- Случайно, сказываешь? - Князь хмыкнул. - Что же, случайно и впрямь немало поразительного по Божьему попущению случается. Тут главное не откреститься, а заметить подсказку, что ангелы-хранители посылают. Ты чего?
Звереву опять померещился совсем рядом тихий женский смешок. Неужто кикиморы в доме княжеском балуют? Вот он и насторожился.
- Да вот думаю, курагу лучше взять или сливу?
- Сливу, конечно. Кураги и зимой наешься…
Себе Воротынский выбрал наливное яблоко и так смачно, брызнув в стороны соком, впился в его глянцевый бок, что у Андрея даже слюнки потекли. А хозяин снова поднял кубок:
- Давай еще раз за тебя, боярин юный и разумный не по годам. Далеко пойдешь, Андрей Лисьин, коли не отравят.
- Я постараюсь, - благодарно кивнул Зверев. В голове уже шумело, хотелось сотворить что-нибудь великое и радостное, соответствующее событию. Но ничего подходящего в голову не приходило.
- Бердыш свой ты тоже долгими размышлениями придумал? - ласково поинтересовался Воротынский. - Сковали мне по памяти десяток таких для холопов, поигрался я ими. И впрямь штука ладная, удобная. И как саблей рубить можно, и как рогатиной колоть, и как ножом резаться, и как щитом прикрываться. Кабы не столь велик получался, истинно заместо сабли бы носил! Сказывай, как додумался до штуки такой?
- Не додумался, - честно признался Зверев. - Мне чужой славы не надо. Гуляй-город я выдумал, а бердыш уже готовым увидел и опосля у кузнеца истребовал.
- Вот как? И где же ты такое диво дивное углядел?
- Я? - Зверев поперхнулся, сообразив, что спьяну сболтнул лишнего. - Где увидел?
- Да.
- Я… Я бы рассказал, княже, да ведь не поверишь. Истинно не поверишь.
- Отчего же, - развел руками Михаил Иванович. - Штука ладная, сам в руке держал и в деле увидел. Как же не поверить?
- В общем, далеко это место… И не описать, где.
- Умеешь любопытство разжечь, боярин, - бросил хозяин на край блюда огрызок яблока. - Теперь не отстану точно. Ну сказывай, не томи. Что за место такое тайное, как попал туда?
Зверев задержал дыхание, все еще колеблясь с ответом, а потом решительно выдохнул:
- Во сне!
- Где?! - Воротынский оглушительно захохотал. - Где-где? Вот уж воистину, место далекое, неведомое. Ох, потешил! Да, воистину… А ты знаешь верю, верю. Я как-то, помнится, со Змеем-Горынычем сразился. О четырех головах! Три срубил, а одна никак не давалась. Пока бился, она сперва подо мной коня сожрала, потом голову мне откусила. Потом огнем обожгла - одежа вся на мне сгорела, поддоспешник, епанча. Одна кольчуга осталась панцирного плетения. И царапалась, так царапалась… Но я потом извернулся, в глаз ему совню воткнул.
- Как же ты без головы-то, княже? - не понял Андрей.
- Так сказывал же тебе, боярин, - опять захохотав, хлопнул гостя по плечу Михаил Иванович, - во сне сие было, во сне. Так и не победил я гада того. Совню в глаз сунул - и проснулся. А совней после того сна долго, ох, долго баловался. Ладная штука в горячей сече. - Хозяин поднялся, отошел к окну, распахнул створки: - Душно что-то ныне. Как бы грозы не случилось.
В светелку тут же ворвался звонкий девичий смех. Андрей поднялся, подошел к князю, выглянул наружу. Внизу, в небольшом скверике, отгороженном от прочего двора махиной дворца, качались на качелях две девицы в легких ситцевых сарафанах. Еще несколько девочек, девушек и женщин стояли под деревьями: вдоль частокола росли яблони и вишни, ближе к дому - две сливы, покрытые множеством темных спелых плодов. На окружающих качели двух полукруглых газонах красовались крупные ромашки, гладиолусы и пышные разноцветные гвоздики.
- Что тебя удивляет, боярин? - Наблюдательный хозяин на изумление быстро замечал изменение в настроении Андрея. - Ты давно не видел юных дев? Или знаком с кем-то из них? Вон те девчонки с косами - это мои дочери, Елена и Анастасия. В сарафанах с синими юбками - дочери князя Трубецкого, соседа нашего. Эти уж на выданье. За ними тетка вон приглядывает, Евлампия Скопина, вдова князя Федора.
Теткой была темная женщина, одетая в черное платье со множеством юбок, превращавших одеяние ниже пояса в подобие колокола.
- А вот та, смешливая, в понизи жемчужной - то жена окольничего путивльского, князя Шаховского, Людмила, из рода Славиных. У них дом напротив дома Ивана Кошкина, аккурат через улицу, коли сюда от вас смотреть.
Женщина выглядела обычной старшеклассницей и была удивительно похода на Таню Савельеву из параллельного класса. Такие же рыжие кудряшки, множество ярких веснушек, придающих лицу радостное выражение, губки бантиком. Цвет глаз Андрей не разглядел, но Шаховская все равно показалась ему… Ну, может, не очень красивой - однако появилось желание посмотреть на нее ближе.
- Нет, никого не видел, - покачал головой Зверев. - Просто один я в семье Лисьиных. Пока один. Сестры никогда не было. Вот и не видел, чтобы так, на качелях во дворе развлекались…
- Да? В общем, наверное. А у нас в Москве чуть не в каждом дворе качели, али шаги гигантские, али карусель. Митрополит все обличает за бесовское сие удовольствие, что не в молитвах дети наши сидят, а в праздности. Да токмо как же детей не побаловать? Опять же мужьям дел немало в жизни предстоит. И в поле биться, и за имением доглядывать, и о делах государства думать. А им что? Замуж, к мужу за пазуху пересядут - только и делов, что детей рожать, на ключника покрикивать да красу свою на пирах показывать. Вот и все занятие. Так чего им головки красивые учением бесполезным забивать? Пусть веселятся.
- Пусть веселятся, - согласился Андрей.
Людмила, почувствовав его взгляд, подняла голову, помахала рукой и рассмеялась. С улыбкой она показалась очень даже симпатичной.
В дверь постучали, вошел холоп:
- Княгиня спросить велела, не накрывать ли стол к обеду? Гость с нами останется?
- Останется, - кивнул хозяин. - На обед ведь и приглашал. Так, боярин Андрей? Вели накрывать. А мы пока еще по одной выпьем. Да?
- За дом этот веселый. Чтобы всегда в нем смех детский звенел.
- Эк тебя проняло, боярин, - поразился хозяин. - Хотя, тяжко, вестимо, за жизнь свою на качелях не покачаться. С дворней же веселиться не станешь. Да, плохо, когда сестры нет.
Дверь опять приоткрылась, в комнату вошла невысокая женщина лет двадцати пяти, в темно-бордовом кашемировом платье и шелковом волоснике, приколотом золотыми, с крупными рубинами, заколками. На груди женщины висели ожерелья: несколько нитей с самоцветами, жемчугом, золотая цепочка, - руки украшали крупные перстни. Она улыбнулась - Зверев судорожно сглотнул и попятился, больно стукнувшись затылком о стену. Дело в том, что глаза женщины были совершенно черные. То есть не просто глаза черные - а даже белки! Совершенно черные провалы под веками! И зубы во рту - тоже черные, как совесть налогового инспектора.
- К тебе я пришла, батюшка, - поклонилась женщина. - Хочу к столу позвать, отведать, чем Бог послал. И гостя твоего позвать.
- Спасибо, любая моя, - склонил в ответ голову Воротынский. - Это, боярин, Аглая, супруга моя.
- О… - Андрей закашлялся. - Очень… Приятно…
- А это, Аглаюшка, тот самый отрок, о котором я тебе сказывал. Зело под Островом отличился. А сегодня мы его по воле великокняжеской в бояре постригли. Шуба эта, тафья, кинжал персидский - все с плеча государева. Он, оказывается, и пред Иваном нашим отличиться успел!
- Достойный отрок, достойный боярин, - опять пугающе улыбнулась княгиня, взяла кувшин, наполнила кубок и подступила к гостю почти вплотную, протянула ему налитую по край емкость: - Пусть жизнь твоя будет полной, как эта чаша, Андрей Лисьин. Пусть Господь будет милостив к твоим чаяньям, а чаянья станут радостью для твоих друзей и близких.
Зверев принял кубок, мелкими глоточками выпил его до дна - иного подобное вступление и не предполагало, - перевернул кубок, показывая, что не осталось ни капли, и поклонился:
- Благодарю, хозяюшка.
Князь и княгиня стояли, явно чего-то ожидая. Андрей лихорадочно соображал - что такое он сделал не так? Или что-то забыл сделать?
Наконец княгиня улыбнулась:
- Скромный какой… Ну же… - Она наклонилась чуть вперед и крепко поцеловала его в губы. - Уста сахарные.
- А теперь к столу!
В обширной трапезной княжеского дворца хозяина и его гостя встретили радостными приветствиями больше двух десятков человек. Из них примерно десятеро - бритые и в тафьях. Значит - боярские дети. Настоящий двор получается, не простые холопы при хозяине обитают.
- А ну-ка, милая, не угостить ли нам знакомца нового вином хлебным? Он, други, сегодня из рук великокняжеских звание боярское получил!
Уже в который раз за сегодняшний день Зверев услышал приветственные крики, поднял небольшой серебряный ковшик, опрокинул в рот… И захрипел от неожиданности: водка! Он охнул, торопливо закусил огурцом с ближнего блюда, потом потянулся к буженине - остатки разума напоминали о том, что, наевшись жирного и маслянистого, можно как-то спастись от чрезмерного опьянения.
- Хорошо хлебное вино, боярин? - довольно поинтересовался у него Воротынский. - А вот попробуй на черносливе моем настоянное. За государя нашего, други! За великого князя Ивана!
Этот пир отложился в памяти Зверева отдельными фрагментами. Они пили за победу над ляхами, на хозяина, за хозяйку, за благословение Господа, за митрополита, за соседей, за оружие. Потом Андрей начал собираться в дорогу. Это означало: выпить "застольную", выпить "подъемную", выпить "на ход ноги", затем "запорожскую", "придворную". А уж потом самую главную - "на посошок". Гостю вручили посох, поставили сверху чарочку. Если бы Зверев пролил хлебное вино, уронил стопку или не донес до рта - его полагалось оставить ночевать в гостях. Но Андрей благополучно выпил, а потому смог собираться дальше. "Стремянная" - прежде чем поставил ногу в стремя, "седельная" - за то, что поднялся в седло, "приворотная" - перед выездом и, наконец, "заворотная" - за то, что все-таки сумел уехать.
Чем отличается лошадь от автомобиля - так это тем, что способна выбирать дорогу и соблюдать основные правила движения независимо от состояния "водителя". В четыре глаза они кое-как нашли верный маршрут, повернули на мощенную плашками улицу, остановились возле нужных ворот.
Встречать его вышли все члены кошкинской братчины: завели скакуна во двор, вынули Андрея из седла.
- Хороший мужик - князь Воротынский, - еще смог произнести Зверев, и свет в его глазах окончательно померк.
Ночной гость
Как весел и радостен был день предыдущий, так же страшен и невыносим оказался день новый. Голова юного боярина раскалывалась, желудок не желал принимать ни пищи, ни воды, а уж на вино Андрей не мог даже смотреть, мысленно поклявшись, что не сделает более ни глотка в своей жизни. Между тем дела не ждали. Оказывается, пока Зверев гулял с князем, Василий Ярославович ухитрился договориться в кремлевском наряде о продаже бочонка с порохом, и теперь нужно было ехать, пока мастер не передумал.
Возле Спасских ворот их встретил Пахом на телеге, и они покатили к торговым рядам. Там купили несколько прутов свинца, а также отрез парчи для Ольги Юрьевны, тонкого жемчуга и бисера для вышивки и украшений, тюк гладкого шевиота, изрядный отрез байки, немного шелка, соль и перец, шафран, бумагу, цветастого ситца, несколько платков, изрядный пук свечей, богато выделанную уздечку, вышитую попону и потник, горсть бубенчиков, десяток небольших медных колокольчиков, два бочонка вина, мешок "сарацинского зерна" (как именовали здесь рис) и еще много чего другого, всего и не упомнишь. Вернулись домой уже незадолго до сумерек. Возок Василий Ярославович велел не разбирать.
- Завтра поутру домой поезжай, Белый. Токмо не заблудись да пива в пути много не пей. Пока докатишься, мы тебя, глядишь, еще и обгоним. Мыслю, всего ден на пять задержимся еще, не более.
Бояре пошли к дому, поднялись на крыльцо, и только тут Василий Ярославович, замедлив шаг, задал вопрос, который, наверное, мучил его весь день:
- Скажи, сынок, а зачем тебя князь Воротынский к себе зазвал? Чего искал, о чем спрашивал? Хотел от тебя чего?
- Все больше про гуляй-город расспрашивал. Как лучше в битве штукой этой пользоваться, куда ставить, как пользу наибольшую от него получить. Еще про бердыши говорили. Он для своих холопов тоже их сковал. Хвалит.
- И все?
- Ну, - пожал плечами Андрей, - как напились сильно, предлагал у него гостевать, как в Москву наезжать будем. Дескать, тесно у боярина Кошкина.
- А ты?
- Отказался. Сказывал, друзья у меня здесь.
- Это верно, - кивнул Василий Ярославович. - При князе мы кто будем? Дворня! А здесь мы равные среди равных. Хотя… Впрочем, пойдем.
Пить в этот вечер Зверев не стал. Не смог. Один запах вина вызывал у него желание убежать как можно дальше и подышать свежим воздухом. Поэтому, когда успевшие набраться за время вечернего пира сотоварищи начали горланить песни и обсуждать права великого князя на польский трон, Андрей, уже успев хорошо подкрепиться, ушел к себе, разделся и растянулся на постели, закинув руки за голову. Сон не шел. Андрей вспоминал последние дни: прием в Кремле, гулянку у Михаила Ивановича. Интересно, что скрывалось за провалами в его памяти? Он там никому случайно не нахамил? Драк не устраивал? К девушкам не приставал? Хотя… Хотя как раз девиц на пиру, помнится, и не было. Даже княгиня вскоре ушла. Но в его воспоминаниях девушки еще продолжали качаться на качелях, улыбалась веснушчатая Людмила. Как ее? Шаховская? Князь, помнится, обмолвился, что через улицу она живет, в доме аккурат напротив кошкинского.
Глянуть, что ли, на нее хоть одним глазком? Просто посмотреть, и ничего более… Все, что от него для этого требовалось - просто остановить свои мысли, как не раз он это делал, познавая чародейскую науку у Лютобора.
Волнений в нем совсем уже нет, душа полна покоя, он лежит, глаза закрыты. Просто остановить течение мыслей - отрешиться от них, отступить, наблюдать за ними со стороны, пока они, никем не востребованные, не исчезнут совсем.
Созерцательное отрешение заняло у него всего несколько минут, после чего он всей своей сущностью ощутил льющийся сверху свет - прозрачный, божественный, очищающий, зовущий, - и потянулся к нему, возносясь над грешной плотью. Душа рвалась дальше - все выше, выше, к вечному счастью и покою. Но он смог совладать с возвышенным стремлением, задержался в своем полете, отвернул снова вниз, помчался над огороженными частоколом дворами. Этот кошкинский, вон и телега стоит, накрытая рогожей. Завтра в усадьбу покатится. Княжеский дом богаче, ближе к Кремлю стоит. Значит, дом окольничего тоже в той стороне - дальше на восток.
Андрей промчался над соседским двором, над улицей, решительно врезался в крышу дома, что стоял по другую сторону, и попал в какую-то темную комнату - наверное, кладовку. Удерживаясь на уровне пола, он шагнул сквозь стену и оказался в длинном коридоре, освещенном единственной масляной лампой посередине.
Хозяйка должна была ночевать где-то здесь - спальни всегда на втором этаже делают, он теплее. Зверев двинулся вдоль коридора, выискивая дверь, что покрасивее. Сунулся в одну - темно. В другую - темно. За третьей широкоплечий холоп тискал девку, уже успев высоко задрать ей юбку. Несчастная стонала так, словно ей на ногу поставили сундук, и прижимала охальника к себе покрепче.
Боярин двинулся дальше и через светелку наконец увидел то, что искал: просторную хозяйскую спальню, освещенную двумя трехрожковыми канделябрами, большую постель под белым балдахином - уже разобранную, со взбитыми подушками и откинутым толстым одеялом. Сама Шаховская сидела перед комодом, одетая лишь в шелковую полупрозрачную рубашку, и неторопливо расчесывала свои рыжие кудряшки.
При теплом свете свечей тело под шелком казалось чуть розоватым, словно залившимся стыдливым румянцем. Была видна каждая его черта - родинка слева под лопаткой, изгиб талии над бедрами, тонкие покатые плечи. Андрей ощутил в груди незнакомое, но приятное горячее чувство, медленно обошел женщину, чтобы взглянуть наконец в ее глаза - а взор продолжал скользить по острой, поднимающей ткань груди, по ямочке пупка, темному провалу чуть ниже.
Зверев встал прямо перед ней, чуть присел, чтобы встретиться взглядом. Людмила водила гребнем с отрешенным выражением лица, что-то тихонько напевала. Пляшущие огоньки свечей скрадывали ее веснушки, но зато делали припухлые губы совершенно пунцовыми. Черные брови разлетались в стороны, как крылья чайки, в голубых глазах плясали красные огоньки; чуть выступающие скулы выдавали в княгине примесь крови от далеких азиатских предков. Внезапно взгляд ее стал осмысленным, она уставилась на Андрея с каким-то животным ужасом, рот приоткрылся, обнажив зубы - к счастью, белые. Черных Зверев бы не перенес. Тут раздался истошный женский крик. Женщина протянула руку к его волосам, резко рванула к себе. Боярин увидел стремительно приближающуюся кружевную салфетку - и наступила темнота.
- Уф! - От неожиданности и яркости впечатления Андрей схватился за голову… И, разумеется, никаких волос на ней не нашел. Да и боли от рывка вовсе не было. - Что же тогда это было?
Что могло быть перед девушкой, которая расчесывала на ночь волосы, сидя лицом к комоду? Не к стенке же носом она сидела?
- Зеркало, - сообразил Зверев. - Она смотрелась в зеркало. Тогда ее жест понятен: это она зеркало стеклом вниз положила. Вот только что ее испугало? Что же она такое в зеркале увидела, что закричала даже? Ведь не меня же, в конце концов!
Андрей снова закрыл глаза - но на этот раз благополучно заснул.