– Вот видишь! Так ты не так просто ходи, а приглядывайся ко всяким там приказчикам да молодым купцам… А уж коли ты регулярно туда ходишь, можешь не только познакомиться с кем-нибудь, но и договориться о встрече. А уж потом… В общем, от тебя самой все зависит! И не хнычь! Рабыня она… невольница… Плакать-то проще простого, а вот подумать – как свое состояние изменить, что, кишка тонка? Я-то уж знаю, вы, девки, вовсе не такие дуры, какими иногда кажетесь. Ну, поняла, что тебе делать?
Перестав плакать, Ульяна слабо улыбнулась, кивнула.
– Ну, вот и славно. Так что иди себе спокойно и думай, думай… Каждый день думай! Оно, конечно, не просто – думать – особенно, без привычки – за тебя ведь хозяева все решали: что есть, что носить, где и с кем спать. А как станешь свободной, о том самой нужно заботиться будет. Не у всех получается, многие больше к рабству привыкли…
– Господин… – Ульяна сверкнула глазами.
– Иди, иди, – Лешка едва не силой подвел ее к дверному проему. – Приятных сновидений.
Выставив девчонку из комнаты, задернул штору…
– Господин! – Служанка вернулась – лицо ее вдруг сделалось чрезвычайно серьезным, а в широко распахнутых глазах промелькнул страх. – Уходите из этого дома, господин! Уходите как можно скорее!
Выпалив это яростным шепотом, Ульяна быстро повернулась и убежала. И как не боится никого разбудить? Впрочем, хозяйская опочивальня, кажется, наверху. А Лявон "из Проруби" гостюет в другом крыле дома.
Юноша все же уснул – давала себя знать накопившаяся за всю дорогу усталость – а ведь вроде поначалу, сразу после ухода служанки, как-то вот расхотелось спать. Ишь ты – уходи! Предупредила… и, главное, сразу же унеслась безо всяких там объяснений. Почему уходить? Что здесь, в доме, такого страшного? Странно… А вообще, конечно, пора бы и честь знать! Лешка вовсе не собирался задерживаться в Брянске. Кажется, Ванька что-то говорил о том, что скоро собирается отправлять караван во Львов. Вот с этим бы караваном и… А дальше – через Валахию – в Варну, там сесть на любое подходящее судно, и вот он – Константинополь! Друзья… Ксанфия… Юноша вздохнул? Интересно, помнит ли еще его эта знатная ромейская дама, приемная дочь крупного государственного чиновника? Может, уже и позабыла, может, вышла замуж… все может быть… Лешка принялся вспоминать золотистые, чуть вьющиеся волосы Ксанфии, ее большие зеленовато-карие глаза, точеную фигурку, улыбку чуть припухлых жемчужно-коралловых губ… Ксанфия…
Так вот, с этими мыслями, юноша незаметно уснул…
А проснулся от шума! По всему дому, громко перекрикиваясь, сновали слуги. Юноша быстро оделся – белая батистовая рубаха, короткий польский кунтуш, красный, с желтыми шелковыми шнурами, новые сапоги травянисто-зеленого сафьяна, широкий воинский пояс. Гарный хлопец! Ванька расщедрился, уж ничего не скажешь, правда, вот денег пока еще не заплатил, как уговаривались. Ну ведь, вообще-то, еще первый день только… Деньги Лешке были нужны, даже очень. Впрочем, а кому они не нужны? Тому, у кого их очень-очень много. Лишь очень богатый человек может позволить себе не думать о деньгах, все же остальные…
Деньги были нужны юноше не только на дорогу до Константинополя, но и для бабки Федотихи. Та ведь откровенно намекала, что, если от Лешки не будет никаких поступлений, его друзьям придется плохо… Хм… Друзьям… Ну Вовка – куда ни шло, но Лешка? Сам себе друг – так вот получается, что ли? Выходит, так. А бабка, скорее всего, просто угрожала… Тем не менее, придется условия выполнять… по крайней мере, пока. А уж потом – до следующего лета – ведь зимой гроз не бывает. А значит, не бывает и перехода… Интересно как получается, оказывается, можно и туда что-то передать, и что-то получить обратно…
Передать деньги Лешка намеревался вместе с теми, кто повезет выкуп. Напросился бы и сам иль попросил кого. Нет, все ж таки лучше самому – надежнее. И хорошо бы договориться хоть с тем же старостой Епифаном, о том, чтобы следующим летом он бы – хотя бы изредка – клал на старый пень золото или серебряные монеты. Оставить ему деньги – Епифан, кажется, честный человек… Да, сначала это выполнить, а уж потом – в Константинополь, со спокойным сердцем.
– Ага, проснулся уже?! – резко отдернув штору, в комнату заглянул Иван. – А у нас беда – мой дядюшка Лявон преставился!
Отрок еле сдерживал довольную улыбку.
– Как – преставился?! – удивился Лешка. – Он же вчера еще, по-моему, очень даже хорошо себя чувствовал.
– Болел он сильно, – опустив глаза, Иван присел на край ложа. – Кровью харкал… Вот и… Ночью пошла горлом кровь… И пожалуйста! Что ж, надобно хоронить, делать нечего… Ох, с этими родственниками – одни растраты! Поможешь с похоронами?
– Само собой! – Лешка поднялся на ноги и прицепил к поясу саблю. – А чего делать-то?
– Поедем сейчас к войту, улицкому старосте, оформим все.
– К кому поедем? – не понял юноша.
– К войту, старосте… Ну, в немцах его бургомистром кличут.
Двинулись в сопровождении вооруженных слуг – не со страху, для солидности – сытые кони лихо били подковами узкие улочки. Скачущий впереди слуга исполнял роль синей мигалки – криком предупреждал прохожих, чтоб побыстрей убирались в стороны.
– Сторонни-иись! Сторонни-и-ись!
Город почти весь был деревянный, что и понятно – лесов вокруг росло во множестве, целые дебри, оттого когда-то и прозвали город – Дебрянск, ну, со временем "де" отпало и получилось – Брянск. По небу бежали густые белые облака, но дождя не было, а то и дело проглядывающее из-за облаков солнце отражалось в синей реке, по широкой дуге огибающей холм с укрепленным замком на вершине. Замок тоже был деревянным.
– Кремль, – на ходу пояснил Иван, и вся кавалькада свернула к торговой площади.
Войт – благообразный седобородый человек в длинном черном кафтане с серебряными пуговицами – принял посетителей сразу же, ничуть не ссылаясь на какие-нибудь важные дела. Обняв Ивана, погладил по голове, вздохнул по-стариковски:
– Ну, отроче, отроче… Рассказывай, что с тобой приключилося? Проходите вон, в залу. Это кто с тобой?
– Друг и защитник – Алексей Пафлагон.
– Из греков?
Юноша молча поклонился.
Войт радушно махнул рукой:
– Ну, проходите, проходите, не стойте.
В пыльной зале почему-то сильно пахло кислой капустой… или вчерашними щами. Усевшись за длинный, покрытый зеленой бархатной скатертью стол, войт жестом показал на противоположную лавку:
– Садитесь. Ну, Ваньша, рассказывай… Слыхал, слыхал уже, что с батюшкой твоим приключилось.
– От кого слыхал, Ондрей Платонович?
– Да с утра, на торгу болтали купцы… Уж не упомню, и кто. Злыдни, говорят, напали в верховских лесах на купца Ерофея. Что с батюшкой-то?
– Выкуп требуют, злыдни… – отрок смахнул со щеки слезу. – Вот, собираю…
– Коль стражники вдруг понадобятся, сопровождать, ты скажи только, Ваня!
– Благодарствую, Ондрей Платонович… – Иван чуть помолчал и продолжил, скорбно поджав губы. – Вот уж, верно говорят – беда одна не приходит… Дядюшка мой, младший тятенькин братец, Лявон из Поруби, в гости приехавши, помер!
– Как помер? – удивленно вздрогнул войт.
– Болел он сильно, кровью харкал… Вот, видать, не выдержал переезд. Сирота я теперь, Ондрей Платонович, один родич у меня и остался – дядюшка Николай.
– Да уж, не повезло тебе, отроче! Мать давно померла, теперь вот – дядя… Да и отец… Бог знает, как там все еще с выкупом сложится? Ну-ну, не плачь, Ваня! Поведай-ка, как там все было? Может, и помогу чем…
Вздохнув, Иван кратенько, в двух словах, рассказал, про то, как "ехали мы ехали, и вдруг, откуда ни возьмись – лиходеи". Как вылетели из лесу, поубивали слуг, пленили отца…
– Я вот только убег, Господь помог, не оставил. – Отрок перекрестился на висевшую в красном углу икону. – Забрел в чащу, уж думал, вовек не выберусь. И сгинул бы, кабы не Алексей… Отрок немного помолчал, а потом поинтересовался, можно ли будет употребить на выкуп отца часть наследства покойного дяди?
– Ну, коль у того прямых наследников нет… – почесал бороду войт.
– Нет, нет, – Иван натянуто улыбнулся. – Сын, правда есть, но незаконнорожденный, от селянки. Уж он точно никаких прав не имеет… Да там не на что и иметь-то… – отрок вытащил из поясной сумы свернутую в трубочку бумагу. – Вот список, Ондрей Платонович. Все дядюшкино имущество… уж подтвердите наследование.
– Список? Что ж, глянем, – войт подслеповато прищурил глаза и зашевелил губами. – Усадьба под урочищем Порубь… Изба жилая, господская… два амбара… овин, конюшня, гумно… Мельница на ручью… Ого!
– Да что там та мельница, – презрительно махнул рукою Иван. – Хлам один, еле-еле скрипит, вот-вот развалится… Да там все гнилое. Боюсь, немного я выручу за дядюшкину усадьбу – только-только расходы на похороны покрыть.
– Да, не повезло Лявону…
– На все Божья воля. Болел он сильно. Мы с батюшкой думали – еще в прошлое лето преставится, ан нет, еще немного пожил… Все кровью харкал… слуга его старый подтвердит, Бронислав… он у меня теперь привратником…
Лешка слушал беседу, холодея в душе. Неужели… Неужели вот этот вот милый светлоглазый отрок, Иван – хладнокровный убийца, только что спровадивший на тот свет родного дядюшку?! Может ли быть такое? Хм… Вообще-то, это Ивану выгодно… Нет, пока не ему – его батюшке. А батюшка-то – в плену. И дядюшка как-то очень уж вовремя умер. И слова служанки Ульяны, ведь что-то же значат?! Надо бы ее поподробнее расспросить…
Простившись с войтом, Иван с Лешкой поехали обратно домой – отрок намеревался самолично руководить организацией похорон. Из ближайшей церкви был уже вызван батюшка, а на поминках ожидались все свои… вернее, никого не ожидалось: из Трубчевска должен был приехать второй дядюшка, Николай Кобров, не на похороны приехать, а по делам, но вот пока не приехал, задерживался. Ну, а слуг на поминки никто приглашать и не собирался – пусть в людской сидят своим кругом. Интересно – привратник Бронислав, оказывается, раньше служил покойному Лявону, но вдруг каким-то образом очутился в дворне у Ивана… нет, не у Ивана, а у его отца, ныне – пленного. Ох, уж поскорей бы отправиться с выкупом…
Отпели и похоронили быстро, и даже очень быстро – управились за первую половину дня. Потом, вернувшись с кладбища домой, сели втроем помянуть – Иван, Лешка и православный батюшка, тот, что отпевал. Выпили за помин души мальвазеицы, поговорили ни о чем, посмеялись даже – не над покойным, упаси, Господи, над какой-то шуткой, о покойнике-то и думать уже забыли, умер и умер, чего уж теперь. Так и просидели в трапезной почти до полудня, покуда священник не засобирался домой.
– И я, пожалуй, пойду, пройдусь с батюшкой, – потянулся Лешка. – Проветрю голову…
– Сходи. – Иван лениво махнул рукою. – А я пока счета просмотрю. На что тут без меня денежки тратили?
К вечеру распогодилось. Небо, с утра облачное, уже совсем очистилось и сияло над головами чистой девственной голубизною. Клонившееся к закату солнце пряталось за нежно-зелеными кронами тополей и лип, отражаясь во вставленной в окна богатых домов слюде. Тут и там, на улице слышались веселые голоса и смех – горожане, возвращаясь с рынка, спешили к вечерней молитве. Проводив священника, Лешка и сам зашел в церковь, помолился, поставил свечку Николаю Угоднику. Господи, помоги во всех делах!
После вечерни на улице стало еще приятнее, лучше, даже как-то совсем по-домашнему уютно. На многочисленных лавках у заборов и стен домов чинно расселись пожилые люди и, глядя в небо, степенно обсуждали цены на рынке и виды на урожай. Подростки и молодежь, сбившись в стайки, гуляли между деревьями, разговаривали, шутили, смеялись. Вкусно пахло яблоками, липой и медом.
Наслаждаясь тихим спокойным вечером, юноша неспешно направился к рыночной площади, на ту улочку, где стоял деревянный дом, выстроенный на немецкий манер – с большими окнами и цветущей геранью на подоконниках. Там, за геранью, сидела, уперев руки в подоконник, красивая девушка – Анна. Может, конечно, и не сидела… Но Лешке уж очень хотелось, чтобы сидела.
Замечтавшись, он едва не угодил в лужу… и тут же обрадовался – лужа была та самая. Приметная! Юноша поднял глаза – ну, вот он, дом. А вот – герань! А… а где же девушка?
На сей раз нет, почему-то… Почему-то нет. А ведь, уговаривались.
Лешке вдруг стало грустно, он походил еще немного вокруг лужи да засобирался домой, обратно на усадьбу Ивана – в синеющем небе уже блеснули первые звезды.
– Господин Алексей… – вдруг тихо позвали откуда-то из подворотни.
Юноша оглянулся… И никого не увидел! Неужто послышалось?
– Господине…
Нет, все-таки не послышалось, все-таки на самом деле позвали – выглядывая из приоткрывшихся ворот его манила к себе большеглазая красавица. Анна!
– Заходите… Ну, смелей же! Собак не бойтесь, они на цепи. А я уж думала, вы вообще не придете.
Дождавшись, когда Лешка вошел, девушка быстро закрыла ворота и кивнула на узенькую лестницу, ведущую на галерею:
– Поднимайтесь…
Лешка без лишних слов – раз зовут! – поднялся на галерею и оглянулся, в ожидании Анны.
– Идемте, – оказавшись рядом, она прошла по галерее вперед и, открыв дверь, сделала приглашающий жест.
Войдя, юноша очутился в небольшой горнице, обставленной в том самом забавном русско-немецком стиле, который он уже наблюдал в доме Ивана. Широкое, устланное медвежье шкурою, ложе, у стены напротив – шкафчик, маленький резной столик с бронзовым канделябром, в котором, несмотря на то, что еще было светло, жарко горели свечи, и такой же резной стул. Сквозь распахнутое настежь окно с улицы доносились разговоры и смех.
– Вот здесь вот, я и живу… скучая… – рассмеялась Анна. – Хоть батюшка у меня старается не отставать от новых взглядов – что вы, вероятно, заметили по облику дома, но все ж не свободен еще от представлений старых и гнусных, по которым молодая девушка до свадьбы обязательно должна сидеть взаперти.
– Старой закалки человек! – усмехнулся гость.
Девушка улыбнулась:
– И не говорите! Вот, пока он в отъезде, мы с вами посидим, поболтаем. Представляешь, у меня даже подруг нет! Была одна служанка, Гарпина, так и ту батюшка третьего дня выгнал – плохо, мол, на меня влияет. Такая вот у меня жизнь!
– Неужто, так ни с кем до сих пор и не познакомились? – удивился Лешка. – В ваши-то годы…
– Да какие мои годы? – Анна грустно вздохнула. – Шестнадцать лет миновало… Скоро замуж – батюшка уж и жениха приглядел, одного вдовца… В общем-то, неплохой жених – стар, богат, незлобив… Что еще надо для счастья молодой девушке? Выйду сейчас замуж, а уж, став богатой вдовой, свое наверстаю! – Девушка произнесла эти слова с таким пылом, что, махнув рукой, едва не уронила герань. – Второй раз уж выйду замуж обязательно по любви… уж смогу себе позволить поступать так, как мне хочется. Вдовицей-то я уж не батюшке принадлежать буду, а сама по себе. И буду владеть собственностью!
– Что ж, – одобрительно кивнул гость. – В целом, неплохая программа. Поддерживаю целиком и полностью. Чем сейчас займемся?
– Вина поначалу выпьем… – Девушка засмеялась. – А там поглядим.
Выгнувшись, она закрыла ставни, "чтоб не налетели комары", и достала из шкафчика небольшой кувшинчик с бокалами.
– Вкусное вино, – отпив, похвалил Лешка.
– Да, вкусное… – облизав губы, прошептала девушка. – Знаете что… Гарпина, моя служанка, рассказывала мне, как правильно целуются… показывала даже… И вот я… И вот мы…
Юноша молча поставил бокал и, обняв Анну, крепко поцеловал в губы.
– Ах… – После поцелуя девушка тяжело задышала, большие голубые глаза ее заблестели.
– Снимите вы этот чепчик, Анна, – неожиданно попросил гость. – Без него вам, честное слово, лучше!
Девушка быстро сняла головной убор, разбросав по плечам длинные каштановые кудри.
– Вы очень, очень красивая девушка, – подвигаясь ближе, серьезно прошептал Алексей. – К тому же, насколько я мог понять, умная… Думаю, вы много добьетесь в этой жизни, если…
Руки его крепко сжали в объятиях тонкий девичий стан.
– Если – что? – лукаво улыбнулась Анна.
– Если всегда будете ставить такие реальные цели… – Он снова поцеловал девушку. – Как вот сейчас!
– А какая у меня сейчас цель?
– Научиться целоваться… И немного развлечься в приятной компании. Ведь так? Надеюсь, я вам не очень противен?
– Был бы противен… не позвала бы…
Лешка уже снял с девчонки жилет и, развязав на груди рубашку, вытаскивал ее из-под широкой юбки.
– Что вы делаете, Алексей? Что вы… Нет-нет, только поцелуи, прошу вас!
– Только поцелуи, конечно! – Юноша согласно кивнул. – Сейчас вы узнаете, как здорово, когда мужчина целует вам грудь…
С этим словами он проворно стащил с Анны рубаху, обнажив до пояса прекрасное, словно греческая статуя, тело… Завалил на ложе…
И сразу принялся целовать, ласкать и гладить – набухшие пупырышки груди, живот, шею…
– Ох… – выгнувшись на ложе, Анна закусила губу.
– Тебе плохо?
– Нет… очень хорошо! Ласкай же меня, ласкай!
А Лешка уже стаскивал юбку… все ниже, ниже… ниже…
– Ох!!!
– Где ты, дщерь моя, Аннушка?! – вдруг прозвучал со двора чей-то грозный бас. – Пошто не встречаешь?!
– Батюшка!!! – пискнула Анна. – Раньше времени вернулся.
Она лихорадочно натянула на себя рубашку:
– Иду, батюшка, иду… Уснула малость.
– Что-то рано ты нынче спать собралась!
Шаги неожиданно вернувшегося папаши послышались на галерее.
– В окно! – Анна живо распахнула ставни. – Там не так высоко, прыгай! Только постарайся не уронить герань.
Лешка так и сделал, приземляясь в лужу. Лишь услышал, как хлопнули ставни… Да кто-то заругался совсем рядом:
– У, ядрена вошь! Ну надо же, только что новое платье надел! Тьфу ты!
– Извинюсь за причиненные неудобства, – поднимаясь из лужи, галантно поклонился юноша. – Готов загладить вину в ближайшей корчме.
– В корчме? – незнакомец – высокий мужчина с черной цыганистой бородой в парчовом опашне, накинутом сразу поверх рубахи – тут же повеселел. – А и пошли, коль не шутишь! Знаю тут одно неплохое местечко.
"Неплохое местечко", куда Лешку привел незнакомец, оказалось самого гнусного пошиба забегаловкой, полной всякого пьяного сброда. Какие-то пропившиеся до нательного креста подмастерья, грузчики с торга, плотники, скоморохи и прочий подозрительнейший народец пили, закусывая капустой и мочеными яблоками, орали, ругались, азартно играли в кости и в зернь. Впрочем, кажется, Лешкиного знакомца здесь уважали и побаивались – завидев, льстиво заулыбались, поспешно освобождая место на лавке.
– Я вижу, тебя здесь знают.
– Знают? – незнакомец неожиданно расхохотался. – Не то слово. Я – Кудеяр! Нет, не тот самый знаменитый разбойник, так просто прозвали.
– Прозвали – значит, было за что? – Лешка запоздало пожалел, что не прихватил с собой саблю.
– Да ты не вникай, – усмехнулся в усы Кудеяр. – Давай, угощай лучше, обещал ведь. Опашень-то ты мне эвон как изгваздал! Весь мокр!