Услышав слова князя, хлопотавшая возле печки Пудовка громко кашлянула. Константин оглянулся и вновь напоролся на ее внимательный взгляд, в котором отчетливо прочитал нескрываемый испуг. С чего бы? Но гадал недолго. Догадка напрашивалась сама собой. Очевидно, женщина попросту боится, что князь, не сумев разыскать священника, в поисках поджигателя примется шерстить селян, в том числе и ее. Вообще-то правильно боится. Придется и допрашивать, и угрожать. Правда, только на словах - не пятки же им на огне поджаривать.
Однако было в ее глазах что-то еще, больше похожее на удивление, но оно-то каким боком? И Константин отмахнулся, решив, что ошибся. Да и не до того ему было. Предстояло решить, что делать дальше, в случае если отца Варфоломея разыскать не получится. Он еще посидел за столом, думая, гадая и прикидывая. Так и не сумев отыскать нечто относительно приемлемое, Константин пришел к выводу, что либо в сложившейся ситуации подходящий выход отсутствует вообще, либо у него замылился глаз и надо сделать паузу, отвлечься на что-нибудь другое.
Немного погодя Константин вспомнил, что половина семей в Пеньках лишились крова. Самое время помочь им нарубить и привезти из лесу две-три сотни бревен для строительства новых изб. Народ и армия едины. Кажется, именно так гласил один из советских лозунгов? Вот и пускай сотня, которая здесь, в полном составе отправляется в Пеньки.
Константин принялся одеваться, чтоб идти внедрять лозунг в массы, но на пороге его остановил заботливый голос кузнечихи:
- Ты не запамятовал мои словеса про Малушу?
Князь нахмурился. Какая еще Малуша? Заметив недоумение на его лице, Пудовка напомнила:
- Я про рану.
Ах вон оно что. Константин посмотрел на ладонь, бинт-платок с которой снял еще утром, - засохло вроде бы, так чего там. Сжал и разжал пальцы - ничего не болело. Ну разве что немного припухло, вот и все. Досадливо фыркнув, он так и ответил ей. Мол, нашла рану. Не пристало князю трястись над каждой царапиной.
- Ну так я и думала, - всплеснула руками кузнечиха. - И что теперь делать? - Она задумалась, но через пару секунд ее полное лицо оживилось. - Ладно уж, есть у меня один заговор. Сыщется кому твою хворь с собой утянуть…
Вячеслав, которого князь застал прощающимся с погибшими, отнесся к его идее скептически, заявив, что армия существует несколько для иного, многозначительно кивнув на тела дружинников. Но особо упираться он не стал, согласившись, что при таких форс-мажорных обстоятельствах и впрямь грех не помочь людям - все равно бездельничают.
- Хотя навряд ли пеньковцы отыщут для них сотню топоров, - добавил он, подумав.
- Не отыщут, - не стал спорить Константин. - Но их можно занять и здесь, в Залесье. У одного Точилы, поди, осталось несколько штук, а ему уже ни один не понадобится.
Как ни странно, но отыскать у кузнеца ничего не удалось. Возможно, что сказалось отсутствие хозяйки дома, которая запропала неведомо куда, а без нее дело продвигалось худо. Облазив всю кузню, ратники сумели найти всего один, да и тот не просто тупой, но еще и заметно выщербленный. Очевидно, его принесли для ремонта.
- Не может же быть, что у него в доме не было приличного топора! - возмутился Константин, но делать нечего.
Он отпустил ратников, а сам пошел обратно в избу. Проходя мимо двери, ведущей в холодную подклеть, где находилось тело Точилы, князь остановился и нахмурился. Раздавшийся за дверью странный звук - не то скрип, не то стук - насторожил его. Он прислушался. Стук повторился. Константин аккуратно потянул за ручку.
В подклети окон не имелось и царил полумрак, но света, льющегося через дверной проем, вполне хватило, чтобы заметить, как встрепенулась сидевшая у тела мужа Пудовка. Увидев князя, женщина проворно вскочила на ноги.
- Мне бы топор, хозяюшка, - мягко пояснил Константин.
- Какой топор?! - испуганно вскрикнула кузнечиха и подалась чуть вперед, явно стремясь загородить Точилу. - Нет здесь никакого топора! Нет и отродясь не было!
Константин опешил. Ну нет и нет, а орать-то зачем? Несколько секунд он молча смотрел на Пудовку, недоумевая, почему она так разволновалась, и попутно пытаясь разглядеть то, что кузнечиха старательно норовила скрыть от его глаз, загородив своим массивным телом. Получалось у нее это не ахти - во всяком случае, краешек скрываемого князь разглядел, и этот краешек ему очень не понравился.
Константин молча шагнул вперед, властно отодвинул Пудовку в сторону и увидел в руках у Точилы какую-то странную железную штуковину. Больше всего она напоминала некую заготовку, из которой при умении можно отковать что угодно - от косы до того же топора.
Это что - такой обряд? А что за темные пятна на штуковине? Уж очень сильно они походили на… И тут он неожиданно вспомнил, что платок-то, который ему протянула утром Пудовка, тоже был в кровавых пятнах. Мало того, еще вчера вечером, перед тем как лечь спать, кузнечиха, разобидевшись на Константина за отказ покарать черниговских князей, вернула его, причем с таким видом, что он, ни слова не говоря, взял и засунул в карман. А поутру он снова оказался в ее руках - откуда?
Он осторожно потянул железяку из рук Точилы. Так-так. Если ею сзади по голове, то… Вообще-то очень подходящая по форме. А это что? Он вышел из подклети и стал внимательно разглядывать длинные светло-русые волоски на кусочке кожи, прилипшей к одному из острых краев. Сомнения в том, что перед ним орудие убийства дежурившего ночью у церкви дружинника, окончательно отпали.
"А я б ни на что не поглядела да самолично их. И рука бы не дрогнула…" - припомнились ему слова кузнечихи. Слова и тон, каким они были произнесены. Сожалела Пудовка. Ох как сожалела, что не может отомстить за гибель мужа. Ночь же была длинная, вот она и надумала, перейдя от слов к делу.
"Хотя нет, - поправил он себя, припомнив еще кое-что. - Надумала кузнечиха гораздо раньше - еще вечером. Недаром она столь многозначительно пообещала ему сама управиться: "И такой огнь учиню - до небес, чтоб непременно в ирий мой Точила вознесся".
Правда, кое-что осталось непонятным. Например, поджог шатра. Для чего? Она же прекрасно знала, что Константина там нет. Маленькая месть князю, отказавшемуся от возмездия? Непохоже. И зачем кузнечиха вытащила из его кармана платок? Это уж и вовсе ни в какие ворота. Чтобы бросить его на месте преступления, тем самым отведя от себя подозрения? Глупо. Да и не бросила она его - вернула. Передумала?
Наконец, сама железяка. Что может быть проще - избавиться от нее? Ну ладно, жалко стало, в хозяйстве сгодится, но тогда хоть отмыла бы. А в руки Точиле зачем вложила? Ведь, когда мужа возложат на костер, ее может увидеть кто угодно. Увидеть и сделать выводы. Идти на такой риск лишь для того, чтобы покойник твердо знал - он уходит в ирий отомщенным, - как-то неразумно.
Впрочем, вечер длинный - успеется выяснить.
- Пойдем, - миролюбиво предложил он ей.
- Куда? - потерянно спросила она.
- В избу, куда ж еще, - вздохнул Константин. - Поговорить надо.
Усевшись за стол, он не стал рассусоливать и ходить вокруг да около, спросив напрямую:
- Значит, это ты подпалила церковь?
Пудовка изумленно уставилась на него, но вместо ответа лишь передернула плечами. Мол, понимай как знаешь.
Ну да, отнекиваться стыдно, а сознаваться неохота. Ох какая же дура! Убить эту дуру мало. Но злость почему-то не приходила. На душе была только жалость, и он мягко произнес:
- Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Теперь…
Вторично повторив все то, что он уже говорил воеводе, Константин, закончив расписывать последствия, в заключение заметил:
- Хорошо хоть, что мне удалось так быстро отыскать виновника.
- Стало быть, теперь войны не будет? - тихо спросила она.
- Не знаю, - честно ответил Константин. - Сейчас все зависит от того, что видел священник и удастся ли нам его разыскать, прежде чем он объявится в Чернигове. Если он прибежал из леса на пожар - одно, а если раньше, то мог видеть, кто все это учинил. Тут совсем иное.
- Ты его непременно сыщи! - выпалила она. - Видал поп, все видал. Ежели он до Чернигова доберется, тогда… Сыщи, слышишь! А я что ж… - Она грустно улыбнулась. - Оно конечно - должон же бысть кто-то повинен. Негоже из-за одного человека всему княжеству страдати. Карай. Точилу-то хоть дозволишь на костер возложить али как?
- Дозволю, - хмуро проворчал Константин.
- Вот и славно. За то благодарствую тебе, княже, - поклонилась она, совершенно не заботясь о своей собственной дальнейшей участи.
- Не о том ты думаешь, - вздохнул Константин, но расписать в подробностях, что именно ждет ее в ближайшем будущем, не успел - помешал вошедший Вячеслав.
- Вот полюбуйся, - кивнул Константин в сторону кузнечихи. - Отыскал я убийцу.
Пудовка молчала, отвернув голову к печке. Воевода пристально посмотрел на ее безучастное, словно сообщение князя ее вовсе не касалось, лицо и усомнился:
- Сил, конечно, у нее хватит, чтоб голову Ореха как орех расколоть, но… А с чего ты взял, что это она?
Константин молча кивнул на стол, где лежала железяка в бурых пятнах крови, посоветовав обратить внимание на кусочек кожи с волосами, некогда принадлежавшими Ореху. Вячеслав плюхнулся на лавку, тщательно все осмотрел, поморщился и снова уставился на кузнечиху. Глядел недолго. Встав с места, он, все так же не говоря ни слова, вздохнул и направился к выходу. Остановившись у дверного проема, он красноречиво кивнул другу, приглашая его выйти вместе с ним.
Константин удивленно посмотрел на него, но подчинился просьбе.
- И что ты думаешь с нею делать? - осведомился воевода, стоя на крыльце дома. - Нет, я понимаю, что совсем без наказания такое оставлять нельзя, но, с другой стороны, месть - дело святое.
- Ты забыл, Слава, - вздохнул Константин. - Убиты не просто люди - князья. И не просто убиты - сожжены заживо. А Орех вообще наш, и уж он-то ни в чем не виноват. Да и не собираюсь ее наказывать. А вот выдать убийцу головой отцам убиенных придется.
- А ты представляешь, что они с нею сотворят?
- Честно говоря, и представлять не хочу, - откровенно ответил Константин. - Не хочу, потому что становится искренне ее жаль.
- И все-таки ты ее выдашь?
- А куда деваться? Или у меня есть выбор?
- Конечно, - пожал плечами воевода. - Выбор есть всегда. - И он напомнил: - Ты про Ореха забыл. Учитывая его смерть, в которой она тоже виновна, у тебя есть такое же право судить ее. Судить и приговорить. Пусть даже смертный приговор, но без всяких издевательств и прочих гадостей вроде пыток.
- У черниговцев прав больше, - отверг предложение друга Константин и, видя, что тот не согласился, прикрикнул: - Все! Слушать больше ничего не желаю. Это решение окончательное, и говорить больше не о чем. Вот только кое-что у нее выясню и отправлю вместе с телами князей.
Выяснять у Пудовки подробности случившегося у Константина не получилось. На все вопросы женщина упрямо отказывалась отвечать, храня молчание. Уж он и так, и эдак - бесполезно. Отчаявшись, он заявил, что ему и без того все известно, и принялся рассказывать сам, как он представлял произошедшие события. Тут дело пошло немного легче. Во всяком случае, кузнечиха ничего не отрицала, внимательно слушала и согласно кивала, приговаривая: "Так, так". Да еще время от времени вспоминала про священника, которого, по ее словам, надобно непременно сыскать. Полное впечатление, что ее куда больше заботил розыск отца Варфоломея, чем своя собственная судьба.
Через полчаса он, так и не выжав из нее никаких подробностей, махнул рукой и отправил ее спать. Ратник у крыльца на всякий случай был выставлен, но князь почему-то был уверен - лишнее. Никуда Пудовка не убежит. А вот женщина тому, что к ней не приняли дополнительных мер предосторожности, удивилась.
- А чепи яко же? - вытянула она руки вперед.
- Куда торопишься? Тебе и в Чернигове позора с муками хватит, - проворчал Константин.
- А острог?
Князь фыркнул. Первый случай в его практике. До сегодняшнего дня у него в тюрьму ни один обвиняемый не просился. Эта же прямо по принципу: "Чем хуже - тем лучше". Ишь мазохистка нашлась.
- А чем тебе изба плоха?! - рявкнул он. - Ложись да спи. Ныне да завтра - две ночи твои, а там в путь, и никто уже мягкую подушку под голову не положит.
Кузнечиха неодобрительно покачала головой.
- Ить могут не поверить черниговцы. - И она робко заикнулась: - Ты хошь перед отправкой меня заковать повели.
- Спи! - еще раз рявкнул он на нее.
Ему самому сон не шел. Что-то не сходилось в ее поведении. Не так себя ведут жаждущие отомстить люди, совсем не так. Тишину прервал робкий голос Пудовки:
- Княже, я тута возвернуть хотела.
Он открыл глаза. Слюдяное окошко пропускало достаточно лунного света, чтобы он мог разглядеть силуэт переминающейся с ноги на ногу женщины, застывший у входа в горенку. В протянутой руке тускло отблескивал какой-то металлический кругляшок. Константин прищурился. Странно. Что бы это могло быть?
- Что там у тебя? - недовольно проворчал он.
- Оберег на снегу подобрала, - пояснила она. - Подумалось, ктой-то из ратников обронил - у тебя-то крест на груди. А опосля решила - дай-ка я поначалу у князя спрошу, а уж там… - И она, не договорив, протянула его Константину.
Тот нахмурился, взял медальон, попытался разглядеть его при лунном свете. Сосредоточенный взгляд женщины, извивающиеся змеи, растущие вместо волос из головы… Сомнений нет - действительно его оберег.
- Спасибо, - проворчал он смущенно. - Знаю, чей он, так что не сомневайся, отдам из рук в руки. - И, не зная, что еще сказать, проворчал: - А теперь иди спать.
Пудовка послушно кивнула и поплелась к своей печке, а Константин закрыл глаза и попытался прикинуть план действий на завтрашний день. Так и не додумав до конца, что бы такое предпринять по поискам отца Варфоломея, он уснул, и ему вновь в очередной раз приснился кошмар, но на этот раз во всех подробностях и деталях…
Глава 24
Старый, но недобрый знакомый
…И зловещ в мою дверь
стук,
И завис над главой
крюк.
В изголовье моем
в ряд
Страхи, словно кресты
стоят.Петр Миленин
Единственное, чего он не сумел бы рассказать, так это от кого он убегал, колеся по ночным улицам родного Ряжска. Преследователь выглядел как-то аморфно - ни тела, ни лица, не говоря уж про руки и ноги. Так, какое-то черное загадочное пятно, гнавшееся за ним.
Зато сам город выглядел как наяву, четко очерченным во всех деталях. Был он точно таким, каким запомнился ему, когда Константин отдыхал там у родителей в последний раз. Те же милые славные улочки - Новоряжская, Первомайская, те же пятиэтажки на Лермонтова и родная двухэтажка на Вишневой, тот же старый, изрядно подзапущенный станционный парк с красавицами березами. Разве что во сне в парке почему-то до сих пор не был разрушен летний кинотеатр, и карусель, которую на самом деле давным-давно сломали, продолжала весело вертеться, приглашая прокатиться.
Зато людей он в своем сне не встречал. Нигде. Ни одного человека. Город словно вымер, и оставались в нем лишь сам Константин да еще загадочный аморфный черный преследователь, от которого время от времени удавалось оторваться, но затем он неожиданно появлялся вновь.
Где только Константин не пытался от него скрыться. Он баррикадировал стульями дверь в одном из классов своей родной сто восьмой школы, но медальон, который он крепко сжимал в кулаке, начинал остро покалывать ладонь, словно в нем была вмонтирована батарейка, давая понять, что расслабляться нельзя и она, он, оно - неважно - уже здесь. И точно - через мгновение пятно выплывало из угла, и нужно было срочно разбирать созданный завал, выбираться наружу и бежать, бежать, бежать…
В поисках спасительного убежища он пробрался к другу, жившему на Новоряжской, но едва подошел к старому домику, как, глядя на окна в затейливых наличниках, почувствовал, что пятно поджидает его прямо за дверью. Добежал до маленькой трехэтажки на Островского, но и тут на подходе к его квартире острое покалывание медальона предупредило, что преследователь уже затаился внутри, и он, кубарем скатившись по лестнице, устремился дальше.
Мелькали улицы, дома, предприятия, Сельчевка сменялась Захуптой, та, в свою очередь, железнодорожной станцией, вновь парк, и опять пятиэтажки, и снова Новоряжская - спасения не было нигде.
Наверное, если бы не оберег, его бы непременно поймали, но женская голова горгоны Медузы продолжала всякий раз подавать тревожный сигнал и в то же время придавала ему сил. Каким образом и откуда она их брала, Константин не понимал, но был уверен - стоит ему выпустить медальон из рук, и он пропал.
Проснулся Константин, чувствуя, как неистово стучит в груди сердце, словно бег был наяву. В первые секунды пробуждения для него не было ничего роднее такого милого в ночной безмятежной тиши княжеского терема. Не пугал даже полумрак, царивший в его опочивальне. Наоборот, неясный свет от лампады казался столь теплым и уютным, что он чуть не всхлипнул от умиления, радуясь, что все закончилось. Разве что медальон не разделял его оптимизма, принявшись старательно покалывать своего владельца, словно предупреждал его о чем-то.
И точно. Едва он натянул штаны и открыл дверь, чтобы спуститься из своей ложницы вниз, в трапезную, откуда ни возьмись выплыло ночное существо. На секунду опешив, он опрометью рванулся обратно, кое-как закрылся в ложнице, наспех придвинул к двери оказавшийся весьма кстати какой-то пузатый неподъемный сундук, но едва уселся на него сверху, как распахнулось единственное на всю комнату оконце и из него выпорхнула черная тварь. Она стремительно ринулась на Константина, он что-то истошно заорал и… вновь проснулся. Оказывается, это снова оказалось сном.
Константин перевел дух и прикусил губу. Стало больно. Убедившись, что уж на сей раз все в порядке, он откинул одеяло, под которым… извивалось черное нечто. Нет, не извивалось. Оно - о боже! - ласкалось, заигрывая и постепенно перебираясь все выше и выше.
Едва оно достигло коленей, как Константин согнал с себя ужас оцепенения и попытался выбежать за дверь, но та была закрыта. Оставался один путь - в окно. Выбив его вместе с рамой, он попытался пролезть сквозь узкий проем, но не смог и застрял. Попытка вылезти назад успехом тоже не увенчалась.
Во дворе далеко внизу встревоженно бегали какие-то люди. Константин четко видел их маленькие фигурки, а внимательно присмотревшись, сумел опознать некоторых. Вон Минька, там Доброгнева, а рядом с ней Славка. Чуть поодаль Юрко по прозвищу Золото. Вот он подбежал к остальным, развел беспомощно руками, что-то объясняя, и вновь подался куда-то прочь. Следом за ним убежали и прочие, а вместо них появились новые персонажи, куда более зловещие.