В тот же день торговец направился в разоренный Нисибис со своими людьми. Город смердел. На мостовых, покрытых толстым слоем тины, валялись обезображенные раздувшиеся трупы, облепленные тиной. На верхних этажах чудом уцелевших домов нехотя плясали языки пламени – это горело барахло, на которое не позарились монголы. Но запах пожарища не мог перебить сладковатый ни с чем не сравнимый запах разлагающейся плоти. У некоторых мертвецов собаки обглодали лица и руки. При виде людей наглые псы не убегали, а лишь нехотя отходили в сторону, ожидая, когда можно вновь будет вернуться к добыче. Другие рычали, не желая прерывать трапезы, и их приходилось отгонять плетями. Многие из убитых были зороастрийцами. Их должно было радовать подобное погребение.
Неожиданно раздался громкий хлопок. Все бросились лицом в грязь, прикрывая головы, решили – рванула римская граната. Но ни осколков, ни комьев земли, ни камней не полетело следом. С минуту полежав в грязи, Малек и его люди поднялись. Выяснилось, что Губастый неосторожно наступил на раздутый живот трупа, и газы вырвались из гниющих кишок с оглушительным треском. Малек сначала пришел в ярость, потом расхохотался. Подчиненные подобострастно ему вторили.
Задача Субудая была не так сложна, как казалось на первый взгляд – монголы уже собрали своих мертвецов, остались лишь тела погибших защитников города. Трупы римских легионеров в основном лежали возле стены, на центральной улице и внутри крепости Гостилиана. Еще были трупы в морге. Монголы не тронули их, потому что морг во время грабежа был залит водой. И теперь морг оставался почти полностью затопленным, и трупы приходилось вытаскивать из воды. Холодильник морга давно уже не работал, и трупы распухли и почернели. Но у этих хотя бы сохранились серебряные фиалы с номерами, которые с других римлян давно сняли.
Пока Малек занимался извлечением мертвецов, его светлую голову посетила совсем недурная мысль о том, как вернуть утраченную сотню ауреев. Почти все серебряные фиалы легионеров сняли монголы. Но у каждого преторианца на коже была сделана татуировка, и Малек велел записывать номера погибших. Малек даже весело хихикнул, глядя, как из морга выносят очередной труп. Римляне такое значение придают соблюдению ритуальных мелочей, что заплатят золотом за горстку праха, дабы совершить положенные обряды. Только в этом случае души воинов могут добраться до лодки Харона.
Уже стемнело, а люди Малека все таскали трупы. Наконец они добрались до госпиталя. Несколько тел они нашли возле дверей. Но это были гвардейцы, до последней минуты защищавшие вход. Они полегли здесь, изрубленные в куски. А вот внутри нашелся всего один мертвец. На кровати покоился труп молодого парня лет двадцати пяти. Монгольская сабля разрубила ему наискось лицо. Малек приглядывался и принюхивался, как собака, потерявшая след. Он то садился на корточки и заглядывал под кровать, где в густом слое тины плавали солдатские калиги. Как будто под кроватью могла найтись разгадка странной пустоты госпиталя. Конечно, монголам не показалось это странным – они вообще не задумывались, сколько должно быть раненых, а сколько убитых. Но Малек знал, что раненых бывает в два-три раза больше убитых, а убитых в морге было тридцать два. Это те, что пали до последнего штурма. Значит, раненых должно быть около сотни. Ну хорошо, часть было раненых легко, и они смогли вновь встать в строй. Кое-кто успел поправиться за время осады. Но все равно как минимум человек тридцать-сорок римлян должны где-то еще быть. Уже стемнело, но жара не спадала. Малеку казалось, что он сейчас задохнется от духоты и вони. Но он чувствовал – здесь что-то не так.
Протяжный стон пронесся над мертвым городом. Что это? Души убитых носятся над Нисибисом, и стонут и молят об отмщении?… Спутники Малека сбились в кучу. Малек тоже струхнул, хотя никогда не верил в духов.
Кто-то стал бормотать молитву:
"Как наилучший Господь,
Как наилучший Глава,
Давший по Истине дело
Мазде благое и власть,
Убогих заставил пасти"
А стоны вновь и вновь слышались в ночном воздухе, наполненном миазмами разлагающейся плоти.
– Должно быть триста два трупа римлян, – сказал Малек. – А мы нашли?
– Двести пятьдесят три.
– Возьмите еще сорок девять мертвяков, чтобы ростом повыше и морды бритые, разденьте до гола и тащите в фургоны. Ах да, вот стило, на левой руке каждому напишите какой-нибудь номер. И букву "А".
– Что такое "А"? – спросил Губастый.
– "А" – это первый в мире, – пояснил Малек. – Римляне себя считают таковыми.
– Вот у этого написала "D", – не поверил Губастый. – Все римляне первые, а этот что – четвертый?
– "D" – это значит "доминус", неужели не ясно, тупица? – безапелляционно отвечал Малек.
– Так что писать "A" или "D"? – не понял Губастый.
– Пиши всем "А", "A" встречается чаще. И кончай болтать! Только смотри, чтобы татуировка не стерлась. Римским стилом рисуй, а не тем, серским, что используют писцы монголов.
Малек вывез трупы римлян, настоящих и фальшивых, и сжег в заброшенной крепости. Часть праха собрали. По горсти на каждого из трехсот двух. Этот пепел работорговец рассчитывал продать в Рим за золото.
Однако не о римских богах и римских обычаях раздумывал Малек, глядя на пылающий погребальный костер.
Что задумали монголы? Каковы их планы? Наверняка подготавливают для римлян ловушку. А что если отправиться навстречу Руфину и предупредить… Но много ли заплатит Руфин? Может, ничего не заплатит? И что значит – навстречу? В древности римляне ходили по своим великолепным дорогам пешком, наводили понтонные мосты – в этом они были мастера. Иногда строили корабли и спускались по течению всей армией. А теперь у них железные дороги… стоп… Не надо так торопиться, дружище Малек! Спускались по рекам… Вот именно. А что если… да, ведь монголы не плавают по рекам… они их переходят, переплывают… поперек… а не вдоль. Нисибис был затоплен. Что если кому-то удалось ускользнуть именно по воде! Умница Малек! А ну-ка быстро идем к реке. В этом году было много дождей, Джаг-Джаг на редкость полноводен, и вывод напрашивается сам собою…
– А ну! – заорал господин и рабы кинулись исполнять приказание.
Жаль, что они так сильно отдалились от Джаг-Джага. Но это мелочь, это поправимо. Через два дня они уже шли берегом реки вниз по течению. Искали следы. И Фортуна их благоволила. Фортуна, эта истинно римская богиня, всегда помогла Малеку. Он нашел на берегу наскоро сложенное из камней надгробие. Ни даты, ни имени. Но могила, несомненно, римская. Малек помчался по следу втрое быстрее. Он уже чуял добычу… На другое утро на берегу его люди заметили причаленные к берегу шесть катеров. Ну конечно! Кончилось горючее. Малек послал Губастого на разведку. Тот вскоре вернулся и сообщил, что в крошечной деревушке на берегу нашли приют четыре десятка римлян. Почти все ранены. Тяжело или не очень… У Малека было двадцать человек. И он, не задумываясь, напал на импровизированный лагерь.
Римляне почти не сопротивлялись. Да и держать оружие среди них могли человек пять или шесть. Головорезы Малека скрутили их без труда.
Лишь в крайнем домике возникла заминка. Там, видимо, была вооруженная охрана. Двое из людей Малека попытались сунуться… Теперь два трупа валялись у порога.
– Перебить? – спросил Губастый, и меч его вылетел из ножен.
– Попробуй, сунься! – долетел из комнаты ответ. – Неофрона никто не возьмет!
– Подожди! Давай поговорим!
– О чем?
– Только не стреляй. Я могу войти. Я безоружен! – Малек отдал Губастому свой "брут" и поднял руки. – Видите, я безоружен. – Он шагнул за порог. – Я предлагаю вам жизнь, ребята.
Раненые лежали на полу. А перед Малеком стоял медик в зеленой тунике и в зеленых шароварах и сжимал в руке скальпель, как будто собирался им защищать своих подопечных. Рядом с ним – пара здоровых парней. Один с перевязанной рукой, другой и вовсе невредим. Оба вооружены до зубов. Хозяин дома так же целился в работорговца из старинного охотничьего ружья.
– Предлагаю жизнь, – повторил Малек.
– Рабство у варваров? – спросил один из лежащих преторианцев, с трудом отрывая голову от пола.
– Ну что вы! Подумайте, зачем мне отдавать вас монголам! Они не заплатят ни асса. В отличие от римлян. А римляне заплатят, так ведь? Я отвезу вас в свою крепость. И вы будете жить в комфорте и уюте, пока Рим не компенсирует мне расходы. Я даже заберу ваших умерших, чтобы их можно было достойно похоронить.
– А раненых? – медик опустил скальпель.
– О, раненых прежде всего! Ну что, договорились?
Медик кивнул – другого выхода не было. По его приказу трое его союзников сложили оружие. Их тут же связали.
– Всех жителей деревни перебить! – приказал Малек. – Никому не нужны лишние свидетели. Головы отсечь и сложить в кучу. Дома сжечь. Как будто здесь побывали монголы.
– Не смей! Что ты делаешь! – закричал Лентул.
Малек схватил медика за тунику и тряхнул изо всей силы.
– Послушай, римлянин, – просипел он. – Плевать я хотел на вашу фальшивую гуманность! Сколько раз жрецы Либерты выкупали у меня пленников, что я и счет потерял. Так что на вашего брата я насмотрелся. И если хочешь жить, а, главное, сохранить жизнь своим братьям, то изволь делать то, что я велю. Или всем перережу глотки. Понял?
Кассий после секундной паузы кивнул.
Вечером Малек, его люди и пленники покинули сожженную деревушку. Три фургона Малека были забиты до отказа. Люди буквально лежали друг на друге. Малек торопился. Если он столкнется с монголам, ему конец. Три дня и две ночи они ехали по степи. В условленном месте Малека ждали погонщики и свежие верблюды. По пустыне он никогда не ездил на машинах, только на верблюдах. Машина может сломаться, а верблюд никогда не подведет путешественника. Утром караван, груженый стонущей от боли добычей, ушел в пустыню. Укрепленные с помощью деревянных распорок на седле, болтались с каждой стороны верблюда по две продолговатые люльки. В каждой скорчившись, лежал пленник. Не всем предстояло добраться до крепости Малека живыми.
Малек долго сидел на крыше и пил вино. Уже сильно похолодало. Пора спускаться вниз – в объятия смуглой Темии. Раб почтительно ждал у входа. Надо будет скормить эту падаль львам. Когда Малеку привезут львов.
– Позови Губастого, – приказал хозяин.
Вновь в мозгу его зародился план. Умный Малек. Умный, потому и деньги к нему текут рекой. Подручный явился на зов.
– Разреши завтра раненым искупаться в водоеме. Только приглядывай за ними в оба, – приказал Малек.
– Куда им драпать? В пустыню? – ухмыльнулся Губастый.
– Их тридцать человек. И это преторианцы.
– Скажи еще: бросятся на мечи с голыми руками! Ха!
– Не удивлюсь. Я велел – приглядывай. Ты за них отвечаешь головой.
VI
Отвратительное помещение. Облезлые стены. Узкие оконца. Духота. Вонь немытых тел. Заросшие бородами лица. Лохмотья вместо одежды. Лохмотья вместо бинтов. Кто-то сам добирается до ведра в углу, кому-то надо подавать горшок. Кто-то стонет. Кто-то плачет, накрывшись обрывком простыни. И все двадцать четыре часа в сутки ты на виду. Некуда спрятаться ни от духоты, ни от любопытных глаз.
Роксана сидела на своей кровати в углу, по-восточному скрестив ноги. Казалось, она дремала. Или делала вид, что дремлет? Отсутствующий взгляд, руки безвольно повисли вдоль тела. С ней часто бывало такое после плена. Порой, что Кассий по два, по три раза окликал ее, а она не слышала. Люди Малека захватили ее в городе. Как женщине, ей сохранили жизнь. К тому же она оказалась во вкусе Малека. Натешившись, хозяин присоединил ее к остальным пленникам.
– Вот вам одна красотка на всех. Хватит? – И загоготал.
Ее приняли как товарища по несчастью. Никто не спросил, что с нею случилось. Самым ужасным для Роксаны было присутствие Неофрона. Втайне она надеялась, что преторианец погиб. Выяснилось – выжил. Он один из уцелевших римлян знал о том, что произошло накануне штурма. Ей казалось, что "воспитатель" постоянно наблюдает за нею. Обычно он делал вид, что не замечает ее. Но иногда останавливался подле кровати и с усмешкой говорил:
– А ведь они все твои "братцы" погибли, "сестрица". Все…
Она не отвечала. Впивалась ногтями в ладонь и не отвечала.
– Ты помнишь их? – Неофрон продолжал свои уроки.
Она отворачивалась.
– Вспоминай почаще…
И уходил.
Она спала в одной комнате с мужчинами. Она – одна. Их – тридцать. Но никто не домогался ее тела. Кассий сделал из своей аббы что-то вроде полога для кровати Роксаны и поставил ее ложе рядом с кроватью того человека, что в беспамятстве лежал неподвижно у окна. Одно это соседство должно было ее защитить.
Когда гасили свет, пленники начинали мастурбировать в темноте. Один из тяжело раненых не мог встать с постели, в последнюю свою ночь он долго возился в темноте, но ничего у него не получалось. Уже крылья Таната реяли над его головой, а тело все не хотело смириться и стремилось напоследок извергнуть животворящее семя. Но не было женского лона, чтобы его принять. Раненый окликнул Роксану и попросил подержать его за руку. И тогда наконец трепет Венеры пробежал по его телу. К утру он потерял сознание, весь день пребывал в беспамятстве. Уже на закате открыл он глаза, глянул непонимающе вокруг. Роксана склонилась над ним и приняла последний вздох умирающего, как будто была ему самым близким, самым дорогим человеком.
Иногда у Роксаны появлялась вульгарная мысль – раздеться догола, пройтись меж койками и предложить себя преторианцам. Ну, кто желает потешиться, я доступна, берите! А потом подойти к Неофрону и сказать:
– Я хорошая ученица, не так ли?
Но что-то ее сдерживало. Что-то, но не стыд.
Больше всего ее бесило, что для Неофрона нашлось место в лодке, а для нее – нет. Она даже не знала о плане, задуманном Рутилием. Она, тайный агент, ничего об этом не знала! Она была на улице, когда невдалеке взрывом опрокинуло кусок стены. Ясно, что взрыв был организован не монголами. Возможно, так защитники пытались вывести поток воды из города. Спасаясь от потопа, Роксана взобралась на крышу трехэтажного дома. Обстрел прекратился – только вода рычала и бурлила в проулках. И тут она увидела, как, оседлав рыжий поток, выныривают из ворот цитадели Гостилиана один за другим шесть катеров и несутся к узкой пробоине в стене. Она закричала, но никто ее не услышал. Она проклинала и звала… Грозила им вслед кулаком. Римляне удрали. А ее бросили в городе. Она желала, чтоб все они утонули в реке. Но боги не исполнили ее желание. Ибо спустя много дней она встретилась с беглецами вновь. Они обрадовались ей. Искренне. И она пыталась улыбаться в ответ. И зачем-то повторяла: "Наконец-то свои… Я среди своих…" Но она лгала. Они были все ей чужие. Почти как люди Малека. Почти.
Один проходимец Гней был ей другом. От Гнея постоянно несло дерьмом, ибо ему Губастый доверил ответственное дело – выносить ведра с фекалиями. И если деньги, взимаемые за пользование латринами, не пахнут, то уж руки Гнея воняли всегда, учитывая, что с водой у пленников было туго. Но этот запах нисколько Роксану не раздражал. Ей казалось, что и от нее самой пахнет мерзко.
– Не печалься, детка, – сказал Гней, усаживаясь подле Роксаны. – Это на первый взгляд все так плохо. А на самом деле я сравнялся с самим Плутархом.
– С Плутархом? Каким образом?
– Ну как же! В своей маленькой Херонее он занимался отводом сточных вод и вывозом навоза. И очень гордился, что служит своему городу. Так что хотя бы в этом я с ним наравне. Осталось теперь прославиться точно так же в области литературы. Когда я выберусь отсюда, напишу воспоминания. Я уже и псевдоним себе придумал:"Новый Плутарх".
– Я тоже писала книгу, – Роксана неожиданно оживилась.
– Так может, будем писать вместе? – предложил Гней. – Будем соавторами?
– Почему бы и нет… – Роксана попыталась улыбнуться.
Глава X
Сентябрьские игры 1975 года (продолжение)
"Кенотаф Элия Цезаря каждое утро покрыт ковром свежих цветов. Римляне никогда не забудут подвиг Цезаря и его трехсот телохранителей".
"Базилика Юлия почти полностью уничтожена огнем. Вигилы выясняют, какие документы погибли во время пожара, а какие удалось спасти".
"Человек, пожелавший остаться неизвестным, позвонил в редакцию "Акты диурны" и сообщил, что именно его желание исполняли таинственные поджигатели, устроившие пожар в базилике Юлия. Вигилы занимаются поисками звонившего, но пока безуспешно".
"Акта диурна", 10-й день до Календ октября
I
На другое утро, едва рассвело, явился Губастый.
– Эй, рабы. Во двор! К колодцу. Хозяин добр. Разрешает помыться.
– Неужто! – Неофрон приосанился и огляделся.
Ему казалось – стоит выбраться отсюда, и он уже свободен.
– Только тихо. Кто рыпнется, вмиг пристрелим, – заявил Губастый. – Так что не баловать! Ясно?
Раненые, кто мог идти, устремились к выходу. Кто не мог, тому помогали товарищи. И даже несли на руках. Роксана вышла последней. Вода! Купанье! Как она мечтала об этом! Термы снились ей каждую ночь. А вот и долгожданное разоблачение. Нагой перед всеми в водоеме вместе со всеми. Бесстыдно и целомудренно.
Лишь тот, один, лежавший у окна, не проявил никакого интереса к происходящему.
Кассий Лентул тоже остался. Сидел в изножьи кровати своего пациента и ждал. И ничуть не удивился, когда появился Малек. Кассий поднялся, понимая, что хозяин здесь неспроста. Но медик мог лишь беспомощно сжать кулаки. Если Малек догадался, то… Работорговец шел по проходу между кроватями и улыбался. Если бы его рабы были подле, они бы тут же начали подобострастно хихикать. Но Малек пришел один. Остановился подле кровати у окна. Раненый оставался недвижен. Исхудалые прозрачные руки безвольно вытянуты вдоль туловища. Шея и грудь перетянуты бинтами. Лицо казалось посмертной восковой маской. Нос заострился, зубы выдались вперед, как у покойника, глазные яблоки под прикрытыми веками выпирали шарами.
– Странно, что он вообще живет, не так ли? – прищурившись, спросил Малек.
– Его раны заживают. – Кассий Лентул поправил разбитые очки.
– У тебя нет охоты искупаться? – поинтересовался Малек.
– Я… я потом…
– Уж не думаешь ли ты, римлянин, что я разрешу вам плескаться в своем водоеме каждый день? Пользуйся случаем, парень! Пока я добр. В чем моя задача, сам посуди? А? Надо, чтобы товар был отменным. И твои родичи в Риме, собирая выкуп, не тратили денежки зря. Я люблю торговать качественным товаром, доминус Лентул!
– Кто-нибудь вернется, и тогда я…
– Все вернутся вместе, когда мои люди вытолкают вас палками со двора. Я посижу возле твоего больного. Чего ты боишься? Или думаешь, я его прикончу после того, как спас?
– Спас?