* * *
…Недели две тому назад в окрестностях Рыльска советские танкисты так отметелили немецкую 273-ю пехотную дивизию, что от нее едва рота осталась – триста пятьдесят солдат. Они долго драпали, столкнулись с партизанами и наконец пополнили гарнизон Журавок.
Село было не слишком укреплено, разве что три танка "Т-IV" прятались, укрытые валами земли по башни, да пулеметчики засели на чердаках.
Журавки были второй целью отряда Репнина – здесь находился мост через Удай, и надо было не позволить немецким минерам подорвать его. Попросту говоря, следовало зачистить Журавки.
Добирались до реки двое суток – двигались ночами, а днем отсыпались, выставив дозоры. И вот он, неширокий Удай.
После гибели экипажа Судата Геша был зол, поэтому действовал резче, чем обычно, без церемоний и прочего.
– Второй, Четвертый и Пятый! Заходите от реки, от моста! Отрезайте немцев!
– Есть!
– Остальным – огонь по танкам, по чердакам! Иваныч, вперед!
– Есть!
– Жора! Фугасным!
– Есть фугасным! Готово!
Глагол "мчаться" не слишком подходил к "Т-VI", но мотор ревел, танк катился вперед, вниз по пологому склону. Хаты впереди вырисовывались вполне отчетливо, хотя до них оставалось километра полтора.
– Выбирай цели, Федот! С километра засадишь бронебойным. Видишь, где башни выглядывают?
– Вижу, командир!
– Огонь!
Бабахнуло. Осколочно-фугасный снес крышу крайней избы, в чердачном окне которой бился крестоцветный огонь пулемета. Снес вместе с пулеметчиком, со всем чердаком.
– Бронебойный!
– Есть! Готово!
– Огонь!
Попасть в башню танка – задачка сложная, особенно на ходу, даже если катки в четыре ряда. Федотов промахнулся – снаряд развалил хату на втором плане. Башенка "четверки" развернулась и плюнула огнем. Неведомый и невидимый наводчик оказался метким – 75-миллиметровый снаряд угодил в корпус "Тигра". Гул пошел изрядный, но попадание особых последствий не вызвало. Короткоствольная пушка "Т-IV" пробивала броню в 59 миллиметров с четырехсот метров. Продырявить же мощный панцирь "Тигра" почти с километрового расстояния "четверка" не могла в принципе.
А вот если наоборот…
– Выстрел! – бросил Федотов, раздраженный промахом.
Второй снаряд попал точно в башню – та как раз развернулась, чтобы пальнуть по взводу Лехмана. Башню снесло.
Каландадзе поступил более затратно – сначала ударил фугасным, разметав насыпной бруствер, а после засадил бронебойным в лоб. Вышел неплохой фейерверк – башню сбросило фонтаном огня.
Стреляя на ходу, танки ворвались в село. Немцы, плохо разумея, что творится, выскакивали из домов навстречу "Тиграм", и тут уж наступала очередь стрелков-радистов. Косить живую силу из пулеметов помогали наводчики.
Выпустив пару фугасных, танк Репнина проскочил все Журавки, после чего развернулся.
– Погоди, Иваныч.
Мехвод затормозил, останавливая танк на маленьком пригорке. Отсюда было хорошо видно единственную улицу села. "Тигры" метались по ней, догоняя фрицев, давили их, проламывали заборы, сносили сараи и стреляли, стреляли, стреляли…
– Все у них не как у людей… – проворчал Борзых, меняя пулеметную ленту.
Патроны к MG-34 хранились не набитыми в диск или в металлической коробке – ленты, числом три, были засунуты в матерчатый мешок, закрываемый металлической крышкой на клипсах.
– Привыкай, Ваня… – рассеянно проговорил Репнин, поглядывая в прицел. – Ну-ка, подсоби ребятам! Вон, бегут огородами…
– Щас я!
Радист повел пулеметом и нажал на спуск. Очередь здорово проредила толпу солдат, бежавших за домами. Немцы заметались, покатились по земле, стали расползаться, изыскивая ямки и щели.
– Федотов! Жахни-ка по ним.
– Эт-можно…
Наводчик жахнул, пропахав заросший бурьяном огород – несколько изломанных черных фигур разлетелись в стороны.
– Я – Первый! Хватит, уходим. Второй, ты там ближе – брод есть? Мост нас точно не выдержит.
– Есть брод! Метров полста выше по течению… А! Вон к нему и дорога ведет! Мне там по пояс будет.
– Постережешь пока… Уходим!
"Тигры" потянулись прочь из разгромленных Журавок, стали осторожно съезжать в Удай, погнали мутную волну. Танк Репнина форсировал реку предпоследним, Лехман последовал за ним.
– Двигаем на Прилуки!
Из интервью гвардии полковника М. Чубарева:
"…Потери, конечно, у нас были. Ни одна война не обходится без потерь. Но на чем стоят некоторые наши недоброжелатели, которые, как говорится, очерняют наше героическое прошлое? Они оседлали нескольких коней. На первом месте у них стоят огромные потери. "Закидали трупами!" – говорят они о Великой Отечественной войне. Вторым вопросом у них стоит ГУЛАГ. Оказывается, по их мнению, почти все население у нас прошло через ГУЛАГи. Но ведь это самая настоящая чушь!
Взять хотя бы вопрос огромных потерь. Дело в том, что когда немцы оккупировали часть советской территории, то не просто бомбили, а стирали с лица земли многие наши города и поселки. В результате погибали люди. Кроме того, они вылавливали людей от 15 лет и старше, сажали в эшелоны и отправляли к себе на принудительные работы в Германию. Дело касалось нескольких миллионов человек. Многие из них так там и погибли, не вернувшись после войны. Пленные тоже не все возвратились – около двух миллионов наших соотечественников немцы там заморили. Всего же в плену у нас побывало около пяти миллионов. Так что потери были очень разными.
Что же касается боевых потерь, происходивших, как говорится, непосредственно на передовой, то они составили, грубо говоря, около девяти миллионов (8 миллионов 936 тысяч). Сами немцы потеряли около семи миллионов непосредственно. Но с ними вместе воевали против нас, собственно говоря, кто? Начнем против солнца. Во-первых, Финляндия. Швеция и прочие скандинавы официально в войне против нас не участвовали. Но они все равно предоставляли свои территорию и ресурсы в пользу вермахта. Дальше шла Испания (Голубая дивизия). Действовали против нас целые армии Италии, Румыния, Венгрия и наши закадычные друзья, которых мы когда-то выручали, болгары. Так что потери в той войне у нас примерно равны. Может, правда, чуть больше, но не настолько выше, как об этом сегодня говорят".
Глава 9
Четыре и один
Район р. Удай.
23 сентября 1943 года
– Товарищ командир! Воздух!
Танки шли по дороге, пересекавшей голое поле, шальной пули бояться было нечего, и Репнин высунулся из люка.
С юго-запада приближались самолеты – маленькие черные крестики. Их было немного, штук девять. Летели они клином и как-то уж подозрительно целеустремленно.
В принципе, немцы – парни серьезные и отнюдь не дураки. Кто-то задумчиво почесал в затылке, сложил дважды два…
Потерю девяти "Тигров" под Ахтыркой, нападение девяти "Тигров" на аэродром и гарнизон… Да скорее всего кто-то из фрицев просто связался со штабом и сообщил о роте "Т-VI", бесчинствующей в тылу.
– Воздух – это плохо… – задумчиво произнес Геша, опускаясь в люк. – Я – Первый! Увеличиваем дистанцию и постоянно меняем скорость! Нельзя позволить фрицам бомбить прицельно!
– Может, это не по нам? – предположил Лехман.
– Может. Сейчас проверим.
Приближались "лапотники". Вот они стали валиться на крыло и понеслись вниз, закручивая карусель и поднимая вой.
Противная сирена взводила нервы, зато сомнений не оставалось – это по их душу.
Танк сотрясся от первых взрывов, осколки прошеберстели по броне. Иваныч затормозил, и вскоре впереди ухнула бомба, вырывая воронку, вскидывая тонны земли. Мимо.
– Командир! Танк Сегаля накрыло!
– А, ч-черт…
Репнин глянул в перископ. Накрыло…
Тяжелая фугаска угодила между моторным отсеком и башней, разворотив бронелист толщиной в дюйм. Вся корма танка пылала, а башню своротило набок. Выжить там никто не мог, а тут и боекомплект рванул, окончательно сбрасывая башню.
– Суки!
Похолодев, Геша увидел в оптике, как вздыбилась земля рядом с гусеницей "Тигра", катившегося впереди. Взрывом тяжелую машину опрокинуло набок. Похоже было, что экипаж не сразу очухался, но быстро поспешил наружу. Вылез один, потом еще двое вытащили из люка четвертого. И в этот момент их накрыла вторая бомба, разрушившая веру в то, что дважды в одну воронку боеприпас не попадает. Попала, сволочь!
Танкистов растерло в пыль.
– Это Рощина танк! – крикнул Федотов.
– Вижу!
А бомбы рвались и рвались, танк подбрасывало, как на волнах. Сразу две фугаски поразили танк Юнаева, молодого еще капитана, успевшего поседеть, любителя забористого анекдота и хорошего вина.
Все. Одна бомба ударила куда-то в люк мехвода, а другая пробила крышу башни – все те же несчастные двадцать шесть миллиметров. Сразу два огненно-чадных вихря закружились, поднимаясь из погона, как из жерла.
Целую минуту Репнин прождал, но не дождался – и подвывание, и рев "лапотников", выходивших из пике, и разрывы бомб – все стихло.
– Улетели!
– Машины исправны? Продолжаем движение!
Наверное, надо было остановиться, хотя бы отдать дань памяти погибшим товарищам, вот только не в том они были положении, чтобы позволять себе чувства, пусть даже скорбь.
Срочно требовалось скрыться, затаиться. Солнце уже садилось, но бомбардировщики успели бы сделать второй вылет.
– Вижу "раму"!
– Ах, ты… Чтоб тебя…
Самолет-разведчик медленно кружил в небе.
– Ванька! Передай всем, чтобы съезжались к роще! Вон к той, впереди!
– Есть!
– Иваныч, жми!
– Жму, командир…
Репнин нисколько не надеялся на дубраву, мысль была другая. Когда "Тигры" подтянулись, тискаясь между дубов, он стал следить за "рамой". Та реяла прямо над ними, как гриф-стервятник, нарезая круги, а потом самолет заложил вираж и потянул на аэродром. Еле дождавшись, пока "рама" скроется за горизонтом, Репнин скомандовал:
– Двигаем дальше на полной скорости! Дороги избегайте, чтобы не пылить. Едем по обочине, там трава. Живо!
И танки, газуя моторами, стали выбираться из рощи, выехали на дорогу и залязгали, загремели по травянистой обочине.
Репнин очень надеялся, что ему удалось обмануть самолет-разведчик. Вот только где ж им теперь укрыться?
Неожиданно в стороне от дороги показались дощатые сараи и навесы, обширный двор за повалившимся забором, ржавые остовы тракторов. Это была колхозная МТС.
– За мной!
"Тигры" потянулись во двор.
– Каландадзе и Полянский! Оба под навес, башни развернуть, чтобы пушки не высовывались! Лехман! Заезжаешь в амбар и прикрываешь ворота! Тимофеев, ты со мной – заезжаем в гаражи!
Танки, взрыкивая, попрятались.
– Проверьте, чтобы теней не было!
– Сделаем, командир!
– Глушим моторы!
Шепча нехорошие слова, Репнин выбрался из люка. Ступая непослушными ногами, прошелся по броне и спрыгнул на землю.
Пощелкивала остывавшая сталь, что-то продолжало зудеть в остановленном двигателе, но все эти звуки лишь подчеркивали наступившую тишину. А потом в молчание вплелся далекий, такой знакомый гул.
– Товарищ командир!
– Слышу, Тимофеев.
– Летят… – растерянно добавил лопоухий лейтенант.
– Вижу.
Въезд в гараж прикрывала всего одна створка ворот, другая валялась во дворе. Репнин выглянул в широкую щель между досок. Приближалась шестерка "Юнкерсов". Над дубовой рощей бомберы начали зловещее кружение, после чего один за другим стали срываться в пике и бомбить ни в чем не повинные деревья.
Геша криво усмехнулся – сработала его идея.
Взрывы следовали один за другим, бедные дубы валились, ломались, бомбы их корчевали нещадно, заволакивая все облаком пыли и дыма. И вот опорожнились, наконец, "лапотники", улетели в сторону садившегося солнца.
Немного погодя все штрафники собрались в гараже.
– Вкусим от гитлеровских щедрот, – проговорил Репнин, – и двинем, когда стемнеет. Иваныч!
– Несу!
Все притащили свои пайки, и Геша благодарно вспомнил Гольденштейна – тот не только боеприпасами немецкими снабдил танки, но и провизией. Был даже бачок с краником, полный французского коньяка! И сыр французский имелся, и сухая колбаса. Вот только сухари были отечественные, зато целых пять мешков.
– Помянем наших, – сказал Репнин, когда командиры танков разлили коньячок.
Горячительный напиток был хорош, Репнин даже захмелел малость. В будущем он сыр не жаловал, но сейчас лопал с жадностью и в охотку. Закусывал.
– Значит, так, товарищи, – сказал Геша, отламывая кусочек от плитки бельгийского шоколада. – Нас, судя по всему, вычислили.
– Уже и разбомбили! – хмыкнул Лехман. Покраснев, он поспешно добавил: – Я имею в виду, по роще отбомбились, а не тогда…
– Да понятно, – отмахнулся Репнин. – Что ты оправдываешься? Нам просто повезло, а то могли бы и сами сгореть. Война! Короче. Бензина у нас еще порядочно, две трети баков. Да, Иваныч?
– Где-то так, – кивнул мехвод.
– Поэтому сделаем вот что… Я сначала хотел ночью двинуть, да куда? Переночуем здесь, а с утра подождем. Уж больно тут место хорошее, самое то под засаду. Нашим рано пока проходить, а вот для немецкого драпа – самое время.
– Ну, да, – согласился Каландадзе. – И шоссе одно. По полям фрицы точно не двинут!
– Вот именно. Ждем, короче. И спим. А пока… Наливай!
* * *
Подъем Репнин скомандовал в пять. Умывшись из ржавой бочки с дождевой водой, он освежился.
Знаете ли вы украинскую ночь? Да знаем, насмотрелись уже…
Синева предутренняя таяла, разбавляясь серым призрачным светом с востока. Неразличимые ночью деревья начали проявляться в сумерках, выделяясь четкими черными силуэтами.
Незаметно для глаза горизонт очертился розовой каймой, зоревые лучи высветили небосклон. Начинался новый день.
Было очень тихо, но вскоре Геша почувствовал беспокойство и лишь чуть позже осознал, что некий посторонний звук портит благостную картину.
– Леня, готовимся.
– Всегда готовы, тащ командир!
– По машинам!
"Тигры", скрытые под навесами, за дощатыми стенками, были расположены вдоль шоссе. От МТС до проезжей части было каких-то пятьдесят метров. Стреляй не хочу.
Шоссе уходило к востоку на почти незаметный подъем, и вот заклубилась пыль, показались серые коробочки танков.
Шла большая группа, выступая тремя колоннами. Впереди тарахтели "Пантеры", числом пять или шесть, и столько же "четверок". За танками прятались штабные машины – легковые "Хорьхи" и "Опели", тентованные "Бюссинги" и даже один трофейный автобус "ЗИС-16". Замыкали группу пехотинцы, набитые в грузовики и бронетранспортеры.
– Я – Первый! Сначала выбиваем "Пантеры"! Только пусть подъедут поближе, чтобы в бочину им всадить. Полянский, ты с краю, будешь пехоту охаживать.
– Есть!
Колонна приближалась – немцы спешили. Видать, какой-нибудь штаб эвакуировался в более спокойное место, где нет этих приставучих азиатов, мешающим "культурной германской нации" нести свет прогресса варварским ордам.
– Иваныч, заведешь, когда фрицы к дальним воротам приблизятся.
– Понял…
Множественный лязг и гул доносился через броню смутной помехой. Вперед, заслоняя коробчатые "четверки", вырвалась парочка "Т-V". "Пантера" – зверь серьезный…
Танк здорово смахивал на "Т-43", а первые модели и вовсе напоминали "тридцатьчетверку" – и башней, смещенной вперед, и общим силуэтом. Интересно, что и пушка на "Пантерах" стояла почти того же калибра, что и на "Т-34". Правда, орудие было куда мощней Ф-34 и дальнобойней – "Пантера" могла пробить лобовую броню "Тигра" с километровой дистанции. Опасная бестия…
Мотор завелся, но Бедный не стал газовать, чтобы не выдать танк.
– Бронебойный!
– Есть бронебойный! – Мжавадзе, сидевший справа, лицом к корме, ловко зарядил пушку. – Готово!
– Приготовиться всем! Залпом! Огонь!
Танковые орудия ударили вразнобой, но их грохот сложился в потрясающий гром, а воздушная волна, разошедшаяся от стволов, сдула хлипкую кровлю из досок и толя.
Тем "Пантерам", что вырвались вперед, ужасно не повезло – выстрелы в упор уничтожили танки на счет "раз". Одному взрывом вынесло все люки, а другому и вовсе сорвав башню.
Третьей по счету "Пантере" расколотили ведущее колесо и выбили три катка, однако немецкие танкисты сдаваться не стали – развернули башню и выдали хлесткий выстрел. Как потом выяснилось, снаряд чиркнул по броне "Тигра" Каландадзе, продырявил стену сарая и унесся, так и не взорвавшись. Болванка, должно быть.
Парочка бронебойных, выпущенная "Тиграми" из засады, упокоила строптивую "Пантеру". Еще два "Т-V" оставались в строю, вот только их экипажи не горели желанием умирать за фюрера и Великую Германию – мигом покинув танки, "панцерзольдатен" задали стрекача.
– По брошенным "Пантерам" не бить!
– Есть!
"Четверки" попытались оказать сопротивление и даже оставили следы попаданий на башне танка Тимофеева, но команда "Тигров" оказалась сыгранней – уделала "Т-IV".
Полянский в это время расправлялся с пехотой, укладывая фугасы, как в тире. Половина грузовиков уже пылала, некоторые из них лишились кабин или были переломаны. Досталось и штабным.
– Я – Первый! Выезжаем! И давим!
– Командир! Там автозаправщик!
– Его не трогать! Беречь!
Четыре "Тигра" выбрались к шоссе, не замечая заборов и ворот, выкашивая суетившихся немцев из пулеметов. Первым на дороге попался автобус "ЗИС" – жалко было свой давить, да ведь трофейный… "Тигр" с ходу врезался в автобус, круша и ломая. Танк колыхнулся, переезжая поверженную машину, и со скрежетом развернулся. Под гусеницы попался роскошный черный "Хорьх".
Широкие гусеницы безжалостно подмяли лакированный капот, раздавили кабину, хрустя стеклом, а длинная пушка уже просаживала стволом кабину "Бюссинга".
– Фугасным!
– Есть! Готово!
Выстрел раздул тент на грузовике, разорвал – тысячи листов измаранной бумаги закружились в дыму, а снаряд попал в соседний "Бюссинг", снося тому кабину.
Немцев было много, иные из них уже тянули руки вверх, неслышно вопя: "Рус зольдат гут! Гитлер капут!", вот только штрафникам некуда было девать пленных. И скорострельные пулеметы грелись, умножая на ноль всю тевтонскую рать.
Бой закончился так же неожиданно, как и начался. Огромное пространство, размером со стадион, было завалено горящими машинами и обломками, трупами, бумагами, наворованным добром.
Задул ветерок, относя дым и пыль в сторону, и открыл для Репнина вид побоища. Открыв люк, Геша выглянул наружу.
Напротив замер танк Лехмана – Леня скалился, отдавая честь.
Подбежал прихрамывающий Саня Тимофеев.
– Гады, гусеницу мне разбили! – пожаловался он. – И башню заклинило!
Консилиум из мехводов показал, что тимофеевскому "Тигру" требуется срочная операция, то бишь ремонт, осилить который в полевых условиях было нереально.
– Вот что, – решил Репнин, – занимай любую из "Пантер", а на "Тигре тогда задействуем мину.
– Жалко даже… – пробормотал Сашка.
– Что ж делать… Давай, в темпе!
– Есть в темпе!