Она не ответила. Склонила голову набок. Перевела взгляд на окно. Чуть зевнула.
Я остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять. В принципе, я мог бы вынести ее за порог и закрыть дверь, но не хотелось. Хотелось как раз обратного. Однако как подступиться к строгой девушке-мальчику, я себе не представлял.
Все так же глядя в окно, она лениво проговорила:
- Можешь называть меня Цира.
Я глупо улыбнулся и сказал:
- Хорошо.
Она перевела взгляд на меня. Она была очень строга. Я совсем оробел.
- Сядь, - велела она.
Я сел.
Вошел Мурзик. От него пахло кремом для обуви. Примостился на полу у двери, уставившись на девицу.
Цира сказала:
- Я ушла от Алкуины. Я осознала мою силу. Я сильнее, чем она. Мы вступили в магический поединок, и я победила. Теперь я делаю, что хочу. А она… Что ж, она больше ничему научить меня не может.
- Как там мой гад поживает? - спросил я и показал себе за спину. - Вернулся?
Она чуть улыбнулась. Эта тонкая улыбка живо напомнила мне госпожу Алкуину.
- Нет, - мягко промолвила Цира. - Гада давно нет. Да это и не важно. Важно совсем другое. - Она наклонилась вперед, всунув сложенные ладони между колен. - Даян! Даже Алкуина разглядела в тебе нечто великое. Даже она, эта корова! Для меня же это было очевидно, едва ты переступил порог. Все в тебе кричит о величии, все!..
Я растерянно слушал. Она вытянулась, как струна. Вдохновение слегка окрасило ее бледные щеки.
- Твоя аура, окрашенная в императорский пурпур! Твой взор, полный тайного огня! Сила, от которой затрепетали огни в светильниках! Пойми, твой удел - не здесь. Ты был одним из тех, кто вершил судьбы мира!
- Был? - переспросил я. Вся моя не слишком долгая жизнь быстро перелисталась перед глазами: безоблачное младенчество, детское дошкольное учреждение, закрытое учебное заведение, математический университет, четыре года богемного существования, актерки и злоупотребление портвейном "Солнечный Урук", работа у Ицхака… Когда это я успел еще и мирами поворочать?..
Цира махнула моему рабу, чтобы принес чаю. В комнате повисло молчание. Я чувствовал себя неловко, девушка - совершенно свободно.
Мурзик подал чай и снова уселся у двери. Цира перевела взгляд на него.
- Ты тоже выпей чаю.
Мурзик воровато метнулся глазами в мою сторону. Но я и сам выглядел растерянным не хуже моего раба.
Мурзик встал и прокрался на кухню. Нацедил чаю и себе, вернулся и уселся на прежнее место с чашкой. Цира протянула ему печенье. Он взял.
Девушка, похоже, наслаждалась неловкой ситуацией, которую сама же и создала. Решив, что мы с Мурзиком деморализованы в надлежащей мере, заговорила снова.
- Мы живем на земле не однажды. Мы живем множество раз. Мы умираем, чтобы родиться вновь. Снова и снова наша душа возвращается, чтобы совершать бесконечный свой круг по череде воплощений. Иногда она вселяется в животных. Иногда одна душа, будучи слишком велика, не находит для себя достойного тела и тогда воплощается сразу в двух человек. Что ж, случается и такое… Мы не всегда обладаем мудростью распознать, какую именно душу в себе носим. В тебе, Даян, живет душа великого человека, умершего много столетий назад.
Я приосанился. Мурзик взирал на меня как поклоняющийся на бэлова истукана.
- …Или часть души, - продолжала Цира. - Но и части довольно, чтобы вознести тебя над многими… Чем ты занимаешься в жизни?
- Прогнозированием, - ответил я послушно.
Она вскинула руку.
- Вот! Вот! Ты прикасаешься к сокровенному! Я так и думала! Даян! - Она схватила меня за руку маленькой, горячей рукой и сильно стиснула. - Ты должен прийти к нам.
- К кому?
- К моему учителю, к Бэлшуну. О, если бы ты знал, какой это великий человек! Никакой мистики, все строго научно. У него два образования, оба технические. Он слесарь и закончил физфак в Ниневии, в тамошнем университете. Он открыл мое прошлое. Хочешь знать, кем я была прежде?
Я кивнул.
Она проговорила торжествующе:
- В прошлом воплощении я была княгиней Адурра, я возглавила войну моего народа против иноземных захватчиков. Когда учитель Бэлшуну отправил меня в прошлое… Я увидела себя в развевающихся белых одеждах на золоченой колеснице, среди полуобнаженных бронзовых воинов… о, Даян!
Она еще сильнее сжала мою руку и приблизила свое пылающее лицо к моему. Я поцеловал ее в шевелящиеся губы, покрытые фиолетовой помадой. У помады был клубничный вкус.
- Даян, - дохнула она мне в рот, - ты должен побывать в своем прошлом…
- Обязательно, - сказал я и полез к ней под свитер.
Грудки были на месте. И все такие же остренькие. Я уложил Циру на диван и пристроился рядом. На мгновение она приподнялась на локте и глянула через мое плечо.
- Мурзик, - позвала она, - иди к нам.
Это было уж слишком. Я не собирался делить девушку ни с кем. И уж тем более - с моим рабом.
Я сел, застегнулся. Я был обижен. А Цира продолжала лежать, слегка изогнувшись и уставившись сосками в потолок. Мурзик с разинутым ртом глядел на нее.
Внезапно меня охватила злоба.
- Ну! - крикнул я Мурзику. - Иди, трахай ее! Девушка ждет!
- Дурачье. - Она перевернулась набок и обвила меня ногами в голубеньких джинсиках. - Вы ничего не поняли, ни один, ни другой…
Мурзик собрал посуду и вышел на кухню. А я вновь расстегнулся и повалил Циру на диван.
Когда она ушла, я зверски наорал на Мурзика. Мурзик моргал, вздыхал и отводил глаза. Я всучил ему денег и велел сходить в экзекутарий.
И пусть возьмет там справку, что получил семь ударов березой. Без справки может не возвращаться. Без справки может идти, куда хочет, и считаться беглым.
Мурзик подал мне горячего молока, чтобы я успокоил взвинченные нервы, и ушел самовыпарываться.
Учитель Бэлшуну оказался рослым, тяжеловесным человеком лет сорока пяти, чем-то похожим на мясника - красные волосатые ручищи, торчащие из засученных рукавов, одутловатое лицо, редеющие темные волосы.
Он встретил нас громовыми раскатами приветствий и, не дав опомниться, препроводил к себе в гостиную.
У него был свой дом. Нижний и три верхних этажа он сдавал жильцам, а весь второй этаж занимали его лаборатория, маленькая гостиница для иногородних учеников и личные апартаменты мастера.
Я с наслаждением погрузил свою жопу в бархатное серое кресло, которое тут же податливо приняло форму моего тела. Мурзик в растерянности замаячил на пороге, не решаясь ступить на пушистый, как кошка, ковер.
- Друг мой, - зарокотал учитель Бэлшуну, - не смущайтесь. Ковер - всего лишь преходящее и суетное. Стоит ли заботиться о ничтожных, подверженных тлению благах, когда впереди у нас вечность и позади - срок не меньший…
Мурзик ничего не понял.
- Не ломайся, - перевел я бэлшуновы речи для своего раба, - иди сюда. Только сапоги сними.
Мурзик сковырнул с ног грязные сапоги и остался в носках. Комната сразу наполнилась запахом мурзиковых ног.
Девушка Цира еле заметно сморщила свой точеный носик, а учитель Бэлшуну громко расхохотался и повел Мурзика в ванную комнату. Из ванной Мурзик вернулся совершенно убитый - видать, никогда не видел такого количества кафеля, никеля и ковров. Носков на нем не было, а босые ноги источали запах дорогого мыла.
Отчаянно смущаясь, Мурзик пристроился в мягкое кресло, на самый краешек.
Учитель Бэлшуну мельком поцеловал девушку в лоб и уселся сам. Не уселся - развалился: большой, грузный, весь какой-то физиологический. Все в нем кричало - нет, даже не кричало - орало! - о могучей и грубой витальной силе.
- Ну-с, друзья мои, - начал он, надвинувшись на нас с Мурзиком, - моя Цира говорит о вас невероятные вещи…
Я ревниво поглядел на девушку, но она не сводила с учителя Бэлшуну обожающих глаз, а я для нее как будто перестал существовать.
Я назвал свое имя и рассказал о своем происхождении. Упомянул тему научной работы и вскользь коснулся перспектив развития нашей фирмы. Рассказывая, я превосходно осознавал, что все это не имеет ни малейшего отношения к делу, ради которого мы притащились в этот богатый дом. Но остановиться не мог. Сам не знаю, что на меня накатило. Мне вдруг захотелось произвести на этого мясника хорошее, а если получится, то и внушительное впечатление.
К моему удивлению, он слушал внимательно, не перебивал. Ему даже как будто было интересно. Иногда он энергично кивал. У него были внимательные серые глаза и тонкий, крепко сжатый рот.
Неожиданно он спросил - вроде бы и не обрывая мой рассказ, а как-то исключительно ловко заполняя паузу:
- Вас никогда не преследовали странные сны? Не случалось ли чего-то такого, чему вы не можете найти объяснения?
Я начал было рассказывать про астрального гада и линию интеллекта на ладони - даже показать порывался, но тут влез Мурзик. Сильно покраснев, мой раб выпалил:
- А то! Как же, не случалось странного! Очень даже случалось! А кто, извините, тут нам высказывался, что, мол, ирр-ка нгх-аа л'гхма аанья! А?
Стало тихо. Мурзик из красного стал белым, а по его широкой морде расплылось тоскливое предчувствие экзекутария.
Учитель Бэлшуну спросил меня - осторожно, как будто обращался к больному:
- На каком языке говорил сейчас ваш друг?
- Он мне не друг, - мрачно ответил я. - Он мой раб.
- Я спрашиваю о языке, - повторил учитель Бэлшуну. Он говорил мягким, тихим тоном, но в его глазах появилась неприятная настойчивость.
- Откуда мне знать, что это за язык…
Я рассказал ему всю историю, от начала до конца. Учитель Бэлшуну слушал, покусывая губы. Думал. Потом хлопнул себя по коленям.
- Так, - подытожил он. - Отнесем это к числу загадок. Продолжайте.
Но оказалось, что я сбился с мысли и запутался в собственном повествовании. И что рассказывать мне, собственно говоря, нечего. Ничего исключительного в моей жизни не происходило.
Кроме того, меня раздражало, что Мурзика посадили в такое же кресло, как меня.
Бэлшуну словно угадал мои мысли.
- Перевоплощения души, ее странствия из тела в тело - реальность, друг мой. Такая же реальность, как этот стол. И даже в большей степени, ибо стол пришел и ушел, а душа бессмертна и ее переселения вечны. Поэтому мы не придаем значения тем социальным, половым и прочим различиям, которые существуют между нами в текущем земном воплощении. Ибо настанет срок, и души покинут тела, а после снова воплотятся в материальном мире. И, возможно, тогда неравенство исчезнет. Или поменяет полюса. Раб станет господином, а господин - рабом.
- Это когда еще будет, - упрямо сказал я.
- Но будет! - убежденным тоном заявил учитель Бэлшуну.
Я решил обескуражить его каким-нибудь резким заявлением и не придумал ничего умнее, как обвинить в симпатиях к коммунистам.
Холеный буржуй рассмеялся. Он даже возражать мне не стал.
- Вам трудно себе представить, какой долгий, какой славный жизненный опыт у вас за плечами. Он подавлен гнетом вашей нынешней, бесцветной жизни. Но в прошлых воплощениях вы не были тем, чем являетесь сейчас. Вы изменяли лицо мира. От вас зависело множество людей. Вы, не задумываясь, бросали армию за армией в кровавую бойню, вы убивали людей и щадили их по своей прихоти, вы овладевали прекрасными женщинами, вы мчались, стоя на спине разъяренного быка под рев влюбленной в вас толпы!
Я обиделся. Я вовсе не считал мое нынешнее существование бесцветным.
Но перебить учителя Бэлшуну оказалось не так-то просто. Он порылся в своем столе и вытащил толстую тетрадь в дешевом бумажном переплете. На обложке тетради было оттиснуто "ГЛАВНАЯ КНИГА". Это была стандартная дешевая тетрадь, какие обычно валяются, замусоленные, у табельщицы на проходной государственного заводика.
- Вы должны прочесть это, - сказал он. - Возьмите. Ознакомьтесь.
Я потянулся, взял тетрадь. Полистал. Она была исписана разными почерками. Учитель Бэлшуну с интересом наблюдал за мной.
- Кстати, - добавил он, - это нельзя выносить отсюда.
Я положил тетрадь себе на колени. Возражать учителю Бэлшуну было очень трудно. Как будто в стенку идти. Но я все же попытался.
- Не хотите же вы сказать, что я буду жить здесь, у вас.
- Именно это я и хочу сказать, - бодро улыбнулся он. - Вы и ваш друг останетесь у меня. До тех пор, пока не поймете, какая великая тайна вам приоткрылась.
Я встал.
- Я все понял, - сказал я. - Здесь подполье левых террористов-радикалов. Вы - нурит?
Учитель Бэлшуну оглушительно расхохотался. У него даже слезы выступили.
- Да сядьте вы, сядьте!.. - выговорил он сквозь смех. - Вовсе нет. Я предлагаю вам остановиться в моей гостинице и почитать эту книгу со всевозможным комфортом. Не более того. Если вы считаете, что это невозможно… Или что вам это не нужно…
- Он сам не понимает, что ему нужно, - резковато вмешалась Цира. И посмотрела на меня отстраненно. Как чужая взрослая тетя на нашкодившего детсадовца.
Я сдался.
- Ну… ладно… Но позвонить-то я могу?
Учитель Бэлшуну безмолвно придвинул ко мне телефон. Я набрал номер Ицхака и наврал ему что-то бессвязное.
- Что, от какой-нибудь швабры оторваться не можешь? - спросил Ицхак.
Я воровато оглянулся на Циру.
- Не знаешь, не говори.
- Да ладно тебе, Баян… Трахайся. Только в день Мардука чтоб был!.. Иначе уволю, понял?
- Понял, - сказал я и повесил трубку.
- Договорились? - как ни в чем не бывало спросил учитель Бэлшуну и забрал от меня телефон. - Вот и хорошо. Для начала я хочу предложить вам совсем простой опыт. Если вы не возражаете…
Он посмотрел на Циру и кивнул ей на шкаф - мол, подай. Цира безмолвно встала и вынула из шкафа небольшой ящичек, обитый красивым шелком с тисненым узором.
Учитель Бэлшуну откинул крышку ящичка. Его широкие руки с вьющимися черными волосками на пальцах выглядели чужими над этой изящной безделушкой. Как руки вора.
В ящичке на двух черных бархатных подушечках лежали два хрустальных шара, каждый размером с мурзиков кулак.
- Возьмите, - велел учитель Бэлшуну. Ни Мурзик, ни я не посмели ослушаться. Цира погасила верхний свет. Теперь гостиная освещалась только настольной лампой.
- Что мы должны делать? - спросил я.
- Ничего, - отозвался Бэлшуну. - Просто расслабьтесь. Вам не грозит никакая опасность. Не будьте так напряжены и насторожены. Сядьте так, чтобы вам было удобно. И смотрите на шар.
- Больше ничего?
- Больше ничего.
И он широко, ободряюще улыбнулся.
Мне стало спокойно и даже весело. В самом деле, ничего страшного не происходило. Я склонился над хрустальным шаром и начал смотреть.
Поначалу ничего не происходило. Я подумал, что у меня довольно глупый вид, и поднял глаза. Но ни учитель Бэлшуну, ни Цира не насмехались.
Цира кивнула мне подбородком. Ее губы прошептали: "Не отвлекайся".
Я снова уткнулся в шар. И вот из замутившейся хрустальной глубины поднялось лицо. Это было лицо моей матери. Оно сменилось неприятной картинкой: меня порет жрец-педагог. Я моргнул и увидел танки, разбивающие синий изразец Дороги Иштар. Мелькнуло смуглое лицо, почти до самых глаз скрытое черным покрывалом, прикушенным зубами. Затем возникла девушка такой небесной красоты, что на глаза наворачивались слезы. И сразу вслед за тем все пропало.
Я поднял голову.
Мурзик неловко сидел на краешке кресла, сдвинув колени. На коленях покоился шар, как колобок из детской сказки. Широкие брови моего раба двигались, толстые губы шевелились - он вел какой-то долгий, безмолвный разговор.
Неожиданно вспыхнул свет. Я вздрогнул, как от удара. Тонкая ручка Циры протянулась к моему шару и забрала его. Мурзик с сожалением оторвался от созерцания и позволил ей уложить хрустального собеседника в ящичек.
- Ну, - промолвил учитель Бэлшуну, - что вы видели?
Я думал, он захочет услышать о моих видениях, и уже приготовился к долгой речи, но учитель Бэлшуну смотрел на Мурзика. Мой раб поерзал в кресле и нерешительно ответил:
- Так… разные вещи… вам неинтересно, господин.
- Отчего же, - возразил учитель Бэлшуну. - Если бы мне было неинтересно, я бы не спрашивал. Неужели ты думаешь, друг мой, что я делаю хоть что-нибудь из бесполезной вежливости?
Мурзик так не думал. Он оглядел роскошную обстановку гостиной и просто ответил:
- С такими-то деньжищами? Да с такими деньжищами можно всю жизнь шептунов пускать и больше ничем не заботиться…
Учитель Бэлшуну откинул голову назад и разразился оглушительным смехом. Цира слегка покраснела. Мурзик смутился окончательно. Но Бэлшуну махнул ему рукой: мол, рассказывай.
- Ну… сперва железку нашу увидел. Ну, Трансмеждуречье… Будто мы с одним, его потом паровозом пополам разрезало, шпалы укладываем… Потом вдруг тот дурачок, что мне русалку наколол на плече… Смешной был. А после все эта девушка мнилась, вон та, - он махнул в сторону Циры, - как она улыбается и какие у нее сиськи, будто колючие…
- Может, она просто у тебя в шаре отражалась? - спросил я сердито. - Рядом же сидит…
- Не, - с убежденным видом ответил мой раб. - Здесь-то она одетая сидит, а из шара-то все голенькая глядела…
…В той жизни я была мужчиной, воином. Под моим началом ходила тысяча отчаянных головорезов. Мы носили блестящие позолоченные кольчуги. Нас боялись. Я вижу бесконечную дорогу. Дорога пролегает мимо осенних полей, кое-где сжатых, но чаще - черных от пожарищ. Мы едем по дороге. Под копытами коней чавкает грязь. Мы едем шагом. За нашим отрядом тащится телега, к телеге крепится цепь. На длинной цепи за телегой бредет большой полон.
Впереди появляется всадник. Это один из моих людей. Его лицо полно гнева и ожидания боя.
- Засада, командир! - кричит он мне.
Я привстаю на стременах. Я отдаю команду моему отряду. Мои отчаянные головорезы мчатся вперед…
…Я вижу себя султаншей. Я красива. Куда красивее всех, кого печатают на обложках журналов. На мне шелковая одежда. Подошвы ног и ладони выкрашены у меня охрой, ногти красны, от меня пахнет дорогой косметикой - как в магазине "Око Нефертити", только еще лучше.
Вокруг меня множество рабынь и евнухов. Все девушки очень красивы. Евнухи меня боятся. Один из них не угодил мне, и по мановению моей руки его уводят на казнь.
Ко мне подходит слуга. У него в руках золотой бокал. Я кладу туда яд, который храню в перстне, и говорю: "Это для султана…"
…Я вижу себя во главе огромного войска…
…Я вижу себя на сцене великолепного театра. Одно мое появление вызывает гром аплодисментов. Я стою в центре, улыбаясь под маской трагического актера…
…Я - принцесса крови древнего рода. Мой отец император был убит во время дворцового переворота. Меня спас верный самурай. Я иду по тенистому саду. Кричат красивые, странные птицы. Я не могу определить, где я нахожусь. Но убийца моего отца близко…
…Мы любили друг друга. Я лежала в его объятиях. У него было сумрачное, смуглое лицо с тонкими чертами, и сильные руки. Вот он встает, облачается в черное. Печальный, он проходит мимо моих окон. Я остаюсь в комнате. Я обречена ждать его. Так он сказал мне на прощание. Я надеюсь встретить его в этой жизни…
Я отложил тетрадь. Эти короткие рассказы, написанные разными почерками, произвели на меня сильное впечатление, хотелось мне того или нет.