- Не застудись, барчук, - кинул ему Пахом на плечи налатник. - Ты бы все же оделся да баб снежных у озера порубал. Батюшка, вестимо, еще долго отдыхать будет. Но как поднимется, пусть видит, что ты делом занят. А то гляди, передумает, не возьмет тебя в поход, не даст сабелькой вострой побаловать.
- Это что - награда такая, да? - не утерпел от сарказма Андрей.
- А ты, что, в смерды решил податься, барчук, али в юродивые? - тем же тоном ответил Белый. - Без сабли ныне и в монахи не возьмут. Святым отцам тоже копьем и саблей стены монастырские то и дело оборонять приходится. Ты не беспокойся, я тебя понимаю. Как сам первый раз в поход сбирался, тоже в животе свербило. И хотел идти - ан душа все едино в пятках сидела. Иди лучше, броню надень. А я пока серого оседлаю. Кистенем помашешь часок, тревога и уйдет.
Кистенем паренек махал не час, а до обеда, начавшегося далеко за полдень. На трапезу собрались уже все участники вчерашнего пира - мужики опять пили вино, кричали здравицы хозяйке, боярину и Андрею. Сам Зверев предпочел сегодня вина не касаться - при одном взгляде на кубок его мутило. Обошелся квасом и пряным горячим сбитнем, что тоже стояли на столе.
- Ты, вижу, молодец, сын, - отметил Василий Ярославович после того, как холопы выпили за его супругу. - Времени зря не теряешь. Но одно дело баб снежных разить, а другое - ворога живого да ловкого. Вечор смерды из Бутурлей наябедничать успели, что волки им досаждать начали. Двух буренок зарезали, в овчарню раз забрались. Все про волкодлаков талдычат неуязвимых. Посему, мыслю, надобно нам показать серым, кому земли сии Богом дадены. На охоту завтра поедем. На волков. Там удаль свою и покажешь. Повеселимся да и дело доброе сотворим. Чай, наших смердов забижают. Прощать такое не с руки!
После этой речи хозяин с хозяйкой удалились, и холопы устроили гомон, вспоминая что-то из минувшего похода. Андрей, чувствуя себя в компании чужим, переложил себе запеченную куриную полть, наскоро обглодал косточки и тоже ушел. В седле с рогатиной он чувствовал себя куда более уверенно, нежели за столом с незнакомыми мужиками.
Утром Пахом разбудил его еще затемно, помог собраться при свете лампы. Саблю с собой сказал не брать, оставить на поясе только ножи и ложку, помог верно заправить в рукав кистень - чтобы и не вываливался, пока не нужен, и не застрял, коли понадобится, - посоветовал вместо поддоспешника надеть ферязь, вытащил из сундука зипун.
- Прочее Осип в сумки положил, - кивнул он. - Пошли.
На дворе стояли уже оседланные лошади, подворники увязывали на их спинах чересседельные сумки, крепили саадаки.
- Возвращайтесь скорее! - вышла вслед за боярином на крыльцо хозяйка. Крепко его поцеловала, поправила мужу ворот овчинного охабня. Мелко закрестила лоб сыну.
- Это ты не мне, это ты серым говори… - усмехнулся Василий Ярославович, скользнул ей ладонью по щеке и сбежал вниз, на ходу просовывая руку в ремешок плети. - По коням!
- Давай, барчук… - Дядька придержал Андрею стремя, кинул в руку повод: - Это твой заводной. С Богом!
Кавалькада из шести всадников одвуконь шагом выехала за ворота, спустилась по дороге с оледеневшего холма, повернула вправо, перемахнула реку и перешла в галоп.
Зима еще не успела накопить снега, чтобы начисто перекрыть все пути-дороги, белый ковер в толщину едва достигал ладони, и кони легко мчались по промерзшей земле. Первым скакал, естественно, боярин. За ним двигался Андрей. Особого труда он для этого не прикладывал - просто холопы соблюдали субординацию и вперед барчука не совались. Да и конь был ходкий, не полукровка.
К тому времени, когда охотники влетели под кроны вековой дубравы, солнце только-только начало подниматься над горизонтом. Однако даже в лесных сумерках Василий Ярославович не сбрасывал скорости, неведомо как определяя дорогу под сплошным снежным покровом. Видимо, земли свои знал так, что и с завязанными глазами каждую тропку мог найти. Минут десять - и они вынеслись на широкий простор. То ли луг, то ли поле, то ли болото - поди определи, когда все вокруг белым-бело!
Только оказавшись под солнечными лучами, Андрей понял, что одет, как настоящий щеголь - в ярко-синий зипун, отороченный по краю и вдоль стоячего ворота коричневой ондатрой. Причем все швы зипуна были закрыты витым желтым шнуром, а с плеча свисали несколько петель и кисточек, тоже из шнура, но уже алого. Шапка у него была бобровая, рукавицы - из горностая. Все прочие были одеты куда как скромнее: длинные суконные плащи без рукавов, подбитые на плечах лисицей, лохматые шапки то ли из росомахи, то ли из персидской кошки. Боярин и вовсе обошелся простым охабнем да песцовой ушанкой.
Зверев закрутил головой, нашел взглядом Пахома, но высказать свое мнение по поводу наряда не смог: галоп - не лучший аллюр для разговоров.
Охотники перемахнули холм, и впереди показалась деревенька из шести широко раскиданных дворов: от дома до дома метров триста, не меньше. Василий Ярославович перешел на рысь, и через пару минут всадники въехали в деревню. Тем не менее, их уже заметили - от домов к центру деревни побежали мужики, укутанные в платки женщины.
- Здорово, Ерема! - натянув поводья, громко крикнул боярин. - Жалишься, сказывают. Отговорку ищешь оброк скостить, защитника и благодетеля своего голодом уморить желаешь?
- Помилуй, батюшка… - сбив шапки, начали кланяться мужики. - Замучили совсем серые. Скотину, что ляхи бездушные, режут, спать не дают, в деревню прямо выходят. За малых боязно. Однако же в самоловы не суются, требуху отравленную обходят. Токмо вороны от нее передохли. Четырех собак но дворам порвали. С косами мужики ходили - никого в лесу не нашли. Не иначе, волкодлаки завелись. Токмо на ночь в зверя перекидываются, на свету же в людском облике бродят.
Говорили все это люди на разные голоса, но довольно слаженно, без разнобоя. За разговорами появилась девица с ковшом, закутанная в платок так, что снаружи был виден только острый нос и голубые глаза, окаймленные длинными черными ресницами:
- Вот, батюшка, испей горячего с дороги.
Василий Ярославович принял подношение, решительно выпил, передернул плечами, вернул корец:
- Благодарствую, красавица! А вы, грешные, чем жалиться, сказывайте, откуда серые в деревню приходят?
- От Щекатина леса, боярин. Туда следы уходят.
- Стая большая?
- По следу судить, зверей пять, не менее.
Пока Василий Ярославович выяснял подробности, Андрей повернул коня к Пахому:
- Почто ты меня так вырядил, дядька? Все люди как люди, а я - как скоморох!
- Дело молодое, барчук. Тебе по летам красоваться, девкам глаза застить да души бередить. Это мы токмо за зверем диким охотимся. Ты же удаль свою кажешь.
- Тогда скажи, чего мужики здешние деревню не огородят? Мало ли чего?
- Городи не городи, а от ворога тут не уберечься. Тут они, коли беда случается, зараз в леса, в схроны уходят. Там прячутся, покуда чужаки восвояси не уберутся, а опосля в дома возвращаются. Али новые рубят, коли родные сожжены. Зверь же к жилью редко ходит. Вот и не боялись ранее.
Андрей почувствовал на себе пристальный взгляд, но стоило ему вскинуть голову - девица отвернулась и побежала назад к дому, размахивая ковшом.
- Стало быть, в чаще Щекатиной логово устроили? - подвел итог боярин. - Ладно, глянем в чащу - что там за волкодлаки поселились. Пошли!
Чуть не расталкивая смердов грудью коня, Василий Ярославович выехал из селения, перешел на рысь и помчался через поле, начинающееся за огородами.
- Глянь, Вторуша! Вот и следы пошли. Вроде свежие.
Андрея обогнал один из холопов, громко подтвердил:
- Свежие, края не осыпались еще. Не иначе, ночные. Часа три назад серые прошли. Не спешили.
- Коли так, то и нагоним… - решил боярин, снова переходя на галоп.
Скача по следу, всадники повернули в небольшой кленовый лесок, пробились через орешник. За кустами на утоптанной поляне все было заляпано кровью, валялись кости и ошметки шкуры.
- Косулю задрали, - с ходу определил холоп. - Мыслю, час они тут потеряли, не менее.
- Стало быть, недалеко где-то, - кивнул Василий Ярославович. - Веди, не томи!
- Здесь они игралися… Сытые звери, не опасались ничего. Здесь скакали, не уходили. Четыре. Четыре волка, боярин, не пять. Один пошел, остальные погнались… Волчица, что ли? Ага, туда пошли, к дубраве. И вправду, к Щекатину лесу повернули.
Охотники шагом обогнули густой орешник, под которым проскочила волчья стая. Вторуша спешился, пригнулся над несколькими темными катышками утонувшими в снегу:
- Горячие еще, боярин! Здесь они где-то!
Словно в ответ метрах в ста дрогнули, роняя снег, ветки низкого куста, и через разделяющую клены и дубовый лес вдалеке низину стремглав помчались сероватые тени. Лошади громко заржали, затопали на месте.
- Заводного давай! - крикнул Пахом. Не дождавшись, он рванул повод у Андрея из рук, дохнул в ухо: - Чего стоишь?! - И хлестнул серого по крупу.
Конь сорвался с места, несколько раз скакнул, разгоняясь во весь опор. Зверев лишь чуть-чуть поправил поводом направление - и скакун помчался вслед уходящим зверям. Волки стлались над самым настом: серые с проседью спины, белые "чулки" на лапах, возбужденно приоткрытые пасти, - но конь оказался быстрее и каждую минуту сокращал расстояние на пару саженей. Андрей, поначалу против желания, входил в азарт. Догонит - не догонит, догонит - не догонит. До дубравы оставалось с полкилометра, и звери вполне могли уйти, скрыться в густом кустарнике, спрятаться в норах или оврагах. В лесу скачку не устроишь - на валежнике, на выпирающих корнях, на невидимых под снегом ямах запросто ноги коням переломать можно.
- Давай, давай! - подгоняя серого, пнул он пятками лошадиное брюхо. - Давай!
Человек по натуре своей - хищник, и вид убегающей добычи окончательно подавил в голове паренька человека разумного. Инстинкт охотника взял верх, и Зверев уже не думал о том, что каждое живое существо имеет право на жизнь. Он думал о том, что брать нужно не просто волка, а самого крупного, матерого, шедшего вторым.
- Давай, родной, давай! - Он привстал на стременах, пригнувшись к гриве. - Ближе!
До дубравы оставалась всего сотня метров - но серый уже наступал волкам на пятки. Самый задний, коротко оглянувшись, шарахнулся от коня в сторону - и остался жив. Андрей нагнал второго. Тот тоже оглянулся, но вместо того, чтобы спасаться, попытался цапнуть коня за ноги, кинулся под брюхо. Зверев, пригибаясь, сколько можно, взмахнул рукой - грузик кистеня выскользнул из рукава и четко впечатался хищнику между глаз. Волк полетел кубарем, а паренек еще раз пнул пятками брюхо:
- Гони!
Матерый чуть повернул голову, оскалился, попытался увеличить скорость, но до леса все равно никак не поспевал. Внезапно он подпрыгнул и, перевернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов, оказался к преследователю мордой. Тут же взметнулся в прыжке. Андрей понял, что раскрытая пасть вот-вот схлопнется на горле коня, и рванулся из седла навстречу. Они со зверем столкнулись в воздухе - он угодил волку плечом в грудь, сграбастал пальцами густую шерсть на боках и, падая, обеими руками рванул ее вбок, как метатель молота рвет рукоять своего снаряда. В тот же миг он грохнулся на спину, но и матерый, отлетев в сторону, заскользил на боку по насту, взмахивая лапами. Наконец изогнулся, вскочил. К этому мгновению паренек тоже был на ногах. Глаза врагов встретились - и волк прыгнул снова, метясь уже в его, Андрея, горло. Зверев, чуть приседая, отклонился вправо и назад, взмахнул кистенем.
Секунда - и когда морда матерого оказалась на уровне его уха, грузик стремительно ударил между ушами. Послышался тихий "чмок", и глаза зверя погасли. На землю упало уже мертвое тело.
- Ни себе чего! - облегченно выдохнул Андрей. В ногах ощутилась внезапная слабость, и он сел прямо на снег.
- Барчук! Ай, молодец, барчук! Молодец! - подъехав, засмеялись холопы. - Никак загрызть волка хотел? Весь в отца!
- Че скалитесь, пустобрехи? Коня лучше поймайте! Не видите, ускакал? - появился Пахом.
- Спасибо тебе, дядька, - улыбнулся ему Андрей.
- За что, барчук?
- За шишечки, Пахом, за шишечки сосновые. Сам не представляю, как я ему ухитрился в такой позе точно в темечко попасть! Повезло…
- Повезет, барчук, когда кошель на дороге найдешь. А для всего прочего стараться надобно. Ты так и будешь сидеть, пока снег не растает?
Паренек спрятал грузик обратно в рукав и поднялся. Его серого скакуна уже поймал один из холопов и вел за собой в поводу. Другой, держа за задние лапы, волочил за собой мертвого хищника. Подъехав ближе, кинул рядом с матерым:
- Тоже твой, барчук. Ты, вижу, токмо самых крупных выбирал?
- Это они меня выбирали, - отмахнулся Андрей. Спустя несколько минут третий холоп привез двух зверей, подбитых стрелами, а затем Вторуша кинул в общую кучу рычащего хищника со связанными лапами и перевязанной же мордой, в которую была почти целиком вбита меховая шапка.
- Живой, что ли? Как же вы его?
- А это я, сынок, - подъехав, сообщил боярин, - глядя на тебя, тоже решил детство вспомнить, руками задавить. Ты чего на волка-то прыгнул?
- Так получилось. Времени не оставалось для замаха. Он мне чуть коня не зарезал. В общем, деваться было некуда.
- Молодец, сынок! Иной ведь коня бы лучше отдал… - Боярин спешился, оглядел добытых зверей. - Крупные твари… Эк ты их, одним ударом. Пахом!
- Да, боярин!
- Шкуры со зверей сними, да в светелке сыну постелешь. Такой добычей гордиться не грех. Пусть теперь у Андрюши под ногами валяются. А этому, матерому, голову отрежь, и у стремени его повесь. Там пускай теперь скалится. Глянь, Вторуша, а волков-то пятерых завалили!
- Зябко чего-то, - передернул плечами Андрей. - А еще волков тут нет? Как-то больно быстро все кончилось.
Все опять засмеялись.
- Ты токмо при смердах деревенских такого не скажи, - попросил боярин. - Решат, будто ты это зверей на их голову скликаешь. А что до охоты… Ну, коли ты по баловству сему заскучал, можем завтра прокатиться, зайцев погонять. Матушку с собой возьмем - тоскливо ей, небось, в четырех стенах.
К обижаемой волками деревне охотники вернулись спустя час - торопиться было некуда, а потому ехали они неспешным походным шагом. Возле колодца скинули добычу, распугав сидящих на лавке старушенций. Спешились, отпустили подпруги. Вторуша кинул в черную глубину кадушку, через несколько мгновений вытянул на свет зеркало теплой чистой воды.
От домов опять начали подтягиваться смерды. К тому времени, когда охотники, пустив кадушку по кругу, утолили жажду, вокруг собрались, наверное, все обитатели селения.
- Глянь на этих матерых, Ерема, - с тайной гордостью указал боярин. - Сын мой в одиночку взял. Одного и вовсе руками. Похоже, смертны твои разбойники, хитрец ты мой. Обычному кистеню поддались.
Народ изумленно охнул, начал креститься. Андрею даже горячо стало от восхищенных взглядов.
- Мы же их гоняли, батюшка, - скинув шапку перекрестился седой крестьянин, который, видимо, считался здесь старшим. - Не раз ходили, искали.
- Видать, так искали, Ерема, что найти не могли.
- Заговоренные они все же, боярин, - опять перекрестился мужик. - Ей богу, заговоренные. Как бы прятались так долго, коли не заговоренные? А ну, перекинутые все же?
- Видишь, связанный один дергается? Оставь себе да пригляди, допроси с пристрастием. Коли обратно человеком станет, можешь кол осиновый в сердце забить, дабы не плодилась нежить всякая. А что тебе расскажет, через неделю поведаешь, как оброк в усадьбу привезешь.
- Ужель через неделю, боярин? - удивился Ерема. - Грязник же еще!
- Ты по сторонам посмотри, грешник. Какой же грязник, коли снег вокруг? Полузимник, считай, пришел - ноябрь по-христиански.
- Мы, боярин, с волками-то за скот боялись сильно. Сена совсем не заготовили…
- Ой ли, Ерема? Завсегда ты себе на уме был!
- Вот те крест, боярин! Вот же они, звери, нечто не веришь?
- Ладно, грешный, - вздохнув, махнул рукой Василий Ярославович. - Медом возьму.
- Дык, боярин… И в лес ходить было боязно… - Имея на руках неоспоримые факты "форс-мажора", старшина всеми путями пытался выбить хоть какую-то поблажку.
- Устал, верно, добрый молодец? - Андрей вздрогнул от неожиданности, но это была всего лишь девица. Та самая, с голубыми глазами и острым носом, что выглядывал из белого пухового платка, окаймляющего лицо. - Испей кваса домашнего. И благодарность за избавление от напасти прими.
- Спасибо… - принял ковш Зверев, но его руку тут же перехватил вездесущий Пахом:
- Не тому даешь, красавица. Боярин пить просил. Ему и неси.
Белый вывернул рукоять ковша из руки воспитанника, вернул селянке. Та, сверкнув взглядом, шагнула к Василию Ярославовнчу, но тут же оступилась и упала, пролив желтый квас на снег. Вокруг засмеялись над ее неуклюжестью, и девушка побежала к дому.
- Ты чего, дядька? - не понял Андрей. - Ничего не просил боярин!
- Неужто не уразумел? Приворотного зелья она принесла. Оттого и разлила. Не хотела старого, хотела молодого.
- Почему ты так решил?
- Дык, не на всех ведь принесла, тебе одному.
- Странно. Правда, странно… Как же она сама не догадалась, что заподозрят?
- А вы, молодые, вечно себя мудрее нас, стариков, мните. Да и ты ведь не догадался, барчук? Могло и получиться.
- А наказание за такие шутки у вас… У нас не полагается?
- Поди докажи, - пожал плечами Пахом. - Яду ведь нет, а прочее не проверить.
- А-а-а…
Наличие такого понятия, как презумпция невиновности, приятно удивило Зверева. Раз для обвинения ведьмы нужны какие-то доказательства, а не просто столб и куча хвороста - значит, здешний мир не столь уж и дик. Значит, тут и суды наверняка есть, понятия морали и аморальности. Не только меч и звание все решают.
- Все, хватит спорить! - повысил голос боярин, давая понять, что теряет терпение. - Бортничество прощаю, мед можете не везти. Но сено доставишь полной мерой. Сам же сказываешь, скота у вас ныне мало, вам излишки ни к чему. Убоины десятину скидываю. И все! Вторуша, волков забирайте, и по коням.
В усадьбе Андрей тоже стал героем номер один. В рассказах холопов об охоте как-то совершенно забылся кистень, и получилось, что барчук голыми руками задушил двух матерых зверей, причем оба хищника достигли совершенно невероятных размеров. И в прямом смысле: снятые шкуры Пахом растянул на стене амбара, и получилось, что каждая закрывает торцовую стену целиком. Бычка молодого в такую шкуру завернуть можно. Дворня смотрела на Андрея круглыми глазами. Ему было неудобно - но не станешь же каждому объяснять, что охотники, по извечной привычке, слегка приврали!
- В общем, Геракл по сравнению со мной - жалкий карлик, - сделал он вывод, укладываясь вечером спать. - Он всего лишь змей придушил, а я - волков. Интересно, а как у него было на самом деле?
Однако обещанной на завтра охоты он ждал с нетерпением.