Смотреть на чердаки было легче, чем совладать с обилием впечатлений внизу. Восточные люди в огромных, отороченных мехом шапках беседовали с длиннобородыми евреями о пушнине; острозубые мордочки убитых зверьков зло таращились в небеса. Китайцы таскали ящики, надо полагать, с фарфором, бондари чинили бочки, булочники торговали хлебом, белокурые девицы предлагали апельсины, музыканты играли на лютнях. Армяне разливали кофе, усталые стражники стояли с пиками и алебардами, турки в тюрбанах пытались выкупить назад диковинные вещицы, тоже (как неожиданно осознал Джек) награбленные при освобождении Вены. Его отчасти позабавила, но гораздо сильнее смутила и раздосадовала мысль, что не они одни догадались отправиться в Лейпциг. В одном месте торговали кальянами; турченята в остроносых туфлях бегали от столика к столику с узорными серебряными жаровнями, брали серебряными щипцами угольки и аккуратно подкладывали в кальяны. Повсюду товары: но здесь, на площади, они были в бочках или тюках, помеченных монограммами купцов.
Джек и Элиза нашли конюшню, куда поместить Турка, потом вышли на улицу и, собравшись с духом, прошли в одну из арок - высокую и такую широкую, что в неё разом могли бы въехать четверо конных. Сам двор был не больше десяти-двадцати шагов и со всех сторон зажат четырёхэтажными зданиями, покрашенными весёлой жёлтой краской, так что попадавший внутрь солнечный свет отбрасывал на всё символический золотой отблеск. Здесь торговали пряностями, скобяным товаром, украшениями, книгами, тканями, вином, воском, вяленой рыбой, шапками, башмаками, перчатками, ружьями и фаянсом; многие торговцы стояли вплотную и кричали друг другу в ухо. Целую сторону двора составляли открытые сводчатые подклети - аркада, всего на пару ступеней выше уровня двора и отделённая от него лишь рядом толстых колонн, всё это - в основании собственно дома. В каждой за массивной конторкой, или banca, сидел солидный человек в хорошей одежде. К конторкам цепями были прикованы огромные книги, запиравшиеся на замки, здесь же располагались чернильницы и перья. Рядом на полу стояли сундуки, окованные железом или бронзой, опутанные цепями и запертые на замки, какими обычно запирают арсенал. Иногда тут же располагались тюки и бочки с добром, хотя большая часть товаров была свалена во дворе. Футах в шестидесяти-восьмидесяти наверху из фронтонов торчали толстые брусья, с которых свешивались верёвки; работники посредством блоков поднимали товары на вместительные чердаки.
- Ждут, пока взлетят цены, - сказала Элиза. Это был первый знак, что она не просто деревенская торговка и её ум работает на три уровня выше простого знания того, сколько стоит бочонок масла.
Джек увидел в Лейпциге столько всего странного и так быстро, что вынужден был немедленно выбрасывать из головы большую часть увиденного, освобождая место для нового. Выброшенное вспоминалось позже, когда он мочился или силился уснуть, и казалось тогда неимоверно странным. Джек не мог понять, что это: сон, явь или свидетельство того, что сифилис, много лет терпеливо подкапывавшийся под его мозг, взорвал первый заряд.
Например, они вошли в одну из факторий обменять кое-какие монеты, которые Джек скопил в странствиях, но не смог потратить, поскольку никто их не узнавал. В комнате на столе лежали раскрытые книги с круглыми прорезями, в которые были вставлены монеты - по два экземпляра каждой, чтобы сразу видеть аверс и реверс. Под каждой разноцветными чернилами были написаны загадочные цифры и значки. Меняла листал книгу, пока не нашёл такие монеты, как у Джека, только новее и ярче. Он взял миниатюрные весы: золотые чашечки не больше талера на тонких шёлковых нитях. Положив на одну Джековы монеты, меняла пинцетом принялся укладывать на другую невесомую золотую фольгу, покуда чашки не уравновесились. После этого убрал весы в деревянную шкатулку меньше Элизиной ладони, что-то подсчитал и предложил Джеку пару лейпцигских рацмарок (Лейпциг чеканил свою монету). По настоянию Элизы они обошли несколько меняльных лавок и повторили церемонию, но результат был везде одинаков. Наконец они согласились на обмен, и меняла смахнул Джековы деньги в ящик со старыми монетами и серебряным ломом, по большей части чёрным от времени. "Мы их переплавим", - сказал он, видя Джеково удивлённое выражение. Элиза тем временем разглядывала таблицы обменных курсов и читала написанные мелом на доске названия монет: "Луидор, двойной баварский золотой гульден, соверен, дукат, экю, бреславльский дукат, швертгрошен, швайдницский геллер, майссенский грош, шильдгрошен, пфенниг, саксонский грош, энгельгрошен, реал, рацвертмарка, 2/3 талера, английский шиллинг, рубль, абаз, рупия…"
- Вывод: надо заняться меняльным делом, - сказал Джек, когда они вышли.
- Я пришла к другому выводу: в этом деле очень большая конкуренция, - отвечала Элиза. - Лучше добывать серебро. Монетчики покупают металл у тех, кто его добывает.
- Однако герр Гейдель скорее даст загнать себе под ногти горящие щепки, чем купит ещё рудник, - напомнил Джек.
- По мне, лучше покупать что-то, пока оно дёшево, и ждать, пока подорожает, - сказала Элиза. - Вспомни фактории с их чердаками.
- У нас нет чердака.
- Я выражалась метафорически.
- Я тоже. Нам придется купить серебряный рудник, зашить его тебе в юбки и носить, пока он не подорожает. - Джек был уверен, что привёл очень убедительный довод, но Элиза лишь глубоко задумалась.
В итоге они оказались на Бирже: в аккуратном домике белого камня, где хорошо одетые люди, сбившись в толпу, кричали на всех наречиях христианского мира в уверенности, что Святой Дух ярмарки, как в Пятидесятницу, соединит все языки в один. Здесь не было товаров, только бумаги. Джек мог бы до ночи ломать голову над этой странностью, если бы не позабыл обо всём в свете нового поворота событий. Элиза поговорила с торговцем, который, устроив себе передышку, попыхивал трубочкой и прихлёбывал золотое плъзеньское пиво, после чего вернулась к Джеку с торжествующим видом, который явно не сулил ничего доброго.
- Ответ: Кихеп, - сказала она. - Мы хотим купить Кихеп серебряного рудника.
- Мы?
- Разве мы не решили? - Она, вероятно, шутила.
- Прежде объясни мне, что такое Кихеп.
- Паи. Рудник делится пополам. Каждая половина - на четверти. Каждая четверть - на осьмушки. И так, пока число долей не достигнет шестидесяти четырех или ста двадцати восьми. Это число долей продается. Каждая доля зовётся ких.
- А под долей ты, как я понимаю, разумеешь…
- То же, что воры, когда делят добычу.
- Я собирался сравнить с тем, как моряки делят прибыль от рейса, но ты меня опередила и взяла ниже.
- Тот человек чуть не поперхнулся пивом, когда я сказала, что хочу вложить деньги в серебряный рудник, - гордо сообщила Элиза.
- Н-да, хороший знак.
- Он сказал, что на всей ярмарке только один человек пытается их продать - некий доктор. Надо поговорить с доктором.
После долгих и утомительных расспросов, явно не улучшивших баланс Джековых гуморов, выяснилось, что доктор должен быть в стороне Jahrmarkt, что означало увеселительную часть Messe.
- Фу, как я это не люблю: отвратительное кривляние мерзких уродов, словно моралите, изображающее мою собственную жизнь.
- Доктор там, - мрачно объявила Элиза.
- Может, дождёмся, пока у нас будут деньги на покупку Кихеп? - взмолился Джек.
- Джек, это всё одно - если нам нужны Кихеп, зачем промежуточные шаги - менять шёлк или перья на монеты, потом монеты на Кихеп, если можно просто поменять шёлк или перья на Кихеп?
- Ой, надо же, у этого бочарная клёпка вместо носа! Ты говорила…
- Я говорила, что в Лейпциге любой товар - шёлк, монеты, паи серебряных рудников - теряет свою грубую материальную форму и обретает истинную, как руды в алхимическом тигле становятся ртутью. Всякая ртуть - ртуть, и её можно обменять на ртуть такого же веса.
- Очень мило, но НАМ ПРАВДА НУЖНЫ ПАИ В СЕРЕБРЯНОМ РУДНИКЕ?
- Ой, кто знает? - Элиза беспечно взмахнула рукой. - Мне просто хочется прицениться.
- Я должен таскать за тобой твой кошель, - пробормотал Джек, перекладывая рулоны шёлка с одного плеча на другое.
* * *
Итак, на увеселительную ярмарку, неотличимую (с точки зрения Джека) от приюта для одержимых, калек и совсем пропащих: акробатов, канатоходцев, пожирателей огня, иностранцев и загадочных персонажей, которых он иногда видел вместе с бродягами. Доктора они узнали по одежде и парику. Он пытался завести с китайским гадателем философский диспут на тему рисунка в книге. Рисунок состоял из шести горизонтальных черт, частью сплошных (-), частью разорванных (--). Доктор обращался к китайцу на самых разных языках, но тот с каждым разом принимал всё более достойный и удручённый вид. Достоинство было мудрым орудием против доктора, который выглядел сейчас не слишком достойно. На голове у него был самый большой парик, какой Джек видел в жизни; грозовая туча чёрных локонов, зрительно уменьшающих лицо. Со спины доктор выглядел так, словно ему на плечи спрыгнул с дерева медвежонок и теперь пытается открутить голову. Наряд не уступал парику. За долгую зиму Джек выяснил, что у платья больше деталей, названий отдельных частей и связанных с ними технологических операций, чем у кремнёвого замка. Платье доктора могло посрамить любое другое: его кожу отделяли от Лейпцига две дюжины слоев ткани, принадлежащих бог весть каким предметам одежды: рубашкам, камзолам, полукамзолам и чему-то ещё, для чего в лексиконе Джека не было слов. Если бы переплавить все тяжёлые, нашитые рядами пуговицы, можно было бы отлить фальконет. Ремешки, шнурки и кружево вылезали из отверстий вокруг запястий и горла. Однако кружево не мешало бы постирать, парик - причесать, и сам доктор был, в целом, не слишком хорош собой. Тем не менее Джек заподозрил, что он вырядился так не из тщеславия, а с определённой целью. В частности, чтобы выглядеть старше: когда доктор обернулся на Элизин голос, стало видно, что ему не больше сорока.
Балансируя на трехдюймовых каблуках, он отвесил церемонный поклон и приложился к Элизиной руке. С минуту разговор шёл на французском, которого Джек не понимал. Элиза против обыкновения нервничала, хоть и храбрилась; доктор, очень живой и подвижный, разглядывал её с любопытством. Впрочем, незаметно было, чтобы он таял. Джек заключил, что доктор - евнух или содомит.
Внезапно тот перешел на английский. Впервые за два года Джек услышал, чтобы кто-то, кроме Элизы, говорил на языке этого далёкого островка.
- По наряду я принял вас за знатную парижанку, однако теперь понимаю, что поспешил с выводом, ибо, присмотревшись, вижу в вас то, чего им обычно недостаёт: истинный вкус.
Элиза онемела, польщённая словами, но ошеломлённая выбором языка. Доктор с виноватым видом прижал руку к груди.
- Неужто я ошибся? Мне почудилось, что превосходный французский, на котором говорит сударыня, украшен чеканной звучностью англосаксонской каденции.
- Черт побери! - сказал Джек. Элиза метнула в него яростный взгляд, доктор удивлённо вскинул бровь. Теперь, когда Джек понял, что доктор знает английский, он с трудом ограничился одним этим восклицанием; ему хотелось говорить, говорить, говорить, отпускать шуточки, выражать своё мнение по самым разным вопросам, пересказывать забавные случаи и проч. Он сказал "Чёрт побери!", поскольку боялся, как бы Элиза не начала врать, будто происходит из дальнего уголка Франции. Джек знал толк во вранье и чувствовал, что с некстати проницательным доктором такой номер не пройдёт.
- Когда вы закончите беседу с восточным джентльменом, я бы хотела побеседовать с вами на предмет Кихеп, - сказала Элиза.
Бровь доктора взметнулась дважды, так что тяжёлый парик угрожающе закачался.
- О, я уже закончил. К несчастью для себя и своего народа, этот мандарин не стремится улучшить свою философскую позицию: отделить достойную науку - теорию чисел - от низкого суеверия - нумерологии.
- Я мало осведомлена в этих вопросах, - начала Элиза, очевидно (для Джека), пытаясь сменить тему и, очевидно (для доктора), прося разъяснить ей азы упомянутой науки.
- Предсказатели часто пользуются случайными элементами, такими как карты или чаинки, - начал доктор. - Этот китаец бросает на землю палочки и читает их - сейчас не важно, как именно, меня интересует конечный результат: набор из шести линий, частью целых, частью половинчатых. Мы можем добиться того же, бросив шесть монет. - И он принялся охлопывать себя, словно под одежду забралась мышь; всякий раз, отыскав монету в одном из многочисленных карманов, доктор вытаскивал её и подбрасывал в воздух. Монеты (тяжёлые и по большей части золотые) звенели о мостовую, как китайский гонг.
- Он богат, - прошептал Джек, - или связан с богатыми людьми.
- Да - наряд, монеты…
- Подделать легче лёгкого.
- Так как ты угадал, что он богат?
- В лесу только самые страшные хищники позволяют себе резвиться беззаботно. Олени и кролики - нет.
- Ну так вот, - сказал доктор, наклоняясь, чтобы взглянуть на упавшие монеты. - Орёл, решка, решка, решка, орёл и решка. - Он выпрямился. - Для китайского гадателя эта последовательность имеет глубокий смысл; за небольшое вознаграждение он растолкует вам её по книге, набитой языческой белибердой. - Доктор забыл про монеты; вокруг него удавкой сжималось кольцо ярмарочных завсегдатаев. Без весов и книг каждый пытался оценить, какая монета ценнее. Джек шагнул вперёд, большим пальцем на дюйм выдвинув из ножен саблю. Судя по всему, за ним оборванцы тоже приглядывали - кольцо мигом рассеялось. Джек собрал деньги, чтобы в качестве жеста невиданной порядочности вручить их доктору, как только тот перестанет говорить.
- Для меня же эта последовательность означает число семнадцать.
- Семнадцать? - хором переспросили Элиза и Джек. Оба вынуждены были поспевать за доктором, который с неожиданной резвостью припустил на своих высоких каблуках. Он был небольшого роста, но с крепкими икрами, которые замечательно подчёркивались чулками.
- Двоичные или бинарные числа - не новость, - сказал доктор, взмахивая кружевом на рукаве. - Мой покойный друг и коллега мистер Джон Уилкинс более сорока лет назад опубликовал построенную на ней криптографическую систему в своём великом "Криптономиконе"; голландское издание, выпущенное без ведома автора, можно, если заинтересуетесь, купить в книготорговом квартале. Из китайского гадания я беру способ получать двоичным методом случайные числа, что значительно укрепляет систему Уилкинса. - На взгляд Джека, это было не вразумительнее собачьего лая.
- Крипто… графия - тайнопись? - предположила Элиза.
- Да. Несчастливая необходимость нашего времени, - кивнул доктор.
Они выбрались из ярмарочной тесноты и остановились на площади перед церковью.
- Церковь Святого Николая, здесь меня крестили, - сказал доктор. - Кихеп! Тема, странным образом связанная с двоичными числами, ибо количество Кихеп конкретного рудника представляет собой степень двойки: один, два, четыре, восемь, шестнадцать… Впрочем, это просто математический курьёз, вам он не интересен. Я их продаю. Хотите купить? Некогда процветающая отрасль горной промышленности, создавшая состояния таких семейств, как Фуггеры и Хакльгеберы, добыча серебра подорвана Тридцатилетней войной и открытием испанцами чрезвычайно богатых месторождений: Потоси в Перу и Гуанахуато в Мексике. Покупая паи европейских рудников, разрабатываемых традиционными способами, сударыня лишь напрасно потратит деньги. Однако мои рудники, вернее, рудники государей Брауншвейг-Люнебургских, порученные моему попечению, будут, полагаю, лучшим вложением средств.
- Почему? - спросила Элиза.
- Это очень трудно объяснить.
- О, вы так хорошо объясняете…
- Предоставьте льстить мне, сударыня, ибо вы куда больше заслуживаете лести. Нет, это связано с нового рода машинами, которые я сам изобрёл, и новым способом извлечения металла из руды, который придумал очень мудрый и - для алхимика - порядочный человек, мой добрый знакомый. Хотя столь проницательная дама не променяет свои монеты.
- Шелка, - вставил Джек, разворачиваясь, чтобы продемонстрировать товар.
- Э… свои прекрасные шелка на мои Кихеп лишь потому, что я говорю на рынке такие слова.
- Вероятно, - согласилась Элиза.
- Вы должны будете прежде осмотреть рудники. Что я и приглашаю вас сделать… выезжаем завтра… однако если бы вы прежде обменяли свои шелка на деньги…
- Погодите! - вступил Джек в роли неотёсанного вооружённого мужлана.
Это дало Элизе возможность сказать:
- Любезный доктор, мой интерес к этой теме продиктован исключительно женским любопытством. Простите, что потратили ваше время…
- Но зачем-то вы со мной заговорили? Значит, у вас был резон. Поедем, не пожалеете.
- Где это? - спросил Джек.
- В прелестных Гарцских горах - несколько дней езды отсюда.
- В общем направлении Амстердама?
- Сударь, по турецкой сабле я принял вас за своего рода янычара, однако ваше знание земель к западу доказывает совсем иное - если бы даже вас не выдал восточно-лондонский акцент.
- Ну ладно, - пробормотал Джек, отводя Элизу на несколько шагов в сторону. - Прокатиться за счёт доктора - чего тут плохого?
- Он что-то задумал, - возразила Элиза.
- И мы что-то задумали, девонька. Это не преступление.
Наконец Элиза вернулась к доктору и сказала, что готова на время "оставить своё сопровождение" за исключением "одного верного слуги и телохранителя" и отправиться в Гарц осматривать рудники. Некоторое время они беседовали на французском.