- Верю! - говорил Петрушка. - Только почему же ты в двадцать шесть лет дураком остался?…
Несколько раз Котов брался за гитару, пытаясь исполнить для девушки песню с душераздирающим припевом "Я хочу быть с тобой!..", только пальцы не попадали по струнам. Он опять что-то мудрит с организацией ансамбля - говорит, что скоро все ахнут.
Вот такие дела. Карлов старается занимать меня, чтобы я не скучала - ходим в кино, в театры, даже в музеи. Долго ли я смогу обманывать его и себя?
Жизнь налаживается
Вскоре после того, как Вера переехала жить ко мне, я вплотную занялся своим трудоустройством. Выбор между профессией сторожа и профессией кочегара был сделан в пользу большего заработка. Всё-таки теперь я был в ответе не только за себя. Если она согласится иметь ребёнка, буду работать на трёх работах, как проклятый. Но это было бы слишком хорошо, так не бывает…
Однако, я отвлекаюсь. Работа в котельной давала в те времена замечательные преимущества перед любой другой:
- график сутки через трое (бывает и через семь);
- отсутствие надзора со стороны начальства (если точнее - отсутствие начальства непосредственно в котельной);
- хорошая зарплата (рублей двести, если повезёт).
Почти идеальные условия для отдыха, работы и творческой деятельности предоставляла газовая (в отличие от угольной) котельная. Всё что требовалось от кочегара - поглядывать на приборы и подкручивать краны по мере необходимости.
Но для работы в газовой котельной требовалась корочка: свидетельство об окончании кочегарских курсов. А попасть на такие курсы можно было только по направлению с производства. Например, с завода, на территории которого находится котельная. Разумеется, что пройти такой путь мог не каждый.
На этот случай имелся ещё один вариант: покупка свидетельства у знающих что к чему людей. Этой возможностью я и воспользовался, заплатив за корочку 250 рублей, 150 из которых ушли на комиссионные посреднику.
Во всём этом угарном деле мне помог Юра Попов, мой армейский приятель, о котором стоит сказать пару слов.
В 70-х Юрик закончил "Муху" и устроился работать в реставрационные мастерские Эрмитажа. У него был весёлый нрав и длинный язык, слишком длинный для того, чтобы долго оставаться безнаказанным. Несмотря на грамотный и своевременный "откос" его забрали в армию - всего за несколько месяцев до истечения призывного возраста.
Уже на первом году службы он узнал, что его трёхлетний сын называет папой совершенно другого человека. Он впал в депрессию, и его, двадцатисемилетнего первогодка, жестоко избили "старики".
Вот тогда в нём произошёл удивительной силы перелом. Сведя все внешние контакты до необходимого минимума, он посвятил весь второй год службы моральному и физическому совершенству.
По воле судеб и штатного расписания, я дежурил с Поповым на одной точке связи и мог наблюдать происходившие с ним метаморфозы.
Благодаря бесконечным подтягиваниям на специально закреплённой трубе, приседаниям и отжиманиям от пола, бегу, растяжкам и медитациям - он, изначально высокий ростом и крупный, но довольно дряблый, за год превратился в сильного и выносливого атлета.
Одновременно он штудировал книги по истории, философии и мировой культуре. Он почти уже стал ницшевским сверхчеловеком.
Вернувшись на свободу и получив доступ к самиздату, Попов определил два основных направления своего дальнейшего развития. Первый путь обозначился как боевые искусства, второй - как оккультные науки. Посещая подпольную секцию боевых искусств, он стал непобедимым в драке. Эксперименты с чёрной и белой магиями во время ночных дежурств в котельной сделали его опасным и загадочным.
Я столкнулся с ним на улице совершенно случайно. Слово за слово, и он сам предложил мне работать с ним в одной смене. Купив свидетельство, я оформился и заступил.
Дни и ночи, проведённые вместе на боевом дежурстве, научили нас понимать и, что самое главное, не мешать друг другу.
Убранство котельной в полной мере несло на себе отпечаток пребывания там моего замечательного товарища. Кольца, перекладины, деревяшки, мешки с песком - всё это держалось на верёвках и легко пряталось с глаз долой. Пол и стены были испещрены магическими формулами.
Для занятий каратэ (я так образно называю этот ужас) Попову требовался напарник, что-то вроде куклы, и я тоже начал получать, вместе с синяками, кое-какие навыки в этом деле. (Скажу сразу, впоследствии я так и не смог ни разу применить их в деле.)
В общем, время в кочегарке не проходило зря. Иногда, если Попов выходил или спал, удавалось даже просто полежать и почитать книгу. Последние, ночные, восемь часов дежурства мы делили пополам, а утром приходили ещё двое чудаков и нас меняли.
Решив проблему заработка, я начал обустраивать нашу с Верой личную жизнь. Регистрацию в районном загсе нам назначили на конец октября. Второпях я продал свою последнюю "семейную реликвию" - серебряный браслет с гиацинтами, получив по глупости не более половины настоящей стоимости. Сделал кое-какие основательные покупки, вроде стиральной машины, и отложил две тысячи на мероприятие.
Я заказал стол на шесть персон в памятном нашей помолвкой "Метрополе" - приблизительно на тысячу рублей. Сюда мы поехали прямо из загса, после регистрации. Слова "объявляю вас мужем и женой" звенели в моей голове райской музыкой и кружили голову.
- Вид у тебя идиотский, - сказал Петрушка, обернувшись. - Закурил бы, что ли…
Наш второй свидетель, Дима Котов, всю дорогу выспрашивал, какую я заказал выпивку и какие закуски, а я путался в ответах и отмахивался.
Тысячи рублей это стоило. У нас глаза повылезали на лоб при виде всей этой роскоши. Чёрт знает, как они умудряются вырезать такие цветы из обыкновенных овощей и зелени.
Я сунул стоящему возле стола метрдотелю двести рублей, и он лично руководил обслуживающими нас официантами. Ввиду того, что Попов от участия в мероприятии подло уклонился, а шестое место было зарезервировано для ровного счёта, наши четыре персоны расположились за этим столом очень даже вольготно. На наших раскрасневшихся рожах цвели пьяные улыбки от уха до уха. Если мы не ржали и не перекрикивали друг друга, значит закусывали; если не закусывали, говорили путаные тосты, кричали "горько" и подолгу, взасос, целовались, шаря руками под одеждой. Под завязку пытались даже танцевать, но ни у кого не получилось. Был ещё какой-то десерт, но воспроизвести полную картину никому из нас впоследствии так и не удалось. Вера вспоминала, что было мороженое в красивом не то хрустальном, не то серебряном сооружении из вазочек, и она его ела, разгорячившись, и потом болела ангиной. Петрушка, якобы, пробовал торт, похожий на римский Колизей. Котов запомнил ананасы в шампанском. Но, скорее всего, всё это возникло уже потом, в их воображении. Лично я ничего такого не видел, возможно потому, что во время десерта находился в служебном помещении, где нагружал большую сумку, ещё рублей на пятьсот.
Мы ехали к Котову в пустом рейсовом автобусе, так как в такси пятерых человек на Невском сажать отказывались. Нас было пятеро потому, что Дима снял на автопилоте девчонку лет семнадцати, которая хлопала глазами и верила каждому его слову.
Всё дальнейшее слилось в моей памяти в сверкающую огнями карусель из улыбок, рюмок, бутылок и поцелуев…
Кончина генсека и странное поведение моего приятеля
Однажды, в первых числах ноября, бодрствуя свою половину ночи, я потягивал чаёк и прикидывал планы на будущее. В карманном календарике я обвёл кружками рабочие дни второго и шестого, вообразив, как утром седьмого ноября буду пробираться домой сквозь толпу демонстрантов, а затем кончик моей ручки застыл над цифрой "10". Десятого ноября 1982 года скончался Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума… ну, и так далее. Короче, десятого числа умрёт Брежнев, это точно. Три дня в стране будут транслировать классическую музыку и показывать дежурный траурный фильм "Мы из Кронштадта". А потом на два года, до следующего траура, к власти придёт шеф КГБ Андропов с его кампанией борьбы за "трудовую дисциплину", выразившуюся в отлавливании на улице, в банях и кинотеатрах гуляющих в рабочее время. (Надо взять справку с указанием графика работы.)
Во время следующего дежурства, в канун праздника 65-й годовщины ВОСР, мы беседовали о политике и культуре. О Польше и Афганистане, Шаламове и Солженицыне, о бегстве на запад Годунова и Барышникова, о достоинствах выдающейся поэмы Венечки Ерофеева "Москва - Петушки".
Заговорившись, я посетовал на Чернобыль, которого ещё не было и на разрушение берлинской стены, которая ещё стояла. И оба раза Попов посмотрел на меня внимательно.
Десятого ноября, после праздника, я с самого утра ходил по котельной, прислушиваясь к каждой затянувшейся паузе в звучавшем из репродуктора голосе диктора. Попивавший чаёк Попов смотрел на меня выжидательно и с интересом.
Потом мне пришлось заняться прямыми обязанностями, потом мы играли в шахматы (если мои ходы можно было назвать игрой), потом поупражнялись с ненастоящими нунчаками, и вот уже на улице стало темнеть. Не зная что и думать, я чувствовал себя опустошённым и обманутым.
И тогда Попов произнёс то, что заставило меня дёрнуться всем телом:
- Не переживай, завтра объявят.
- Что… что объявят?!
- То. Самое. Ты, наверное, просто забыл: объявили на следующий день.
- А ты… откуда знаешь?
- Звёзды так встали, и ещё много чего сошлось.
- Ты и про меня знаешь?
- Про тебя не знаю. Но кое о чём догадываюсь.
Попов меня вычислил.
Супергруппа
Девушка, с которой Котов познакомился в ресторане, при ближайшем, а главное трезвом рассмотрении оказалась пугливой, не очень умной и не очень красивой. Всего этого было достаточно, чтобы он в очередной раз почувствовал себя разочарованным в жизни. Дима лежал на своём диване и думал о Марине. Ощущение того, что она сейчас где-то рядом, невинная и свободная, готовая полюбить его раз и навсегда, приятно щекотало воображение и волновало.
Однако сейчас не было времени для сентиментов и других слабостей, особенно злоупотреблений. Он уже всё решил: впереди был успех и настоящая, наполненная жизнь большого артиста. Не марусинская коммерческая халтура для толпы юных недоумков и великовозрастных дур, а настоящий, творческий успех у интеллигентной публики, любовь и почитание…
Авантюрная, конечно, но поразительная по силе идея супергруппы, использующей в своём творчестве материалы ещё не написанных песен Цоя и Гребенщикова, Майка и Давыдова, Кинчева и Бутусова и выдаваемых за его, Котова сочинения, захватила его целиком. Это было смело и прогрессивно, это обещало совершенно новую и интересную жизнь. Разве не за этим он вернулся сюда, в этот дебильный 1982-й?
Обдумав на досуге этический аспект предприятия, Дима рассудил, что на долю настоящих авторов хватит популярности и в той, настоящей жизни. В этой можно кое-чем и поделиться.
Состав группы не вызывал сомнений. Это, конечно, был старый, испытанный в боях "Невский факел" с солистом Валентином Степановым, клавишником Вадимом Лисовским и барабанщиком Андреем Осиповым.
Поскольку осенью 1982 года ансамбль в репетиционном периоде уже существовал, не было необходимости кого-то искать и уговаривать. Оставалось только поразить всех внезапно открывшимся авторским дарованием и объявить себя руководителем группы. И уже не просто хозяйственно-финансовым администратором, а безусловным творческим лидером во всех отношениях, непререкаемым авторитетом, даже большим, чем в "Форте" был Марусин.
Степанов, невольно спровоцировавший эту мистификацию, сам же стал её первой жертвой. Не являясь человеком утончённым и проницательным, он довольно легко принял на веру внезапное творческое и духовное просветление Димы Котова и, признав, как бы там ни было, его гениальность, безропотно подчинился.
Сложнее обстояло с Лисовским. Являясь талантливым музыкантом и хорошо зная котовские данные, он не мог поверить в то, что происходит. Но факт, что называется, был налицо: Дима брал гитару и, бегло сверяясь с бумажкой, исполнял хит.
Лисовский требовал разоблачения плагиата от своего друга Осипова, мимо которого вряд ли могла проскочить какая-либо рок-н-ролльная новинка, но тот в растерянности разводил руками: такого ещё не было.
И хотя на репетициях Вадик временами вскакивал, ходил взад-вперёд и ошалело тёр лоб ладонью, группа ускоренными темпами разучивала новую, авторскую программу Дмитрия Котова.
Первая обойма состояла из вещей "Наутилуса". Во-первых потому, что эти песни были хорошо обкатаны в последний период существования "Невского факела" и не вызывали у автора ни малейших затруднений. Во-вторых, Степанов исполнял их хорошо и с удовольствием. А в-третьих… исполнение других песен было пока ещё весьма проблематичным.
С первого момента внезапного творческого озарения Котов стал думать о названии группы. Однако ничего нового, а тем более путного на ум не приходило. Предложенная "Алиса" не вызвала у коллектива ничего, кроме недоумения и насмешек. Обозвав своих недальновидных товарищей козлами и тупицами, Котов предложил "ДДТ". Но Осипов заметил, что где-то в Уфе уже есть группа с таким названием. Кстати он вспомнил, что в рок-клубе появились молодые и очень перспективные команды с названиями "Кино", "Зоопарк" и "Странные игры". Бросив на него неприязненный взгляд, Котов для шутки предложил "Ласковый май", и Лисовский немедленно проголосовал "за". Осипов активно запротестовал и предложил "Собачье сердце", переиначив, скорее всего, назаретовский "Hair Of The Dog". Даже скучный Степанов, не принимавший участия в обсуждении, прогундосил свой вариант - "Форум", но его никто толком не расслышал. За "Группу под управлением Дмитрия Котова" автор едва не поплатился, а вот мрачный "Обводный канал" Лисовского все четверо одобрили. В этом чисто питерском названии было что-то тёмное, мутное и зловещее, предполагающее некий скрытый, аллегорический смысл.
Временные материальные трудности
Помимо репетиций программы "Обводного канала", ансамбль был вынужден заняться унизительной теперь для Котова свадебной коммерцией - этап, казавшийся ему давно забытым позорным прошлым. Но Осипов и Лисовский, учившиеся на дневном отделении музыкального училища, изначально пересеклись с Котовым ради заработка. И внезапно открывшиеся возможности исполнения авторской русскоязычной рок-программы не отменяли необходимость зарабатывать себе на хлеб.
Даже Степанов, получавший на заводе очень приличные деньги, не отказался бы и от дополнительного заработка: дома сидела жена и росли двое детей.
Делать нечего. Котов навёл старые связи с точками общепита, зная наверняка, где его ждут, а куда идти не надо, и заказы на "музыкальное оформление праздничных мероприятий" посыпались как в старое время.
По совету друзей и благодаря посредничеству Петрушки, Дима купил за двадцать пять рублей справку, подтверждающую, что он является студентом дневного отделения Университета. После этого в военкомате про него забыли, а вредный участковый просто перестал его замечать.
На свадьбах играли один-два раза в неделю, имея всё, что положено, включая отдельный столик и доступных подвыпивших женщин. На жизнь хватало; жратва стоила копейки, а одежду родители присылали из Монголии - очень приличные вещи, из натуральной кожи. За вырученные деньги от одного проданного через комиссионку кожаного пальто можно было забить весь шкаф дешёвыми тряпками.
Однажды Котов неумело, но достаточно эффективно "сварил" свои джинсы, после чего прослыл экстравагантным чудаком и стал надевать их только перед выходом на сцену. Это было время, когда носили совершенно новые джинсы: хипповые вышли из моды, а "варёнку" ещё никто не видел.
Надо отметить, что Котов стал меньше, точнее, реже пить - не более одного-двух раз в неделю. Он становился звездой, и это яркое ощущение восполняло самоограничение в потреблении алкоголя.
Ленинградский рок-клуб
К середине зимы "Обводный канал" почувствовал уверенность в своих силах, он уже был готов к публичным выступлениям. Для осуществления широкой концертной деятельности у Димы мелькнула идея состряпать фонограмму. Но абсурдность такой мысли вызвала у него лишь грустную улыбку. Тогда ещё никто не выступал под фонограмму - или совесть не позволяла, или техническое несовершенство аппаратуры. Оставалось завоёвывать публику в честном бою.
Спрос на русскоязычный рок-н-ролл был достаточно велик. Небольшие, но атомные по отдаче концерты устраивали втайне от властей, используя не самые пригодные для этих целей помещения - от закрытого на ремонт пригородного клуба до комнаты в коммунальной квартире.
"Обводный канал" заявил о себе в февральском концерте недавно образованного рок-клуба. Звук был отвратительный, народ в зале пьяный. Группа играла слишком рафинированно и публике не понравилась.
Однако те немногие из числа трезвых, кто всегда с настойчивой серьёзностью вслушивается в тексты, были весьма довольны тем, что услышали. Слишком тяжёлый и громкий рок "Россиян" вызывал у них тревогу. Словесная абракадабра БГ - чувство собственной неполноценности. В новой группе "Обводный канал" всё было прекрасно: и слова, и музыка, и внешность участников. Удовлетворённая часть публики поторопилась сообщить об этом знакомым.
В числе таких зрителей находился заведующий отделом культуры горкома ВЛКСМ Сергей Потехин. Он был здесь не для развлечения, наоборот, по долгу службы. Он наблюдал, запоминал и делал выводы.
Поговаривали, что сам рок-клуб был образован не без участия КГБ и специально для того, чтобы поставить на учёт всех, расплодившихся словно кролики, сочинителей и музыкантов. Ребята сами заполняли на себя анкеты и сдавали напечатанные на машинке тексты песен. Членство в рок-клубе было престижно и просто необходимо для самоутверждения.
Сергею Потехину, который даже у себя дома прослушивал исключительно пластинки фирмы "Мелодия", новая группа понравилась. Этим же вечером, бормоча под нос запомнившиеся слова, он позвонил домой кураторше рок-клуба и запросил данные на всех четверых участников.