- У-у, как мы заговорили! Ну тогда пропади он пропадом, тот сундук, те сокровища, вот тебе картинка - ищи. У меня она, - Лис ткнул себя пальцем в лоб, - вот здесь. А тебе - успехов. Гуд бай, как говорят в далекой, но от того не менее великой Британии.
- Нет, постой!
- Стою. Шо тебе это дает?
- Ты говоришь, что сундук может лежать на дне и далее, стало быть, ты все же готов отказаться от этой самой вещицы, завернутой в пурпур.
- Знаешь, как сказал во время нашей последней встречи король иерусалимский, когда ему пеняли, шо очередной поход будет стоить больших денег, "из всех голов, которые здесь имеются, важнейшая та, шо на моих плечах. Те, шо отчеканены на золоте, стоят куда меньше".
- Ладно, им, королям, виднее. Я дам тебе пятьсот, слышишь, пятьсот золотых, ты расскажешь мне, где находится сундук и как его достать, и будешь свободен, как южный ветер.
- Господи, как же ты меня утомил! Шоб я когда-нибудь еще раз… - Сергей вскинул руки в молящем жесте. - Ладно, твоя взяла. По рукам! Деньги при тебе?
- Ну, так.
- Предусмотрительный. Продешевил я, конечно, ну да ладно. С тобой спорить - шо себя за пятку кусать: далеко и невкусно. Да, чуть не забыл. Эту вещицу, когда достанешь, до полнолуния лучше не разворачивай, а то потом еще скажешь, шо я не предупреждал.
* * *
Анджело Майорано повертел в пальцах золотой бизант с монограммой Алексея I Комнина - "щедрый" дар эпарха Херсонеса за информацию о присутствии в городе родственника сицилийского короля.
"Не то чтобы много, но все же доход, - подбрасывая монету в ладони, усмехнулся капитан "Шершня". - Надеюсь, граф Квинталамонте будет менее скареден. Помнится, у нормандцев жадность не в чести. - Он поглядел, как из ворот цитадели один за другим скорым шагом выходят стражники. - Один, два, три, пять, десять. Похоже, херсонит все же проникся серьезностью момента. Что ж, покуда стража будет искать нормандца в казармах императорских клибанофоров, стоит, не теряя времени, отправиться в странноприимный дом святого Фотия, где мною лично для рыцаря и его свиты заказан обед".
Анджело Майорано нечасто доводилось бывать в Херсонесе, но этот маршрут он знал превосходно, ибо всякий раз, как торговые дела приводили его на северный берег Понта Эвксинского, он сам останавливался в этом странноприимном доме и всякий раз ходил с поклоном к эпарху и уж конечно возвращался на корабль. Последняя мысль вызвала у капитана невольную улыбку. Он всегда возвращался туда, куда хотел. Это уже стало доброй традицией.
Анджело Майорано не ошибся в своих расчетах. Мессир рыцарь и трое варангов его свиты сидели за обеденным столом, жадно поедая выставленные хозяином благоухающие пряностями блюда. Не хватало лишь долговязого менестреля, ну да и лихоманка с ним. Едва ответив на поклон хозяина, обрадованного приходом состоятельного клиента, Анджело отправился к столу и опустился на скамью рядом с Вальдаром Камдилом.
- Граф, у меня для вас плохие известия, - доставая из ножен кинжал и вонзая его в бок подрумяненного каплуна, тихо проговорил он.
- Что еще? - Рыцарь повернулся к нему, кажется, поперхнувшись от неожиданности и хлопая себя по груди ладонью.
- Я только что был у эпарха. Он спрашивал меня, правда ли, что в свите блистательной севасты Никотеи прибыл граф Квинталамонте, родич короля Роже II. Я был вынужден признать это. Ваш приятель кричал об этом на все побережье. Если это известно эпарху, стало быть, ему уже кто-то о том донес. За вами посланы стражники, десять человек, может, и больше. Вам надо срочно уходить, да что я говорю, не уходить, а исчезнуть из города. Здесь вам не сдобровать.
- Вы что-то хотите предложить или же это просто добрый совет? - не спуская с собеседника пристального взора, поинтересовался нормандский сицилиец.
- Я помню, как вы подсобили мне во время абордажа, и почитаю себя вашим должником. Но, видит Бог, я не люблю долго ходить в должниках. А просто добрые советы в таком незавидном положении я считаю глумлением. У меня есть здесь одно тихое место, я спрячу вас до ночи.
Ваши люди пусть отправляются на Сугдею, здесь неподалеку есть такая крепость, в ней - мои земляки, генуэзцы. Там я подберу их. Сейчас вы отсидитесь в надежном месте, ночью же я проведу вас на "Ангела". Благодарение небесам, он здесь. Мои парни впотьмах сбились с курса, но, как я и предполагал, все же смогли доползти до Херсонеса.
- Ваше предложение весьма любезно, но… оно совершенно не соответствует моим планам. К тому же, помогая мне в этом случае, вы сами очень рискуете.
- Те, кто рискнул однажды родиться на этот свет, обречены рисковать и дальше, - усмехнулся Анджело Майорано. - К тому же, по сути, я оказываю услугу не только вам, но и Константинополю. Вряд ли ваш дядя придет в восторг, узнав, что херсониты, пользуясь беспомощным положением родственника, захватили его в плен. Это еще один повод к войне. Впрочем, сомневаюсь, чтобы император отблагодарил меня за оказанную услугу. - Майорано широко улыбнулся. - Так что же, идем?
- Следует подождать Рейнара.
При этих словах двери обеденной залы распахнулись, и солнце блеснуло на копьях и стальных пластинах броней стражников.
- Вот они!
* * *
Во всей империи ромеев невозможно было бы отыскать человека, не слышавшего о роде Аргиров. Потому, когда береговые оборванцы услышали знакомое имя, у них перехватило дух. Пожалуй, только будь на месте спасенного воина сам император, они бы изумились больше. Не зная, радоваться или плакать, шепча молитву, перетащили они потерявшего сознание гиганта в убогую, крытую тростником саманную лачугу небольшого рыбацкого селения, откуда сами были родом.
С величайшим почетом водрузили они Михаила Аргира на застеленную сеном лежанку и спешно послали за колдуном, чтобы тот отогнал злых духов, которые всегда в великом множестве обитают на подводных скалах, чтобы, вселившись в тонущих моряков, обратить их в страшных морских змеев с человечьими головами. По всему видать, этот силач и от злых духов смог отбиться, но кто знает, кто знает… И уж лучше пусть ведун исполнит над ним обряд очищения, а заодно и глянет, не опасны ли полученные высокородным Аргиром раны.
Сам он лежал на свежем, пахнущем клевером сене, закрыв глаза, и понемногу приходил в себя. Михаил Аргир чувствовал, как силы капля за каплей возвращаются, наполняя литые мускулы, точно вино всю имеющуюся емкость кубка. Почтительные рыбаки, кланяясь, поднесли ему какую-то остро пахнущую рыбой похлебку, и он с трудом, через силу съел ее, не столько чтобы насытиться, сколько дабы согреться.
Глядя, как его спасители, вероятно, братья, с нескрываемым интересом смотрят на принесенного волнами гостя, он подумал было, что хорошо бы чем-то наградить их, но далее размышлять об этом не стал, ибо каждая ложка поедаемого варева требовала от него немалых усилий. К тому же где-то совсем недалеко, видно, досадуя на впившиеся в губы удила, заржал конь. У Аргира заколотилось сердце. Ни одна крестьянская лошадка не способна была издавать подобные звуки. Так ржать могло только чистопородное животное, может, андалузец, может, неаполитанец.
- Господь всеблагой! - перекрестился один из рыбаков. - Никак, опять фрязины наехали.
- Рыбы им подавай! - недовольно прокряхтел другой. - Сами бы ловили.
Они поспешно выскочили из хижины, и вскоре через приоткрытую дверь Михаил Аргир услышал требовательную речь, обращенную к его спасителям. Один голос, жесткий и презрительный, говорил что-то по-итальянски, второй, коверкая слова, но довольно внятно переводил на греческий.
"Значит, их двое", - подытожил Аргир, не слишком задумываясь над тем, зачем ему нужны такие подсчеты. Но и задумайся он над этим, на долгие размышления у него не было времени. Дверь отворилась, и в убогую хижину вошел один из незваных гостей, высокий, поджарый, с копной черных кудрей. Аргир поглядел на него из-под опущенных ресниц, придавая себе максимально бессознательный вид.
- А это кто? - по-гречески поинтересовался вошедший, приближаясь к распластанному на лежанке телу.
- Не ведаем, - поклонился один из рыбаков. - Море вынесло.
- Ну-ка, - чернокудрый наклонился над Михаилом Аргиром, в тот же миг правая рука того пожарным багром опустилась на затылок фрязина, а левая, захватывая подбородок, рванула по дуге вверх. Раздался едва слышный хруст, и переводчик, вернее, теперь уже только его бренное тело, рухнуло на грудь знатного ромея. Вошедший вслед за фрязином хозяин так и остался стоять с открытым ртом, не зная, что и сказать, и лишь ошалело мигая.
- Ну, где ты там? - крикнул второй приезжий, видимо, старший.
Ответа не последовало. Ругаясь себе под нос, воин самолично полез в халабуду выяснять, что там стряслось. Аргир лежал неподвижно, закрыв глаза. Его противник столь же недвижимо располагался поперек него.
- Проклятие! - под нос себе выругался старший, осторожно приближаясь к лежащим. - Что это? - Он повернулся к стоящему у входа рыбаку. Тот молча развел руками.
Фрязин внимательно оглядел собрата. Ни следов борьбы, ни крови видно не было.
- Языком он, что ли, подавился? - бормоча это себе под нос, он схватил за плечо мертвого товарища и перевернул его, освобождая спрятанную под мертвым телом руку ромея. Еще мгновение, и удар кинжала, прежде красовавшегося на поясе чернокудрого фрязина, пробил его сонную артерию. Аргир распахнул глаза, вытащил кинжал из раны и обтер его о плащ одного из несчастных.
- Еще есть?
- Нет, - в ужасе глядя на содеянное, пробормотал один из рыбаков.
- Господи! - Второй, заскакивая в дом, всплеснул руками. - Что же теперь будет? Если фрязины узнают, что здесь убили их людей, они же все здесь сожгут! Да и нас самих…
- Ерунда! - отмахнулся Аргир, опуская ноги на землю, доставая мечи из ножен на перевязях валяющихся на полу трупов и тщательно разглядывая червячный узор на клинках. - Сбросьте их в воду, чтоб не смердели, да и дело с концом. И вот еще. Где кони? Я слышал коней.
Глава 12
Тот, кто ломает подковы, силен, но рискует остаться с некованой лошадью.
Виланд
Генрих Боклерк сидел, обхватив голову руками. Сегодня она болела с утра, и король ужасно досадовал на это, как, впрочем, и всегда, когда случалось нечто неподвластное его воле.
- Читай, Фитц-Алан, читай! Чего ты замолчал? - раздраженно воскликнул он, морщась от противного ощущения стучащего в висок невидимого дятла.
- Быть может, мой лорд повременит с делами?
- Какая чушь! Если бы Господь тянул с сотворением мира, кто знает, может, и по сей день бы не управился.
- Но вы все же не Господь, - робко возразил Фитц-Алан.
- Уподобиться Всевышнему - долг каждого истинного христианина, - криво усмехнулся Боклерк. - Читай, не мучай меня своим постным видом. Я не для того держу тебя, чтобы любоваться на этакую гнусную физиономию.
Фитц-Алан пропустил ругательства монарха мимо ушей и со вздохом, печалуясь в душе, что его христианское милосердие осталось неоцененным, продолжил зачитывать список.
- …Мануил, сын короля греков, Иоанна Комнина. Он молод, хорош собой, несколько смугл, правда…
- Да, я знаю, - отмахнулся Генрих. - Невесть чей он сын, но можно не сомневаться: его отец, мнящий себя ни много ни мало наследником цезарей, не пожелает заключать с нами брачный союз. Этот чертов гордец отчего-то вдруг полагает, что мы ему не ровня. А мне и вовсе ни к чему улучшать породу тамошних государей. Мне нужен король здесь.
Фитц-Алан склонил голову.
- Увы, мой лорд, во всем христианском мире найдется не много королей и герцогов, желающих породниться с вами.
- Дьяволово копыто! М-м-м… - Генрих посильнее обхватил виски. - Ну что за бред? Много - не много, пожелают - не пожелают, и кто они, все эти герцоги, у которых зачастую нет и лишнего шиллинга? Короли, не знающие, где раздобыть войска для защиты собственного титула? Тьфу! Они не стоят и пенса за голову. И должны быть счастливы, когда я обращаюсь к ним.
- Король Франции Людовик прислал графа Элуа де Мондидье с предложением взять Матильду за принца Людовика с условием, что по вступлении на престол тот объединит на голове и французскую, и нашу короны.
- Опять эти бредни. Да если бы я вдруг согласился принять это предложение, держу пари, самый нерадивый школяр счел бы мои дни на пальцах одной руки, не прекращая ковыряться в носу! Этот гнусный толстяк, Луи, видимо, полагает, что я выжил из ума, или же он сам из него выжил. Есть ли кто-нибудь стоящий в твоем списке?
- Фульк Анжуйский, - несмело предложил Фитц-Алан.
- Сын графа Анжуйского? О Господи, что ж это происходит? Да ты совсем сбрендил! Ты еще младенцев мне сюда запиши!
- Все это так, граф молод годами, но он - один из тех союзников короля Франции, которые, воюя с нами, не слишком жалуют своего августейшего сюзерена. Если удастся переманить его на свою сторону, у короля Людовика… - Собеседник гневливого монарха чуть замешкался, подыскивая близкие его разумению выражения, подобающие притом его собственному духовному сану. - …Случатся изрядные желудочные колики.
Генрих Боклерк невольно улыбнулся.
- Это славно. Но проклятие, он же совсем еще мальчишка, а Матильда… - Король прикрыл глаза, вспоминая красавицу дочь. - …В самом соку. Ей не сосунок нужен. Ей самой детей рожать. Кстати, Фитц-Алан, где Матильда? Где, черт побери, моя дочь, эта, с позволения сказать, вдовствующая императрица?
- Она едет, мой государь. Сказывают, всю прошлую неделю в Геннегау и Фрисландии шли дожди. Дороги развезло. Вот…
- Я же послал людей! Пусть мостят дороги! Пусть хоть на руках ее несут, но быстрее, как можно быстрее и как нельзя - тоже! Проклятие! У Англии, увы, нет законного наследника, наверняка сыщутся ублюдки, желающие вонзить мне кинжал в спину. Отряд, посланный за Мод, конечно, силен, но все же по ту сторону пролива слишком много врагов.
- Мой государь, - со вздохом потупил глаза Фитц Алан, - увы, я вынужден доложить, что недругов много и по эту сторону пролива.
- Ну что еще? - недовольно зыркнул Генрих Боклерк.
- Стефан Блуаский, ваш племянник, во всеуслышание отказался признать Матильду вашей наследницей и будущей королевой Британии.
- Вот как? - Король отпустил виски и грохнул кулаками об стол. - Это еще почему? Как он посмел, гаденыш?
- Он говорит, что невместно рыцарям повиноваться женщине.
- Да ну, экий стервец! Можно подумать, если бы у королевы Боадицеи меж больших пальцев ног болталось то, что у нее не болталось, она бы громила римские легионы более отважно. Здесь, Фитц-Алан, в этих самых землях. Так и передай этому недоумочному фазану, которого по недосмотру родила моя сестра Аделаида.
- Но… мой государь, это еще не все.
- И этого достаточно, чтобы отправить неблагодарного щенка в подземелье! - рявкнул Боклерк. - Что он себе возомнил? Корону примеряет? Я велю нацепить ему на лоб обруч и затягивать до тех пор, пока дерьмо, которое ему заменяет мозги, не потечет у него из ушей и носа.
- Он говорит еще, - медленно и очень неохотно выдавил Фитц-Алан, - что Матильда - незаконнорожденная.
- Да он совсем ума лишился! Мерзкий ублюдок! Что же наболтал этот хорек?
- Я не осмелюсь повторить его речи, мой государь.
- Нет уж, Фитц-Алан, осмелься, это твой долг! - взревел Генрих Боклерк.
- Стефан утверждает, - скрепя сердце начал королевский советник, - прошу учесть, мой лорд, не я, а Стефан, что мать его кузины была монахиней и, стало быть, ваш брак был святотатством, ибо невеста Христова…
- Заткнись! Чертов выкормыш! - Генрих Боклерк подскочил к вернейшему из соратников и толкнул его с такой силой, что тот остановился, лишь встретив спиной каменную стену. - Святотатцы те, кто отдает в невесты Христовы всяких уродин, будто Сыну Божьему сгодится то, чем брезгуют самые невзрачные мужчины! Матильда - незаконнорожденная! Ишь, удумал!
- Но ведь, по сути… - поднимаясь с пола, простонал Фитц-Алан.
- Оставь суть в покое! Вот скажи, мой любезный знаток премудрости, считаешь ты Спасителя мошенником из тех, что ищут благосклонности девиц лживыми посулами жениться на них?
- Мой государь, - с ужасом расширил глаза Фитц-Алан, опасаясь даже комментировать столь богохульное предположение.
- Ясное дело, не считаешь, - отмахнулся король. - Тогда ответь без промедления, к чему Иисусу такое количество невест? Он, что же, вознамерился превзойти мудрейшего Соломона числом жен?
- Мне срамно даже слушать такое.
- Нет уж, слушай! - Самодержец ухватил собеседника за ворот и притянул к себе. - Ибо затем, мой дорогой Фитц-Алан, тебе самому придется что-то говорить нашим врагам. Хорошо, положим, они - невесты Христовы. Что с того? Сам Господь обратился голубем, дабы проникнуть в лоно Пречистой Девы.
- Но то - Господь…
- А монахиня - не Пречистая Дева. К тому же она стала моей, когда я уже был королем, а обряд помазания предполагает снисхождение на меня Духа Святого. Стало быть, не менее чем голубь, бессмысленная птаха, выполнявшая священную волю Бога Отца, я исполнял повеление Сына Божия в отношении Эдит Матильды. Разве то, что я говорю, неразумно?
- Сие в высшей мере богохульно.
- Богохульно, богохульно! - опять взорвался король. - Я не спрашиваю, нравится тебе моя речь или нет. Говори, разумно или неразумно. Молчишь? - добавил Боклерк после короткой паузы. - То-то же! А кстати, рассказывают, что лет триста с небольшим тому назад на юге Франции было королевство Септимания, в котором правили короли, ведшие свое родословие будто бы от самого Христа. И в этом, сказывают, они были признаны и Карлом Великим, и его приятелем, Гарун-аль-Рашидом, да вроде как и святейшим Папой. Если это не ложь, то, стало быть, я и вовсе спасал честь Сына Божия, ибо, если Бог Сын был женат чин по чину, значит, все невесты Христовы могут претендовать не более чем на звание его наложниц.
- Позвольте мне уйти, мой государь.
- Иди-иди, - насмешливо скомандовал король, с удовлетворением чувствуя, что боль в виске отступает. - И вот что, отошли гонца поторопить Матильду. А Стефану, - король недобро оскалил зубы, - самое время свести знакомство с дядей Робертом и порасспросить его об участи тех, кто смеет выступать против меня.