В благодарность Боровский весь долгий путь до Искандера потчевал Валентина Феликсовича подлинными историями и байками, касающимися ссыльного великого князя. Ясенецкий-Войно терпеливо слушал, при этом с большим интересом осматривая живописные окрестности, да где-то на полпути не выдержал и усмехнулся незлобиво:
- Вы, любезный Петр Фокич, расписываете мне князя, будто купец товар залежалый.
- Может, и залежалый, ибо немолод Николай Константинович, - не стал отрицать Боровский. - Только до недавнего времени его энергии иной юноша мог позавидовать! Обидно - столько добрых дел свершил, о людях заботясь: и ирригация здесь да в Голодной Степи, и предпринимательство вполне в современном буржуазном стиле - хлопкоочистительные заводы с производством масла растительного и мыла. Кинотеатр открыл - "Хива", наверняка, обратили внимание - его затея, и народный университет учредил, и стипендии для неимущих студентов назначил для учебы в Петербурге да в Москве, и археологией занялся, и предметы искусства в музей собирает - тоже для людей. Уже и завещал Ташкенту… Губернатор бывший, Куропаткин, мне сказывал. Это я к тому, что не для личного обогащения трудится, а для улучшения общей жизни. Заботится о крае, где живет.
- Ежели действительно так, то Бог его не оставит, - уверенно ответил Ясенецкий-Войно.
- Уж больно грешен великий князь для божьей защиты, - посетовал Петр Фокич, с удивлением покосившись на спутника - молодые нынче не очень-то религиозны, да и сам, что уж греха таить, весьма поостыл в религиозном усердии, глядя на безумие человеческое. Если все по воле божьей, то воля сия доктора чрезвычайно смущала. В последнее время он склонялся к мнению, что человек предоставлен самому себе, возможно, потому и умом повредился.
- Не нам судить, что грешно, а что Богу угодно, - тихо заметил Валентин Феликсович.
- Я вам так подробно рассказывал о пациенте своем, - наконец, решил объяснить Боровский, - потому что, на мой взгляд, он болен не столько телом, сколько духом… волю к жизни потерял, что в наше время, пожалуй, не удивительно.
- Почему же вы меня, хирурга, призвали на помощь, а не психиатра или священника? - без улыбки спросил Ясенецкий-Войно.
- Психиатрия как наука еще не возникла, на мой взгляд, - объяснил Петр Фокич. - И специалистов достойных я в Ташкенте не знаю, а мы, хирурги, лучше прочих понимаем, какова роль воли пациента к выздоровлению. Возможно, я не прав, и вы, осмотрев великого князя, найдете причину исключительно в физическом его состоянии, тогда и будем действовать соответственно.
Против ожиданий Ясенецкого-Войно "больной" встретил их у ворот, одетый как раз ожидаемо экстравагантно: в толстый туземный стеганый халат-пальто (чапан, кажется, называется) и в большую меховую лисью шапку, тоже местного кроя, хорошо закрывающую уши и шею сзади. В первый момент он поразил воображение гостя: громадный, не то слегка бородатый, не то сильно небритый, не то русский, не то сарт. Валентин Феликсович подумал, было, что это слуга великого князя из туземцев, но Боровский, запричитав, избавил его от этой иллюзии.
- Николай Константинович! - сетовал он. - Ну, как же можно? На мороз! При ваших-то легких! Неделю назад хрипы слышались!
- Вы ж, любезный Петр Фокич, меня сами сюда на свежий горный воздух отправили эти самые легкие, будь они неладны, лечить. Вот и вылечили, - хриплым басом оправдался он. - Тут этого лекарства на всех легочников хватит! Ждал я вас, милейший, по времени рассчитал, когда можете пожаловать, и вышел расчет проверить, - он улыбнулся, явно довольный собой.
- Позвольте представить, - вспомнил Боровский. - Новый главный врач городской больницы Валентин Феликсович Ясенецкий-Войно. Замечательный специалист!.. Его Императорское высочество Великий князь Николай Константинович Романов!
Представляемые обменялись вежливыми кивками, но князь не удержался подтрунить над доктором своим:
- Это кого же его я императорское высочество, Петр Фокич? Я сам свой и рад этому безмерно. Наградил Бог на старости лет, услышал мои молитвы. Я - гражданин Романов-Искандер, а можно и наоборот - Искандер-Романов. А вас, уважаемый Валентин Феликсович только так и не иначе?
- Можно и иначе, - улыбнулся врач, - Сам подумываю иногда, что Войно-Ясенецкий, пожалуй, благозвучней. Но если уж менять имя, так кардинально.
- Ну, это артисты да литераторы псевдонимами увлекаются, - заметил князь, - а нам с вами, как родители назвали достойней зваться. Разве что фамилию удвоить, имея к тому основания.
- На все Божья воля, - повторил врач слова Корнилова. - Наше дело жить достойно Его замысла о нас.
Слуги-сарты уже приняли лошадей, а хозяин пригласил гостей в дом.
Петр Фокич удивлялся неожиданной бодрости пациента. И озадаченно пожал плечами на вопросительный взгляд коллеги - ехали-то к почти безнадежному больному, а попали к весьма бодрому пожилому мужчине - никак не старичку. Однако стоящий под навесом чужой распряженный экипаж слегка объяснял ситуацию - видимо, это гости подняли настроение.
Освободившись от зимних одежд, доктора прошли за хозяином в гостиную, где хлопотали у стола две женщины - одна лет тридцати пяти, другая - не более двадцати.
- Мои Дарьюшки, - с гордостью представил Николай Константинович.
Объяснять их статус ему и в голову не пришло - всем давно все известно.
- Пока они тут хлопочут, прошу в кабинет, - указал он путь рукой.
Валентин Феликсович с интересом рассматривал князя. Без зимней одежды он выглядел худым, но без заметной сутулости - с детства заложенная "военная выправка". Поражал совершенно лысый череп! Голова, разумеется, а не череп, но туго натянутая на нем кожа анатомических подробностей почти не скрывала. При весьма крупном носе голова имела вид скульптурный. Столь лыс уже или бреет голову по местной моде сартов? Оно и правильно: вши - плоды революций, а на лысине им не удержаться.
В кабинете навстречу входящим поднялись двое мужчин средних лет в штатском. По тому, как они это сделали, сразу стало ясно - офицеры.
- Лука Лукич Кондратович, - представился тот, что постарше, лет пятидесяти.
- Генерал-лейтенант, - добавил великий князь.
- Это лишнее, - заметил Лука Лукич. - Нет армии, нет и генерала.
- Был бы генерал, а армия найдется, - хмыкнул Николай Константинович. - Пока вас никто не разжаловал.
- Петр Георгиевич Корнилов, - сделал шаг вперед тот, что моложе, - полковник… Брат младший, - добавил он, заметив вопросительный взгляд Ясенецкого-Войно. За последний год он уже привык к подобным взглядам.
- Ясенецкий-Войно Валентин Феликсович, - представился доктор в ответ. - Главный врач ташкентской городской больницы.
Петр Фокич обменялся поклонами со старыми знакомыми.
- Присаживайтесь, господа, - радушно пригласил хозяин. - По рюмочке с морозца?
Он собственноручно наполнил хрустальные рюмки водкой и поднес гостям. Это было на самом деле неплохо и в медицинских целях, и для знакомства. Сам хозяин воздержался, заметив строгий взгляд Петра Фокича.
- Я так понимаю, что готовится дружеская трапеза? - сказал Ясенецкий-Войно. - После нее вряд ли цель нашего приезда может быть достигнута. Посему, прошу простить, но мы должны внимательно осмотреть пациента. Где это удобней сделать, Николай Константинович?
- Прошу в спальню, - кивнул князь.
Осмотр продолжался в течение часа. То один врач прислушивался к звукам организма великокняжеского, то второй, обменивались заключениями и предположениями, предпочитая латынь, по врачебной самоуверенности забыв, что Романов прекрасно знает этот мертвый якобы язык.
- Ну, что, уважаемые Эскулапы и Гиппократы, жить буду? - натужно весело поинтересовался Николай Константинович.
Врачи переглянулись.
- Неделю назад я бы на вас не поставил, - ответил Петр Фокич. - А сегодня вы меня поразили. Что скажете, коллега?
- Больной скорее жив, чем мертв, - усмехнулся Ясенецкий-Войно. - Ежели серьезно, я обнаружил остаточные признаки неразвившегося воспаления легких, которого вы, уважаемый Петр Фокич, опасались. На мой взгляд, опасность миновала совсем недавно. Похоже, что у Бога на вас, великий князь, особые виды. Исполняя его волю, вам предстоит жить дальше. Только угадайте, в чем Его воля.
- Воля Бога не угадывается, - кончиками губ улыбнулся Николай Константинович, - она неотвратима, ибо есть судьба.
- Оставим пока Господа в покое, спасибо ему, конечно, за помощь, - вмешался в назревающий теологический разговор Боровский, - но чудеса всегда имеют реальную основу. Чем и как вы лечились, дорогой князь?
- Послушно выполнял все ваши назначения, - заверил Романов. - Дарьюшки следили, не смыкая глаз. Еще местный табиб наведался, сказал, что народ его послал, а Аллах надоумил. Уже несколько дней капли его принимаю, смола какая-то горная, отвары трав принес. Надымил тут сушеными колючками, исрык называется. Дарьюшке наказал каждое утро дымить.
- Да, запах специфический, - принюхался Петр Фокич.
- А главное, наверное, - шепотом признался великий князь, - мне жить захотелось. Уже трое суток у меня господа офицеры… Я уверен, что вы с ЧК не связаны, - серьезно подчеркнул он. - Хочется признаться вам, что у меня с ними один фантастический проект, до воплощения коего я не имею права умереть.
Он с улыбкой изучил заинтересованные физиономии медиков.
- А признаться я вам должен по той причине, что необходимо ваше медицинское заключение: могу ли я принять участие в завершающей стадии этого проекта или нет.
- Врачи умеют хранить тайны, как и священники, - подтвердил Ясенецкий-Войно. - Мы внимательно вас слушаем, князь.
- Мы готовим акцию по освобождению моего двоюродного племянника и его семьи из заключения в Тобольске. Уже многое подготовлено, - сообщил князь. - Я финансирую.
- Вы?! - воскликнул Петр Фокич, не удержавшись. - После всего?
- Именно я, - кивнул великий князь, - и именно после всего. Возможно, это и есть особые виды на меня?
- Это богоугодное дело, - согласился Валентин Феликсович. - Но это не то, к чему вы призваны.
- Почему это? - обиделся Николай Константинович.
- Это исторически бесперспективно, - объяснил Ясенецкий-Войно. - С точки зрения истории, то есть Бога, ваш племянник - отработанный вариант, не справившийся со своей исторической миссией. Но это не значит, что его и, особенно, его семью, не надо освобождать. Обязательно надо, ибо скоро их будут убивать - исторический опыт подсказывает. Но ваша миссия иная.
- Вам-то откуда знать?! - воскликнул великий князь.
- Сон мне был… вещий… Он и заставил меня срочно к вам приехать… - с расстановкой сообщил Валентин Феликсович.
- А я-то думал, что моя просьба, - удивился Петр Фокич.
- Это само собой, - кивнул коллега. - Но я и ваше приглашение воспринял как знаковое продолжение сна.
- Заинтриговали, - нервно усмехнулся Николай Константинович. - Излагайте…
- Я так понял, что вы всецело доверяете своим друзьям, что в соседней комнате? - спросил Ясенецкий-Войно.
- Всецело, - подтвердил князь.
- Тогда давайте воссоединимся с ними, и я продолжу, - предложил Валентин Феликсович.
Князь неожиданно резво встал и быстро прошел в кабинет. Врачи поспешили за ним.
- Господа! - возгласил Николай Константинович. - Любезный Валентин Феликсович имеет для нас сообщение. Прошу внимательно выслушать.
- Во-первых, я полагаю, всех интересует состояние здоровья хозяина этого гостеприимного дома. Так вот, оно далеко от идеального, но уже не внушает недавних опасений. При продолжении лечения есть серьезная надежда на полное выздоровление. С учетом возрастных изменений, разумеется. Нет так ли, коллега?
- Совершенно согласен! - решительно согласился Боровский.
- Посему пункт первый: я как врач настоятельно не рекомендую физическое участие Николая Константиновича в практической реализации вашего проекта. Его надо доверить молодым. Не обижайтесь, князь…
Князь махнул рукой.
- Пункт второй: ваш проект - акция человеколюбия и в этом качестве всемерно оправдана, хотя есть у меня подозрение, что вы придаете ей значение историческо-политическое, - продолжил Ясенецкий-Войно. - Если мои подозрения верны, то вы пытаетесь идти ложным путем. Ясно, что России в настоящий момент необходим харизматический лидер, который смог бы объединить народ, занятый самоубийством. Но тому, кто отрекся, народ уже не поверит, да и в том, что происходит, очевидна вина императора, не справившегося с ситуацией. В одну реку нельзя войти дважды… Практически все члены императорской семьи, насколько мне известно, находятся под арестом.
- Это так, - подтвердил великий князь.
- Поэтому, - продолжил Валентин Феликсович, - наш многоуважаемый Николай Константинович представляет для России особую историческую ценность… Не потому, что на безрыбье и рак - рыба, - поспешил он уточнить, заметив готовые вырваться возражения присутствующих, - а по той причине, что он не скомпрометирован, а обижен свергнутой императорской властью, он царский изгой. Обиженный народ может принять его, как своего, а тот неоспоримый факт, что Николай Константинович добровольно проявлял заботу о простом народе, как русском, так и туземном - можете не сомневаться, люди о таком всегда знают, - этот факт позволит народу зародить в душе надежду на справедливую власть, которой он, несомненно, ждет как спасения от наступившего Армагеддона. Кроме тех, кто уже потерял человеческое звание и душу, обезумев от крови и насилия, которое ныне дозволяется безнаказанно творить. Армагеддон и есть борьба Христа в нас с антихристом.
- Вы к тому, что великий князь Николай Константинович Романов должен взойти на престол российский? - прямо поставил вопрос генерал Кондратович.
- К тому и о том, - кивнул доктор. - Мы должны просить его об этом. И уж никак не использовать в проектах по освобождению бывших монархов.
- В ваших словах чувствуется такая уверенность в правоте и праве, будто вам известна истина, - заметил полковник Корнилов, сузив и без того раскосые глаза, без раздражения, но с явным желанием услышать объяснения.
- Весть мне была, - без тени смущения ответил Ясенецкий-Войно. - Конечно, это был сон, но столь живой и убедительный, что я забыть его не могу и в деталях помню. И никогда прежде я ни о чем подобном не думал, чтобы предположить, что раздумья мои во сне реализовались. Последнее время меня больше беспокоит состояние больной жены, у которой открылся туберкулез, чем судьбы империи, уж извините, господа. А тут вдруг…
- И в чем же весть состояла? - спросил Романов.
- А в том, что венчал я вас на царство, хотя это в наших условиях право архиепископа Иннокентия. Но я знал, что он, уезжая в Москву по призыву патриарха Тихона, рукоположил меня в епископы и предоставил моему попечению Туркестанскую епархию. Не во мне суть, а в том, что я провозгласил царем Российским великого князя Николая Константиновича Романова как имеющего полное право на престол согласно всем законам престолонаследия, узаконив тем самым вашу эпатажную подпись Николай Третий. О факте такой подписи я до этого "сна" не знал. Вот и способ проверить - сон или весть! Было такое, Николай Константинович?
- Было, - кивнул великий князь, - потому что наследовать трон должен был мой дядя, а за ним - я. Вот так я расписывался.
Он подвинул к себе лист бумаги на письменном столе и расписался: "В.к. Николай III".
- Вы разве духовное лицо? - спросил генерал у Ясенецкого-Войно.
- Пока нет, - вздохнул тот, - но серьезно подумываю над этим шагом.
- Сейчас, когда такие гонения на священников? - удивился Корнилов.
- Именно сейчас и проверяется истинная вера.
- И под каким же вашим именем вы меня на царство венчали? - поинтересовался великий князь с легкой улыбкой.
- Лука, - ответил Валентин Феликсович.
- Почему Лука? - удивился Петр Фокич.
- Потому что он был не только апостолом, но и врачом, и художником. Как я. Я чувствую духовную связь с ним.
- А кто же в больнице работать будет?! - возмутился Боровский.
- Врачей много, епископов - единицы, - усмехнулся Ясенецкий-Войно. - Шучу. Я не собираюсь отказывать в медицинской помощи нуждающимся в ней. Ни Бог, ни совесть не позволят. Да и сон пока далек от жизни… Что скажете, Николай Константинович?
Великий князь молчал. Сложные чувства он сейчас испытывал. С одной стороны, с юности мечтал восстановить справедливость, с другой, сейчас совершенно потерял к этому интерес. Пара попыток напомнить о себе в связи с временно пустым престолом была ироничным способом именно напомнить, а не захватить власть - смешно же с тремя тысячами казахов и парой тысяч яицких казаков идти на Санкт-Петербург. Власти юмора не оценили, явно сильно опасаясь за престол, и сослали его в Читу. Там впервые и пошатнулось его здоровье, что аукается сейчас. С третьей стороны, доктор прав: или сейчас, или никогда. Вчера он был уверен, что никогда, а сегодня жизнь поворачивается так, что у него нет выбора.
- Я готов, - негромко, но уверенно сказал он.
А в это время в Севастополе и во всех черноморских городах, начавшись в конце декабря, захлебывались офицерской кровью "матросские варфоломеевские ночи", длившиеся круглосуточно.
В палату евпаторийского госпиталя Красного Креста, где лечился поручик Александр Николаевич Искандер после тяжелого фронтового ранения с переломом обеих костей на правой ноге, вбежала сестра милосердия Женечка и закричала:
- Быстрей, быстрей, господа офицеры! Вас идут убивать! Матросы! Братишка прибежал.
Сомневаться в правдивости Женечки, да хранит ее Господь, не приходилось - давно ждали, но здоровье не позволяло покинуть этот негостеприимный край.
Команда из четырех молодых хромоногих офицеров давно уже сформировалась в госпитале - вчетвером и двинулись, кто на палку опираясь, кто на костыль.
Крым в январе - это совсем другая планета, чем летом, особенно, вдали от моря. Где татары давали тайный приют, Аллах их награди, где греки, а где и неба шатер. Чудом ли, Божьим ли промыслом, но, ориентируясь по карте, добрались до Днепра напротив Николаева, а там и переправились, сильно опасаясь, что на ладье Харона, однако провидение было на их стороне. В Николаеве удалось отогреться да чуть силы восстановить, а там - по железной дороге в Киев. Народу ехало много, почему-то в такие смутные времена никому дома не сидится, так что удалось затеряться в толпе. Хотя и тут время от времени на каком-нибудь полустанке офицеров то вешали, то расстреливали. Благо сами беглецы были одеты в гражданское и не слишком городское.
И в это же примерно время бывший Верховный главнокомандующий российской армии, недавний заключенный Быховской тюрьмы генерал Лавр Георгиевич Корнилов в одиночку, одетый в мужицкий костюм прибыл в Новочеркасск и стал вместе с генералами Алексеевым и Калединым соорганизатором Добровольческой армии на Дону. Собственно, опять же Верховным ее главнокомандующим.
А адмирал Колчак, считавшийся с год назад реальной альтернативой Керенскому, выехал из Японии в Сингапур, где планировал перейти на службу во флоте союзников.