Она опять заплакала.
- А что Аарон Моисеевич и Ольга? - отвлекая ее от грустных мыслей, спросил я о своих приятелях. Они, как и я, были из нашего времени, и составили мне компанию в этом последнем путешествии.
- Живы, здоровы, в Париж уехали к какой-то дуре.
- В Париж, к дуре? - не понял я. - В каком смысле?
- Ну, не совсем к дуре, - начала вспоминать Анна Ивановна, - Олюшка хотела пойти в этот, как его, салон, к какой-то маркизе Дуре.
Я уже так насобачился понимать тонкости народного языка, что довольно легко перевел:
- К маркизе Помпадур?
- Точно, так она и говорила. Так ты ее тоже знаешь?
- Ну, я лично, конечно, с ней не знаком, но так, вообще… А что по этому поводу говорил Аарон Моисеевич?
- А ничего он не говорил, он только хохотал.
- Понятно.
Влюбленный старикан с удовольствием исполнял любые капризы своей взбалмошной пассии, но где он ей добудет маркизу, жившую в восемнадцатом веке, я не представлял.
- Анна Ивановна, а мои бумаги, которые у вас остались, сохранились?
- Конечно, Алеша, я все сложила вместе, там и паспорт твой фальшивый и какие-то письма.
Хозяйка сходила в кабинет покойного и принесла шкатулку с документами. Все, включая паспорт, сделанный еще дома на цветном принтере, и распоряжение в банк на предъявителя, оказалось на месте.
Мы еще часок просидели за столом, после чего я откланялся и поехал обналичивать деньги. В банке мой затрапезный вид, кажется, никого не удивил. Принял меня сам управляющий, и дело решилось в течение нескольких минут. Я впервые понял, как приятно быть очень богатым человеком.
Получив наличные, я распрощался с любезным до приторности управляющим, вышел на улицу и тут же нанял "лихача", извозчика с отменой лошадью и коляской на каучуковых колесах. Такой экипаж стоил в десять раз дороже обычного "Ваньки", но качество того стоило. Теперь мне нужно было поехать выяснить судьбу "проваленной" квартиры. За квартал до своего недавнего жилья я попросил опереточно одетого в расписной кафтан и медвежью шапку извозчика остановиться.
- Развернись и жди меня здесь, - сказал я, - если через час не вернусь, можешь уезжать. На тебе задаток.
Я протянул ему десятку и не спеша пошел к дому. Наша тихая улица была как обычно пустынна. Мимо дома первый раз я прошел не останавливаясь. Ничего подозрительного заметно не было. Больше всего меня интересовали следы у входа. Однако снег был убран, и понять, есть ли там засада, я не смог. Пришлось вернуться и постучать во входную дверь. Она почти тотчас отворилась, но наружу никто не вышел.
- Хозяева, - спросил я, оставаясь снаружи, - дрова не нужны?
- Какие еще дрова? - спросил незнакомый голос.
- Обычные, осиновые, можно и березовые.
- Ты кто такой?
- Купец, дровами торгую.
- Купец, говоришь, ну заходи, потолкуем.
- Так нужны дрова или нет? - повторил я, не спеша воспользоваться приглашением.
- Нужны, нужны, - ответил тот же человек вполне протокольным голосом.
Почему-то люди при власти и оружии всегда и во все времена говорят одинаково.
- Входи, разберемся!
- Не нужно со мной разбираться, - сказал я и быстро пошел прочь.
- Стой! - крикнули сзади - Стой, сволочь!
Я бросился бежать и успел к экипажу до того, как показались преследователи. Вскочил в коляску и крикнул:
- Гони!
"Лихач" щелкнул кнутом, и рысак пошел крупной рысью. Когда мы уже были далеко, сзади засвистели в полицейский свисток.
- Эх, ваше степенство, - сказал, повернувшись ко мне с облучка, кучер, - негоже от полиции бегать. Не ровен час, мой номер запомнят.
Мы уже отъехали почти на полверсты от опасного места, и погони я больше не боялся.
- Хорошо, останови, я с тобой разочтусь.
Однако извозчик терять выгодного клиента не захотел и пояснил свою позицию:
- Да это я так, к слову. Мало ли кто на улице свистит.
- Тогда отвези меня в Сандуновские бани, - попросил я, резонно предположив, что как только мы расстанемся, он поспешит меня сдать.
- Попариться хочешь, ваше степенство? Дело хорошее.
Больше мы не разговаривали. Возле бань я расплатился с извозчиком, и он уехал в одну, а я пошел в другую сторону. Париться мне было некогда. Теперь, когда стало ясно, что в доме засада, вариантов найти своих "нанимателей" у меня практически не осталось. Нужно было или ждать, когда они объявятся сами, что мне было неудобно по многим причинам, или вступить в контакт с самой засадой и выяснить, чего ей, собственно, от нас было нужно.
Немудрящий план созрел сам собой: я проникаю в дом со двора, так сказать, с тыла и, пользуясь внезапностью нападения, разбираюсь с полицией. А там уж как покатит. Остальное решу на месте. После полученной боевой подготовки я чувствовал себя почти Рембо и обычных полицейских не боялся. Приготовление к преступлению много времени не заняло, я зашел в первую попавшуюся хозяйственную лавку и приобрел там фомку и топор.
Однако чтобы напасть на засаду, нужно было дождаться темного времени суток. Остаток дня я скоротал в ресторации и вышел "на дело" в десятом часу вечера.
Ночь была облачной, что оказалось вполне на руку. До дома я дошел пешком, чтобы обойтись без свидетелей. Захолустная улица, пустынная даже днем, поздним вечером совсем замерла. Я перелез через наш забор и, не скрываясь, пошел к темному дому. В соседнем дворе залаяла, было, собака, но тут же и успокоилась.
Задняя дверь оказалась не заперта. Я вошел в коридор и прислушался. Где-то в глубине дома, похоже, в теплой столовой, были слышны голоса. Неслышно пробраться по знакомым переходам было несложно. Я дошел до столовой и различил светлую полоску, щель в двери, через которую проникал в коридор свет.
Теперь говорившего стал слышно вполне отчетливо, и мне осталось только подслушать, о чем разговаривают в столовой, и сориентироваться. Однако ни о чем интересном в тот момент не говорили. Какой-то мужчина с затрудненным голосом, спотыкаясь на словах, жаловался на свою жену. Минут пятнадцать я слушал только его монолог. Все это время он рассказывал, как ему крупно не повезло в жизни. Какими только отрицательными качествами не обладала его супруга! Однако жалко мне почему-то стало не его, а ее. Я представил, каково бедной женщине жить с таким глупым занудой, и все ее недостатки показались не такими уж преступными.
Кто кроме несчастного мужа находится в комнате, я понять не мог. Его собеседник или собеседники никак себя не проявляли.
- А вчера она опять потребовала денег, - продолжал жаловаться несчастный муж, - ей, видите ли, в церковь стыдно пойти в затрепанном платье. Иисусу Христу ходить в рубище было не стыдно, а ей стыдно! А он не ей чета, а все-таки сын Божий. Дайте, говорит, Аристарх Прокопьевич, мне четыре рубля, я мол, хоть накидку себе ситцевую сошью, чтобы не видно было, какое у меня платье старое и заштопанное! А я ей на это говорю, ты, говорю, будешь гореть в геене огненной, как грешница и блудница Вавилонская, черти-то тебе пятки толстые поджарят! Будешь лизать горячие сковородки!
Было похоже, что меня никто не ждет, и я, используя эффект неожиданности, сильно толкнул дверь и вошел в комнату.
За столом сидел полный человек в горохового цвета пальто, перед ним лежала типичная полицейская шляпа-котелок.
Больше в комнате никого не было, получалось, что он разговаривал сам с собой. Полный не спеша повернулся в мою сторону и спросил:
- На смену что ли пришел?
- Да, - ответил я единственное, что пришло в голову.
- Так зря пришел, - тем же, что и раньше затрудненным голосом сказал он. - Мне домой идти нет никакого резона, все равно ничего хорошего там нет. Я и здесь переночевать могу.
- Давай дежурить вместе, - предложил я, садясь на стул напротив него.
- А почему я тебя раньше не видел? Новенький, что ли?
- Новей не бывает.
- Ну, оставайся, мне веселей будет. Табачком не угостишь?
Я вытащил пачку папирос, бросил на стол.
- Богато живешь, - похвалил он, вытаскивая папиросу. - Небось, не женатый?
- Точно, - подтвердил я.
- Оно и видно. Я когда неженатым был, тоже себе позволял. А теперь, - он понуро махнул рукой. - Хочешь, про свою жизнь расскажу?
- В другой раз. Ты, кстати, не знаешь, кого мы здесь караулим?
- Политических, тебе что, старшой не сказал?
- Нет, просто велел сюда идти тебя поменять.
- Нигде порядка нет, - пожаловался полный, - чего нам тут вдвоем делать, все равно никто не придет.
- А вдруг. Говорят, здесь третьего дня стрельба была, кого-то убили.
- Нет, не убили, поранили одного студента, а он потом из тюремной больницы сбежал. Вот и поставили засаду, вдруг он сюда заявится.
- Понятно. А дом обыскивали?
- Не знаю, я же филер, не мое это дело.
- Ладно, пойду посмотрю, может быть здесь есть что-нибудь интересное.
- А тебе зачем?
- Ну, мало ли, - начал я и понял, что жандармский шпик не наш нынешний российский оперативник, по чужим сусекам шарить не приучен. Объяснил, чтобы филеру стало понятно: - Вдруг где-нибудь бомба спрятана.
- Какие еще бомбы, здесь не революционеры, а политические еретики жили. Зачем им бомбы делать.
- Интересно, с каких это пор еретиков арестовывают?
- Так они ж сектанты, как же без наказания. Это святое дело, думай, как положено, и не перечь начальству. Да, - он задумался, но дальше говорить не стал, подумал и продолжил о наболевшем; - Вот, скажем, моя супруга.
- Ты мне потом расскажешь, - перебил я, - я только до ветра схожу, живот прихватило.
- Иди можно я еще у тебя папироску возьму.
- Бери, - разрешил я и направился в свою бывшую комнату.
Там все осталось без изменений: никто в моих вещах не рылся и документы не изымал. Я собрал вещички и тем же путем, через забор, оказался на улице. Шел и ничего не мог понять. Все окончательно запуталось. Зачем полиция напала на наш дом, да еще стреляла в безобидных сектантов? Что это за дурацкая засада, которая дает себя так запросто развести? И, главное, что мне делать дальше.
Я дошел да Татарской улицы и нанял там извозчика. Теперь с деньгами и надежным паспортом можно было подыскать себя приличное пристанище. Однако в двух дорогих гостиницах, куда я зашел, мой мещанский вид и узелок с вещами не понравились управляющим, и номеров мне не дали. Пришлось ехать на постоялый двор, в котором я провел предыдущую ночь.
Время было уже позднее, около полуночи, и скромные городские обыватели давно смотрели свои скучные сны, а по городу и злачным местам болтались прожигатели жизни и темные личности. Я не принадлежал ни к тем, ни к другим, и интересовался только отдыхом, но оказалось, что наши желания не всегда совпадают с внешними обстоятельствами.
Не успел я войти в свою скромную гостиницу, как следом туда ввалилась шумная компания из трех мужчин и двух женщин. Все они были порядком подшофе, дамы визгливо смеялись, а мужчины жаждали приключений.
- Господа, прошу, тише, вы перебудите всех постояльцев, - обратился к ним ночной дежурный, пожилой человек с простуженным голосом и уныло обвисшими усами.
- Молчать, - рявкнул на него один из весельчаков. - Нам номер-люкс, и пошли человека за шампанским!
- У нас здесь нет люксов, и все номера заняты, - прошу вас уйти!
- Как так, заняты! Значит, для нас номеров нет, а для этого хама есть? - указал на меня пальцем весельчак.
Вся компания переключила внимание на меня. Я стоял возле стойки портье и старался не смотреть в их сторону, чтобы ни провоцировать скандала.
- Никому мест нет, все занято, - ответил дежурный. - Прошу вас, господа, не мешать отдыхать постояльцам.
- Ты, скважина, кому вздумал указывать! - вступил в диалог пьяный крепыш в визитке и каком-то невообразимом здоровенном кепи с наушниками. Он наставил палец на портье, как будто собрался из него выстрелить. - Ты знаешь, кого обижаешь?!
- Никого я не обижаю, только мест все одно нет, прощу вас, господа, удалиться!
- Футы-нуты, ножки гнуты! - заверещала одна дама, довольно миловидная блондинка с капризно надутыми губками и разрумянившимися на холоде щеками. - Господа, плюньте, поехали лучше в Яр, к цыганам!
- Нет, я хочу, чтобы он сказал, - заупрямился весельчак, - какое он имеет чистое право обижать благородных людей!
Дежурный, однако, ничего говорить не хотел, и уныло смотрел на веселую компанию.
- Будешь, сволочь, отвечать или нет? Не видишь кто тебя спрашивает? - опять возник коренастый.
- Я никого не обижаю. Господа, вы мешаете отдыхать постояльцам, прошу вас уйти, - опять попросил дежурный.
- А я нарочно никуда не уйду, сяду, и буду здесь сидеть, - заявила вторая прелестница. Она пододвинула стул и неловко плюхнулась на него.
Положение здесь складывалось патовое, а так как мне делить с загулявшей компанией было нечего, я пошел к выходу.
- А ну, стой! - закричал мне вслед третий участник мужского пола. - Стой, где стоишь, и не сметь!
Он побежал к дверям и, уперев руки в проем двери, загородил выход.
Это был большой, толстый мужчина с пористой кожей на лице. Выглядел он крайне самоуверенно - смотрел в упор наглыми выпуклыми глазами. Опять все внимание обратилось на меня. Мне очень не хотелось ввязываться в глупую и пошлую историю, но мужское начало возобладало над разумом, и я попытался отодвинуть наглеца с дороги:
- Уберите руки! Дайте пройти, - из последних сил стараясь быть вежливым, попросил я.
- Господа, он дерется! - возмущенно закричал наглый плачущим голосом. - Господа, этот хам меня ударил!
"Господа", а за ними и "дамы" заверещали все разом. Я обернулся к ним, ожидая нападения. Было похоже на то, что драки миновать мне не удастся. Однако пока никто нападать на меня не собирался, и я попытался уйти по-хорошему, без мордобоя.
- Эй, ты, - негромко сказал я наглому толстяку, - лучше пропусти!
- А по роже получить не хочешь? - ответил он и неожиданно сильно толкнул меня своим объемным животом. Меня буквально отбросило назад, я попытался удержать равновесие, после чего вдруг почувствовал гулкий удар по голове. Мне показалось, что она загудела как пустая бочка. Потом в глазах почернело.
"Вырубили, сволочи, - подумал я, постепенно приходя в себя, - сзади ударили!"
Голова болела, веки не поднимались, и понять, где сейчас нахожусь, я не смог. На ощупь лежал на чем-то мягком, но на чем именно, в темноте разобрать оказалось невозможно.
- Есть здесь кто-нибудь? - позвал я.
- Тише, лежите и молчите, - шепотом откликнулся незнакомый женский голос.
- Вы кто? - спросил я.
- Какая вам разница, пусть будет Марфа Посадница, говорю же, лежите тихо, а то вам же хуже будет!
Я стал вспоминать, кто такая Марфа Посадница. В голове все плыло, и сосредоточиться не получалось.
- Мы что, в Новгороде? - тоже тихо спросил я.
- Почему в Новгороде? - удивилась женщина.
- Вы же сказали, что вы Марфа Барецкая…
- Вздор, та Марфа Посадница жила четыреста лет назад. Посадница - это мое прозвище. А вообще-то я такая же пленница, как и вы.
- А мы что, в плену?
- Да.
Говорили мы тихо, еле шевеля губами:
- У кого?
- Вы что, совсем не помните, что с вами произошло?
- Меня, кажется, ударили сзади по голове.
- Вы помните, кто?
Я начал вспоминать, что произошло, и восстановил очередность последних событий:
- Там были какие-то люди, трое мужчин и две женщины. Они были пьяные и дебоширили в гостинице. Я хотел уйти, но меня сзади чем-то стукнули…
- Тихо, - вдруг прошептала женщина, - сюда идут…
Теперь и я услышал шаги. Над потолком зажглась тусклая лампочка, лязгнуло железо, и заскрипели несмазанные петли. Я лежал, не шевелясь, с закрытыми глазами.
- Как он? - спросил мужской голос.
- Не знаю, он в обмороке, - ответила соседка.
- В себя не приходил?
- Нет, сударь, оставьте свет, а то мне в темноте страшно.
- Ладно. Когда очнется, постучите в дверь.
- Хорошо.
Опять заскрипели петли, и снаружи лязгнул засов.
Я осторожно открыл глаза.
Лежал я на полу на каком-то тряпье. Помещение напоминало тюремную камеру. Женщина находилась от меня на расстоянии вытянутой руки. Она, как и я, лежала на полу, на голом тюфяке, повернув ко мне лицо. Рассмотреть ее в подробностях не получалось, у меня так болела голова, что расплывалось в глазах.
- Это кто был? - спросил я.
- Наш тюремщик, - не меняя позы, ответила она, - очень плохой человек.
Все это было весьма странно: камера, на двоих с женщиной, выкрашенная масляной краской бетонная или оштукатуренная стена, да еще и тюремщик! Впечатление было такое, что мне все это снится.
- А за что вас сюда посадили? - спросил я.
- Муж, - коротко ответила она.
Коли дело касалось семейных отношений, дальше расспрашивать я не решился, начал заниматься собой. Пощупал затылок, там оказалась здоровенная шишка, и волосы запеклись от крови. Двинули мне от души.
- Больно? - спросила сокамерница.
- Есть немного, - сознался я. - Интересно, чем это меня огрели?
- Свинцовой тростью, - ответила она. - Господин Маралов всегда ходит с такой тростью, в ней налит для тяжести свинец.
- Он какой из себя? - спросил я, пытаясь вспомнить, кто из двоих мужчин, остававшихся за моей спиной, был с тростью.
- Высокий, с бритым лицом, такой, - она попыталась подобрать подходящий эпитет, - такой…
- Шикарный? - подсказал я.
- Можно сказать и так, господин Маралов очень богатый и влиятельный человек.
- Однако не брезгует публичными скандалами, - добавил я. - Там их было трое, еще один, невысокий коренастый с простым лицом, и последний, полный с нечистой кожей.
- Это мой муж, Василий Иванович, - прокомментировала соседка.
- И еще с ними были две женщины, - добавил я.
- Женщины? - живо спросила она.
- Да, из таких, знаете ли, - теперь я не смог подобрать эпитета.
- Шалав, - подсказала соседка.
- Скорее всего, да. Они все были сильно пьяны, так что, возможно, ваш муж и не имел к ним отношения.
Опять послышались шаги, и лязгнул засов. Я снова закрыл глаза. Вошел тот же человек, что и в прошлый раз, спросил:
- Так и не очнулся?
- Нет.
- Может быть, помер?
- Живой, недавно стонал. Кто его так избил?
- Не ваше дело. За себя не беспокойтесь, он вам ничего не сделает, когда очнется, его отсюда заберут.
- Он кто, разбойник? - опять спросила она.
- Нет, просто какой-то мещанин, оскорбил его превосходительство. Получит свою сотню плетей, и выпустим, если, конечно, останется в живых. Так что вам его нечего бояться. Свет потушить?
- Нет, пожалуйста, не нужно. Мне в темноте будет страшно, вдруг он очнется и набросится!
- Это вряд ли, но как вам будет угодно.
Заскрипели двери - лязгнул замок.
- Господи, они же вас запорют до смерти! - горестно прошептала соседка. - Ну что за изверги!
- Послушайте, неужели такое возможно в наше время? Почему муж держит вас в заточении?
Вопросов было слишком много, и она начала отвечать с последнего:
- По ревности. Он очень ревнивый, вот и заточил.