* * *
- Это что еще такое? - Отто Олендорф остановился в недоумении. - Откуда оно здесь?
На риторический вопрос - риторический ответ. Подполковник Лёвенгаупт не нашел ничего лучше, как возвестить следующую истину в последней инстанции:
- Это? Самоходная артиллерийская установка на шасси Panzer II модификации F…
- Неужели? - вздернул брови Олендорф. - Изумительно. Но какого черта данная установка делает посреди теоретически непроходимого болота, да еще и с намалеванной на борту красной пентаграммой?
Примерно так должен выглядеть шикарный представительский "Хорьх" где-нибудь в Антарктиде или на ледниках Гренландии. На берегу одного из островов, где расположились партизанские блиндажи, сиротливо торчал самый настоящий Marder II. Немного траченный сыростью и непогодой, с облезающей краской "панцерграу" на внешней стороне открытой боевой рубки, но, тем не менее, смотревшийся вполне внушительно. Не замечалось, чтобы самоходка была повреждена.
Среди окружающего тоскливого пейзажа Marder был до крайности чужероден. Германский "балкенкройц" и впрямь замазан, а на его месте красовалась большевистская темно-алая звезда с чуть кривоватыми лучами. Будто ребенок рисовал. Чудеса.
- Партизаны, - пожал плечами Лёвенгаупт, явно растерявшись. - Бригадефюрер, по заводскому номеру мы непременно выясним, какой части принадлежала машина, виновные в потере военного имущества будут привлечены к ответственности…
- Оставьте, - поморщился Олендорф. - Не до того. Поспешим, световой день короток, а работа предстоит самая тщательная.
Бригадефюрер отлично понимал, что партизанское укрытие на Свенцянах было если не идеальным, то в любом случае великолепно защищенным от внезапного вторжения извне. Куда ни глянь - гнилые трясины с мутными промоинами, заполненными грязно-бурой водой, купы деревьев на островах, выстроившихся по болоту серповидной цепочкой. Место невероятно отдаленное и гиблое - саперы, наводившие переправу, из сил выбились. В отдалении виден тянущийся на многие километры черный бурелом, а за ним, если верить картам, сплошные леса вплоть до реки Дюна, или, как ее называют русские, Западная Двина.
Сущий кошмар, декорации для готического романа о средневековых ведьмах. Но с тактической точки зрения место для большевистской базы подобрано с умом. И, будто назло, объект "Феникс", как отныне в наисекретнейших документах РСХА именовался сгинувший борт Курьерской эскадрильи, рухнул именно сюда. Что невероятно усложняло поставленные задачи.
Самое неприятное: от офицеров айнзатцкоманды достоверно известно, что партизаны успели похозяйничать на месте катастрофы. Данный факт приводил бригадефюрера в состояние, близкое к отчаянию. Могло произойти самое худшее, немыслимое. Непредставимое.
- Вон там, смотрите! - вытянул руку бледный ротмистр полевой жандармерии, одним из первых побывавший на "точке" еще вчера. - Отвалившаяся хвостовая часть, корпус находится левее и дальше четырех елей с обломанными верхушками…
"Это он, "Фокке-Вульф 200", личное имя "Иммельман III", - удостоверился Отто Олендорф, подойдя ближе. - Стандартный двуцветный камуфляж, отлично различим бортовой номер 2600, разделенный по две цифры "балкенкройцем" на корме. Боже мой…"
Было от чего содрогнуться. Здесь, в осенней дымке над белорусским болотом, развернулся последний акт одной из величайших драм в истории Европы. Статистам осталось лишь прибраться на сцене, чтобы освободить подмостки для нового спектакля.
Бригадефюрер остановился в нескольких метрах от хвоста самолета. Обернулся к выглядевшему откровенно напуганным ротмистру: он тоже в полной мере ощущал ледяное дыхание провидения.
- Подробно место происшествия изучали?
- Никак нет! По радио поступил категорический приказ: никаких действий не предпринимать, если только не будут обнаружены выжившие! Таковых не было… Исключительно поверхностный осмотр!
- Что ж, прекрасно, - буркнул Олендорф. Кивком подозвал Панцингера и Копкова. - Работайте. Копков, вы лучший следователь управления, я на вас надеюсь. Ничто не должно ускользнуть от вашего внимания и внимания ваших подчиненных. Ничто, поняли?
- Более чем понимаю, - не по уставу, вполголоса, ответил гауптштурмфюрер. - Разрешите приступать?
* * *
- …Вы, часом, не заговоренный? - вышедший из кабины "Скайтрэйна" товарищ Тихомолов непринужденно присел на лавку рядом со Шмулевичем. Машину вел второй пилот. - Прямо довоенный рейс куда-нибудь в Крым или Тифлис!
Комиссар выглядел безмятежно, хотя на борт самолета он поднялся второй раз в жизни. Прежде Шмулевич летал только гражданским маршрутом Ленинград - Минск в 1939 году, на почтово-пассажирском аэроплане К-5.
- Линию фронта мы прошли четверть часа назад, между Усвятами и Велижем. Небо чистое, безоблачное, однако ни истребителей, ни зенитного огня противника…
- Я материалист, в заговоренность не верю, - усмехнулся Шмулевич. - А вот определенное везение присутствует, спорить не буду. Знаете ли, я даже ранен никогда не был. Прошел Крым, Туркестан, Дон… В сорок первом, в июне, когда эвакуировали совслужащих из Молодечно, попал под налет "Юнкерсов" - девятерых сотрудников райуправления НКВД убило, а на мне ни единой царапины. И так до сих пор… Постойте, Велиж, кажется, вовсе не на московском направлении?
- Не кажется, а совершенно точно, - согласно кивнул капитан АДД. - Обходим Ржевско-Сычевский выступ, занятый противником по направлению на Торжок - Калинин, оттуда возьмем южнее, к Москве. Отдыхайте, нас только что встретили.
- Встретили? - не понял комиссар.
- А как же? Истребительное сопровождение авиации Калининского фронта, над Клином передадут Шестьдесят пятому авиаполку Осназ РККФ, они нас до Измайлово и проводят. Вы важная персона, товарищ Шмулевич, на моей памяти такой эскорт впервые…
- Топлива-то хватит?
- Обижаете. Самолет, считай, пустой. Ходу чуть больше, чем на восемьсот километров при максимальной дальности в шесть тысяч без груза… Не замерзли?
- Прохладно, но терпимо, - отозвался комиссар.
В салоне "Дугласа" температура была минусовая, кроме того, дышалось из-за высоты тяжеловато. Товарищи из 4-го Управления всё предусмотрели, снабдив Шмулевича полушубком из монгольской овчины, унтами и ушанкой, в результате чего Семен Эфраимович сейчас больше напоминал папанинца с фотографии в журнале "Огонек".
Предлагали фляжку с "пятью звездочками", самую малость причаститься, но Шмулевич решительно отказался - еще не хватало, прилететь в Москву с запахом! А вот чай из термоса лишним не будет.
Комиссар не преувеличивал: везло ему сказочно, всегда, начиная с Гражданской. В отряде "Сталинское знамя" Шмулевича почитали за живой талисман - непонятно почему, но у него всегда и всё получалось. Крайне редкая порода людей - истории известны удивительно счастливые игроки в карты и записные бретеры, пережившие не один десяток дуэлей, деловые люди, благодаря фортуне сколотившие из единственного медяка миллионные состояния. Полководцы, не проигравшие ни одной битвы. У Семена Эфраимовича размах был поскромнее, да он к большему и не стремился - от добра добра не ищут.
Черно-синее небо за квадратными иллюминаторами "Скайтрэйна" начало окрашиваться в нежнейший белесый с пронзительной лазурью цвет, появились золотисто-оранжевые полоски. Скоро восход. Около получаса назад машина развернулась над Калинином к югу и начала снижаться. Отодвинувший меховую шапку на затылок и уткнувшийся лбом в холодное стекло комиссар отчетливо различал вдалеке три вытянутые, хищные тени - истребители, шедшие за транспортом. Товарищ Тихомолов не преувеличивал, охранение рядом.
Впрочем, по-другому и быть не может. Удача, удача… Самая невероятная.
Садились в предрассветных сумерках, окружающий пейзаж был окрашен в темно-фиолетовые и сине-черные цвета, ни единого огонька - светомаскировка. Лишь на две минуты прожектор подсветил полосу и снова погас.
Последний массовый налет вражеской авиации на Москву случился 16 июня 1942 года, до октября к столице несколько раз прорывались небольшие группы самолетов, и строжайшие требования ПВО никто не отменял.
- Добро пожаловать на Большую землю, - с присущей большинству остзейцев запредельной серьезностью сказал товарищ Петерс. - Видите, как хорошо всё получилось? Оружие оставьте здесь, в Москве оно вам не понадобится. Вещички тоже, казенные.
- Измайлово - это где? - спросил Шмулевич. - Я плохо знаком с московской географией, в городе доводилось бывать, но только по служебным делам, в центре…
- Восточные пригороды, - уверенно отозвался Лосев, видимо, живший в Москве. - Бывшее село Измайлово, тут при Петре Первом была царская усадьба. Видели в Ленинграде ботик Петра? Вот отсюда, с Просяного пруда, русский флот и пошел, царь в Измайлово на лодке катался.
- Ага, разумеется, понял, о чем вы, - согласился комиссар, - бот сейчас в Военно-морском музее Ленинграда выставлен, в Адмиралтействе, я посещал когда-то с экскурсией… Что дальше, товарищи? Куда меня направят?
- Это не мы решаем.
Самолет остановился. Петерс споро открыл пассажирскую дверь по правому борту, сбросил коротенькую лесенку в четыре ступеньки, сваренную из стальных трубок. Выглянул наружу. Понимающе хмыкнул.
- Ну вот, а вы беспокоились. Целый комитет прибыл.
Поодаль от "Скайтрэйна" остановились три черных автомобиля: ЗИС-101 и две "эмки".
Комитет там или не комитет, но Семен Эфраимович счел себя обязанным заглянуть в кабину и пожать руки летчикам. Полет обошелся без происшествий, но ведь следует понимать, что это не банальный гражданский рейс из точки А в точку Б, а рискованная экспедиция в глубину оккупированной территории с пролетом над фронтом!
Спустился на грунт аэродрома, позади сопел румяный Петерс, обхвативший драгоценный мешок с бумагами словно родного брата, потерянного во младенчестве и чудом вернувшегося к семейному очагу десятилетия спустя.
- Пономаренко, - отрекомендовался не слишком высокий, но крепко сложенный товарищ в распахнутой шинели и френче без знаков различия. Залысины, густые брови, умный взгляд темных, чуть навыкате, глаз. - Начштаба партизанского движения при Ставке. Да мы знакомы заочно, товарищ Шмулевич.
- Точно так, Пантелеймон Кондратьевич, - комиссар пожал протянутую руку Первого секретаря ЦК КПБ. - Вот и добрался…
- Майор Крюков, - Пономаренко указал взглядом на сопровождающего военного, - начальник Второго, сиречь белорусского, направления оперативного отдела Штаба.
- Здравия желаю, - по-военному ответил Шмулевич. Чуть смутился: в потрепанной шинели и фуражке с потертым околышем выглядел комиссар не слишком авантажно, особенно если сравнивать с дородным майором при орденах.
- Не тушуйтесь, - улыбнулся товарищ Пономаренко, безусловно заметив тень, проскользнувшую во взгляде комиссара. - Мы отлично понимаем, откуда вы прибыли. Сейчас отправимся в город, отдохнете, вечером будьте готовы к встрече. Очень значимой встрече.
- А груз? - напрямую спросил Шмулевич.
- Тотчас же отправят куда следует. Садитесь в автомобиль, поедем.
Крюков устроился на переднем сиденье рядом с водителем, Пономаренко и комиссар сзади. "Эмки", без всяких сомнений, принадлежали охране - одна впереди ЗИС-101, вторая шла следом. Вырулили с аэродрома, мимо строя истребителей и ленд-лизовских транспортов, на Стромынское шоссе; обширный Измайловский парк остался по левую руку. Застройка в этом районе сплошь деревянная, не выше чем в два этажа, никак не подумаешь, что находишься в главном городе СССР. Скорее провинциальный райцентр, особенно если взглянуть на попадавшиеся навстречу телеги, запряженные понурыми лошадками.
Задавать вопросы Шмулевич не решался - субординация, - но от неловкого молчания его спас товарищ первый секретарь и начальник штаба ЦШПД:
- Расскажите, что все-таки у вас случилось? - сказал Пономаренко. - Из полученных коротких шифровок общую картину составить довольно сложно, а учитывая некоторые сопутствующие обстоятельства… Скажем прямо, обстоятельства чрезвычайные, мы прямо-таки не знаем, что и думать.
- Обстоятельства? - переспросил комиссар. - Простите, Пантелеймон Кондратьевич, я не в курсе. Газет у нас не печатают, да и радиоточек в лесу не наблюдается.
- Давайте сначала вы. Вкратце.
Вкратце? Прекрасно. За годы работы в органах Шмулевич отлично научился концентрировать важнейшие сведения в сухих, доходчивых и предельно простых фразах - умение, которое всегда пригодится, особенно при составлении рапортов руководству.
Да, упал четырехмоторный самолет. Предполагается, что в хвостовой части взорвалась бомба или граната, возможно, неаккуратное обращение с боеприпасами. На борту было двадцать четыре человека, включая летчиков, выжили двое. Первый, безусловно гражданский, умер через два часа от тяжелейшей травмы головы. Имя второго удалось установить - Гюнтер Кортен. Сначала мы решили, что он генерал-майор, позже по документам выяснили: генерал-лейтенант авиации и командир Первого авиакорпуса, так называемое "Luftwaffenkommando Don". К сожалению, доставить в Москву не получилось, очень тяжелое состояние, не перенес бы полет - остался в лазарете отряда "Большевик", есть надежда, что выживет… Допросить, по понятным причинам, не удалось.
Остальные? Мы особо не присматривались, значительная часть трупов была сильно обезображена при падении самолета. Тут еще одна загвоздочка: в отличие от нас, немцы далеко не всегда носят при себе бумаги, удостоверяющие личность. Всё что нашли - сберегли.
- Кстати, - Пономаренко будто спохватился. - У вас же с собой хоть какие-нибудь документы есть? Сохранились? Нет, не думайте, я всецело вам доверяю и твердо знаю, что Семен Шмулевич это именно вы, однако…
- Партбилет, - комиссар извлек из внутреннего кармана прорезиненное трофейное портмоне, защищавшее бумаги от сырости, - и удостоверение НКВД, выданное в управлении Молодеченского района Белорусской СССР в ноябре 1939 года, меня туда направили после освобождения Западной Белоруссии. Не мог же я потерять партийный билет, в конце концов!
- Замечательно, - покивал товарищ Пономаренко. - Но сами понимаете, с вами сегодня переговорят сотрудники органов, это обязательная процедура.
- Прикажете продолжать?..
Что было дальше? Пришлось незамедлительно уносить ноги на резервные базы, разделившись - очевидно же, что штабной самолет примутся искать с предельной настойчивостью! Так оно и случилось: судя по скупым донесениям, немцы подняли все наличные силы.
Затем пеший переход до Лепеля, в расположение "Большевика". Самолет. Москва.
- Теперь слушайте меня очень внимательно, - пожевав губами, сказал Пантелеймон Кондратьевич, глядя куда-то поверх плеча водителя ЗИСа. - В Германии сейчас происходит черт знает что, по-другому и не скажешь… За два дня, прошедших с белорусского инцидента, то есть за время, пока вы пробирались со Свенцян до Лепеля, общая политическая ситуация у противника изменилась самым коренным образом.
- Простите? - Шмулевич выпрямился. - Нельзя ли подробнее?
- Подробности очень хотели бы знать все и каждый в Ставке, включая… - Пономаренко вытянул к потолку машины указательный палец, безусловно, подразумевая Самого. - Пока обходимся сообщениями германского радио, информацией, поступающей от союзников и нейтралов. Называйте как хотите: мятеж, переворот, революция - главного факта это не отменяет. Гитлер или свергнут, или убит, или просто сгинул незнамо куда. Якобы партийные функционеры захотели отстранить фюрера от власти, но вмешалась другая группировка и подавила путч фашистских бонз. Чрезвычайное положение по всей Германии. Про самого Гитлера пока ни слова - его будто не существует и не существовало никогда.
- Вы полагаете… - У комиссара под грудиной сжался приторно-сладкий комок, как с высоты падаешь. - Полагаете, будто авария под Свенцянами и события в Германии взаимосвязаны?
- Скажите, вы осматривали тела? Подробно?
- Безусловно! Обыскали каждого! Я докладывал в радиограмме.
- И там не было никого, похожего на…
- Дэр малэхамовэс зол зих ин дир фарлибм, - потрясенно выдавил Шмулевич. Откуда только в памяти всплыли давно позабытые острые словечки времен детства за чертой оседлости? - Виноват, товарищ первый секретарь.
- Вы подумайте, подумайте, - ничего не выражающим голосом сказал Пономаренко. - Времени у вас предостаточно, до семи вечера. Вспомните самые незначительные подробности. Это невероятно важно.
ЗИС выехал с Краснопрудной улицы на Комсомольскую площадь, миновал Северный, Ленинградский и Казанский вокзалы, оттуда свернул на Каланчевскую и проследовал дальше к центру.