Из-за дерева вышел бородатый мужик в рубахе, широких штанах и сапогах. В руках он держал обрез трехлинейки, наведенный на Павла. Тут же, справа и слева, за спиной Павла, появились еще два человека. Один молодой, безусый, лет двадцати - двадцати пяти, в картузе, майке, широких промасленных штанах и сапогах. Он сжимал в руках револьвер. Третий, грузный, бородатый и одетый как первый мужик, был вооружен карабином. "Бандиты, кулаки", - с замиранием сердца подумал Павел.
- Куда путь держишь, мил человек? - осведомился первый мужик.
- Домой, - машинально ответил Павел.
- Где же дом твой, человече? - склонил набок голову мужик.
Павел промолчал.
- Ты винтовочку-то брось, - произнес мужик, целясь в сердце Павлу.
Тот подчинился.
- Михалыч, - окликнул его молодой, - это же коммунист, верно?
- Ясно дело, коммунист, - отозвался первый мужик.
- В расход? - спросил молодой.
- Не спеши, Трофимка, - прогудел сбоку грузный. - Северороссы-то уж близко. Может, у господ офицеров допросить интерес случится. И нам от того прибыток, али медали могут дать.
- Обыщи его, - бросил первый мужик. Молодой засунул револьвер за пояс, подошел к Павлу со спины, полез ему за пазуху, нащупал пустую кобуру, напрягся. Быстрым движением Павел ухватил парня за руку, подсел и бросил его через себя. Опустившись на колено, он мгновенно выхватил пистолет. Выстрелив в первого мужика, повернулся, всадил вторую пулю в грузного. Вскочил и тут же выстрелил вниз, прямо в сердце молодому. Вся схватка заняла не больше трех секунд. Обведя взглядом поле боя, он обнаружил, что грузный и молодой не подают признаков жизни, а вот первый мужик, кряхтя и постанывая, корчится на тропинке, держась за живот.
Держа оружие на изготовку, Павел подошел к нему. Глядя в глаза своему убийце, мужик злобно процедил:
- Иуда.
- Советскую власть победить нельзя. - Павел прицелился и выстрелил.
Мужик дернулся и затих. Павел отошел назад, подхватил свою винтовку, снова посмотрел на поверженных врагов и произнес:
- Ну, Лёха, спасибо тебе. Если бы не твоя наука… Ладно, идти пора.
Часть 2
ГОСПОДА ПРЕЗИДЕНТЫ
Эпизод 5
РАЗДЕЛ
Грохот канонады непрерывно несся с позиций. Уже десятый день Советская армия штурмовала Новгородский укрепрайон. "Опять, - злобно думал Павел, кутаясь в офицерский полушубок в своем блиндаже. - Опять мы штурмуем эту крепость. Опять кладем сотни и тысячи людей за каждый километр".
Хотя все офицеры из тех, кто был здесь в сороковом, в один голос говорили, что сейчас советские войска действовали куда более грамотно и слаженно, потери все же были огромны. Было видно, что не изменилась главная концепция боя в обеих армиях. Северороссы действовали по принципу "Боеприпасов не жалеть, людей беречь". И это были не просто слова, а конкретный приказ командования, содержавшийся в каждом втором перехваченном сообщении. С боеприпасами у северороссов, похоже, действительно было все нормально. На любом рубеже они воздвигали стену огня, не предпринимали ни одного наступления без такой артподготовки, что, казалось, само небо раскалялось и плавилось. И людей они берегли. Не развивали наступление, если, заняв населенный пункт или высоту, были бы вынуждены дальше идти на стратегически невыгодную территорию. Отступая, предпочитали отойти на пять-семь лишних километров, чтобы закрепиться на возвышенности и дальше обороняться с нее.
Когда Советская армия перешла в наступление в сорок третьем, артподготовки тоже проводились. Но все же, хоть и не явственно, действовал принцип "боеприпасы беречь, людей - нет". Командование постоянно требовало как можно большего продвижения фронта, даже если в этом не было тактической необходимости, настаивало на взятии населенных пунктов к праздникам и памятным датам, очень жестко распределяя лимиты на боеприпасы… и весьма спокойно реагируя на цифры потерь, если они сопровождались успехом.
Привычка северороссов "осторожничать", избегать лобовых ударов, сдавать территории, чтобы избежать лишних потерь, вызывала у советских офицеров разную реакцию. Для кого-то это было свидетельством их природной трусости и "хилости духа", другие же, хоть и вполголоса, говорили о привычке сохранять людей и гуманизме командования противника. Сам Павел признавался себе, что прошел немалую эволюцию в этом вопросе. Когда осенью сорок первого фронт удалось стабилизировать, но северороссы продолжали наступать на некоторых направлениях, он поражался их "нерешительности", объясняя это боязнью буржуазного режима вызвать недовольство народа большими потерями. Потом, когда узнал, что, вопреки основным постулатам военного искусства, северороссы умудрялись в наступательных операциях нести даже меньшие потери, чем Красная армия в обороне, что-то неприятно кольнуло его под сердцем. В сорок втором Красная армия предприняла неудачное наступление на северном фронте, и ее потери минимум в пять, а на некоторых участках и двенадцать-пятнадцать раз превышали потери обороняющихся северороссов. Тогда он впервые подумал, что в советской военной доктрине заложено что-то неправильное… Не с военной точки зрения (доктрина позволяла быстро захватывать территории и громить врага), а с человеческой. Ему впервые подумалось, что, может быть, Алексей и прав, утверждая, что для коммунистов люди лишь разменная монета, расходный материал для экспериментов и достижения своих целей. Он гнал от себя эту мысль, но она упорно возвращалась, не давая покоя.
Сейчас, в начале января сорок четвертого, Павел уже не думал об этом. Ему лишь хотелось, чтобы война с ее потоками крови, с горами мерзостей, с волнами озверения прекратилась как можно скорее. Он вдруг осознал, что все же есть некая черта, которую он не готов преступить, даже ради великой цели. "Может, я плохой коммунист? - иногда спрашивал он себя и тут же отвечал: - Но я же человек, а не зверь".
В самом начале войны, после того как он вышел из окружения и был подвергнут стандартной процедуре проверки, его неожиданно вызвали в Москву, где товарищ Жданов сообщил ему, что Политбюро ЦК приняло решение о воссоздании североросской народной армии, численность которой предполагалось довести до дивизии. Откуда столько северороссов? Не проблема. Еще во время войны тридцать девятого - сорокового годов на территорию СССР была депортирована часть населения, не уличенная в яром антикоммунизме или противодействии советской власти (тех или сразу направляли в лагеря, или расстреливали), а, так сказать, потенциально неблагонадежная: зажиточные крестьяне, интеллигенция, мелкие предприниматели. В основном их расселили в самых труднодоступных районах Сибири. Органы внимательно следили за ними, выявляя склонных к сотрудничеству с советской властью. И теперь, когда представилась возможность, им было предложено кровью заслужить доверие и обрести равные с советскими гражданами права. Конечно, для формирования дивизии этого было недостаточно, но спасла история Северороссии. От самого своего создания эта страна принимала эмигрантов со всего света. Полная веротерпимость и отсутствие национальной розни привели к тому, что любая страна, испытывавшая те или иные сложности (гражданская война, поражение и разорение от внешнего врага, голод), сразу вбрасывала в нее мощный поток эмигрантов. Французские гугеноты, немецкие и шведские католики, фламандцы, скрывающиеся от испанского гнета, и шотландцы, бегущие от англичан, люди, спасающиеся от Тридцатилетней войны, находили в ней приют и шанс начать новую жизнь. Поэтому, ничтоже сумняшеся, советское правительство направляло в североросскую народную армию всех оказавших на территории Советского Союза представителей национальностей, не являвшихся "титульными" для СССР, но готовых сражаться на его стороне. В дивизии Павла служили немцы, голландцы, бельгийцы, французы, итальянцы, испанцы, норвежцы, шведы, венгры, болгары, греки, румыны, было даже несколько японских и китайских коммунистов. Не посылали к нему только поляков и чехов, поскольку для них были сформированы отдельные части. Впрочем, когда потери были высоки, а притока "всяких прочих шведов" не хватало, часть доукомплектовывали простыми русскими мужиками из Центральной России, Поволжья, Сибири. Сейчас таких "интернационалистов" у Павла было уже больше трети.
Вначале их бросили под Киев. Но потом, убедившись в лояльности, еще в конце сорок первого перевели на Северный фронт, против северороссов. Пользуясь случаем, советское правительство объявило, что в Северороссии усилилось национально-освободительное движение и началась гражданская война.
Вообще, дивизию берегли и в самое пекло не посылали (хотя под Киевом в сорок первом и при наступлениях на Вологду в сорок втором и сорок третьем ей досталось крепко. Павел быстро понял, что дивизия нужна Сталину больше для пропаганды. Вот и сейчас они сидели в резерве, готовые устремиться в прорыв, как только первый эшелон Красной армии, во главе со штрафными батальонами, сломит оборону очередной линии укрепрайона.
Дверь распахнулась, и на пороге возник командир разведроты, румын капитан Пасху.
- Товарищ генерал-майор, - произнес он на ломаном русском, - пленных привели. Те, что утром колонну с боеприпасами обстреляли. Будете смотреть?
Павел кивнул, застегнул полушубок, натянул портупею, надел ушанку и вышел на трескучий январский мороз. Рядом с блиндажом, под охраной солдат разведроты, стояли в неровном строю полтора десятка пленных. Почти у всех на лицах были отметины побоев. Было видно, что разведчики не церемонились, захватывая и обыскивая их. Большая часть была в потрепанных североросских мундирах. Павел понял - это остатки батальона новгородского гвардейского пехотного полка, два месяца назад попавшего в окружение. Но были среди солдат и крестьяне в телогрейках, ватных штанах и валенках.
"Опять местное население против нас, - раздраженно подумал Павел. - Почему? Ведь это не только кулаки, но и не слишком зажиточные крестьяне".
Его внимание привлек парнишка лет пятнадцати! в крестьянской одежде. Подойдя к нему, Павел спросил:
- Имя?
- Василий, - пробубнил тот.
- Почему ты воюешь против нас?
- А зачем вы сюда пришли? - резко ответил парнишка. - Это наша земля.
- Это ваше правительство объявило нам войну в сорок первом, - наставительно произнес Павел.
- А вы на нас в тридцать девятом напали. Батю моего убили, - прокричал Василий и отвернулся, чтобы вражеский офицер не видел слез на его глазах.
Павел отошел в сторону и обратился к капитану:
- Как обычно, всех в распоряжение штаба фронта. Пасху козырнул и отошел.
- Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться. - К Павлу неожиданно шагнул один из разведчиков, охранявших пленных. Матерый сибирский мужик с автоматом "ППШ" на шее.
- Слушаю, - повернулся к нему Павел.
- Пожалейте пацана, - понизил голос солдат. - Их же, тех, что не солдаты, в обычный лагерь отправят. Там ему не выжить. По себе знаю, чуть богу душу не отдал. Пожалейте, товарищ генерал-майор. Что вам в нем?
Павел посмотрел в глаза мужику, потом отвернулся и поманил Пасху.
- Капитан, - негромко произнес он, когда тот приблизился. - Тому пацаненку в лагере делать нечего. Секретных данных, важных для командования, полагаю, у него нет. В общем, если он вообще исчезнет, я никого наказывать не буду. Понял?
- Понял, - кивнул Пасху.
Павел повернулся и пошел в блиндаж. Проходя через дверь, он услышал слова капитана:
- Приготовьте пленных к отправке, а этого я сам допрошу.
Войдя в блиндаж, Павел снял портупею и шапку, расстегнул полушубок, отхлебнул уже почти остывший чай из алюминиевой кружки и, почувствовав неимоверную усталость, прилег на узкую кровать и почти сразу уснул.
Его разбудил скрежет резко открываемой двери. Обернувшись, Павел обнаружил, что на пороге стоит начальник особого отдела майор Озалс.
- Проснитесь, товарищ генерал, - быстро проговорил майор. - ЧП.
- Что там? - произнес Павел, вскакивая и хватая портупею.
Майор просунулся в открытую дверь и махнул кому-то. Через минуту двое разведчиков, одним из которых был тот мужик, что недавно говорил с Павлом, втащили под руки упиравшегося и почему-то обезоруженного, даже лишенного ремня капитана Пасху.
- Вот этот, - показал пальцем на капитана майор, - изнасиловал и убил пленного.
- Что? - Павел остолбенел от ужаса.
- Того пацана, что сегодня взяли, - прогудел солдат.
Его взгляд, направленный на капитана, пылал ненавистью. Павел почувствовал, как в нем поднимается дикая волна ярости. Не в силах совладать с собой, он выхватил пистолет и трижды выстрелил в сердце капитану. Солдаты отпрянули в стороны. Безжизненное тело мягко упало на пол.
Павел, сжимая в руке остывающий пистолет, стоял и тупо смотрел перед собой. Солдаты и майор с ужасом уставились на него. Немая сцена продолжалась минуты три, наконец, придя в себя, Павел произнес:
- Вы поняли, что произошло?
- Так точно, - после непродолжительной паузы ответил особист. - Диверсионная группа противника проникла в расположение части и пыталась взять капитана Пасху в качестве языка. Капитан оказал сопротивление и пал смертью храбрых. Отстреливаясь, диверсанты отошли в лес и оторвались от преследования. Так? - Майор повернулся к солдатам.
- Все так, - задумчиво кивнул уже знакомый Павлу солдат.
- Так точно, - вытянулся в струнку и щелкнул каблуками второй разведчик.
- Свободны, - скомандовал Павел.
Солдаты подхватили тело и вынесли его на улицу. Майор вышел за ними, прикрыв за собой дверь. Все еще держа пистолет в руке, Павел опустился на кровать. "Но так же невозможно, - думал он. - Так нельзя больше. Войну надо прекращать любыми способами. Даже если нам придется отказаться от советизации Северороссии… на какое-то время. Не такой ценой. Наверняка есть способы сделать это по-другому. А как? Я придумаю, я обязательно придумаю".
* * *
- Здравствуйте, господин Черчилль. - Сталин выпустил несколько клубов табачного дыма прямо в телефонную трубку. - Рад вас слышать.
- Я тоже рад вас слышать, - отозвалась трубка голосом переводчика, передающего слова британского премьера, находившегося в Лондоне.
- Помните, господин Черчилль, - растягивая слова, произнес Сталин, - как на конференции в Тегеране у нас вызвал большие споры вопрос о послевоенном устройстве Северороссии?
- Разумеется…
- Вы знаете, - проговорил Сталин, - я решил изменить свою позицию в отношении этого государства. Я согласен на то, чтобы после капитуляции Северороссии оккупационные власти передали права на управление страной президенту, избранному на свободных выборах. Я согласен, чтобы выборы проходили на основании конституции восемнадцатого года. Думаю, они могут состояться в течение одного года после капитуляции.
- Вот как?! – Переводчику даже удалось передать изумление в голосе Черчилля. - Чем же вызвал такой поворот, господин Сталин?
- Глубокой заинтересованностью советского правительства в скорейшем окончании кровопролития. Кроме того, переброска войск с севера позволит развить наступление против немецких войск па Западном фронте.
- Если вы помните, мы обсуждали тогда еще вопрос о формировании, до выборов, временной гражданской администрации страны. Вы изменили свое мнение и по этому вопросу? - осведомился Черчилль.
- Да, я согласен на формирование такой администрации.
- Кого же вы видите главой этой администрации? Как вы помните, я предлагал, чтобы это была компромиссная фигура, устраивающая всех союзников. Кроме того, мы планировали, что все союзные державы поддержат этого человека на выборах президента Северороссии.
- Да, я помню, господин Черчилль. Я проанализировал многие кандидатуры и пришел к выводу, что лучше всего, если это будет бывший министр иностранных дел Северороссии Алексей Татищев. Это человек достаточно популярный в стране. Прежде он занимал достаточно высокие посты. Он не запятнан сотрудничеством с профашистским режимом. С моей точки зрения, это оптимальная кандидатура. Да вы, кажется, знакомы с ним.
- Предложение интересное. - Сталин интуитивно догадывался, насколько обескуражен его собеседник. - Я бы, пожалуй, не возражал. Надо проконсультироваться с господином Рузвельтом.
- А я звонил ему только что. Он согласен.
- Что же, тогда и у меня возражений нет, - проговорил Черчилль. - Я полагаю, в ближайшие дни, на уровне дипломатов, мы должны обсудить механизмы смены власти в Северороссии и то, как будет сделано предложение Татищеву.
- Разумеется. Всего доброго, господин Черчилль.
- До свидания, господин Сталин.
Повесив трубку, Сталин обвел своим тигриным взглядом сидящих перед ним Молотова, Берию и Сергеева.
- Черчилль не возражает, - произнес вождь, выходя из-за своего рабочего стола и начиная медленно мерить шагами пространство кабинета. - Скоро, товарищ Молотов, с вами свяжутся по этому вопросу представители британского посольства. Потяните переговоры. А вам, товарищ Сергеев, надо немедленно вылететь в Стокгольм. Вам предоставляется возможность реализовать предложенный вами план решения Североросского вопроса. Надеюсь, вы оправдаете доверие партии.
В далеком Лондоне, положив телефонную трубку на рычаг, Черчилль закурил сигару и задумался. Просидев в полном молчании около минуты, он нажал кнопку вызова секретаря.
- Джеймс, - проговорил премьер, как только секретарь возник на пороге, - принесите мне снова письмо этого Татищева, которое пришло два месяца назад. Кажется, для его проекта настало время. И передайте в Интеллидженс сервис, пусть установят за Татищевым круглосуточное наблюдение… Он, кажется, важная фигура теперь.