- Я слышал, что в некоторых городах есть здания, которые зовутся "библиотеки", и в них полно книг, а в каждой книге - по истории. Так вот ни в одной библиотеке нет столько историй, сколько в лагере вагабондов. Как доктора словесности отправляются в библиотеку, чтобы читать истории, так и мне надо кое-что выведать у кого-то из этих людей. Я не знаю, у кого именно, и потому собрал всех.
- Что выведать?
- О лесистой, холмистой местности к северу от этих краев, где из-под земли круглый год бьёт горячая вода и бездомные странники не замерзают от холода. Видишь ли, детка, если мы собирались перезимовать здесь, то к сбору дров следовало приступить месяц назад.
Джек подошёл к бродягам и, поговорив с ними на не слишком благозвучной смеси воровского жаргона, французского и языка жестов, вскоре выяснил всё, что хотел. Среди них было много гайдуков, которые промышляли набегами на турок. По коню и сабле они угадали часть истории, поэтому стали звать Джека с собой. Джек счёл за лучшее ускользнуть, пока дружеские просьбы не перешли в требование. Кроме того, зрелище разношерстных бродяг, кромсающих пятидесятилетнего карпа, стало почти таким же апокалиптическим, как картины турецкого лагеря, и захотелось поскорее оставить его позади.
Элиза и Джек отправились на север. Ночь впервые выдалась такая холодная, что им пришлось лечь у костра под одним одеялом. Элиза спала крепким сном, Джек почти не сомкнул глаз.
Богемия
зима 1683-1684
В две недели, прошедшие с тех пор, как Джек, уподобившись Христу, накормил тысячу бродяг при помощи одной маленькой пороховницы, они с Элизой почти не разговаривали, разве что о насущных заботах по поддержанию жизни. Холмистая местность с сожжёнными замками, прудами и широкими долинами сменилась гористой, которая то ли меньше пострадала от войны, то ли быстрее оправилась. С холмов и перевалов они видели бурые поля, на которых, как пузыри на стоячей воде, темнели копны сена, и аккуратные городки, ощетинившиеся трубами, словно пиками и мушкетами, выставленными против стужи. Джек пытался сравнивать увиденное с тем, что рассказали бродяги. Бывали ночи, когда путники думали, что точно погибнут, а потом находили брошенную лачугу, пещерку или просто расселину между камнями, где можно было сложить лежанку из палой листвы и развести костер.
Наконец они внезапно, как на засаду, вышли в долину, где ветви деревьев кутал седой туман, и пар поднимался от зловонной речки, бегущей по причудливому разноцветному ложу. "Мы на месте", - сказал Джек и, спрятав Элизу в лесу, выехал на открытое место. Он поговорил с двумя рудокопами, которые выковыривали из речных наносов камешки, пахнущие, как Лондон в чумной год. Сера! Джек почти не говорил по-немецки, они не знали английского, но прониклись уважением к коню, ботфортам и сабле. Сопением и жестами рудокопы показали, что не будут возражать, если он перезимует у горячих ключей, в полулиге выше по ручью.
Туда Элиза с Джеком и отправились. Ручей вытекал из пещеры, в которой было всегда тепло. Долго оставаться они там не могли из-за ужасающего зловония, однако ходили туда отогреваться, пока чинили развалившуюся лачугу на берегу ручья. Джек рубил деревца и носил Элизе, а та затыкала дыры. Крыша не защитила бы от дождя, но спасала от снега. У Джека осталось немного серебра, он покупал кроликов у рудокопов, которые ставили в лесу хитрые силки.
Таким образом, их первый месяц на горячих ключах состоял из маленьких побед в борьбе за выживание, которые забывались на следующий день, и разговаривали они о самых простых крестьянских делах. Затем пришёл день, когда уже не требовалось проводить каждую минуту в заботах. Джеку было все равно. Однако Элиза дала понять, что некоторые мысли не оставляли её всё это время.
- Чем ты недовольна? - выпалил Джек одним - вероятно, декабрьским, - днём.
- Не обращай внимания, - фыркнула Элиза. - Погода немного хмурится.
- Погода или ты?
- Просто думаю… о всяком.
- Так брось думать. В этой лачуге и так-то лечь почти негде, а тут ещё по полу течёт ручеёк слёз. Разве мы не говорили несколько месяцев назад о женских настроениях?
- Трогательная забота. Как тебя отблагодарить?
- Перестань реветь!
Элиза несколько раз всхлипнула так, что лачуга содрогнулась, затем распяла Джека фальшивой улыбкой.
- Так тот полк…
- Что-что? Я должен не только спасать тебя от голода и холода, но и развлекать?
- Ты не хочешь о нём разговаривать. Может, на тебя тоже напала тоска?
- Твой хитрый умишко ни на минуту не перестаёт работать. Ты употребишь мои рассказы против меня. В них есть некоторые подробности, не очень важные, к которым ты питаешь нездоровый интерес.
- Джек, мы живем, как скоты, в дикой глуши - что я сделаю с историей, которой лет почти как мне? И, Бога ради, что мне ещё делать, если у меня нет иголок и ниток?
- Ну вот, опять заладила. Где, по-твоему, скот в дикой глуши может раздобыть иголки и нитки?
- Попроси рудокопов купить в городе. Они возят Турку овёс - почему не нитку с иголкой?
- Тогда они догадаются, что у меня здесь женщина.
- У тебя не будет здесь женщины, если не расскажешь мне историю или не добудешь нитку с иголкой.
- Ладно. Та часть история, которая наверняка тебя чересчур взволнует, состоит в том, что хотя сэр Уинстон Черчилль не бог весть что за птица, его сын Джон на какое-то время достиг высокого положения. Теперь это в прошлом. Вряд ли он когда-нибудь снова отличится, разве что при дворе.
- Ты же говорил, что его отец был немногим лучше бродяги.
- Да. И Джон никогда не достиг бы таких высот, не будь он умён, красив, отважен и хорош в койке.
- Когда же ты меня с ним познакомишь?
- Знаю, именно к этому ты меня всё время подталкиваешь.
- И какого же "высокого положения" он достиг?
- Постели любимой фаворитки короля Карла II Английского.
Короткая пауза, затем вулканический хохот Элизы.
- Хочешь сказать, что ты, Джек Куцый Хер, лично знаком с хахалем королевской фаворитки?
- Успокойся, не то порвёшь себе что-нибудь, а тут врачей нет. Если бы ты видела что-нибудь, кроме азиатских гаремов, ты бы не удивилась. Другая любимая фаворитка короля была Нелл Гвин - актриса.
- Я с самого начала почувствовала, что ты не из простых. Но расскажи - раз уж начал, - как Джон Черчилль попал из отцовского полка в королевскую койку?
- О, учти, Джон никогда не был приписан к отцовскому полку - просто посещал его вместе с папашей. Семья жила в Лондоне. Джон учился в какой-то расфуфыренной школе. Сэр Уинстон прибег к старым связям - вероятно, стал ныть о своей верности королю в Междуцарствие, - и Джона назначили пажом Джеймса, герцога Йоркского, королевского братца-паписта, который, когда я о нём последний раз слышал, пытал в Эдинбурге шотландцев. Однако в то время, около 1670-го, герцог Йоркский жил в Лондоне, и Джон Черчилль, в качестве его пажа, тоже. Шли годы. Мы с Бобом отъелись на солдатских объедках и стали что два бычка для ярмарки.
- Это точно!
- Не притворяйся, будто восхищаешься мной, - ты знаешь мои тайны. Мы продолжали служить в полку. Джон Черчилль на несколько лет отправился в Танжер сражаться с берберийскими пиратами.
- Чего ж он меня не освободил?
- Может, ещё освободит. Сейчас я подхожу к осаде Маастрихта - это город в Голландии.
- Далековато от Танжера.
- Слушай внимательно. Он вернулся из Танжера, покрытый славой. Тем временем Карл II заключил пакт - вообрази! - с королём Луем Французским, архипапистом, таким богатым, что он подкупил не только английскую оппозицию, но и другую партию - просто для смеха. Итак, Англия и Франция вместе напали на Голландию. Король Луй в сопровождении передвижного города придворных, любовниц, генералов, епископов, официальных историографов, поэтов, портретистов, поваров, музыкантов и свиты всех этих ребят, а также свиты свитских, прибыл под Маастрихт и задал осаду, как обычные короли задают пир. Лагерь у него был не такой роскошный, как у великого визиря под Веной, но народец собрался познатнее. Все европейские модники поспешили туда. А Джон Черчилль был модник хоть куда. Он отправился под Маастрихт. Я и Боб - с ним.
- Что-то я перестала понимать. Кто пригласил двух шалопаев?
- Во-первых: мы в последнее время не шалили. Во-вторых: самым разблагородным господам надо, чтобы кто-то выносил ночные горшки и (в бою) закрывал их от пуль.
- В-третьих?
- Her никакого в-третьих.
- Врёшь. Ты приоткрыл рог и поднял палец, а потом передумал.
- Ладно. В-третьих, Джон Черчилль - придворный, временами альфонс, модный хлыщ - лучший командир, какого я видел.
- Ясно.
- Хотя Ян Собеский тоже неплох. Впрочем… мне больно это признавать.
- Очевидно.
- Но это правда. И как отличному командиру ему хватило ума собрать вокруг несколько человек, которые и впрямь на что-то способны. Тебе, наверное, трудно поверить, но попомни мои слова - когда серьёзным толковым людям надо что-то сделать в реальном мире, всякие соображения этикета и традиций летят в помойку.
- Так он считал, что вы с Бобом на что-то годитесь в реальном мире?
- Доставлять приказы на поле боя.
- Он был нрав?
- Наполовину.
- Один из вас оказался хорошим вестовым, а другой…
- Я не оказался плохим вестовым, я просто нашёл более разумный способ проводить время.
- Джон Черчилль дал тебе приказ, а ты отказался?
- Нет, нет, нет! Всё было не так. Ты следила за осадой Вены?
- Ещё бы! Ведь от исхода осады зависела моя девственность.
- Расскажи мне, что делал великий визирь.
- Рыл перед стенами одну траншею за другой, каждая следующая на несколько ярдов дальше предыдущей. Из самой дальней провёл подкоп под такую крепость, вроде наконечника стрелы…
- Называется равелин. Во всех современных крепостях такие есть, в том числе в Маастрихте.
- Не важно. Продвигался. И так далее.
- Все осады проводятся так. Включая маастрихтскую.
- Итак?
- К тому времени, как прибыла модная публика, всё рытье закончили. Траншеи и сапы выкопали. Пришло время штурмовать некое укрепление, которое сапёр правильно назвал бы люнетом, но очень похожее на равелин, который ты видела в Вене.
- Отдельная крепость.
- Да. Король Луй хотел, чтобы английские воины-джентльмены к концу были либо его должниками, либо покойниками, поэтому уступил им честь штурмовать люнет. Джон Черчилль и герцог Монмутский - ублюдок короля Карла - повели атаку и одержали победу. Черчилль самолично водрузил французский (как ни противно говорить) флаг на парапете захваченного укрепления.
- Потрясающе!
- Я сказал тебе, что когда-то он был очень значительным персонажем. Они спустились с изрытого траншеями гласиса, чтобы провести ночь в праздновании.
- Так тебе ни разу и не поручили доставить приказ?
- На следующий день я почувствовал, как земля переворачивается, и, взглянув на люнет, увидел, что пятьдесят французских солдат взлетели на воздух. Защитники Маастрихта подвели под люнет контрмину. Голландцы хлынули в пролом и ударили в штыки по тем, кто уцелел после взрыва. Казалось, они отобьют люнет и загубят славные достижения Черчилля и Монмута. Я был менее чем в десяти футах от Джона Черчилля, когда это случилось. Ни секунды не колеблясь, он бросился вперёд со шпагой в руке - ясно было, что мушкеты тут не помогут. Чтобы сберечь время, он бежал по верху - под огнём защитников города, на виду у всех историографов и поэтов, наблюдавших в усыпанные драгоценными камнями театральные бинокли из окон своих карет с расстояния, на которое не долетали пули и ядра. Я стоял, дивясь его глупости, пока не понял, что мой брат Боб бежит за ним следом.
- И?..
- И подивился Бобовой глупости. Сама посуди, в какое дурацкое положение он меня поставил!
- Ты всегда думаешь о себе.
- По счастью, передо мной появился герцог Монмутский и велел доставить сообщение ближайшей роте французских мушкетёров. Я побежал по траншее и нашел мсье д'Артаньяна, офицера, который…
- Перестань!
- Что?
- Даже я слышала о д'Артаньяне! Думаешь, я тебе поверю?
- Мне можно продолжать?
Вздох.
- Да.
- Мсье д'Артаньян - ты, похоже, не понимаешь, что он был вполне реальным человеком, а не только романтической легендой, - послал своих мушкетёров в атаку. Все мы с подозрительной отвагой двинулись на люнет.
- Потрясающе! - проговорила Элиза почти без иронии. Сперва она не поверила, что Джек действительно видел великого д'Артаньяна, но теперь увлеклась повествованием.
- Поскольку мы бежали не по апрошам, как сделали бы трусы, мы добрались до места сражения с той стороны, с которой голландцы не поставили достаточной обороны. Все мы - французские мушкетёры, английские ублюдки, альфонсы и бродяги-вестовые - добежали туда одновременно. Однако дальше надо было пробираться через брешь, в которую предстояло лезть по одному. Д'Артаньян добрался туда первым, преградил дорогу герцогу Монмутскому и в самой учтивой французской манере умолял его не лезть в опасный пролом. Монмут настаивал. Д'Артаньян согласился - но лишь с условием, что он, д'Артаньян, полезет первым. Так он и сделал, и ему прострелили башку. Остальные пробежали по его телу и одержали свою смешную победу, а я остался приглядеть за д'Артаньяном.
- Он был жив?!
- Нет, конечно. Его мозги разбрызгало по моей одежде.
- Ты остался стеречь его тело?..
- Вообще-то я положил глаз на его перстни.
У Элизы лицо стало такое, будто ей самой прострелили голову, причинив неведомой тяжести рану. Джек собирался перейти к более славной части повествования, однако Элиза упёрлась.
- Покуда твой брат рисковал жизнью, ты грабил убитого д'Артаньяна? В жизни не слышала ничего хуже.
- Почему?
- Это так… малодушно.
- Зря ты. Я был в большей опасности, чем Боб. Пуля пробила мне шляпу.
- И всё равно…
- Бой закончился. Перстни были размером с дверные ручки. Прославленного мушкетёра так и похоронили бы в перстнях - если бы кто другой не украл их раньше.
- Ты забрал их, Джек?
- Он надел их, когда был моложе и стройнее. Снять их было нельзя. Поэтому я уперся ногой в его поганую подмышку - не худшее место, в каком бывала моя нога, но близко к тому, - и потянул что есть силы, силясь перетащить перстни через наплывы жира, накопленного за годы распутства и пьянства, в то же время спрашивая себя, почему бы просто не отрезать пальцы к чертям собачьим… - Тут у Элизы стало такое лицо, будто она съела испорченную устрицу, и Джек торопливо продолжил: - И тут появляется - кто бы ты думала? - мой братец Боб с выражением праведного ужаса на физиономии, как у викария, который увидел, что служка дрочит в алтаре - или как у тебя сейчас, - в форме маленького барабанщика - с невероятно срочным посланием от Черчилля к одному из генералов короля Луя. Он останавливается, чтобы прочесть мне лекцию о воинской чести. "Ах, ты ведь сам не веришь в эту ахинею", - говорю я. "До сегодняшнего дня не верил, но если бы ты видел то, что видел сегодня я - те подвиги, которые совершили славные братья по оружию, Джон Черчилль, герцог Монмутский и Луи Эктор де Виллар, - ты бы поверил".
- И он поспешил с посланием, - сказала Элиза, глядя отсутствующим взглядом, который совершенно не понравился Джеку - тот предпочёл бы, чтоб она оставалась в лачуге с ним. - И Джон Черчилль не позабыл отвагу и верность Боба.
- Ага. Через два месяца Боб отправился с ним в Вестфалию и сражался под французскими знамёнами в качестве наёмника против безвинных реформатов, в сотый раз ровняя с землёй Пфальц. Не припомню, какое отношение это имеет к воинской чести.
- Ты же, со своей стороны…
- Глотнул коньяка из фляжки д'Артаньяна и скатился обратно в канаву.
Последние слова вернули Элизу в настоящее место (лачуга в Богемии) и время (лето Господне 1683-е). Она обратила на Джека всю силу своих синих глаз.
- Ты постоянно выставляешь себя таким негодником, Джек, - говоришь, будто хотел отрезать д'Артаньяну пальцы, предлагаешь взорвать дворец императора Священной Римской империи… И все-таки я не думаю, что ты на самом деле такой дурной.
- Мой изъян не позволяет мне поступать так дурно, как мне бы хотелось.
- Кстати, Джек. Если ты найдёшь кусок прочной, целой оленьей или бараньей кишки…
- Зачем?
- Турецкий обычай - проще показать, чем объяснить. И если ты полежишь несколько минут в горячем ключе, чтобы немного отмыться, - шанс поступить дурно представится.