– Это мой двоюродный брат по имени Тяжелый Удар, – сообщил своим спутникам Кричащий Камень. – Он взамен ваших уставших лошадей даст вам свежих, ему понравились ваши лошади, он считает, они улучшат породу в его табуне. Их воины только что вернулись с набега на капаха, и у них сейчас много лошадей.
– Очень хорошо.
– И по случаю моего прибытия сегодня будет устроен праздник. Ну, что я вам говорил! Здесь меня любят.
– Таг, будь начеку, – едва слышно обронил Красные Мокасины.
– Ты не доверяешь этому парню?
– Нисколько.
– А что, разве уичита и чокто враги?
– Мне об этом ничего не известно. Я не могу припомнить ни одной легенды, в которой упоминалось бы о какой-нибудь войне между нами. Земли уичита и чокто находятся слишком далеко друг от друга, и на этом пространстве, что нас разделяет, слишком много других врагов. Зачем нам было беспокоить себя войной с живущими далеко уичита, когда рядом есть чикасо, капаха, важажи? И они придерживались такого же мнения.
– А сейчас один из этих парней может подумать, что ему не хватает скальпа хотя бы одного чокто, и пожелает им обзавестись, тем более что чокто сам идет к нему в руки?
– Знаешь, и белые сюда не часто захаживают, – тихо ответил ему Красные Мокасины.
– Ну да. – Таг бросил тоскливый взгляд в сторону женщин уичита.
Некоторые из них казались весьма привлекательными. Их тела, как и мужские, украшали татуировки – со лба через нос и губы к подбородку были прочерчены прямые линии, концентрические круги – вокруг сосков на груди.
– Я б не отказался, предложи они мне рому или еще какого дурмана, что по мозгам шибает, – буркнул Таг.
Опускающаяся на землю ночь окрасила горизонт в багровые тона. Откуда-то слетелись козодои и затянули свои жалобные песни, над головой как безумные носились летучие мыши. Красные Мокасины не мог понять, откуда они здесь. На этой равнине деревья наперечет, а пещер, их обычного места обиталища, вообще не видно.
Поведение уичита не внушало опасения. Сейчас их окружали в основном женщины и дети, они проявляли искреннее любопытство, расспрашивая о чем-то на непонятном языке. Неподалеку Кричащий Камень очень вдохновенно повествовал, по всей видимости, о своих подвигах, возможно, о том, как он спас Красные Мокасины и Тага от страшной опасности.
Им принесли еду – вареное мясо, слегка поджаренные зерна маиса и маисовый хлеб, печенный особым способом: поджигали шелуху от зерен и на пару, поднимающемся от горящей шелухи, пекли хлеб. Еда была вкусной и не особенно отличалась от той, к которой Красные Мокасины привык с раннего детства. Но он съел ровно столько, чтобы слегка утолить голод. Чрезмерно объедаться в незнакомой и, возможно, опасной обстановке ему не хотелось.
С наступлением ночи Красные Мокасины немного успокоился. Пришел Кричащий Камень и присел рядом.
– Им кое-что известно о том месте, куда мы направляемся, – без какого-либо вступления начал он.
– И что им известно?
– Несколько человек уехали туда с товаром, много времени прошло, но они так и не вернулись. Путники, чья дорога оттуда лежит через наши земли, что-то такое несут на сердце, о чем они не хотят или не могут говорить. Ходят слухи о каком-то железном народе. Никто никогда раньше не слышал о таком племени. Кроме того, здесь некоторым приснился сон: их звали прийти и воссоединиться с этим народом. Они пошли и не вернулись. Тебе самому об этом что-нибудь известно?
– Не много. То место покрыто густой тенью, сквозь нее я ничего не вижу. Думаю, там обитает самое могущественное Видение.
Кричащий Камень кивнул:
– Старейшины говорят, настала четвертая эра – Время-Когда-Видимый-Мир-Уничтожается. Ты тоже так считаешь?
– Я не знаю.
– Еще они говорят, что должен появиться четырехликий великан.
Красные Мокасины резко сжал и разжал кулаки, в нем поднималось раздражение.
– Я не знаю, – повторил он. – Но хочу найти все ответы, за ними я иду туда.
– Разве ты не останешься здесь на несколько дней отдохнуть?
– Нет. Мы выезжаем завтра утром. Не забудь об этом.
– Не забуду. Я же дал вам слово. Выезжаем утром.
Но утром Кричащего Камня, этого подлого уичита, нигде не было. Индейцы сдержали свое обещание: заморенных лошадей Красных Мокасин они поменяли на свежих и еще пару добавили сверх, получив за них порох, дробь и топор.
Обычно Красные Мокасины не уменьшал взятый в дорогу боевой арсенал, но на этот раз чутье подсказывало ему, что там, куда он направляется, обычное оружие ему не понадобится.
4
Призрак
Было двадцать минут четвертого, когда в дверь лаборатории Франклина постучали. Он открыл дверь и нос к носу столкнулся с улыбающимся призраком.
Время он знал с точностью до минуты, потому что его оторвали от эксперимента, которым он был занят с самого утра и для проведения которого требовались строгие временные рамки. Двумя часами ранее его уже отвлекали от работы: на город вдруг обрушился оглушительный звон колоколов, и случилось это не в какой-нибудь урочный час, как можно было бы ожидать, а почему-то ровно в двенадцать минут второго. Сдерживая раздражение, он приложил максимум усилий, чтобы не отвлекаться на шум. Наверное, колокола звонят в честь какого-нибудь праздника или знаменательной даты, о которых он забыл. Ему удалось вновь сосредоточиться на проводимом эксперименте, и примерно через час в город вернулась тишина.
И вот теперь этот стук в дверь.
В первую секунду он намеревался накричать на непрошеного гостя и выпроводить его вон; у Франклина выдался нелегкий день, и совершенно не было сил на незапланированные визиты. Пленный колдун не давал ему покоя, хотелось как можно быстрее допросить парня, но прояви он, Франклин, нетерпение, это поставило бы его в невыгодное положение, поэтому он решил подержать колдуна в изоляции, день потратить на подготовленный ранее эксперимент, а вечером отправиться на плантацию Нейрна.
И вновь отрываться от работы ему совершенно не хотелось.
Но в его дверь без уважительной причины никто не стучался. Франклин поднялся, хрустнул костяшками пальцев, расправил плечи и направился к двери, по дороге успев испытать наслаждение от теплого ветерка, робко скользнувшего в открытое окно. Бессознательно он отметил про себя странную тишину, воцарившуюся в городе. Через открытое окно не было слышно ни гомона людей, ни стука колес карет, ни цоканья лошадиных копыт. Это показалось странным – обычно по вторникам улица за его окном кипела жизнью.
Он открыл дверь и увидел перед собой призрака, смотрящего прямо на него. Призрак был довольно высоким, худым, с насмешливо горящими глазами и едва заметной саркастической улыбкой на губах.
– Господин Янус! – воскликнул призрак, чуть кланяясь. – Как хорошо, что вы еще живы!
Франклин понимал, что на его лице отразилось изумление, и это самое изумление лишило его дара речи. Он пришел в себя только тогда, когда гость сжал его в крепких объятиях и на французский манер расцеловал в обе щеки, после чего, не выпуская из рук, отстранил от себя, дав ему наконец-то возможность говорить.
– В-в-вольтер?! – заикаясь, произнес Франклин.
– О, да у вас прекрасная память! – обрадовался гость. – Но я не В-в-вольтер, называйте меня проще – Вольтер!
– Ты жив!
– Обижаешь! И я ставлю тебе это на вид! Я не только жив, но еще и подрос немного! А вот у тебя, я вижу, уже залысины на лбу появились. Не слишком ли рано?
– Как ты… – Франклин настолько растерялся, что не знал, с чего начать. – Как тебе удалось найти меня?
– О, должен заметить, ты не особенно гостеприимен, поскольку не спешишь предложить мне бренди.
– Ах, ну да, конечно! Я просто так потрясен…
– Ваше потрясение, сэр, еще впереди. Ну, как там насчет бренди?
Франклин энергично кивнул, поспешно направился к шкафу, где хранил крепкие напитки, и выбрал самый красивый графин и две рюмки. Вернувшись к невероятным образом возникшему в его лаборатории французу, который в это время с восхищением рассматривал прибор, занимавший почти весь рабочий стол, он налил гостю и себе бодрящей жидкости. Вольтер сразу же опрокинул свою рюмку, Франклин поспешил вновь ее наполнить. Вольтер взял ее и высоко поднял:
– Я забылся, сэр, выпьем за ньютонианцев.
– За ньютонианцев, – пробормотал Франклин.
Их рюмки, встретившись, звякнули, и в янтарного цвета жидкости сверкнуло солнце. На мгновение перед его взором возникла картина прошлого: Лондон, кофейня "Греция", все ньютонианцы сидят за столом – едко-язвительный Вольтер, невероятно серьезный шотландец Маклорен, и суровый Гиз, и предатель Стирлинг, и Василиса Карева – его первая любовь, и он сам – еще совсем мальчик, которому едва исполнилось четырнадцать лет, пылинка, вращающаяся вместе с планетами вокруг ослепительно яркого солнца – сэра Исаака Ньютона. Бренди коснулось языка, и казалось, он вновь прикоснулся к губам Василисы, к ее ослепительной белизны телу. Вернулись надежды и страхи, которыми живет юность, ощущение себя гигантом, которого стреножили карлики. Нахлынули из небытия чувства, владевшие им тогда, – очарованность и восторг.
И последовавшие за ними боль утраты и отчаяние человека, потерпевшего сокрушительное поражение. Маклорен погиб, Стирлинг стал врагом, Василиса в мгновение ока из возлюбленной превратилась в агента русского царя и захватила их в плен. И Лондон исчез, подобно Атлантиде, от него остались лишь пепел и воспоминания.
Франклин осушил рюмку и вновь наполнил ее.
– Замечательная вещь – бренди, – проронил Вольтер, чуть прищурившись.
– Пожалуйста, – взмолился пришедший в себя от первого потрясения неожиданной встречей Франклин, – ради бога, расскажи мне, где ты был все эти двенадцать лет!
– Где ты был все эти двенадцать лет, – вздохнул Вольтер, его голос как-то враз сделался усталым.
Когда француз опустился в предложенное ему кресло, Франклин заметил, что прошедшие годы оставили на нем свой след. При встрече человек склонен обманываться, отмечая в первую очередь знакомые черты. Но сейчас он видел, как годы изменили Вольтера. Он и раньше был худой, но теперь казалось, что кожа обтягивает череп подобно тончайшей бумаге. Одет он был по моде – в коричневого цвета камзол и жилет, но производил впечатление утомленного долгой дорогой путника, не успевшего сменить потрепанное и запылившееся дорожное платье.
– Ты давно в Чарльз-Тауне? – спросил Франклин.
– Сегодня днем прибыл в вашу уютную гавань, – уже спокойно француз сделал новый глоток бренди. – И не успел я произнести твое имя, как мне тут же указали к тебе дорогу. Я смотрю, ты снискал себе здесь славу, да и в Венеции ты чуть ли не национальный герой.
– Ты слышал, что там произошло? Ты прибыл сюда из Венеции?
Хорошо знакомая дьявольская усмешка скользнула по лицу Вольтера:
– Нет, я прибыл из Кельна, судья самолично дал мне хороший пинок под зад. Так что первые двадцать футов своего путешествия я преодолел одним махом.
Хоть Франклин и сгорал от нетерпения услышать правдивый рассказ, он все же не смог сдержать улыбку:
– Не сомневаюсь, он увидел, как ты поднял паруса на грот-мачте, и решил тебе помочь. Его жена была тому причиной?
– Сэр! Вы меня давно знаете. Разве я способен разрушить священные узы брака?
– Да, я давно тебя знаю, и думаю, что ты способен разрушить все на пути к объекту своего желания.
Вольтер изящным движением провел кружевным кончиком шейного платка по верхней губе.
– Звучит довольно-таки обидно. В любом случае его жену наш Создатель наделил, увы, не слишком гибкой добродетельностью, хотя, я уверен, она имела ко мне явное расположение. Вышло недоразумение относительно совсем другой женщины, из-за чего мне и пришлось делать из Кельна ноги.
– Так ты из Кельна направился в Венецию, а оттуда уже сюда?
– О небо, из Кельна меня занесло в Краков.
– Ради всего святого, Вольтер начни все по порядку и с того дня, когда мы расстались. И пожалуйста, не приплетай цитат из Книги Бытия.
Вольтер вяло махнул рукой.
– Бенджамин, я не прочь рассказать тебе о своих приключениях и с радостью выслушаю твой рассказ. Но вначале прошу тебя, будь ко мне снисходителен. Я так устал, мне требуется хороший отдых. Будь любезным хозяином.
Франклин заставил себя сесть.
– Хорошо, хорошо, я постараюсь быть любезным хозяином. Но прошу тебя, скажи только об одном. Гиз жив? Вы ведь тогда вдвоем остались в Лондоне?
Тень омрачила лицо Вольтера.
– Нет, Бенджамин, ему не так повезло, как мне. Но сейчас я так счастлив – вижу тебя живым, здоровым и даже богатым. Позволь мне хоть чуть-чуть насладиться счастьем, пусть и не своим. Позволь мне хотя бы на минуту забыть о той толпе скелетов, что повсюду плетется за мной следом.
Франклин отлично понимал его состояние.
– Что мне сделать такого, чтобы ты, дорогой Вольтер, почувствовал себя еще более счастливым?
– А что нас всех делает счастливыми? Иллюзии. Постарайся убедить меня, что после моих скитаний я наконец-то нашел место, где меня ждет покой, что я попал в чудесную страну Эльдорадо, американский рай, оазис, где не слышно грохота пушек.
– Боюсь признаться, но это не иллюзия, – серьезно ответил Франклин. – Конечно же, Америка – это не рай. Вначале мы так сильно зависели от нашей матери родины – Англии. Мы страдали здесь от чумы и голода, нам все время не хватало самого необходимого. Но мы преодолели все трудности, и это закалило нас. Меня тоже носило по свету. Я был в Венеции, как ты уже знаешь, два года провел в Богемии. Америка не утопия, но здесь действительно лучше, чем где-либо.
– А война?
– Вот здесь, я думаю, нам действительно повезло. Европу раздирают войны, как мелкие, так и охватившие многие страны. У нас же здесь войн нет, так, отдельные незначительные стычки. Наши соседи из Испании и Франции были беднее нас, но мы нашли способ, чтобы объединиться и вместе выжить. С тех пор как мы наладили торговлю с Венецией, мы вместе охраняем морские пути от пиратов. В конце концов, годы трудностей стали проверкой для всех нас, мы сумели проявить самое лучшее, что в нас было.
– Но ведь и в Америке была война.
– На севере французы обезумели от голода и холода, то же безумие охватило и союзные им племена индейцев. Они вместе совершали набеги на наши северные колонии и беспокоили наших друзей ирокезов. Как ты сам можешь догадаться, нам пришлось укрепить союз с индейцами, потому что из Англии ни одна армия не могла прибыть к нам на помощь. В самих колониях тоже были разногласия, трудно было научиться владеть землей без привычных английских лордов, не сразу удалось найти способ правления.
– Ну и как вы решили эту последнюю проблему?
Франклин подался вперед, неожиданно почувствовав возбуждение от выпитого бренди и прилива гордости.
– Потеря Англии была очень сильным ударом. Но все же это сыграло свою положительную роль.
– Да, я слышал все эти сплетни, будто колонии преобразовались в какую-то там демократическую республику.
– Ну, демократическая республика – это слишком громко сказано. – Франклин покачал головой. – До этого нам еще далеко. Когда мы узнали, что Англия и ее король навсегда потеряны для нас, мы попытались сделать лучшее, что могли. Каждая колония в той или иной мере уже имела свою систему правления. И оставалось только одно – создать высший орган, который решал бы вопросы всеобщего благополучия. Тори настаивали на необходимости найти короля, но это не удалось. Ни короля Георга, ни кого-либо из Ганноверской династии на тот момент не осталось в живых, а если кто и остался, то затерялся где-то в потаенных уголках Германии, которой, по всей видимости, управляет сейчас Москва. Никаких сведений от них к нам не поступило. И кроме того, Америка так далека от понятия голубой крови, здесь нет ни одного человека, кто мог бы похвастаться королевской родословной, никому и в голову здесь не придет падать ниц перед своим собратом. Поэтому мы решили, что будем созывать Континентальный парламент. Я сам заседаю в Палате общин, но все же считаю, что этот орган правления временный.
– О, поздравляю. И что, эта система правления работает?
– Ну, во-первых, эта система ужасно несовершенная. Но со временем, я думаю, она будет работать лучше, при условии, что мы победим всех наших врагов.
Вольтер наклонился вперед и возбужденно воскликнул:
– И королей?!
– Зачем нам их побеждать, у нас их и так нет. Мы здесь стали такими либералами, думаю, время королей действительно прошло. Мы наконец-то поняли, что они нам не нужны.
– И я это слышу от тебя?
– Что ты имеешь в виду? Я познакомился с тобой в тот момент, когда тебя по приказу короля изгнали из Франции, где ты успел до этого посидеть в тюрьме. И, насколько я помню, никаких чувств, кроме презрения, ты к монархии тогда не испытывал.
Вольтер пожал плечами:
– Насколько я понимаю, вопрос не в том, чего мы с тобой хотим. Ни один король не может править страной, если народ не дает ему на то своего позволения. И сдается мне, народу крайне нужно, чтобы за него решали, что ему делать, и чтобы был кто-то, кого он потом сможет обвинить во всех своих бедах и несчастьях.
– Возможно, какие-то народы именно так и живут, но у англичан есть природная склонность к либерализму, и, я думаю, здесь, в колониях, она проявилась наиболее полно.
– Ты так думаешь? – почти резко спросил Вольтер. – Ну что ж, в соответствии с методом Ньютона мы должны будем подвергнуть эту гипотезу тщательной проверке.
Не успел Франклин открыть рот и спросить, как нужно понимать его слова, раздался стук в дверь.
– Кто там? – крикнул Франклин.
– Это я, – послышался женский голос.
Толкнув незапертую дверь, в лабораторию вошла Ленка Франклин. Она убрала прядь темно-каштановых волос, выбившуюся из-под кружевного чепца и закрывавшую один глаз. Ее необыкновенно умные ярко-синие глаза вспыхнули, остановившись на Вольтере.
– Ленка! – воскликнул Франклин. – Входи, пожалуйста, и познакомься с моим старым другом. Господин Вольтер, позвольте представить вам мою жену Ленку.
– О, enchante, мадам, – произнес Вольтер, низко кланяясь. И не успела Ленка ничего ответить, как он быстро подошел к ней и поцеловал в губы. Она отступила назад и залилась краской. – Так в Англии принято знакомиться с женщинами, – пояснил ей Вольтер. – Мне это нравится больше, нежели французская манера целовать дамам ручки.
– А мне не нравится, сэр, – ответила Ленка, к которой вернулось самообладание. – Я с такой манерой незнакома, и она меня смущает.
– О дорогая, примите мои извинения, – произнес Вольтер, по-волчьи оскалившись. – Позвольте в таком случае… – Он потянулся к ее руке.
– Вот теперь я вижу, Бенджамин, у кого ты учился манерам обращаться с женщинами, – сказала Ленка, ловко отдернув руку. Она повернулась к Вольтеру. – Сэр, вы можете гордиться своим учеником. Когда мы с Бенджамином впервые встретились, он обращался со мной точно таким вот образом. И то, что мы встретились с ним второй раз, было просто каким-то чудом.
– Еще раз прошу прощения, мадам, насколько я могу судить по вашему милому акценту, вы не англичанка и не француженка.
– Вольтер, Ленка родом из Богемии. Мы познакомились с ней при дворе Карла Шестого.