к мышцам спортсмена. Он или руки поднять не может, или стукнет не туда, и хорошо еще, если себя не повредит. Такого боксера поколотит даже ребенок.
Гениальные замыслы полководца нужно быстро и без искажений передать в войска, иначе войска эти превращаются в тупую и беспомощную толпу вооруженных людей. Они без команды или в болоте увязнут, или друг друга перестреляют. Бери их голыми руками – не хочу. Поэтому связистов заслуженно называют войсковой интеллигенцией. Связисты в любом полку – уважаемые люди.
В те легендарные времена классных специалистов не хватало. Морщась и покряхтывая, приходилось брать на службу даже бывших офицеров царской армии, вставших на сторону советской власти.
При Сталине руководящая и направляющая Сила собиралась на свои исторические съезды не говорильни ради. Так, в 1929 году Сила на своем очередном съезде приняла Первый пятилетний план развития экономики СССР. Магнитка, Комсомольск-на-Амуре, Турксиб, Днепрогэс – эти названия золотом вписаны в историю нашей страны. Решение об их строительстве Сила как раз и приняла на том памятном съезде. Не беда, что разорили деревню, – нужны были рабочие руки для новостроек пятилетки, а сытого и зажиточного крестьянина от сохи не оттащишь. Вот и пришлось немного полютовать.
Харьковский, Челябинский, Сталинградский тракторные заводы, как грибы после дождя, выросли во исполнение решений съезда. В названии этих заводов слово "тракторный" было вставлено для иностранных шпионов, так как все знали, что они производят, в основном, танки. И вскоре мы настроили много танков, очень хороших для своего времени. Ну, экипаж одного танка можно обучить и в полевых условиях. Механик-водитель – тракторист из колхоза, командир – парень с семилеткой, наводчик – у кого зрение хорошее, а заряжающий – из тех, кто поздоровее. За полгода можно "слепить" неплохой экипаж. Но танки объединяются во взводы, роты, батальоны, полки и бригады. Кто ими будет командовать? Поэтому открывались танковые командные училища. Но командиров все равно не хватало, потому что после училища молодой лейтенант мог командовать взводом, от силы – ротой. А командира от батальона и выше нужно "растить так же заботливо, как растит садовник облюбованное дерево", как метко сказал товарищ Сталин. Должно пройти какое-то время, пока командир наберется опыта. Такая же ситуация была и в авиации. Кроме военных училищ, пилотов готовили аэроклубы Осоавиахима. Но это было низовое звено. Тех, кто поведет их в бой, и тех, кто будет чинить их самолеты, не хватало.
Простая вещь – значок "Ворошиловский стрелок". До войны десятки тысяч юношей и девушек с гордостью носили его на своей одежде. Думаете, чтобы его получить, было достаточно выбить из винтовки нужное количество очков? Ничего подобного! Это получился бы не "Ворошиловский стрелок", а заводской сторож. В лучшем случае – снайпер. Винтовка в этом деле была последняя вещь. Прежде чем тебя допустят до контрольных стрельб, ты должен сдать кросс, причем как бегом, так и на лыжах, выполнить гимнастические упражнения на спортивных снарядах, прыгнуть несколько раз с парашютной вышки и только потом можешь отправляться в тир.
Еще немного "рихтануть" такого стрелка, добавить ему спецподготовки, обучить минно-взрывному делу, и пожалуйста – готовый диверсант.
Поэтому и гордились молодые люди теми значками, и девушки охотнее принимали ухаживания от таких кавалеров. Это были будущие рекруты воздушнодесантных войск. Но кто ими будет командовать? В спешном порядке училища готовили командиров по сокращенной программе, и все равно нехватка командных кадров ощущалась весьма остро. Слишком стремительно росла и крепла Красная армия. Слишком много командиров замели в тридцать седьмом. Половину можно было бы и оставить.
Со связью ситуация была вообще пиковая. Не хватало не только специалистов, но и самих средств связи. Если в армейском и корпусном звене укомплектованность средствами связи и специалистами-связистами можно было считать удовлетворительной, то в дивизионном и полковом звене дело было – труба. Обеспечивать связь командира полка с батальонами и артбатареей, можно сказать, было почти некому. Толковые связисты были на вес золота.
XI
Из штаба дивизии, в которую для дальнейшего прохождения службы был направлен лейтенант Осипов, его отфутболили еще ниже – в Н-ский стрелковый полк, располагавшийся у самой границы с Финляндией. Начальник строевой части болел "после вчерашнего", поэтому в документы особо не вникал, разглядев только звание – лейтенант. Командир полка назначил Кольку на должность командира взвода связи.
Начальником связи полка был старлей, почти Колькин ровесник, закончивший два года назад пехотное училище и до того командовавший стрелковым взводом. Понятно, что в радиостанциях он разбирался слабо. Да чего темнить, начальник связи полка старший лейтенант Синицин мог самостоятельно только ручку У репродуктора крутить. Все остальное радиохозяйство было для него темным лесом. Однако он оказался славным парнем, к тому же соседом Кольки по командирскому общежитию. Хотя это слово здесь звучало слишком гордо. Обыкновенный барак, такой же, в каких жили солдаты, разделили фанерными перегородками на несколько боксов, поставили двух дневальных и назвали командирским общежитием. Ну не с рядовыми же командирам спать.
От роду наблюдательный Колька отметил, что все командиры его полка – молодые. На досуге, за бутылкой белоголовой, он поделился своими наблюдениями с Синициным, и тот рассказал, что два года назад, когда сам Синицин только выпустился из училища, командир полка был другой. И начальник штаба – тоже другой. И комбаты – все до одного другие. Комиссар, правда, остался прежний.
Два года назад, на торжественном мероприятии, посвященном Дню международной солидарности трудящихся, то есть Первому мая, вернее, на последовавшей пьянке, когда все вышли из-за стола покурить, тогдашний начальник штаба брякнул что-то насчет того, что Первую Конную создавали не Буденный с Ворошиловым, а комдив Дыбенко. Все удивились, но возражать никто не стал, потому что начштаба в Красной армии был с восемнадцатого года и в этой Первой Конной воевал пулеметчиком на тачанке. А еще он добавил, что батька Махно был награжден орденом Красного Знамени за штурм Перекопа. Будто красные шли в обход, через Сиваш, а в лоб Перекоп штурмовали махновцы. В благодарность за это батьку наградили орденом, а его лихую армию прижали в бескрайней степи к морю и покосили из пулеметов.
Всю. До последнего бойца.
Разумеется, в это никто не поверил, но через два дня в полк приехали гэпэушники. Сначала арестовали не к добру памятливого начальника штаба, потом комполка, а напоследок всех комбатов и пару-тройку ротных.
А нынешний командир полка два года назад командовал ротой и носил в петлицах не две шпалы, как сейчас, а три кубика. Начальника связи арестовали год назад, и с тех пор Синицин мучается с этой долбаной связью, в которой он, выпускник пехотного училища, ни уха ни рыла.
– Так они шпионы были, наверное? Или вредители, – предположил Колька.
– А хрен их знает, может, и были, – согласился Синицин. – Только настоящие мужики они были.
Бутылка пустела. Тянуло на откровенность.
– А знаешь, Колян, – продолжал Синицин. – У старого комполка орден за Испанию был, а у начштаба – за КВЖД. Вот так! А у комиссара нашего – целых два! Один за то, что из-под Варшавы в двадцатом быстрее Тухачевского драпал, другой за то, что в двадцать первом кронштадтских матросов под лед спускал. Ты с ним поосторожнее. Он, знаешь, "на счету"…
И видя, что Коля закис от таких рассуждений, Синицин решил подбодрить собутыльника. Он встал, прошелся соколом по каморке, отбил каблуками дробь, хлопнул себя ладонями по груди, ляжкам и голенищам и выдал частушку:
Огурчики да помидорчики!
Сталин Кирова пришил в коридорчике!
Он весело посмотрел на Кольку, но тот не разделил его веселья.
Колька вспомнил, как кто-то рассказывал, как на партсобрании разбирали персональное дело одного коммуниста. Капитан-коммунист был направлен в Ленинград по делам службы, и черт его понес на Дворцовую площадь, где, как обычно, было полно народа. Приезжий люд любовался архитектурой Эрмитажа, глазел на арку Генерального штаба и мерил глазами высоту Александрийского столпа. Какой-то мужик подошел и попросил то ли прикурить, то ли закурить, не суть важно. Закурил, поблагодарил и пошел своей дорогой. Больше его капитан в жизни своей никогда не видел. Только через минуту после того, как мужик отошел, к капитану подошли двое в штатском, представились и попросили предъявить документы. Капитан предъявил. После этого двое очень вежливо попросили его проследовать с ними на Литейный для разговора и разъяснений. Оказалось, что мужик тот был – иностранец. Пусть прибывший в Советский Союз и разгуливающий по городу Ленина на совершенно законных основаниях, но – ИНОСТРАНЕЦ!!!
На Литейном битых три часа капитана терпеливо и обстоятельно расспрашивали, нет ли у него родственников за границей, нет ли кулаков и мироедов в родне, чем занимались его родители до семнадцатого года, не воевали ли они на стороне белых и почему, наконец, этот иностранец подошел не к кому-либо еще в целой толпе, а именно к нему, одетому в форму командира Красной армии? Может, какое сообщение передал? Может, это пароль такой был? Где, когда и при каких обстоятельствах они встречались раньше? Давно ли капитан завербован иностранной разведкой и какие сведения уже успел передать за рубеж? Капитан плакал, ползал на коленях, клялся Христом-Богом, что никогда этого иностранца в глаза не видел, умолял поверить и просил вызвать свидетелей.
Люди, которые его допрашивали, прямо при нем позвонили в часть, где подтвердили, что капитан такой-то последние полтора года в Ленинграде не был, так как вообще пределов части не покидал. Через три часа, вывернув всего его наизнанку, капитана отпустили, не извинившись, но в часть прислали официальную бумагу с изложением причин задержания. В части решили недостойный поступок капитана обсудить на партсобрании. И снова капитан плакал, ползал на коленях и умолял поверить и простить. Все понимали, что случай был глупейший и если капитана исключить из партии, то нужно будет гнать его и из РККА, сломав ему не только карьеру, но и жизнь. Но все также понимали, что капитан утратил бдительность.
Бдительность! Об этом говорилось ежедневно, плакаты, призывавшие к усилению бдительности, висели на каждом шагу и почти в каждом кабинете. Партия и сам товарищ Сталин терпеливо разъясняли советским людям, что внутренние и внешние враги не примирились с существованием первого в мире государства рабочих и крестьян, что по мере продвижения к коммунизму классовые противоречия будут только обостряться. Враги эти хитры и коварны. Они надевают на себя любые личины, лишь бы втереться в доверие и склонить на свою сторону незрелых и неустойчивых. Нужно быть бдительным! Враги и шпионы где-то рядом. Они среди нас. А этот растяпа-капитан прямо посреди бела дня дал такого маху!
Некоторые горячие головы предлагали вычистить капитана из рядов, но решено было на сей раз крови не проливать. Капитану влепили "строгача" с занесением в личное дело и понизили в должности.
Колька это запомнил и сделал выводы.
Стараясь придать своему лицу мужественное выражение, а в голос добавить холодной стали, он встал, одернул гимнастерку, поправил ремень и твердым, как ему показалось, голосом заявил:
– Гражданин Синицин! Прошу вас следовать за мной!
На самом деле от волнения и старания говорить уверенно и внушительно голос у Кольки сел, и в пространство полетел невнятный сип:
– Жажаницин, шушасе замой!
Но Синицин его понял. Еще надеясь обратить все в шутку, он стал дружелюбно уговаривать Колю:
– Колян, ты чего? Ты это всерьез, что ли?
Тогда Коля достал из кобуры наган, взвел курок и повторил уже спокойнее и тише:
– Гражданин Синицин, прошу вас следовать за мной.
В этот момент Осипов являл собой монумент, воздвигнутый в честь советской твердости и бдительности. Хоть на плакат его.
И Синицин вдруг обмяк, сделался жалким и суетливым. Не попадая внутрь, он стал натягивать сапоги прямо на босу ногу. Большой палец зацепился за голенище, но Синицин, не замечая этого, все толкал и толкал ногу в сапог. Провозившись с минуту, он наконец обулся и потянулся за ремнем.
Чувствуя, что и с ремнем выйдет нежелательная заминка, Коля остановил его:
– Ремень вам больше не понадобится, гражданин Синицин. На выход.
Они вышли на улицу. Синицин впереди, руки за спину, Осипов следом с револьвером в руке. За то короткое время, что ушло на обувание непослушных синицинских сапог, Коля успел остыть и успокоиться и теперь решительно не соображал, куда же вести этого Синицина. Он знал, что всех врагов народа нужно немедленно арестовывать. Так постоянно учили на политбеседах. Синицин сморозил частушку, направленную против вождя и учителя, клеветническую и откровенно вредительскую. Синицин, пусть во хмелю, проявил себя как вредитель и враг народа, и Коля его немедленно арестовал. Но что с ним делать дальше – этого лейтенант не знал. На политбеседах об этом не говорили, а сам он не догадывался. Прикидывая возможные варианты своих действий, Коля продолжал с обнаженным револьвером водить Синицина по расположению полка, нимало не смущаясь комизмом ситуации. Когда он повел его на третий круг, вдоль пути следования стали кучками собираться красноармейцы, по-своему, с солдатским юмором, комментировавшие этот променад двух командиров, из коих один шагал без ремня и фуражки, явно и демонстративно нарушая устав, а второй охранял нарушителя, уставив тому револьвер в район пониже спины.
Ситуация.
Проще всего было бы отвести арестованного Синицина в Особый отдел. Именно это и было первой мыслью, пришедшей в Колькину голову. Пусть чекисты разбираются, это их дело. Но!.. А мало ли как отнесутся к самому Кольке в Особом отделе? Допустим, Синицин сделал враждебный выпад в сторону советской власти. Хорошо, Синицин за это ответит. А вот вы, товарищ наш дорогой, лейтенант Осипов, какие выводы для себя сделали? И правильные ли они, эти выводы? Подлец Синицин частушку спел, но вы-то ее – слышали, следовательно – сопричастны! Почему он ее спел именно при вас? Может, вы где слабину дали? Может, вы всем своим образом жизни дали врагу повод рассматривать вас как возможного соучастника? Вселили в него уверенность, что на вас можно положиться в случае чего? А не готовили ли вы, гражданин лейтенант, заговор с целью свержения советской власти? Уж не по вам ли, любезный, плачет-тоскует пятьдесят восьмая статья самого гуманного в мире Уголовного кодекса?
Нарезав по полку четыре круга, Колька решил отвести арестованного в штаб. Пусть дежурный разбирается, у него опыта больше. Зайдя в дежурку, он в двух словах рассказал дежурному по полку суть дела. Дежурный капитан с роскошными буденовскими усами молча выслушал короткий Колькин рассказ и тихо сказал:
– Караул.
Красноармеец-вестовой, крутившийся тут же, опрометью бросился вон из штаба, и через пять минут в дежурку вошли двое караульных. Винтовки с примкнутыми штыками они держали наперевес.
Капитан был по-армейски краток:
– Увести арестованного.
После того как караульные увели Синицина, немногословный капитан удостоил Осипова еще парой слов:
– Пиши рапорт.
Краткость – сестра таланта. Всего пятью словами дежурный разрулил ситуацию и по таланту своему вплотную приблизился к гениальности. На следующий же день, пока Синицин томился под арестом на гауптвахте, командир полка объявил лейтенанту Осипову перед строем благодарность за бдительность. Благодарность занесли в личное дело, и это было неплохим началом карьеры… но как-то нехорошо стали глядеть Кольке вслед сослуживцы, а при его появлении враз стихали оживленные разговоры.
Однако ход делу дан не был, и рапорт Осипова лег под сукно штабного стола. Командование полка, посовещавшись, постановило, что хватит жертв, иначе полк вообще может остаться без командиров. Да и лишнее нездоровое внимание привлекать ни к чему. Решено было не ломать жизнь старшему лейтенанту Синицину, по дурости и пьянке позволившему себе немного лишнего, и тот, отсидев трое суток на гауптвахте, вернулся к исполнению своих обычных служебных обязанностей как ни в чем не бывало. В его отношениях с не в меру бдительным лейтенантом Осиповым, правда, легла глубокая трещина. Синицин затаил зло, и зло это требовало выхода.
Точка в их отношениях поставлена не была.
Заместитель Народного Комиссара Обороны СССР
Народному Комиссару Обороны СССР
Маршалу Советского Союза Ворошилову К.Е.
"___" апреля 1940 г.
Отчет О работе Управления по начальствующему
составу РККА за 1939 г.
‹…› Очистка армии и пересмотр уволенных (без ВВС)
В 1935 г. уволено 6198 чел., или 4,9% к списочной численности.
В 1936 г. уволено 5677 чел., или 4,2% к списочной численности.
В 1937 г. уволено 18 658 чел., или 13,1% к списочной численности (из них политсостава 2194 чел.). Из общего числа уволенных в 1937 г.:
Мотивы увольнения
Всего уволенных в 1937 г.
Из числа уволенных восстановлено в 1938-1939 гг.
Фактически осталось уволенных
А) арестованы
4474
206
4268
Б) уволены во испол. Решения ЦК ВКП(б)
№ П47/102 от 29.03.37. Искл.
из ВКП(б) за связь с заговорщиками
11104
4338
6766
В) уволены по политико-моральным причинам (пьяницы, морально разложившиеся, расхитители народного достояния)
1139
109
1030
Г) исключены за смертью, по инвалидности и болезни
1941
8
1933
ВСЕГО: %% к
18658
4661
13 997
списоч. числ.
13,1%
9,7%
В 1938 г. уволено 16362 чел., или 9,2% к списочной численности (из них политсостава 3282 чел.). Из общего числа уволенных в 1938 г.:
Мотивы увольнения
Всего уволенных в 1938 г.
Из числа уволенных восстановлено в 1939 г.