– Как ты полагаешь, в чем смысл его слов?
– Это выше моего разумения, – не меняясь в лице, солгал Кархан. – Скажу только, что персы любят охоту на львов и, возможно, числят льва своим прародителем.
– Это не так, – медленно покачал головой Валтасар, – но кое-что в твоих рассуждениях, похоже, верно. Лев, призывающий идти на охоту вместе с ним, по всей видимости, действительно Кир. Если Даниил говорит правду, а так оно скорее всего и есть, его слова предвещают мне беду и возможную гибель в походе на Лидию.
– Твоя мудрость безгранична, мой государь, – тут же выпалил телохранитель.
Валтасар поморщился от громогласной лести.
– И снова это не так. Но суть дела не в этом. Мы заключили союз с владыкой персов. Расторгать его опасно, но и сломать себе шею в чужих горах я тоже не желаю. Что мне теперь делать, Кархан?
– О том лучше спросить у Даниила, – четко отрапортовал могучий скиф.
– Верно, – протянул царь. – Я и сам так думаю. Но вот что, Кархан. – Улыбка моментально сошла с лица Валтасара. – Жрецы – народ мстительный. Сегодня на площади был унижен не только Верховный жрец бога, но и сам бог. Этого они Даниилу не простят. С их чарами, полагаю, он и сам справится, но есть еще кинжалы, стрелы…
– Я понял тебя, государь, – пробасил Кархан. – Волос не упадет с его головы.
Как обычно, подготовка к пятничному, или, вернее, к субботнему пиршеству занимала все время Сусанны и других женщин дома Иезекии. Она не ведала, почему в народе эбору было принято считать началом дня появление в небе первой звезды, а не рассвет, как в Вавилоне, но, впрочем, никогда и не задумывалась над этим. Сейчас ее заботило совсем иное. До появления этой самой первой звезды необходимо было закончить все приготовления, ибо Господь повелел оставить субботний день для отдыха. Отец рассказывал о случаях, когда даже крепости эбору были взяты штурмом именно в субботний день, поскольку воины, послушные завету, не прикасались в тот день к оружию. Этого выросшая в Вавилоне Сусанна уж никак не понимала и лишь уповала на мудрость божью, который, ясное дело, ведает, что творит.
Она уже не пыталась убедить себя, что сегодняшний субботний день для нее такой же, как и все прочие. За все годы, когда она сначала помогала старшим женщинам, а затем и сама готовила пиршественные блюда, такого не было. Еще бы! Обычно в доме Иезекии, слывшего отменным хозяином и богатым человеком, собирались родичи, заходил кто-то из старейшин, чтобы вместе вознести хвалу Господу за насущный хлеб и неспешно обсудить строки из священной Книги – божественного дара Отца небесного.
Сегодня ожидалось целое нашествие. Едва узнав о том, что царевич Даниил почтит своим присутствием празднество в доме Иезекии бен Эзры, старейшины и мудрецы вавилонской общины все, как один, прислали гонцов к порогу его дома, чтобы оповестить о своем приходе. Но Сусанна, хотя обычно побаивалась всех этих маститых, убеленных сединами знатоков Книги, сегодня даже и думать о них позабыла. Она ждала его!
Сусанне казались смешными предположения отца, будто царевич Даниил может выбрать ее своей женой. Конечно, многие юноши и зрелые мужи, не скрывая жадных взоров, заглядывались на нее. Но она с детства помнила список добродетелей, которыми должна была обладать хорошая жена.
Она должна уметь прясть шерсть и лен, готовить пищу, вставать до рассвета, чтобы позаботиться о своей семье и дать распоряжения слугам. Покупать поля и сажать виноградники, вести счета и трудиться до поздней ночи. Она должна уметь обращаться с прялкой и веретеном, помогать бедным, одевать свое семейство в пурпур и одеваться сама в пурпур и виссон. Делать и продавать ковры.
Смотреть в будущее с надеждой и упованием на лучшее, быть мудрой, доброй и разумной домохозяйкой, никогда не отлынивать от работы.
Обаяние и красота не играли роли: обаяние обманчиво, а красота бесполезна.
Этот текст из Книги Притч не раз обсуждался в ее присутствии. Увы! Сусанна не умела ткать и продавать ковры, ей никогда не доводилось покупать поля и сажать виноградники. В стенах Вавилона земли, которой владело ее семейство, хватило лишь на то, чтобы разбить небольшой сад, где в тени деревьев можно было наслаждаться субботней трапезой и вести мудрые беседы о божьих откровениях. Ей очень хотелось, чтобы царевич Даниил остановил на ней свой взор и выбор, но…
Рассуждая про себя подобным образом, девушка вышла в сад, где расторопные слуги уже готовили ковры для пиршества; смоковницы негромко шелестели листвой; переговаривались служанки, расставляя заполненные фруктами и сладостями блюда. Над глинобитной стеной торчали головы окрестных мальчишек, ждущих момента, когда слуги отвернутся, чтобы стянуть с блюда какую-нибудь сладость. Будь воля Иезекии, он бы сделал стену повыше, но закон строго запрещал эбореям возводить ее более, чем по грудь всаднику. От нескромных взглядов прохожих такие стены укрывали надежно, однако от мелких воришек и воров посерьезнее защититься ими не удавалось.
Сусанна обвела взором людей, хлопочущих над уставленными яствами коврами, и, найдя их приготовления безукоризненными, отправила прислугу в дом. Ей хотелось побыть одной хотя бы то недолгое время, которое осталось до прихода гостей.
Мальчишки ее не смущали. Многих она знала еще совсем крохами. Казалось бы, совсем недавно она бегала с такой вот стайкой юных сорванцов, и ее приятели норовили стащить что-нибудь вкусненькое в подарок симпатичной подружке. Теперь же отец прочит ее в жены человеку, с которым Господь говорит так же, как сам Иезекия с ней. От абсурдности этой мысли ей почему-то стало грустно. Вместо того чтобы побаловать детвору, она демонстративно нахмурилась и сделала вид, что ищет на земле камень. Когда она вновь подняла глаза, мальчишек на заборе уже не было. Зато над стеной возвышалась голова в остроконечном шлеме, украшенном золотой насечкой.
– Ага! А вот и ты! – Всадник по ту сторону ограждения быстро ухватился за край стены и, перемахнув ее, ловко приземлился в траву. Сусанна отшатнулась, но было поздно. Перед ней стоял начальник городской стражи Нидинту-Бел.
– Ты что же, полагала, что сможешь укрыться от меня? – Девушка потупила взор, боясь перечить незваному гостю, но вельможа, подцепив указательным пальцем ее подбородок, властно поднял лицо Сусанны. – Я же говорил, что тебе от меня не уйти.
Дочь Иезекии попыталась двинуться к дверям отчего дома, но не тут-то было.
– Ты куда это собралась? – жестко окликнул ее Нидинту-Бел, хватая за руку. – Я еще не договорил. Ты что же, хочешь, чтобы я разозлился?
– Нет, – едва слышно выдавила девушка.
– Вот и правильно. Тогда слушай меня внимательно и запоминай. Ведь ты же не желаешь попасть в зиндан?
Девушка судорожно замотала головой, цепенея от ужаса. От стражников, время от времени заходивших в лавку отца, она не раз слышала о жестоком нраве этого вельможи, удивительно похожего на молодого Набонида.
– Ты, конечно же, знаешь, – продолжал как ни в чем не бывало надменный царедворец, – что по закону Вавилона каждая девушка, достигшая возраста, когда она может выходить замуж, обязана прийти к храму Иштар, дабы отдаться любому мужчине, который бросит ей серебряную монету. Вот тебе монета. – Он вытащил из-за кушака полновесный сикль и почти силой вложил его в руку девушки. – Завтра я жду тебя там. И помни, если мне будет хорошо с тобой, то станешь моей наложницей. Я щедр к тем, кто мне нравится. Твой отец, вся твоя семья будут благословлять день, когда ты попалась мне на глаза. Если же вдруг решишь заартачиться… Помни, Иштар сурово карает ослушниц. Уразумела?
Сусанна молча кивнула.
– Придешь? – требовательно спросил Нидинту-Бел.
Девушка отчаянно замотала головой. Земля уходила у нее из-под ног, точно кто-то для забавы выдергивал ковер.
– На что ты надеешься? Думаешь, этот выскочка Даниил сможет тебя спасти? От меня никто тебя защитить не сможет. Ему самому осталось жить считанные часы. Может, он уже мертв.
– Сусанна! Сусанна! – послышался сквозь приоткрытую дверь радостный голос отца. – Там на площади!.. Там Даниил!
Начальник стражи скривился, точно в сапог ему попала колючка, но тут же взял себя в руки, сжал в кулак пальцы девушки с лежащей на ладони монетой и в два прыжка очутился на стене.
– Там Даниил! – Иезекия, не находя слов от радости, выскочил во двор, спеша поделиться с дочерью свежими новостями. Вельможа спрыгнул вниз на поджидающего у стены коня, тот взвился на дыбы и, заржав, помчал прочь.
– А-а-а… кто это был, Сусанна? – оторопело указывая пальцем на стену, проговорил Иезекия. – И что у тебя в руке?
Сусанна вздрогнула, точно овода отшвырнула от себя обжигающий руку серебряный кругляш и с рыданием бросилась в дом в свою комнатку.
Когда один из нубийцев, оставленных сторожить лавку, доложил Иезекии, что у дверей его дожидаются семеро солдат из отряда скифа Кархана, хозяин дома и его гости не на шутку переполошились. Конечно, принесенные с площади новости гласили, что великое просветление снизошло на царя Валтасара, и, узрев воочию силу и мудрость благословенного царевича Даниила, даровал он народу избранному свободу веровать и славить бога, как предписано было в Завете. Однако кто знает… Удача подобна мельничному колесу: то поднимает вверх, то бросает вниз и перемалывает, перемалывает дни жизни, точно ячменные зерна. А уж при дворе это колесо вертится так быстро, что ни одой из царских колесниц не угнаться за его кружением. Но опасения были лишены основания. В кругу верзил грозной стати и устрашающей наружности стоял Даниил – надежда и светоч народа эбору. Ликование старейшин, Иезекии и всех прочих гостей, тесно сгрудившихся в саду под смоковницами, не ведало предела.
Намму, верный своей привычке внимательно слушать говорящих и брать на заметку то, что может пригодиться в беседе, кивал в такт словам. Если же вопрос, адресованный ему, не находил ясного ответа, он делал вид, что внемлет другим речам, спеша согласиться с тем из говоривших, борода которого казалась ему более длинной и седой. Если же эта тактика не помогала, Намму глубокомысленно сводил тяжелые брови на переносице и, подняв длани вверх, изрекал что-то вроде: "Богу то ведомо" или же: "Неизреченна мудрость Господня".
Вначале он со страхом ожидал, когда трапеза кончится, и старейшины, перестав внимать голосу желудка, пожелают вникнуть в суть божьего откровения. Здесь Намму сказать было нечего, а обойтись общими фразами не представлялось возможным. Но очень скоро эти страхи отступили на второй план.
В тот миг, когда красавица Сусанна наполняла серебряный кубок Намму алым фалернским вином, он с немалым удивлением отметил, что глаза ее красны от слез и губы дрожат так, будто она готова расплакаться в любую минуту. Намму метнул взгляд в сторону хозяина дома. Тот казался радушным и приветливым, однако пальцы рук, сжимавшиеся и разжимавшиеся на кушаке, выдавали скрытое волнение.
"Что-то здесь произошло", – обеспокоился он и с удивлением осознал, что впервые с детских лет встревожился, заметив женские слезы. А ведь говорил когда-то старик Абодар: "Эти слезы – вода. Если надо – они польют росток. Если нет – загасят пламень". И вот на тебе – он встревожился, причем встревожился не на шутку. Даже возможность разоблачения не терзала больше его душу, словно все эти мудрецы и учителя, узнав в нем чужака и мошенника, рассмеются и примут это за добрую шутку.
– О свет и надежда избранного народа! – обратился к нему один из старцев, борода которого показалась ему самой окладистой и седой. – Молви слово.
– О чем же хотите вы услышать? – рывком возвращая себя к суровой реальности нынешнего праздника, глубокомысленно произнес "светоч" эбореев.
– Поскольку не так давно год сменил год, мы, как водится, размышляли о деяниях божьих со дня творения этого мира, и земли, и неба, и всех тварей на тверди и в воде. Стало быть, нынче время сказать о праотце Аврааме, уверовавшем в бога Единого, сокрушившего идолов, дабы вывести род свой из этой земли к обетованным берегам. Но если в мудрости своей желаешь ты речь слово о иных деяниях Господа… – Собеседник Намму сделал знак старцам помоложе, и те явили взору ошарашенного пророка увесистый громоздкий том в раззолоченном переплете – настоящее произведение мастеров из Библа. Кровь застучала в висках Намму. Он понял, что для него настал момент истины, и с надеждой кинул взор на маячивших в углах сада солдат его личной стражи. Эти грозные дикари безучастно взирали на происходящее, готовые в любой миг растерзать всякого, кто посмеет даже просто косо взглянуть на их господина. Но тут взгляд его вновь натолкнулся на Сусанну, стоящую у двери и прикрывающую лицо краем накидки. Намму отвел глаза и выдохнул, будто собираясь прыгнуть со скалы.
– Пусть воля Господа решит, о чем нам теперь говорить. Вы же, почтенные старейшины, между собой решите и огласите, кто усладит слух души моей сладкозвучием божественной речи.
При этом "смиренный пророк" коснулся перстами светлых пергаментных листов и, развернув книгу, указал на исчерканные незнакомыми значками строки. – Здесь!
– Псалом Асафа, – провозгласил седобородый, касаясь строки: "Бог стоял в сонме богов, среди богов произнес суд…"
Глава 9
Сколько факты наизнанку ни выворачивай, они все равно налицо!
Эркюль Пуаро
Всякого подвоха ожидал Намму в этот вечер, но такого – нет. Причем от кого – от Всевышнего, прародителя мудрости и ясного духа. Всю дорогу от дворца Валтасара к дому Иезекии он пытался вообразить себе, как Единый бог может без многочисленного семейства и помощников управиться с многообразием земной жизни?! Получалось, довольно плохо. Воображаемый им владыка мира сего мелко суетился, хватаясь за все одновременно и ничего не успевая. Здесь, в милом сердцу Междуречье, обрамленном, как ласковыми руками Иштар, благословенными Тигром и Евфратом, количество богов превышало полторы тысячи, и каждому из бессмертных находилось дело. И даже с божественным могуществом не все и не всегда выходило удачно. И тут вдруг на тебе – один Единый бог на все случаи жизни!
Ну, да ладно, эбореям виднее. У них с этим самым богом, если, конечно, верить тому, что они о себе говорят, кровный союз на вечные времена… И вдруг надо же такому статься: "Стал бог среди иных богов…"
Ну, совсем как записной краснобай, провозглашающий здравицу на свадьбе. Да что там свадьба! Ведь и Мардук известен как судья над богами. Тогда получается, что бог эбору и Мардук – одно и то же?!
Не в силах ощутить охватившую Намму растерянность, вдохновенный чтец, войдя в раж, самозабвенно продолжал возносить к небесам слова псалма:
…Доколе будете вы судить неправильно
и оказывать лицеприятие нечестивым?
Давайте суд бедному и сироте;
Угнетенному и нищему оказывайте справедливость;
Избавляйте бедного и нищего;
Исторгайте его из руки нечестивых.
Не знают, не разумеют, во тьме ходят;
Все основания земли колеблются.
Я сказал: вы – боги,
И сыны Всевышнего – все вы;
Но вы умрете, как человеки,
И падете, как всякий из князей.
Да уж, если дотоле Единый бог эбору просто обескуражил его своей неожиданной множественностью, то сейчас он решил доконать Намму окончательно. Сперва он ничтоже сумняшеся сообщил, что все прочие боги – дети Всевышнего. Так как он при этом не величал их своими детьми, то либо приходился им братом, либо и вовсе состоял в неком отдаленном родстве. Но если кроме всех этих богов, принимавших участие в судебных прениях, существовал еще и Всевышний, тогда кто же он сам? И где его искать?
Но с этим еще полбеды. А вот сообщение о том, что боги смертны, как все прочие князья, просто сбивало с ног. Не сиди сейчас Намму в удобной позе, слушая чтеца, наверняка бы рухнул наземь от такого сообщения.
– …Восстань, Боже, суди землю, ибо Ты наследуешь все народы, – торжественно провозгласил седобородый, заканчивая псалом. Взгляды присутствующих обратились к Даниилу.
– Что могу я сказать вам, преисполненные мудрости? – стараясь выиграть хоть немного времени, вздохнул Намму, исподволь разглядывая лица собравшихся. Надежда на то, что сейчас все они загалдят наперебой, спеша продемонстрировать познания в трактовании священных текстов, умирала в муках неотвратимо и безвозвратно. Все молча ждали слов пророка.
Что ж, поскольку прямого и ясного ответа на незаданный вопрос в глазах учителей мудрости и старейшин не было, Намму перешел в атаку.
– Спрошу я у вас, овеянные благословением, что есть бог?
– Эйах Ашер Эйах, – наперебой загалдели отцы народа эбору так, будто строгий учитель спрашивал их давно и надежно выученный урок.
"Эйах Ашер Эйах. – Намму ухватился за эту фразу, как утопающий за соломинку. – "Эйа есть Эйа" или "Эйа есть Бог", или же, наоборот, "Бог есть Эйа". – Шальная мысль искрой проскочила в его мозгу, точно воришка, стащивший с прилавка спелое яблоко: "Эйах – ведь это же Эа, то есть Энки – так называли между Тигром и Евфратом великого бога, владыку божественных сил и мудрости. Именно он спас человеческий род от потопа. Он научил людей разводить сады, исчислять ход звезд, использовать лекарственные травы, и многому другому. Но он, как другие боги, был лишь сыном великого Энлиля – повелителя земли, владыки стихий, посылающего бури и ураганы, чтобы покарать усомнившихся в грозной силе его".
Когда-то от одного заезжего мудреца на рынке в Ниневии он слышал, что в незапамятные времена бог Энлиль, его отец Анну и сын Энки разделили весь мир между собой. Анну оставил себе небеса, Энлиль получил землю, Энки – воду. Однако у Энки тоже был сын, и у этого юного бога, очень скоро вставшего во главе шайки молодых богов, были свои соображения на этот счет. И звали этого бога – Мардук. Отца он решил не трогать, оставив ему в удел огромный пресноводный океан под землей. Но деда и прадеда от дел отстранил. Какая уж там судьба ожидала богов, ушедших на покой, неведомо. Зато смысл псалма становился более или менее понятным. Эа (Энки), собрав юных богов-озорников, примерно отчитал их, призывая творить правый суд и помогать людям. Сделано это было весьма своевременно, потому как боги предвечного океана, бывшие в силе и славе еще тогда, когда не были названы имена прочих властителей изначального мира, уже собирались погубить сорванцов, не дававших им спокойно отдыхать. Тогда Эа смог обуздать их гнев, но время его ушло. Во главе богов уже встал Мардук с секирой в руках и драконом у ног.