– Ну как-как… Со степными у нас война все время, но и торговля тоже. Скуют оторв цепью, ладьей по реке по нашей, по Кучме, потом каналом до Итиля, а там уже или в Каму, или в Астрахань. И продадут на торгу в рабство навечно. Так вот кривую линию им и подправят. Видишь, всем хорошо. И казне прибыток, и варварам доход, и оторвам в будущей жизни полегче станет… Но только тут вряд ли… Слишком легкое наказание выходит. В степь продают, если разбоя с насилием не было. А тут, видишь, пострадали мы, – он указал на свой нос. – Чуть ведь не убили нас. Так что, может, с ними как с убийцами поступят. В крысиный поруб посадят.
– Это что, – вздрогнул я, – казнь такая?
– Ну, зачем сразу казнь? – пожал плечами Алешка. – Кто захочет, тот выживет. Там же вода есть, а еда – бегает да пищит. Лови да жри… Если нескольких сразу сажают, то еще ничего. По очереди спать можно. Вот когда одного – это верная смерть. Загрызут крысы… Им ведь там тоже кормиться больше нечем. Так что кто кого… У нас ведь не как в древности: всякие там костры, колья, плахи… Закон в княжестве мягкий. Всякому душегубу дается возможность выжить. Вдруг его линия так изогнется в счет прежнешаровых страданий? Бывает, что в крысином порубе люди по много лет живут. Конечно, невесело там, так ведь сами же линию себе покривили…
Я судорожно сглотнул. Что ж, значит, здешний гуманизм все-таки не беспределен. И по мне, так уж в сто раз лучше, если оттяпают голову на плахе, чем вот так, годами в темноте с крысами охотиться друг на друга.
Потом Алешка ушел, а я провалился в сон. Что-то неприятное там творилось, какие-то пряди седой паутины, еловый лес, выросший в темном подвале прямо из каменного пола… и боярин Волков в алом кафтане, при сабле и серебряной цепи, внимательно смотрит на меня… только вот голова у него крысиная, и не мигают черные глаза-бусинки, скалятся ослепительно-белые резцы, а усы едва заметно вибрируют… словно антенны, передающие куда-то секретную информацию.
Я рывком приподнялся, стряхнул липкие обрывки сна. И увидел сидящего в кресле боярина. Без сабли, без красного кафтана, в одной рубахе. Голова обычная человеческая, мешки под глазами, лоб в морщинах. Но почему-то он вновь напомнил мне дворового кота – с порванным в драке ухом, но вполне готового к будущим схваткам.
– Ну что, пришел немного в себя? Давай тогда поговорим… о делах наших скорбных… Значит, никак не обращались к нему? Что ж, умно… А кроме Гонши и Белого, больше не звучало имен? Не торопись, подумай.
– Чего тут думать, – хмыкнул я. – Точно не звучало.
– Ну, тогда картинки погляди, может, узнаешь кого… – Боярин непонятно откуда вытащил амбарного вида книгу, протянул мне. – Осторожнее, тяжелая… На колени клади. Вот…
Книжища и впрямь была убийственного веса. Пожалуй, помощнее вон той висящей на стенке булавы. Немудрено – формат близок к A3, бумагу правильнее назвать картоном…
Я начал перелистывать страницы. На каждой – умело нарисованный портрет. Техника, насколько могу судить, разная, но все лица – как живые. И это не типографская печать, рисунки или мягким карандашом выполнены, или тушью. Никакого текста – лишь номера внизу каждой страницы. И цифры хитрые какие-то, вроде и узнаваемы – но начертание более чем странное.
– Знаешь, что это такое? – прокомментировал Александр Филиппович. – Это одна из тайных книг Уголовного Приказа. Тут собраны портреты тех душегубов, с которыми мы имели дело за последние десять лет. Не по всей стране, конечно, но Кучеполь, Тверь, Малушин… словом, центральная часть княжества. Более старые книги я поднимать не стал, раз уж ты говоришь, те молодые были…
О как! У меня в руках – местная ментовская база данных! Как трогательно!
– Это что же, – протянул я, – все преступники за десять лет? По нескольким городам? И все в одном альбомчике? Весело тут у вас…
– А как было бы в том шаре, чьей памятью ты живешь? – полюбопытствовал боярин.
– Ну… Там, конечно, была бы не книжечка, а… – я замялся, не зная, как в двух словах рассказать о компьютерных базах… – Короче, в другом виде. И было бы их… ну, несколько десятков тысяч. Или даже сотен… Если каждого гопника пофиксить…
– Да уж, – прищурился Александр Филиппович, – жутковатый шар. Впрочем, и неудивительно. Живут люди как дикари, Учения не знают, линии свои не берегут… Страшно подумать, что так было бы и у нас, кабы не Аринака…
– Да кто он такой, этот ваш Аринака? – не выдержал я. – И что вы все про линии? Кто-нибудь когда-нибудь мне это объяснит наконец?
– Можно и объяснить, – боярин сделал вид, что не заметил моей вспышки. – Но сперва давай все-таки погляди, полистай. Как говорится, сначала практика, потом теория.
– Кем говорится?
– Учеными, – невозмутимо ответил боярин. – Да ты гляди и не торопись.
Я внимательно вглядывался в лица. Было их всего, как я насчитал, двести тридцать восемь портретов. Все больше молодые мужики, но попадались личности заметно постарше, было несколько подростков немногим старше Алешки, и даже встречались представительницы слабого пола. Некоторые выглядели очень даже ничего. Пририсовать бы к этим головкам все остальное…
– Увы, – я долистал до конца. – Никого не узнаю из тех…
– Слушай, – боярина, похоже, осенила идея, – а ты не заметил, речь их… Какие-то особые словечки были, непонятные? Или ругань черная…
Знать бы, что тут считается черной… Ну, понятное дело, интересуется, по фене они перетирали или как…
– Да они вообще почти не говорили между собой. Буквально две-три фразы. И язык вроде обычный.
– Это хуже, – расстроился Волков. – Возможно, что и не по нашему Приказу проходят. Разбойные людишки, скорее всего, от своего языка не удержались бы. Кто же тогда? Лазняки? Но эти разбоем не занимаются, эти с другого кормятся…
– А кто такие лазняки? – прервал я поток его размышлений. – Между прочим, вопрос для меня важный. Я же и в холопы угодил как лазняковское имущество… Кому я обязан своими несчастьями? Проще говоря, кому репу чистить?
– Про чистку репы – это ты к Светлане нашей, – боярин моей фразы не понял. – А что до лазняков… – Он встал с кресла, прошелся по горнице. – Лазняки – это люди, добывающие редкий товар и торгующие ими в обход законов. Откуда они достают эти вещи? По-разному. Что-то привозят из дальних стран, не входящих в Круг Учения, что-то выкапывают в древних могилах… у народов, исчезнувших с лица земли, порой бывают удивительные вещи…
– Вроде велосипеда "Украина"? – не выдержал я.
– Ты про самоход, выставленный на торг? – Волков не моргнул глазом. – Это, конечно, вещь не древняя. Современная вещь, изготовленная в каких-то потайных мастерских. К сожалению, товар штучный, а то бы войску княжескому очень впору пришлись. В отличие от коня, не просит воды и корму, скорость дает не меньше, весу малого, где-то и на себе таскать можно. Проходимость, конечно, хуже, в лесу или в степи толку от самохода немного. Зато на наезженной дороге ему цены нет. И конструкция-то не особо хитрая, мастера наши в ней разобрались. Да вот колеса… Материал странный, как такой делать, непонятно. Волхвы крутили-крутили, но без толку. А с деревянными колесами пробовали – нет, не то…
Говорил он очень убедительно, и оттого я все меньше ему верил. Боярин явно недоговаривал – и явно пытался это замаскировать.
– Так вот, о лазняках, – продолжил он. – Они, конечно, нарушают множество законов, но крайне редко нападают на людей. И то лишь когда иначе все их дело погибнет. Подвергать риску себя за десять грошей… это даже не смешно. Что касается тебя… Разбойный Приказ тогда накрыл одно из их хранилищ. Поступило сообщение, послали туда отряд. Ну и, как видишь, подтвердилось. Лазняков никого захватить не удалось, тайными ходами ушли… там под срубом целые подземелья оказались, а соваться, не зная плана… В общем, захватили только товар, предназначенный к продаже. Ну и тебя. Похоже, был ты у них рабом, а как стряслась с тобой преждепамятная хвороба… что-то, видать, меж вами случилось. Ты, возможно обезумев, кидаться на них стал, говорить странное. Ну и дали тебе по голове да заперли вместе с товаром. Не до разбирательств им было… Твоя цена по сравнению с тем, что в сундуках захваченных, – это медный грош в сравнении с бриллиантом в княжеском посохе.
Ну да, само собой. Всегда знал, что дешевле велосипеда. Помню, как в третьем классе ныл, выпрашивал у родителей – а в ответ слышал, какая это дорогая вещь, как она нам не по деньгам… Счастье наступило лишь в шестом и было недолгим. Угораздило же меня на минуточку оставить его возле магазина на даче…
– А кроме того, – боярин расчесал пальцами бороду, – они все-таки не оторвы. Как могут, все-таки линию блюдут. Не пошли бы на такой сильный изгиб… В столице нападение на человека… между прочим, не абы какого – на моего человека. Ты, надеюсь, понимаешь – все это было не случайно. Не в грошах же дело. Вас с Алешкой специально подстерегали… Вернее, тебя – малой им вовсе не нужен. И вот хотел бы я знать, кого ты настолько заинтересовал, Андрей, что на твою поимку людей отрядили.
– Ага, мне самому ужасно хотелось бы знать…
– Я надеюсь, рано или поздно твое любопытство будет удовлетворено, – сухо проговорил Волков. – Но не менее странно и другое: то, ради чего они вообще на тебя напали. Если бы просто похитили, увезли в неизвестном направлении… тут бы хоть логика была. Но ловить, чтобы срисовать тебя на бумагу и отпустить… Вот где настоящая загадка…
– Угу, я тоже с детства люблю детективы, – во мне чем дальше, тем больше росло раздражение. Что скрывает от меня этот немолодой и в общем-то неплохой дядька?
– А я – нет, – отозвался боярин. – Я, помнится, уже говорил тебе, что вовсе не мечтал о службе в Уголовном Приказе. Меня наука всегда влекла… Исследовать Учение – что может быть интереснее? Да и людям это куда нужнее, чем наше сыщицкое дело… но сам понимаешь, после смерти отца…
Похоже, боярина потянуло на лирику. А меня интересовало совсем другое.
– Вы обещали про линии рассказать, – напомнил я. – Больше месяца у вас живу и ничего не могу понять.
– Поймешь, – улыбнулся Волков. – Сразу бы, в первые дни, не понял, а сейчас уже самое время. Ну, слушай истину.
Истина оказалась вполне крышесносительной.
5
Все началось, когда римляне покорили греков. Из школьной истории я плохо помнил, когда это случилось, но уж явно до Христа. Которого тут, оказывается, вообще не было.
Рим особо не зверствовал – ну так, по мелочи, кое-кого прирезали, гарнизоны свои поставили, обложили полисы, то есть города, налогами, судить стали сами и по своими законам. Массовых казней, однако же, не было, концлагерей тоже. В общем, для простого человека мало что изменилось. Какой-нибудь крестьянин Маврикий по-прежнему выращивал виноград, гончар Амвросий по-прежнему лепил горшки. Но образованным грекам, конечно, было обидно. Какие-то западные варвары, неспособные процитировать Гомера и совершенно не разбирающиеся ни в театре, ни в философии…
И вот тогда в Афины пришел Аринака. Скорее всего, из Индии, так, во всяком случае, о нем потом рассказывали. Был он уже немолод, не имел ни единой вещи, кроме хитона и сандалий, но откуда-то великолепно знал и греческий, и латынь.
Но языки – это мелочь. Важнее, что он обладал удивительными способностями. Люди тянулись к нему, как железные опилки к магниту. Он умел к каждому найти ключик, двумя-тремя словами привязать к себе человека. Неизвестно, применял ли Аринака магию. То есть сотни лет спустя про него насочиняли всякое: и что безнадежно больных исцелял, и что по воздуху ходил, и что молниями поражал своих врагов, и что змей в камни превращал, а воду – в нефть. Но это, как признал боярин Волков, сказки. Ученые ничего такого не установили, и любой здешний волхв мог бы изобразить еще и не такое. Если Аринака и владел тайными искусствами, то совсем другого рода. А то, что спал он на острых камнях, ел всего лишь раз в день, на закате, и только растительную пищу, не ездил верхом и не пил ничего, кроме родниковой воды, – само по себе неудивительно. Мало ли какие у кого заморочки. К тому же мудрый старец не требовал этого от других.
Главное – Аринака принес Учение. Слушателям его все сразу становилось ясным: отчего случаются несчастья и как избавиться от бед, а также – что есть беда и что – радость. Многие начали жить по-новому – и стало получаться. Тогда только римляне забеспокоились, что происходит в Греции, – но было уже поздно. У Аринаки нашлось слишком много сторонников и среди аристократов, и в простонародье. Да и римляне мало-помалу перенимали модное учение. Кончилось все это мощнейшим восстанием против римской власти. Поднялись и Эллада с Македонией, и Ливия, и даже Египет.
Как ни странно – победили. Аринака вроде и не возглавлял восставших, и не вел в бой армии, он просто давал советы. Как бы со стороны. Но удивительно – каждый раз советы его срабатывали. Точно он знал будущее – и изгибал вероятности в нужную ему сторону. Римских легионеров то поражал необъяснимый ужас, то они массово страдали от поноса, то между ними вспыхивали драки. Полководцы из всех возможных решений принимали самое глупое, осадные орудия ломались в самый неподходящий момент, и даже природа плевала на Рим – нудными, изматывающими дождями, землетрясением, уничтожившим за полчаса едва ли не треть войск, внеплановым извержением Везувия, которое римский плебс счел предупреждением богов и впал сперва в панику, затем, не выходя из паники, в бунт. Короче, весь букет неприятностей.
Сразу после победы над Римом переключились на Карфаген – тот наивно полагал, что греко-римская борьба сделает его сильнейшей мировой державой. Как же, разбежался. Старик Аринака погрозил юго-западу пальчиком, сказав: "Карфаген должен быть разрушен!" И добавил: "Иначе этот шар вообще выпадет из Великой цепи. В хаос". Лет за пять справились. Ценой огромной кровищи, правда, но для спасения мира чего не сделаешь… Зато – до основания. А затем даже землю на его месте распахали и не стали ничего сеять. Типа – пускай тут одни лопухи растут.
Потом, когда на обломках прежнего мира поднялась Великая Эллада, Аринаку хотели сделать верховным базилеем. Но старик уклонился от этой чести. "Есть, – сказал он, – и другие, кому нужно нести слова Учения". И куда-то скрылся, причем никто так и не узнал – куда. Искали-искали – без толку. От дедули осталось только Учение.
Само же оно, по словам боярина, подразделялось на несколько благородных истин.
Первая – это истина Равновесия. В судьбе отдельного человека, в судьбе народа, в судьбе всего мира, наконец, есть четко определенное мировым устройством количество счастья и несчастья, хорошего и плохого. Смешны и глупы те, кто жалуется на несчастливую судьбу. Количество отмеренных тебе горестей и радостей постоянно – и примерно одинаково для всех. Каждая удача обязательно уравновесится неудачей, каждое удовольствие – мучением, каждое счастье – бедой. И нарушить этот баланс невозможно. Закон сохранения удачи.
Вторая – истина Линии. У каждого человека есть некая воображаемая линия. Как бы кривая на графике, где по одной оси идет время жизни, а по другой – радости-беды, победы-поражения. Обычно у человека, живущего как придется, эта линия извилистая, вроде синусоиды. Удачи сменяются невезением, удовольствия – болью, веселье – тоской. При этом страдание переживается куда серьезнее, чем радость. Радость что – ярко вспыхнула, все вокруг осветила – и погасла. А вот горе, даже если и не шибко велико, долго разъедает душу, отравляет жизнь, тянет линию книзу.
Третья истина – Выпрямление. Оказывается, что у человека есть свобода выбора. А значит, он может в какой-то мере влиять на свою линию. Как бы уменьшать амплитуду колебаний. Совершая одни поступки, воздерживаясь от других, человек управляет линией, "блюдет" ее. И вот тут самое интересное. Оказывается, Аринака оставил своим ученикам и какие-то способы, чтобы определять, как то или иное событие влияет на линию. В идеале человек может превратить свою линию в горизонтальную прямую. В жизни его не будет ярких радостей, не будет никаких безумных восторгов – но не будет и горя, не будет мучений и слез. Именно то, что большинству и надо. Спокойное, размеренное существование, уверенность в завтрашнем дне, и никаких страхов.
Четвертая истина – Цепь шаров. О шарах боярин мне уже рассказывал, но сейчас я узнал, как все это монтируется с аринакским Учением. Оказывается, закон Равновесия действует на человека во всем бесконечном множестве его жизней, в разных мирах. То есть вовсе не обязательно, чтобы счастье уравновесилось несчастьем именно здесь, в этой жизни. Родишься в другом шаре – и там хлебнешь неприятностей. Так что если ты болен, или беден, или раб, или калека – не удивляйся и не возмущайся. Значит, в прежней жизни тебе везло сверх меры. И в следующей будет лучше, просто твоя темная полоса пришлась именно на эту вот жизнь. Надо было раньше думать…
Правда, добавил боярин, чем строже человек блюдет свою линию, тем больше вероятность, что и в следующей жизни она останется прямой. Всех с младых ногтей этому учат – заботиться о линии, избегать крайностей.
И на закуску – пятая истина, Связи. Как научил их великий Аринака, все человеческие линии связаны между собой, переплетены как нитки в ткани. Изгибаясь, каждая линия влияет на другие, тоже их гнет. К примеру, вор, укравший у кого-то кошелек, радуется удачному фарту, веселится – и линия его, взлетая в счастье, неминуемо потом скатится в горе. Но и жертва его умелых пальцев, страдая от потери, потом когда-нибудь получит радость. А что этим своим горем, что радостью он искажает линии всех, с кем общается, отклоняет их от предписанной ровности. Поэтому – думай об обществе, не плюй на ближних, вы в одной связке.
А связка чем больше, тем ярче проявляется на ней закон Равновесия. И значит, есть своя линия у каждого народа. У словен в Великом княжестве, у галлов в их Объединенном королевстве, у пиктов и у сирийцев. Как и у отдельного человека, в линии народа есть взлеты и падения, причем радость взлетов эфемерна, а вот бедствия падений более чем конкретны. И опять же, как связаны людские линии, так и линии народов. Оттого и страны, где торжествует аринакское Учение, между собой не воюют, но и с великой любовью друг ко другу не лезут. Торговать – да, торгуют, военный союз опять же действует против агрессивных восточных и южных дикарей. Называется Круг Учения. Отражают набеги, держат рубежи. В Круге, по" словам боярина, вся Европа, частично – северная Африка, частично – Ближний Восток. Ливия, Сирия, Месопотамия.
– А как же евреи? – не замедлил поинтересоваться я.