Цира села, пригладила волосы. Она все еще носила строгое каре, подражая жителям древнего Мицраима. Перегнувшись через меня, наклонилась за брошенной на пол юбкой.
- Помяли, - с сожалением сказала она, встряхивая белую ткань. И принялась облачаться.
Я привстал и погладил ее грудь. Она не обратила на это никакого внимания. Думала о чем-то. Надела белую прозрачную блузу. Темные соски и золотая пудра просвечивали насквозь. Это было еще красивее, чем просто голенькая Цира.
- Можно? - крикнул из кухни Мурзик.
- Да, мы закончили, - отозвалась Цира.
Мурзик подал обед. Он действительно стал куда лучше готовить. Я посмотрел на Циру с благодарностью. Наверняка она научила.
Цира не позволила мне гонять раба.
- Нет, Мурзик, ты должен взять третью тарелку и обедать вместе с нами.
- Еще чего! - возмутился я. - Где это видано, чтобы рабская прислуга жрала за господским столом?
- Это тебе он рабская прислуга, - сказала Цира с металлом в голосе. - А для меня такой же мужчина, как и ты. И кое в чем даже получше.
Мурзик побагровел. Я знал, о чем он думает. Он думает о том, что на третьем этаже государственного экзекутария есть кастрационный зал. И еще о многом другом, столь же неприятном.
- Кроме того, - продолжала Цира, - в прошлом мы все не раз побывали и господами, и рабами, так что разницы никакой нет. Все, Даян, источилась разница. - Она потерла пальцами. - Вот так, как клинья с сырой таблички. Каждый из нас обременен кармическим путем. Долгим, трудным, кровавым. В общем, Мурзик, бери третью тарелку и садись.
Мурзик жалобно посмотрел на меня и пошел за третьей тарелкой. Вместе с Мурзиком из кухни притекла кошка. Мурзик сел на табурет, взял тарелку на колени и принялся жевать, стараясь чавкать потише. Время от времени совал кошке кусочки мяса.
Мы ели запеченную курицу с картофельным пюре. В том, что Мурзик начал доверять картошке, я также увидел заслугу Циры.
Стояла гробовая тишина. Потом Цира заговорила. Я давно уже заметил, что в самой дурацкой ситуации она не чувствует ни малейшей неловкости. Более того, с каким-то извращенным удовольствием сама же эти ситуации и провоцирует.
- Друзья мои, - начала Цира. Мы с Мурзиком посмотрели на нее с одинаковым изумлением. Цира чуть улыбнулась. - Да, вы оба одинаково дороги мне. Я трахаюсь с вами. Каждый из вас доставляет мне особенное удовольствие. Вы ведь не похожи друг на друга… Мы не раз видели друг друга голыми и беспомощными, так что стыдиться нам нечего. Проблемы Даяна в его прошлых жизнях, мне кажется, легко разрешимы. Ему нужно всего лишь снять те блоки, которые не позволяют сознанию переместиться в более древние жизни. В те жизни, где он имел славную и героическую биографию. Страх перед погружением в древность - вот что мешает…
Она говорила довольно долго и, как я запоздало сообразил, совершенно опозорила меня перед моим рабом. С другой стороны, сомневаюсь, чтобы Мурзик многое понял из речей Циры.
Наконец Цира отложила на край тарелки обглоданную куриную косточку, деликатно промокнула губы носовым платочком и заключила:
- Я берусь отвести тебя, Даян, в глубокую древность. В глубочайшую, седую древность. Такую, что при одной мысли захватывает дух. Думаю, что учителю Бэлшуну это не под силу. Он слишком авторитарен. Он подавляет твое эго. Он и мое эго пытается подавить, но это не так-то просто сделать с магом высшего посвящения.
- А где ты получала свое высшее посвящение? - спросил я. И тут же испугался: - То есть, если нельзя, то не говори, конечно…
- Да нет, отчего же нельзя… - Цира тонко улыбнулась. - Можно. Я получала магическое посвящение, Даян, храмах Темной Эрешкигаль, что в подземных пещерах на восемнадцатой версте Харранского шоссе… Небось, и не слышал о таких?
- Спаси Инанна, нет.
- О, Эрешкигаль… - Взгляд Циры чуть затуманился, но почти мгновенно прояснился. - Ладно, это вам неинтересно. Вы мужчины, а в эти храмы допускаются только женщины.
Она поднялась, легким шагом направилась к двери. На пороге чуть помедлила. Мурзик поставил свою тарелку на пол и пошел провожать ее. Я слышал, как они возились в коридоре. Мурзик надевал на нее легкую шубку, застегивал пуговки. Потом натягивал на ее ножки сапоги. Я слышал, как взвизгнула застежка-молния, как прошипела Цира:
- Кретин, чулок прищемил… стрелка пойдет…
Мурзик покаянно пробормотал что-то. Цира неожиданно засмеялась тихим, сердечным смешком. Хлопнула входная дверь. Мурзик вошел в комнату и развел руками:
- Ушла…
Я посмотрел на него и неожиданно мне расхотелось бить его по морде.
- Прибери все, - буркнул я. - А мне включи телевизор. Найди какой-нибудь фильм с драками. Чтоб побольше крови.
На тридцать первом канале Мурзик обнаружил фильм "Безумный киллер-3". Я сказал Мурзику, чтоб оставил - мне, мол, это подходит. Правда, канал ханаанский, "Безумный киллер" шел на непонятном мне языке, но там, хвала богам, почти и не разговаривали.
…И сразу я увидел себя полуобнаженным, волосатым и таким мускулистым, что внизу живота все разом осело и сжалось. Мои руки были как ноги. Мое тело - сплошные мышцы и жилы, скрученные и надутые. Смуглую, почти бронзовую кожу пересекало множество шрамов, старых и недавних. Я стоял в густом лесу. Меня окружало буйство зелени, неистовство растительности. Самая почва под моими босыми ступнями источала животворящую силу, и такова была эта сила, что все вокруг было ею властно пронизано. Воздух был напоен мощью. Я был плоть от плоти этого молодого, яростного мира. И сам я был яростен и велик.
- Арргх! - закричал я и захохотал, гулко стуча себя в грудь. - Ххарр-ка! Аннья! Эк-эль-эль-эль…
Радостное клокотание вырывалось из моего горла. И природа внимала. И я знал, что повсюду растворено божество.
Люди - о, они где-то были тоже. Смутно я понимал, что и я - человек. Но я был настолько больше, настолько могущественнее и сильнее их, этих пастухов в козьих шкурах. Я ловил их скот. Я мог взять козу за задние ноги и голыми руками разорвать пополам. И время от времени так я и поступал.
Но потом я встретил… я встретил равного. Его звали… да, его звали Гильгамеш.
А я был Энкиду. Вот кто я был. Энкиду. Великий герой. Друг.
- Энки! Энлиль! Эль-эль-эль-эль!.. - клокотал я, лежа на диване в своей малогабаритной квартире.
Я ощущал невнятное присутствие Циры и Мурзика. Они были рядом. Я смущал их. От этого мне было еще радостнее. Я грозно рычал. Теперь мне было внятно каждое слово из тех, что я произносил в тот день, когда свалился почти без чувств от усталости и недосыпания и заговорил на непонятном языке. Это был мой язык. Это была речь Энкиду.
- Друг мой, нам было бы легче понять тебя, если бы ты говорил по-вавилонски, - мягко уговаривала меня Цира.
Ничтожная маленькая Цира. Я могу схватить ее за ноги, как козу, и разорвать пополам. И печень вывалится из ее бессильного тела, и я поймаю эту печень на лету зубами и начну жевать, и моя борода покраснеет от живой крови…
Я не желал слушаться уговоров Циры. Кто она такая, чтобы я говорил с ней на ее птичьем, свиристящем наречии? Я буду говорить языком мужчин! Я буду говорить языком богов! Я буду говорить тем языком, каким разговаривал с Гильгамешем!
- Гильгамеш, хаа…аан! Р-кка! л'гхнма! Эк-эль-эль-эль! Энки, Энки, Энки! А-а-а!..
Неожиданно оттуда - из жалкого земного бытия бедного ведущего специалиста - донесся еще один голос. Это не был голос бедной маленькой Циры. Это был голос мужчины. Голос Равного. Он пророкотал:
- Кхма-а! Эль-аанья! Энкиду, лгх-экнн! Ннамья!
Все мое существо радостно встрепенулось навстречу сородичу.
- Ннамья! - закричал я. - Эль-энки?
- Энкиду! - звал меня голос. - Ио-йо-кха, Энкиду!
- Кха-кхх! - ответил я.
- Ты возвращаешься в свое тело… медленно, медленно… - вклинилась Цира в беседу двух мужчин, двух могучих воинов.
- Заткнись, жалкая баба! - проорал я на ее наречии и снова перешел на свой родной язык.
Но Цира не унималась.
- Твое сознание опускается к твоему телу… к телу твоего нынешнего воплощения… оно входит в твое тело… по счету "гимл"… алеф… бейс… гимл!
Она хлопнула в ладоши, и я умер.
Я открыл глаза. Я плавал в собственном поту. Дернув ногой, я сбросил с себя одеяло.
Цира была очень бледна. Она вся тряслась, глядя на меня. Мурзик поднял одеяло и отложил его в сторону. Потом намочил полотенце и принялся обтирать меня, задрав на мне рубаху.
- Эль-эль-эль… - затрепетало у меня в горле.
- Нньямья, господин, - отозвался Мурзик. - Экхха?
- Хранн… - сказал я и стянул рубаху через голову. - Э кваа-ль кх-нн?
Мурзик кивнул.
- Нхнн-аа…
И вытащил из шкафа свежую рубашку.
Тут я вдруг понял, что происходит что-то не то. Впервые в жизни я видел Циру растерянной. Она ничего не делала, ничего не говорила. Она молча смотрела на нас с Мурзиком широко распахнутыми глазами.
- Ты что, Цирка? - спросил ее Мурзик почти весело.
- Мальчики… - пролепетала Цира. - Что это было?
- Да ты же сама отправила господина в прошлое. Ты же сулила ему, что быть, мол, ему великим героем? Вот он и оказался великим героем! Да я ль в том сомневался, подруга! Кем ему еще быть, господину-то моему, как не героем! Вон какой ладный молодец!
Я помог Мурзику натянуть на меня свежую рубашку. Встал, расправил плечи. Радость еще не вполне оставила меня.
Цира, побелев, как сметана, шагнула ко мне навстречу и вдруг преклонила колени.
- Ты чего? - смутился я. Радость в моей груди вдруг разом потухла.
- Господин Энкиду, - молвила Цира. - Я обрела тебя.
Я поднял ее и поцеловал.
- Что, теперь не будешь с Мурзиком трахаться?
- Как ты велишь… - прошептала Цира. - О, я сразу увидела, сразу… Но я не ожидала, что ты - Энкиду…
- Слышь, Цирка, - спросил Мурзик, бесцеремонно плюхаясь на мой диван, - а кто такой Энкиду? Ты б хоть пояснила, а то неловко как-то… Все про него речи, а я и не ведаю, об чем беседа…
Повернувшись к Мурзику, но не ускользая из моих объятий, Цира молвила торжественно:
- Энкиду был велик и дик, он скитался по лесам и дружен был с великими древними дикими животными. Но вот однажды он встретил женщину. То была блудница, а блудницы не ведают страха - все мужчины пред ними равны. И возлег он с нею и познал ее…
- Что? - переспросил Мурзик.
- Оттрахал, Мурзик, выеб он ее, - пояснил я моему рабу.
Цира покорно повторила:
- И выеб Энкиду блудницу и взял из ее рук молоко и хлеб. И стал Энкиду как все люди. И боялись Энкиду, ибо был он велик и страшен. Но вот повстречал он Гильгамеша, и оказались они равны друг другу. И побратались они, сделались как братья… Много подвигов совершили вместе, но потом, когда настал час умирать Гильгамешу, выступил перед богами Энкиду и принял на себя смерть, что назначалась побратиму…
На глазах у Мурзика выступили слезы. Настоящие слезы.
- Вот, значит, каков он был - Энкиду, - прошептал Мурзик. И тоже преклонил колени. - Энкидугга, кур-галль хкханн, эллилль-нна!
- Эллиль-нна мес-гахк, Мурзик! - милостиво молвил я и протянул ему руку. Мурзик поцеловал мне руку. Он глядел на меня с искренним обожанием.
И тут я вспомнил магнитофонную запись. Я расхохотался. Теперь для меня в этом не было загадки. Я поливал отборнейшей бранью всех и вся, вот что я говорил. Я был Энкиду в том сне. Смертельная усталость позволила снять все барьеры, что стояли между мной нынешним и великим героем Энкиду, которым тоже был я, только сотни поколений назад.
И…
Но почему Мурзик понимает мою речь? Откуда он знает этот язык?
Я обратил пламенный взор на коленопреклоненного Мурзика.
- Кханн, Мурзик! Элль-эоа?
Он пожал плечами.
- Аратт-хаа, господин.
Я повернулся к Цире.
- Цира, - сказал я. - Слушай… ты не могла бы поработать с Мурзиком?
- Только не сегодня, - сказала она. - Ты не рассердишься, если я попрошу у тебя отсрочки на несколько дней?
- Не рассержусь, - сказал я милостиво. И засмеялся. Мне нравилось быть милостивым.
Мурзик, помедлив, встал.
- Я провожу ее, - сказал он. - Вон, вся дрожит… Устала, бедняжка.
Я не возражал, и Мурзик увел Циру к ней домой.
Я забросил работу над диссертацией. Дела фирмы вдруг стали казаться неинтересными, а вся та возня, которую вечно поднимал Ицхак, - пресной и бессмысленной. Только одно еще и держало меня на работе - часы упоения на крыше обсерватории. Я стоял, овеваемый ветрами, жопа моя тонко вибрировала под датчиками, а я рычал вполголоса:
- Арргх! Эль-эль-эль-эль!
Ицхак ворчал, что я стал работать без души. Я огрызался:
- Тебя никогда не беспокоила моя душа, Изя! Тебя только жопа моя беспокоила!
Ицхак и сам выглядел не лучше. Плоскогрудая стерва все соки из него высосала. В конце концов, я решил, что моего шефа и одноклассника пора спасать. Решение пришло на третий день после того, как я обрел в себе Энкиду, вечером, когда Ицхак в очередной раз плакался мне на судьбу. Я не стал ничего говорить Ицхаку. Просто выслушал его, выпил с ним харранского коньяка и на прощание сжал ему руки. Ицхак ушел.
Мурзик, которого никто не спрашивал, заявил, закрывая за Ицхаком дверь:
- Не иначе, приворотила она его.
Вместо того, чтобы приструнить раба, я вступил с ним в диалог.
- Что ж, к Алкуине его посылать? Или впрямь в прошлую жизнь отправить?
Мурзик пожал плечами.
- Это уж как лучше, господин…
- Я с этой девкой разберусь! - вдруг вскипел я.
Мурзик не удивился. Только сказал тихо:
- Постарайтесь на части ее не порвать, господин. Времена ныне иные. По уголовной отвечать заставят… У нас на руднике был один. Знатного, кстати, рода. Проигрался, говорит, в кости, полез к соседке - телевизор у ней был новый, хороший. Вынести хотел и продать. А соседка возьми и войди неурочно! Он перепугался, стукнул ее чем-то. А она возьми и помри! Его почти сразу повязали, клеймо на лоб - и в рудник, до скончания жизни. Быстро помер, нежный был…
- Фу, - поморщился я. - Тебя, Мурзик, послушаешь - и вообще жить не хочется.
- Это я к тому, чтоб вы поосторожнее, господин, - невозмутимо ответствовал Мурзик. И ушел на кухню кормить кошку.
Плоскогрудую девицу я подстерег у нашего офиса. Она деловито шкандыбала куда-то, колотя в мостовую каблуками.
- Привет, - вывернул я из-за угла. И тут же взял ее под руку.
Она метнула на меня мрачный взгляд, но ничего не сказала. Продолжала топать.
- Торопишься, красавица? - спросил я.
- А ну, пусти! - резко сказала она и вывернулась. Каратистка, вспомнил я запоздало.
- Стой, ты! - рявкнул я. - Поговорить надо!
Она не отвечая, уходила прочь. Ее прямая спина была прямо-таки голый вызов. Достань, мол, если смеешь.
- Арргхх! - проснулся во мне Энкиду. Я облил ее бранью на божественном языке древнего героя. Она замедлила шаг. Обернулась.
- Что вы сказали?
- Кхх! Нхх! Аккх! - рычал я вне себя от гнева.
Она остановилась. Позволила мне подойти ближе. Сама взяла меня под руку.
- Блудница, - сказал я на ее убогом наречии. - Ты что же это с нашим Изей делаешь? Он с лица спал!
- Я с ним делаю? - возмутилась девица. - Это он со мной делает! Работать не дает. Чуть что - сразу хвать, юбку задерет, повалит куда ни попадя и вставляет свою палку! Я на работу не трахаться хожу! У меня научная тема. Достал он меня, ваш Изя. Что, у него всегда стояк?
- Сохнет он по тебе, - сказал я. - Ты уж, девка, решай что-нибудь. Либо с работы уходи, либо давай ему безотказно, не то помрет Иська.
- Да кто он тебе? Родственник, что ли? - Она близоруко прищурилась. Ее глаза за толстыми стеклами очков казались очень маленькими.
- Одноклассник, - буркнул я. - Ты, Луринду, не дури. Я тебя предупредил. Я ведь тебя, каратистку хренову, голыми руками порвать могу.
Она посмотрела на меня оценивающе. Чуть усмехнулась.
- Вряд ли, - сказала она. Я видел, что она ничуть не испугалась. - Впрочем, - добавила она, покрепче уцепившись за мой локоть, - я вовсе не хочу ссориться. Скажи лучше, чего ты добиваешься?
- Если б знать… - проворчал я. - А ты его не привораживала, а?
- Нет, - ответила она спокойно. Я видел, что мой вопрос ее не удивляет. - Зачем мне это?
- Мало ли…
- По-настоящему меня интересует только моя работа, - твердо сказала девица. - Если ты так дружен с нашим начальником, то попроси его не лазить ко мне под свитер, когда я занимаюсь вычислениями. И не опрокидывать меня раком на клавиатуру компьютера. Это компьютеру не полезно. Может пострадать информация. И хорошо бы он не заливал спермой мои записи, а то чернила расплываются. Передашь?
Я кивнул.
Она вырвала руку и ушла - бум-бум-бум - прямая, как палка, независимая, близорукая и яростная. И что только Иська в ней нашел, в кочерыжке этой?..
В дверь позвонили. Мы с Мурзиком оторвались от "Безумного киллера-5" и переглянулись. Я никого не ждал. Вообще не люблю поздних визитов, особенно если завтра предстоит идти на работу. В Вавилоне полно дармоедов и бездельников.
Звонок повторился. Мурзик приподнялся, чтобы идти к двери. Бросил на меня вопросительный взгляд.
- Открой, - сказал я, заранее сердясь. Кто-то рвался испортить мне мирный вечер с "Киллером".
Мурзик замялся.
- Так это… - вымолвил он.
- Да ладно уж, - сказал я. - Открывай.
Мурзик пошел в прихожую. Лязгнул замок. С порога донеслась возня, потом приглушенное хныканье и шепот.
- Кто пришел? - крикнул я, не отрываясь от "Киллера". Как я и предвидел, безумный киллер оказался инопланетянином. Сейчас он обвивал клейкими щупальцами башню Этеменанки. Башня шипела и плавилась. Эффектно.
Из прихожей мне не ответили. Мурзик бубнил что-то тихое, успокаивающее. Потом шумно потянули соплями, и в комнату вошла Цира.
Она была в голубеньких джинсиках и кокетливой белой блузочке с кружавчиками вокруг шеи - мальчик-подросток. Хрупкая, чуть угловатая - легкая горчинка в букете дорогого вина.
И…
- Инанна владычица! Цира, что у тебя с лицом?
Под глазом у Циры горел синяк. Глаз заплыл. Глядел из-под взбухшего века мертвой злобной красной щелкой. От ноздрей тянулись две кровавые полоски. По щеке и подбородку размазана засохшая кровь.
- Не видишь разве? - сказала Цира. И уселась на диван, дернув лицом в злой гримаске.
- Мурзик! - крикнул я. - Горячей воды! Чаю!
- Да сам уж знаю… - проворчал Мурзик.
"Уровень жалоб второй: много стал себе позволять, высказывает свое мнение…" - подумал я.
Цира неподвижно сидела на диване. Из-под отека смотрела "Киллера". Киллер неторопливо отрывал головы клеркам какой-то мебельной компании. Выстроил их у стенки и брал по одному.
Пришла кошка - посмотреть, что случилось. Залегла у Циры на коленях, завела песенку. За кошкой, то и дело заваливаясь, приковыляли котята. Кошка спрыгнула с цириных колен и направилась к потомству - наводить порядок. Котята пищали и, замирая, писали.
Затем пришел Мурзик.
- Ну-ка, - сказал он и взял Циру за подбородок. Начал водить по ее личику мокрой тряпкой. Кровь смывал.
- Это все, Цирка, ерунда, - приговаривал мой раб. - Вот раз был у нас на Андарранской буровой такой случай…