…Сталин неспешно прохаживался по ковровой дорожке вдоль длинного стола для заседаний политбюро. Чуть склонив голову воззрился на гостя. Мягко подошел к комиссару.
- Знаете ли, товарищ Шмулевич, - не здороваясь произнес Верховный, - такого подарка к двадцатипятилетию Октября народ и партия никак не ожидали. Хороший подарок… Партия коммунистов и советские граждане вам этого не забудут. Проходите, садитесь, товарищи.
Личный кабинет Сталина был обширен, но строг - деревянные панели по стенам, в отдалении рабочий стол под сукном. Темно-зеленые шторы плотно задернуты, окна же обязаны выходить на кремлевский Арсенал. Монументальные шкафы, круглый столик с тремя телефонными аппаратами - черным, красным и белым. Фотография в рамке: портрет Ленина, читающего газету "Правда". На длинном столе и впрямь сервирован чай в подстаканниках.
Расселись. Молчали. Верховный еще раз прошелся по кабинету туда-сюда, наконец, расположился напротив Шмулевича. Вытащил из кармана черную с золотистым и салатово-зеленым коробочку фабрики "Ява", сдвинул брови, оглянулся на свой рабочий стол, где оставалась знаменитая трубка. Махнул рукой, будто отгоняя комара, и закурил папиросу.
- Подождем минутку-другую, - сказал товарищ Сталин. - Сейчас подойдут замнаркома обороны и товарищ Молотов. Пейте чай. Курите, конечно, если хочется… Не стесняйтесь, товарищ Шмулевич.
- Я не курю, спасибо, - механически ответил комиссар.
Похоже, единственный, кто здесь не привык стесняться (кроме хозяина, конечно же!), так это нарком НКВД. Берия невозмутимо придвинул поднос, передал один стакан Шмулевичу. Второй, вот просто так, буднично, передал Сталину. Взял щипчиками колотый рафинад из хрустальной сахарницы, поболтал ложечкой. Сказал бодро:
- Относительно подарка вы, товарищ Сталин, попали в самую точку. Надлежащие службы успели поверхностно ознакомиться с документацией…
Верховный что-то проворчал по-грузински. Берия осекся: следовало дождаться остальных, а уж затем приступать.
Сначала в кабинете появился пожилой военный с маршальскими звездами на петлицах. Лицо усталое, болезненно-бледное, но в нем сразу чувствовалась порода, нечто старорежимно-благородное, в нынешние времена почти потерянное. Внешность узнаваемая - товарищ Шапошников. Сразу за ним вошел Молотов: уверенно-деловитый, привыкший больше слушать, чем говорить.
- Борис Михайлович, - Сталин вновь поднялся, обошел вокруг стола. - Что скажете о картах и директивах противника, отправленных вам сегодня утром?
- Подлинные, - четко ответил маршал. Встал, когда к нему обратился Верховный.
- Садитесь, не тратьте себя, - машинально сказал Сталин. Шапошников послушался. - Далее?
- Дезинформации не усматривается, документы полностью соответствуют текущей обстановке на фронте. Проводим самый внимательный анализ.
- Спасибо. Товарищ Берия, по вашей линии?
- То же самое, - не стал вдаваться в подробности нарком. - Как и у товарища Шапошникова, работа по углубленному изучению продолжается.
- А вот сейчас, - Верховный сделал паузу, будто подбирая слова, - сейчас все мы очень внимательно выслушаем товарища Шмулевича. Рассказывайте. Во всех подробностях. Никакого смущения, от дел вы ни меня, ни товарищей из политбюро и наркомата обороны не отвлекаете. Нынешнее дело первое по значимости. Понадобится - будем сидеть здесь хоть до завтрашнего утра.
Шмулевич уложился в полтора часа: если сам Верховный требует "во всех подробностях", значит, так надо. А началось всё, когда на острова посреди Свенцянских болот примчался взмыленный Степка-вестовой с удивительным известием: в четырех с небольшим километрах упал самолет…
Комиссара почти не перебивали, пускай он и был непривычно многословен, стараясь припомнить любые, пусть самые малозначащие на первый взгляд детали. Как потребовал у капитана Бутаева затушить цигарку, поскольку сильно воняло разлившимся горючим, могло ненароком вспыхнуть. Как первым делом осмотрели отвалившийся хвост, найдя в подтаивающем осеннем снегу первый труп - полковника Вермахта с размозженным черепом. Как Бутаев выбивал дверь в передний салон.
Пятна подсыхающей крови на внутренней обшивке салона. Вдребезги разбитая кабина. Степка, отвинтивший Железный крест у…
У кого?
- Давайте еще раз, - попросил товарищ Берия. - Этот… Этот непонятный гражданский. Умерший в вашем лазарете. Что конкретно при нем нашли? Детально?
- Ручка с золотым пером, не именная, я бы заметил, - ответил Шмулевич. - Два серебристых брелока, на одном изображение какого-то здания и надпись по-немецки "Нюрнберг - город партийных съездов", думаю, обычные сувениры. Что-то вроде пастилы в фольге, наш доктор предположил, что лекарство - пахло эвкалиптом. Личное письмо, оно приложено к другим бумагам, положили в коричневый портфель крокодиловой кожи с латунной накладкой и граверной надписью "Ob. R. Schmundt". Портфель доставлен в Москву вместе с прочими трофеями.
- "Ob." - традиционное сокращение от "oberst", "полковник", - меланхолично вставил Шапошников. - Да и фамилия Шмундт хорошо знакома по десяткам разведсводок: старший адъютант Гитлера. "R" - Рудольф. Всё сходится.
Лаврентий Павлович внимательно посмотрел на Шмулевича поверх пенсне, без дозволения Верховного встал и быстрым шагом вышел в секретарскую. Звонить кому-то?
- Та-ак… - протянул товарищ Молотов. - Любопытно.
- Очень верно замечено, - практически без акцента отозвался Сталин. - Предположим… Только предположим, товарищи, пока нет окончательных доказательств, что мы сейчас говорим об одном определенном лице по имени Адольф Гитлер. И что он действительно исчез на дне белорусского болота. Косвенных подтверждений предостаточно, но будем осмотрительны в выводах… Что дальше?
- Я не верю в провокацию такого масштаба, - немедля отозвался Молотов. - Он, безусловно, большой прохвост и мистификатор, но не верю и точка! Разбить правительственный самолет именно в районе действия партизан, подбросить подлинную документацию, пожертвовать людьми? Добавим сюда громкие события в Берлине. Нет, это слишком. Проверить и перепроверить неоднократно, убедиться, получить подтверждения из других источников - это необходимо, но…
- Я не об этом, товарищ Молотов, - слегка поморщился Верховный. - Вопрос ребром: что дальше? Борис Михайлович?
- Политические оценки давать остерегусь, на это есть политбюро, - ровным голосом ответил Шапошников. - С точки зрения строго военной, у нас на руках оказалось больше козырей, чем можно вообразить. Оперативное планирование противника, прежде всего. Думается, в Германии сейчас идет тяжелейшая схватка за власть между различными группировками, а это непременно отразится на управлении войсками и фронтом. Нельзя терять момент.
- Согласен. - Сталин подошел к своему столу, взял трубку, повертел в руках. Положил обратно. - Они уже прямо назвали имя нового канцлера. Шпеер.
Взгляд в сторону Молотова.
- Лично при довоенном визите в Германию не встречался, - сказал нарком. - Недавний выдвиженец, до февраля этого года серьезных должностей не занимал, ведал строительством гражданских объектов, по образованию архитектор. Молод, невероятно работоспособен, политикой никогда не увлекался, после назначения на министерство показал себя отличным специалистом в военной экономике. Редкий талант, прямо скажу. Непонятно, как он очутился в канцлерах - некая внутренняя и очень сложная интрига, с учетом, что по последним данным практически всё прежнее руководство партии нацистов или ликвидировано, или просто исчезло… А Шпеер считался креатурой и другом Гитлера.
- Проходная фигура? Марионетка? - уточнил товарищ Сталин. - Человек, которому будут указывать другие? Но кто? Военные? Крупная буржуазия? Или, не исключено, он ставленник Западных держав, сумевших устранить Гитлера руками внутригерманской оппозиции фашизму?
- Неизвестно. Ситуацию придется наблюдать в развитии.
- Согласен, - повторил Верховный.
Вернулся Лаврентий Павлович, не сказав и слова, опять присел к столу. Судя по его лицу - с азартным и эдаким охотничьим выражением - где-то в глубинах огромной машины наркомата Берии завертелся невидимый механизм, шестеренки зацепились зубчиками и пошла работа. Настоящая работа, в которую включились десятки людей на пространстве от Лубянки до Берлина и от Стокгольма до Рима.
И всё из-за нескольких строчек, написанных дамским почерком на дорогой веленевой бумаге, с подписью "Ihre Eve".
- Я вот об одном думаю, - товарищ Сталин некоторое время стоял спиной к гостю и соратникам. Потом медленно развернулся, повстречавшись взглядом с каждым. - А как прикажете прямо сейчас объявить советскому народу о случившемся у немцев? В каком контексте? Что товарищ Поспелов, как главный редактор "Правды", завтра напишет в передовице? Что партия и правительство Советского Союза скажут людям?
Снова молчание. Каждому было понятно - такие вопросы решает лично Верховный. Каждому, но не Семену Шмулевичу, не знакомому с кремлевским этикетом. Комиссар решил, что если вопрос задан, то и отвечать необходимо:
- Может быть, проявить осторожность?
Шмулевич заметил, как на него взглянул Молотов - недоуменно. Берия улыбнулся углом рта, и только Шапошников остался стоически невозмутим.
- Продолжайте, - заинтересованно сказал Сталин.
- Нейтральная формула. Что-нибудь вроде "буржуазно-демократической революции" или "олигархического переворота". Трактовать впоследствии можно как угодно.
- Очень хорошо, - помедлив, произнес Верховный. Снова взял незажженную трубку со стола, машинально поднес мундштук к губам. - А уж в зависимости от действий нового руководства Германии мы решим - буржуазная это революция или демократическая.
Сталин опять сделал паузу, прошелся вдоль стола и тихо, но очень внятно повторил:
- Да, именно мы решим.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КАНЦЛЕР
Рассказывает Альберт Шпеер
- I -
ВАЛЬКИРИЯ
Берлин,
4 ноября 1942 года
Буду предельно откровенен: в моей жизни хватало моментов, которые в литературе или кинематографе именуются "острыми". В минувшем феврале лишь чудо спасло мне жизнь и я не погиб в одном самолете с доктором Тодтом. Несколько лет назад мой автомобиль (а ехал я с женой и детьми) попал под обвал в Альпах, колоссальная гранитная глыба свалилась на горное шоссе всего в пяти метрах от машины - ощущения самые мерзкие, руки потом тряслись до вечера, и я не мог сидеть за рулем.
Летом на моем личном самолете отказали сразу два двигателя, но пилот, Герхард Найн, после успешной посадки заверил, что это сущая чепуха, вытянули бы даже на одном из четырех - по-моему, капитан был неискренен. В Днепропетровске "штаб Шпеера" оказался под угрозой атаки русских танков, прорвавших фронт, и нам пришлось пережить несколько крайне волнительных часов: отбиваться нечем, а эвакуироваться решительно невозможно - зима, железнодорожные пути завалены снегом так, что поезду не пробиться.
Немало седых волос добавила ночевка в бункере под Бременским штабом "Организации Тодта" - я никогда прежде не попадал под массированную бомбежку. А если учитывать, что английская бомба угодила прямиком в здание штаба, тем не менее не разрушив убежище, будем считать, что я родился с серебряной ложкой во рту.
Про такую мелочь, как обрушившиеся леса на одной из берлинских строек, можно вовсе умолчать - я всего-то сломал палец, упав с высоты третьего этажа. Повезло.
Словом, богатых жизненных впечатлений хватало с избытком. Но все перечисленные случаи вместе взятые не идут ни в какое сравнение с исключительными событиями, начавшими разворачиваться ранним утром в среду 4 ноября. Доселе на здоровье жаловаться мне не приходилось, однако перед рассветом, после визита капитана Штельцера, адъютанта начальника гарнизона Большого Берлина генерала фон Корцфляйша, меня едва удар не хватил.
- …Господин Шпеер, - эти слова Штельцера я запомнил на всю оставшуюся жизнь, - я обязан доставить вас на Вильгельмштрассе для представления его превосходительству рейхспрезиденту Германской империи генерал-фельдмаршалу Иобу-Вильгельму фон Вицлебену!
Прежний мир, пускай не самый гостеприимный и уютный, но такой привычный, рухнул. Будущее, в свою очередь, виделось туманным, опасным и непредсказуемым.
* * *
Мой ближайший помощник, начальник стройуправления "Организации Тодта" Юлиус Аппель, несколько дней назад весьма точно заметил, что если из исторического контекста будет выдернута личность, вдохновляющая свою эпоху, то все труды означенной личности рухнут, сгинут в небытие - примеров тому неисчислимое множество, от Александра Македонского до Бонапарта и Бисмарка. "Железный канцлер" ушел из политики, не подобрав преемника, способного продолжить его дело, и созданная Бисмарком Вторая Германская империя погибла спустя всего двадцать восемь лет, что по меркам историческим - мгновение.
После разговора с Аппелем мне стало по-настоящему страшно при мысли о том, что нам отведен куда более недолгий срок. Стержень, на котором всё держалось, безжалостно удален.
Впрочем, не следует забегать вперед, чем грешат многие мемуаристы. Будем придерживаться строгой хронологии событий.
* * *
…Получить сколь-нибудь внятную информацию о происходящем у капитана Штельцера и явившегося вместе с ним офицера СД из "штаба Гейдриха" не получилось, пришлось довольствоваться малым. Они обмолвились об исчезновении самолета фюрера, но больше на эту тему решительно ничего сказать не могли. Введены в действие директивы оперативного плана "Валькирия", разрабатывавшегося на случай внутренних беспорядков в Рейхе или высадки вражеского десанта. Столица на военном положении, отдан приказ "День W". Началось всё в половине третьего ночи, когда была объявлена всеобщая тревога.
- Это всё, господин Шпеер, - решительно заявил капитан. - Побыстрее, пожалуйста.
Я перевел взгляд на перепуганную жену и домоправительницу фрау Кох, тоже выглядевшую ошеломленной. К счастью, старшие дети остаются наверху, хотя им пора на занятия. Штельцер упомянул, будто моя вилла на Шопенгауэрштрассе останется под охраной военных, это прекрасно, но…
- Оставайтесь дома, - тоном, не терпящим возражений, заявил я Маргарет. - Никаких поездок в город, никакой школы. Даже в сад не выходите! Я позвоню, как только смогу! В крайнем случае солдаты переправят вас в Рейхсканцелярию, у них приказ.
Жена осталась безмолвной. Идеальная немецкая женщина - слово главы семьи не подлежит оспариванию и сомнению.
Я быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Если уж речь зашла о "представлении рейхспрезиденту" (но, черт побери, при чем тут старик Вицлебен? Что Гейдрих с присными от меня скрывали?), ни о каком гражданском костюме речь не идет, тут я дал маху.
У меня есть мундир НСДАП с нашивками гауптдинстляйтера, однако его я надевал один раз в жизни, при примерке. Нет, исключено. Если всё пойдет так, как и задумано, партия отходит на второй, а то и третий план. Кроме того военные, мягко говоря, недолюбливают партийных функционеров.
Только официальная форма - я, как глава "Организации Тодта", еще полгода назад запретил тратить время и деньги на разработку парадного обмундирования ОТ и Министерства вооружений, а потому министерский мундир оливкового "богемского" цвета отличался от прочих лишь серебряным кантом по краю воротника. Никаких излишеств и павлиньих расцветок в тошнотворной стилистике Розенберга и Геринга!
Сборы заняли ровно пятнадцать минут, включая торопливое и не слишком аккуратное бритье. Хорошо, не порезался - было бы совершенно неприемлемо явиться на Вильгельмштрассе с окровавленной физиономией!
Господи, о чем я только думаю?!
Надо забрать портфель с бумагами из кабинета. Подумав мгновение, я заодно прихватил из ящика стола "Вальтер РР", который возил с собой исключительно при командировках в Россию - с оружием обращаюсь плохо, как и положено "умнику", но сейчас пистолет явно не помешает.
Замечательно: обойма полная, поставлен на предохранитель - ногу себе не прострелю. "Вальтер" отправился в правый карман бриджей.
Адъютант Штельцер, сопровождавшие его армейский лейтенант, два ефрейтора с автоматами и гауптштурмфюрер, имя которого я выяснить не удосужился, терпеливо ждали у входа. Героически пытавшаяся сохранять самообладание фрау Кох успела шепнуть, что Маргарет ушла к детям. "Только непременно, непременно телефонируйте, господин Шпеер, когда всё определится!"
Что "определится"? Когда меня возьмут под стражу и расстреляют как государственного изменника, которым я, безусловно, являюсь? Или когда Вицлебен вдруг навесит мне Рыцарский крест Креста Военных Заслуг с бриллиантами?
- Разумеется, фрау Кох, - быстро сказал я, стараясь казаться непринужденным. Получалось так себе. Плохо получалось. Взглянул на Штельцера: - Поеду на своей машине.
- Не возражаю, господин рейхсминистр. Но поведу я.
- Делайте что хотите. - Мне это было безразлично. - Идемте в гараж.
"Хорьх 951А", как и всегда, завелся с одного поворота ключа. Штельцер заставил меня сесть назад вместе с гауптштурмфюрером (тот догадался представиться - Карл Дитмар, первый раз слышу), спереди посадил своего лейтенанта.
Впереди поехал бронеавтомобиль ADGZ, сущая архаика, производившаяся в Остмарке для полицейских нужд. Эмблемы на корпусе эсэсовские, значит, из той партии, что заказывалась рейхсфюрером Гиммлером на заводе "Штайр" в прошлом году, документы по поставкам проходили через мое ведомство.
Дорога привычная - с Шопенгауэрштрассе направо по Шпанишеаллее, мимо озера, выезд на Магдебургско-Лейпцигский автобан, теперь налево и вперед - до пересечения с Кайзердамм, входящей в городскую ось "Восток - Запад".
Ехали аккуратно: "Хорьх" способен развивать отличную скорость, но перед нами шел ADGZ, не способный выжимать больше семидесяти километров в час - в дороге броневик уверенно держал пятьдесят пять километров. Зато без лишнего риска.
- Танки? - упавшим голосом сказал я, увидев, как мы обгоняем колонну Pz.IV старой модификации D с коротким 7,5-сантиметровым орудием, двигавшихся к городу в районе Гюневальда. Я насчитал пятнадцать машин, три взвода. - Откуда?
- Училище Панцерваффе в Крампнице, - приняв мой вопрос буквально, ответил капитан Штельцер. - Тактический знак с оленем, ошибиться невозможно. Выдвигаются к городу.