Эти самоходки не зря носили второе имя "Элефант" – тяжеленные, весом в шестьдесят пять тонн, они могли пройти не по всякой дороге. Зато и в лоб им бить бесполезно – двадцать сантиметров стали!
Репнин сжал зубы.
Правофланговой группой танков командовал майор Козелков, левофланговую группу "сороктроек" вел капитан Лехман. 102-й шел на левом крыле 2-го батальона Полянского. Слева шли "Т-43", справа – "ИС-2" и "КВ-1М". Следом двигалась пехота.
"ИСы" с ходу открыли огонь, пытаясь если не остановить, то хотя бы задержать накатывающуюся армаду. Их орудия были помощнее "тигриных", так ведь и "Т-VI" славились своей убойностью.
Два "Тигра" замерли – у одного заклинило башню, у другого порвало гусеницу, но и гвардейцам досталось. "Фердинанды" как ползли, так и продолжали надвигаться, подстреливая "Т-43".
Лобовая броня на "сороктройках" достигала ста миллиметров, но уж слишком близко сошлись немцы с русскими. 88-миллиметровые снаряды гвоздили русские танки, пробивая башни и борта. Танкисты 1-й гвардейской отвечали тем же – вот уже три "Тигра" задымили, закоптили, а "ИС-2" Полянского подбил "Фердинанда", влупив ему 122-миллиметровый в бок.
Если бой пойдет и дальше, бригада просто растает, перебив в лучшем случае половину бронетехники противника.
В этот момент мимо танка пронесся тяжелый снаряд – не задел, не чиркнул даже, а именно пролетел, но так близко, что воздушная волна хлопнула по башне, словно кто чурку швырнул.
Все эти мысли и наблюдения промелькнули у Геши за одно мгновение, а тут и Борзых закричал:
– Лехман радирует! Говорит, с левого фланга подходит большая колонна "Тигров" и "Пантер"!
– Передай всем, – решился Репнин. – Отступать задним ходом, не прекращая вести огонь!
– Есть!
– Иначе попадем в окружение, – уже спокойнее добавил Геша.
Отбиваясь от немецких танков, "ИСы", "КВ" и "Т-43" отступали до самого леса, и здесь уже всем было явлено – комбриг отдал единственно возможный приказ.
Слева, вдоль опушки, наступали "Тигры". Даже на Курской дуге Репнин не видел столько "усатых-полосатых" сразу. А "Т-VI" не просто наступали, они вели огонь на поражение, методично выбивая русские танки.
– Бронебойным!
– Есть! Готово!
– Санька, видишь гада у дубов слева?
– Есть, вижу!
– Огонь!
Снаряд угодил "Тигру" под башню, и та перекосилась, слетая с погона. Длинный "хобот" орудия уныло свесился, почти утыкаясь в землю.
– Я – Зверобой! Отходим!
102-й, взрыкивая мотором, вкатился в молодую поросль кленов и лип, развернулся и двинул знакомой просекой.
Налетели "Юнкерсы" – штук сорок кривокрылых пикировщиков завывали в небе, сбрасывая бомбы. Даже в танке отдавалась дрожь земли.
Бомбежка, правда, длилась недолго – появились истребители "Ла-5" и прогнали "Ю-87". Выцветшая лазурь небес перепоясалась чадными шлейфами сбитых бомберов и "Мессершмиттов".
Это утешало мало.
Репнин, насупившись, смотрел в перископ по сторонам. По сторонам росли дубы и осокори.
Отступление всегда неприятно, даже если оно называется стратегическим. А здесь и вовсе тактика.
Когда наступает чуть ли не сотня "Тигров", крайне важно ударить всеми средствами, всеми силами – бомбить с воздуха, обстреливать из противотанковых орудий с земли. А когда всего этого нет и "тигриное" стадо наступает с двойным перевесом…
Ну, можно, конечно, геройски погибнуть, положив всю бригаду. Но не лучше ли отойти, собраться с силами и дать сдачи?
"Оправдания ищешь?" – хмуро подумал Геша.
А вот и кукурузное поле…
– Товарищ командир! Из штаба передают – артиллеристы спешно занимают позиции у Высокополья!
– Сам вижу, – буркнул Репнин, глядя на суетящихся пушкарей, отцеплявших 100-миллиметровые орудия от "УльЗИСов" и "Студебеккеров". – Где ж они раньше были?
Когда ж мы научимся взаимодействовать? Сколько бед, сколько потерь из-за дурацкой рассогласованности!
Надо отдать должное "богам войны" – как только "Тигры" и "Фердинанды" показались из леса, батареи ПТО их крепко приветили.
А 1-я гвардейская замерла в ожидании. Ждать пришлось недолго.
* * *
– Товарищ Сталин сказал четко и ясно: "Ни шагу назад!" – медленно проговорил Червин. – Вы же, товарищ Лавриненко, бежали с поля боя, как последний трус!
– Если бы товарищ подполковник не отдал приказ к отступлению, – вмешался Амосов, – погибли бы все! А так мы вышли из окружения, сохранив экипажи и матчасть.
– А я вас не спрашиваю, товарищ лейтенант, – хмуро сказал майор. – Если хотите знать мое мнение, то лучше геройски погибнуть, чем трусливо драпать!
– Сдохнуть легко, выжить куда труднее, – разлепил губы Репнин. – Но победу одерживают не мертвые, а живые. Да, мы отступили, но сражаясь, сохраняя боевые порядки!
– Товарищ майор! – поднялся капитан Каландадзе. От волнения его грузинский акцент усилился. – Товарищ Лавриненко поступил совершенно правильно! Мы едва успели вырваться из ловушки! Еще каких-нибудь пятнадцать минут, и "Тигры" вышли бы нам в тыл! И легко раздолбали бы наши танки, целясь в корму, рассеяли бы пехоту! Ну, что вы, в самом-то деле, цепляетесь за чувство долга? Уж кто-кто, а товарищ Лавриненко свой долг танкиста выполнил и перевыполнил! Нельзя же так! Надо и головой думать!
– Молчать! – гаркнул Червин. – Тоже под трибунал хотите?
– Хотим! – поднялся бледный Лехман.
– Хочу! – заявил Полянский, вставая рядом с Каландадзе.
– И мы хотим! – вызывающе сказал Борзых, оглядываясь на Федотова и Бедного. Те согласно закивали.
Экипаж Полянского – заряжающий Шулик, наводчик Гурьев, мехвод Козырев – выстроился за спиной комбата.
– И мы! – бросил Гурьев.
– Ат-тлично! – На губах Червина зазмеилась нехорошая улыбочка. – Ваше желание исполнится! Товарищ подполковник, сдайте оружие.
Из воспоминаний капитана Н. Орлова:
"…Ночью лежишь, а вокруг тысячи трассирующих пуль. Смотришь на них – "Эта кому? Мне? Соседу?" Но это самообман, на самом деле "свою" не успеешь увидеть. И тут мои мечтания прерывает шипение рации: "Орлов, на высотке пехота. Их атакуют танки. Поможешь им!"
Мне нужно отправить взвод, а связи нет. Вернее, от командира полка ко мне – есть, а от меня к командирам взводов – нет. Взводным только потом начали рации ставить. Решил добежать. И только слез со своего танка – рой пуль! Наверное, несколько пулеметов открыли огонь. Сплошной вой.
Если под Сталинградом меня стрелок отлавливал, то тут оказалась шальная пуля. Попало в живот. Меня спасло то, что пуля уже на излете и хорошая ватная куртка. Пуля пробила одежду и застряла в мышцах живота. Упал, конечно. Боль, шок…
Ребята попытались вытянуть пулю и вроде бы добрались, но ничего не получилось… Кто-то сбегал, крикнул врача. Прибежала Софья Григорьевна. Прибежала, а сумка пустая – рядом с ней взорвался снаряд, и одним из осколков рассекло ее медицинскую сумку. Она в темноте пошарила-пошарила, плюнула и бегом к танку. Ребята кое-как меня уложили на броню, брезент подложили. Как я понял да и почувствовал – она до этой пули добралась и вытащила ее зубами. Я пулю хранил вплоть до переезда на новую квартиру. Потом кто-то по ошибке из ребят взял поиграть, и она затерялась…"
Глава 4
Штрафник
Харьковская область, ОШТБ.
10 августа 1943 года
Погоны с Геши сорвали, ремень тоже отобрали. Под конвоем энкавэдэшников Репнина и его товарищей доставили в тыл. Особисты изрядно перенервничали – герой все-таки, с самим вождем знается, – но, как назло, из Москвы прибыл Абакумов лично, начальник СМЕРШа, и задавил всех своим авторитетом. "У нас незаменимых и неприкасаемых нет!" – сказал он весьма внушительно, и военный трибунал вынес свой приговор.
Репнина разжаловали в лейтенанты и дали десять лет с заменой наказания штрафбатом сроком на три месяца. У Каландадзе, Лехмана и прочих сроки вышли поменьше – по семь лет, и в штрафниках им выпало ходить два месяца кряду.
Потом гвардейцев-штрафников и еще человек десять проштрафившихся танкистов перевезли в особый отдел армии, где видный чин проводил "собеседование". Один на один.
Первым вызвали Геннадия. Чин сидел за столом и что-то быстро писал. Подняв голову, он молча указал Репнину на стул и снова склонился над своими бумагами.
– Я знаю вашу историю, товарищ Лавриненко, – сказал он, не отрываясь от писанины. – Да, есть спорные вопросы, но приказ есть приказ. "Ни шагу назад!" Между нами – вы согласны с товарищем Сталиным в этом вопросе?
Геша скупо улыбнулся. Попробовал бы он не согласиться…
Вера в Сталина у солдат и офицеров была непоколебима. Генералов и командиров в войсках ругали, честили как могли, бывало, и матом крыли, но вождя – никогда.
– Полностью, – твердо сказал Репнин. – Видывал я эти "побегушки", когда винтовку в кусты и деру – отсидеться, отлежаться. Приказ жесткий, но с трусами и дезертирами иначе нельзя.
Чин кивнул.
– Рад, что вы все понимаете, товарищ Лавриненко. А вызвал я вас специально. В обычном штрафбате вам делать нечего. Пехотинец из вас выйдет неплохой, но зачем же спешивать умелого танкиста? Сейчас мы организуем Отдельный штрафной танковый батальон. Я, конечно, могу вас туда послать в принудительном порядке, но хочу, чтобы вы сами сделали свой выбор. Добровольно.
Геша пожал плечами.
– Разумеется, от меня будет куда больше толку в танковых частях. Согласен.
– Вот и отлично, – бодро сказал чин и представился: – Полковник Рогов, командир ОШТБ. Сейчас я переговорю с остальными, и если все пойдет гладко, то вы сегодня же отправитесь… э-э… по новому месту службы. Найдете там капитана Лаптина, командира танковой роты. Все вопросы прорешаете с ним. Вы свободны. Следующий!..
…Когда всю дружную компанию закрыли в теплушке и паровоз потащил состав по голой степи, Геша пытался товарищам попенять – не стоило, мол, и все такое, но за всех ответил Бедный, обычно не слишком разговорчивый.
– Товарищ командир, – спокойно ответил мехвод, – а чего это вы один за всех отвечать станете? Мы что, безглазые и неразумные? И "Тигров" тех не видели? Сказали бы, что давайте-ка будем стоять насмерть – стояли бы. Только зачем? Был у меня случай в танковом училище. Один шибко здоровый парниша пайку мою стребовал. Я отдавать не стал, сбёг, а он меня отпинал. Ничего, я двух друзей позвал, и мы ему ввалили как следует, втроем. А как же? Вот и вы все верно рассудили. А скольких ребят от смерти спасли? Нет, приказ товарищ Сталин правильный отдал – паникеров и дезертиров ловить надо и наказывать по всей строгости. А то, что нас к ним приписали… Так чего об этом говорить? Все и так всё понимают!
Лехман ухмыльнулся.
– Как напишешь свою речь, – сказал он, – я под ней подпишусь!
– А я Фролова вспомнил, – негромко проговорил Федотов. – Вон, как ушел от нас, так и сгинул. А мы, считай, с лета 41-го одним и тем же составом воюем!
– Это верно, – кивнул Полянский, подгребая под себя солому. – Говорят, танкист три боя живет. А мы их сколько пережили? И в танках горели, а все равно выбирались, на новую технику садились – и в бой! Так что не переживайте, товарищ командир, все образуется. Нас в штрафники всего на два-три месяца отправили, к зиме освободимся!
– Если выживем, – сказал Репнин.
– Выживем! – отмахнулся Каландадзе. – Куда мы денемся…
* * *
Хозяйство Отдельного штрафного танкового батальона располагалось недалеко от линии фронта, на полустанке посреди степи.
Дощатые бараки, вышка, забор – все это навевало тоску и уныние.
– Выходим! – скомандовали сержанты НКВД, поводя дулами ППШ, и штрафники покинули вагон.
– Весело тут у них, – сказал Лехман, щурясь на солнце. – Аж сердце радуется!
– Разговорчики, – буркнул энкавэдэшник.
Под конвоем танкистов завели в расположение штрафбата. Было заметно, что строили его не слишком давно и без особого старания.
Прибывших встретил юркий и весьма упитанный человечек в изгвазданной форме. Репнину он напомнил Колобка из сказки – тот тоже, когда от бабушки ушел и от дедушки ушел, тоже порядком извалялся. Как его только Лиса съела – грязного, в налипших травинках да хвоинках… Оголодала, наверное.
– Новенькие? – остановился Колобок, руки в боки.
– Типа того, – ответил Репнин, неодобрительно оглядывая встречающего. – Ты где так извозился, служивый? Тобою что, мазут оттирали?
– Свинья грязь найдет, – сказал Бедный.
– Но-но-но! – с достоинством выговорил Колобок и неожиданно улыбнулся: – Познакомитесь с нашими танками – сразу уразумеете, где чего искать.
– Ты бы лучше начальство здешнее поискал.
– Отбыло начальство. По важным делам.
– Мне нужен комроты Лаптин.
– Спит командир.
– Так разбуди.
– Ага – разбуди! Да это все равно что медведю в берлоге подъем скомандовать! А вот и он.
– Медведь? – усмехнулся Лехман.
– Ротный!
На крыльцо вышел хмурый человек в офицерском кителе, наброшенном на плечи. Неприязненно оглядев танкистов, он сошел по дырявым ступеням и приблизился, тоже упирая руки в боки, словно пародируя Колобка.
Был комроты небрит и красноглаз то ли от бессонницы, то ли от запоя, хотя лицо его выглядело интеллигентным, породистым даже.
– Танкисты? – спросил он.
– Так точно, – ответил Репнин.
– Звание? Фамилия?
– Лейтенант Лавриненко.
– А было? – с интересом спросил комбат.
– Подполковник.
– Наград тоже лишили?
– Не интересовался.
Комбат кивнул.
– А я – Лаптин, – представился он. – Тут я – капитан, хотя там в генерал-майоры вышел. Лавриненко, Лавриненко… – задумался он, морща лоб. – Слыхал я что-то…
– Еще бы не слыхать, – усмехнулся Полянский. – Товарищ командир уничтожил больше двухсот танков противника.
– Двухсот?! – недоверчиво переспросил Лаптин. – А не брешешь?
Геша пожал плечами и спросил с долей нетерпения:
– Танки где?
– Увидишь, – коротко бросил комбат и повернулся к бараку. – Пошли, подполковник, разговор есть.
Репнин прошел за Лаптиным в темный коридор и свернул в первую же дверь. Обстановка там была, как в камере – койка, стул, гвоздь в стене, исполнявший роль вешалки. Даже поганое ведро стояло в углу, стыдливо прикрытое картонкой.
– Располагайся, – сказал хозяин, усаживаясь на скрипучую кровать, застеленную солдатским одеялом.
Геша присел на стул. Тот тоже скрипнул, но выдержал.
– НКВД тут не лютует особо, – начал Лаптин, – жить можно. Тебе сколько впаяли?
– Десятку.
– Ага… До ноября, значит… Вот что, подполковник. Вижу я, ты человек бывалый, настоящий, не то что здешний народец – сплошь дезертиры. Скажи… Вот я слышал, тебя товарищем командиром назвали. Они знают тебя?
– Это мои подчиненные. Сами пошли за мной.
Лаптин присвистнул.
– Ни хрена себе! – Подумав, он продолжил: – Значит, ты тот самый человек, который мне нужен. Самое большее, через неделю нас погонят на Ахтырку. Немцы там окопались серьезно, вот и надо будет их оттуда выковыривать. Я чего хочу? С-сучье воспитание! – рассердился ротный. – Все вокруг да около! Ладно, будем считать, ты – свой. Короче. У меня сын подрастает, третий год парнишке. Не знаю, что будет и как все выйдет, но даже если я сдохну, пусть малец хоть не стыдится отца. Вернусь – вообще хорошо. А чтобы вернуться – выжить надо. А выживают либо трусы, либо такие, как ты с товарищами – один за всех, и все за одного! Чтобы и мне, и тебе вернули звание и награды, надо будет здорово потрудиться. Повоевать надо! Да так, чтобы фрицы от нас бегали, а не мы от них. Короче. Поставлю я тебя командовать взводом. Небось, с "тридцатьчетверок" начинал?
– Вообще-то, с "бэтушек". Но это когда было-то…
– Сразу предупреждаю: матчасть у нас не ахти. Воюем на том, что не жалко. Я тут не всем распоряжаюсь, конечно, но если не зарываться особо, то все устаканивается. Ладно, иди, подполковник. Скажешь Колобку, чтобы провел…
– Кому-кому? – рассмеялся Репнин.
– Сержант Колобов, видел ты его. Не похож разве?
– Вылитый Колобок! Разрешите идти?
– Ступай…
Геша покинул душный барак и выбрался во двор.
– Сержант Колобов! – окликнул он грязнулю. – Ротный велел танки показать.
– Покажем! Нам скрывать нечего!