Мимо прошла беременная, ее приятно выпуклый живот излучал свет, напоминающий лунный; плоть светилась здоровьем. (Над ее новым мужем нависла угроза банкротства.) Затем худенькая девушка, почти совершеннолетняя, с ногами как у жеребенка и совсем недавно оформившимися грудями. (Соблазни ее сестру, и она тоже будет твоя.) А вот гордой походкой следует рыжеволосая жена муниципального советника: огромные толстые груди, волосы на лобке, как разгоревшееся пламя. (Примени силу, и она покорится.)
- Я изумлен, - проговорил Фауст. - Как мне выбрать?
На землю уже опускалась ночь. Верхняя часть Кайзербурга, расположенная на вершине скалы, светилась отражением солнечного заката; каменные здания, сгрудившиеся внизу, ловили этот тусклый свет, который их крыши с оранжевой черепицей делали теплым и рассеивали на окружающее; внизу деревья уже стали холодными и темно-зелеными; среди их ветвей светились окна гостиницы, одной из нескольких на островке. Висячие фонари на столбах освещали входы в огороженные дворы харчевен, где деревянные столы были расставлены как придется, прямо на траве. Между ними, как правило, ходил кто-нибудь из прислуги со свечой в подставке, старательно подсвечивая всем посетителям.
Официанты с подносами, нагруженными едой, сновали между кухней и столами. Веселящаяся толпа на освещенной лужайке шевелилась в слабом своем бурлении, смеясь, произнося тосты, переходя от столика к столику. Женщины, обнаженные, с блестящими глазами, напоминали наяд; мужчины в костюмах с разрезами на рукавах и штанах, сделанными так, чтобы не скрывать крепкие мышцы, обходительно составляли компанию в танце своим грациозным дамам. Несколько женщин помоложе украсили волосы цветами, а спутник одной из них в ответ вставил в волосы две палочки и набросил сверху платочек, соорудив таким образом рожки. Они танцевали, рука в руке, образовав круг, а музыка текла от оркестра из троих лютнистов и человека с рожком, сидящих на скамье у дверей харчевни. Ведь что толку собираться, если не сумеешь получить полное удовольствие?
Вот идет жена бургомистра.
По дорожке медленно, с величавым достоинством плыла женщина с огромным животом, в сопровождении такого же по достоинству, но отнюдь не по размерам мужа. Ее ноги были толщиной в три древесных ствола, из сала и жира, а ягодицам позавидовал бы гиппопотам. Гигантские груди свешивались на живот, мягкие, как пудинг и столь огромные, что, будьэто пудинг, его хватило бы накормить целую толпу. Соски были коричневые, как выделанная кожа, а укромное местечко между ее ног скрывали жировые складки и свисающая плоть. При ходьбе она вся колыхалась, как студень. Бургомистерша удостоила Фауста снисходительным кивком, отчего ее многочисленные подбородки присобрались в гармошку, и величаво прошествовала мимо. Глядя ей вслед, он заметил, что эта достойная дама направилась прямиком к уже выставленному для нее набору блюд из окорока, дичи, сосисок, жареному кабану, рагу из зайца и наперченному мясу, - все это было нагромождено так, что испытывало прочность деревянного стола.
Дама, весьма предрасположенная к мясным продуктам, - сухо заметил Мефистофель. - Насколько я знаю, у ее мужа аппетит такой же.
- Ты несправедлив к несчастной женщине. Одетая, она выглядела совершенно нормально. Я прошел бы мимо, даже не оглянувшись.
По моим воззрениям, - ответил Мефистофель, - человеческие существа намного более нелепы, чем им позволяет твоя глупая эстетика.
В ярком свете звезд они снова перешли Пегниц, покидая языческий островок и возвращаясь на чистые узкие улочки города. Наяды и их поклонники неохотно покидали царство волшебных сказок. Повсюду были видны гуляки, медленно бредущие к своим домам; Фаусту не хотелось, чтобы этот прекрасный вечер завершался, и он поделился своими сожалениями с Мефистофелем. Голодным взором глядя вслед нимфам, медленно уходящим во мрак, он произнес:
- Они все такие желанные, что я не способен выбрать ни одну. Я был бы счастлив с любой из них.
Тогда следуй за мной. - Мефистофель повернулся и двинулся к широкому пыльному пустырю, отделяющему городской арсенал от небольшой церквушки. - Клянусь, я знаю, какая женщина в точности подойдет под твое настроение.
Со скептическим выражением лица, но веселый, Фауст последовал за ним.
Они были на полпути к пустырю, когда в церквушке открылась боковая дверь и кто-то вышел оттуда.
Фауст резко замер. Женщина - если это можно было назвать так приземленно - поспешно остановилась перед ним во всем священном изяществе своей неприкрашенной плоти, и даже Мефистофель промолчал. Груди, маленькие и совершенные; не больше пары сжатых кулаков, с розоватыми сосками, выступавшими из молочной кожи с явным оттенком абрикоса. Вид этого тела и неизбежный бугорок живота заставили Фауста невольно опустить взор туда, где юная пушистость покрывала самые интимные органы, перед тем как она шевельнула руками, и это оказалось закрыто молитвенником. Ее колени и пальцы ног были чуть розоватыми.
Она выглядела так же невинно, как Ева перед грехопадением.
Так они стояли не больше мгновения. Затем молодая женщина прошла мимо Фауста, одарив его мимолетнейшим взглядом, в котором не было и намека на сладострастно-похотливый интерес. Он бы его распознал.
- Кто она?
О, Фауст, эту тебе желать не следует.
- Я желаю ее. Скажи, как ее зовут. - Женщина уже исчезла за углом. Ее волосы, каштановые, с золотыми искрами, разделенные посередине, были целомудренно забраны назад и там перевязаны тонкой черной ленточкой, а затем целый водопад свободно свисающих кудряшек почти достигал изящной талии.
Обрати свою похоть на что-нибудь иное. Это набожная девушка и девственница, совершенно не умудренная в чувственном опыте. Ты не сможешь овладеть ею. Это невозможно.
- Но ты говорил…
Я говорил, что у всего есть цена. Тем не менее порой эта цена бывает слишком высока. Будь у тебя деньги и положение в обществе, ты мог бы обратиться к ее отцу и попросить ее руки, а уж я подсказал бы, как сделать, чтобы она трудилась, ублажая мужа, так же страстно, как любая другая женщина. Однако здесь ты чужеземец да к тому же совершенно нищий и не имеешь ни друзей, ни влияния. А она молода и неопытна. Любые твои попытки заигрывания заставят ее бежать прочь, подобно испуганной лани в лесу. Конечно, ты можешь напасть на нее в переулке. Но то, чего ты хочешь, Фауст, - ее сегодня же ночью, причем по собственной воле, - это невозможно. Да, соблазнить ее можно. Но, поверь, совершив это, ты лишишься спокойствия.
- Я стал бы само спокойствие и терпение, если бы… Ты не сказал мне, как ее зовут! Назови ее имя.
Маргарита Рейнхардт.
- Маргарита! Это имя приводит меня в неимоверный восторг! Я должен покорить ее.
Фауст, послушай. Всего в нескольких домах отсюда есть дверь, за которой в кромешной тьме женщина дожидается своего любовника. Она не знает, что тот запаздывает. Иди туда, стукни в дверь один раз и храбро входи. Она тут же запрет дверь на засов, опрокинет тебя на пол и зубами стянет с тебя штаны. Потом согнется над тобой - ибо она уже скинула с себя одежды в предвкушении этого момента - и насядет на тебя. Она - превосходное создание и в любви не хуже всех прочих женщин. Когда запах из твоего рта и грубые, незнакомые ласки скажут ей, что ты не тот, кого она ждала, она испытает мгновение ужаса и смущения. Однако затем ее похоть разгорится из-за распутности вашего полового акта, и бесстыдство ее удвоится. Она примется выделывать такое, чего ни разу не вытворяла даже со своим любовником. А когда ты соберешься уходить, она шепнет тебе на ушко время, когда в следующий раз ее мужа не будет дома и ни один светильник не будет гореть.
- И ты это устроишь?
Как всегда, ведь я твой раб. Но чтобы покорить эту девушку, которая вряд ли более красавица, чем дюжины других в Нюрнберге и совсем не имеет любовного опыта мужчины твоих лет, понадобится больше года. Год, Фауст! - и не год ухаживания и флирта, маленьких любезностей и поцелуев украдкой, а год жесткой дисциплины, чтобы она могла убедиться, что это не любезность, не особенные взгляды и не случайная минутная страсть. Год, проведенный в таких предприятиях, в которые ты иначе не рискнул бы пуститься. Это безнадежная затея, друг мой!
Фауст осмотрел пустырь, дивясь, каким обычным он казался взору и каким особенным - сердцу. Ручеек воды в сточной канаве рядом улавливал свет, из-за чего вода превращалась в бледное серебро.
- О, пересекающиеся тропки судьбы! - вслух проговорил он. - О, самая святая из улочек! - И после добавил: - О чем это ты говорил? О том, как мне покорить ее?
Мефистофель вздохнул.
Без денег?
- Конечно, не за деньги!
И все-таки деньги понадобятся, чтобы покорить ее. Рейнхардты не самый богатый клан в этом городе. Однако они занимают довольно высокое место во втором ряду. Чтобы приблизиться к ней без гроша в кармане, надо внушить всем, что у тебя есть кое-что в кубышке. Всем - и ей тоже.
- Уверен, такая ерунда не важна для Маргариты. Ты же сам сказал, она невинна.
Невежественная неосведомленность в искусстве любви - невинность? Скорее, это просто признак глупости, потому…
- Заткнись! Я не потерплю таких речей об ангеле!
Она человек. Могу показать содержимое ее ночного горшка, если тебе нужны доказательства.
- Издевайся сколько угодно. Твои возражения и увертки только разжигают мое желание.
В самом деле? - небрежно осведомился Мефистофель.
Фауст задумался, покусывая губу. Затем нетерпеливо произнес:
- Тебе известно, чего я хочу. Просмотри-ка хорошенько будущее и посоветуй мне, как лучше достичь цели. Но не более того! Не рассказывай мне ничего, что не относится непосредственно к моей Маргарите.
Что ж, если ты так решил, то путь к ее постели начинается у заставы ее родителей, у поста, где взимается пошлина. Если мы поторопимся, тебе удастся застать их до того, как они доберутся сейчас до двери своего дома.
Фауст в знак приветствия снял перед Рейнхардтами шляпу. Они представляли собой уважаемую общественностью супружескую пару; мужчина был одет в строгий вельветовый костюм, а его жена, разумеется, ни во что. Это была степенная женщина, склонная к полноте, с тяжелым подбородком и проницательным взором, в котором все же мелькала веселая искра. Ее тело, изнеженное и вполне упитанное, делающееся с каждым годом все пышнее, было округлое и розоватое, но повсюду гладкое и крепкое. Фауст ощутил иррациональное желание пробежаться руками по каждому его изгибу и округлости зада и подумал: да, я действительно вижу мать Маргариты. Ее красота уже отцвела, но остатки прежнего очарования сохранились. Настойчиво обращенная к Мефистофелю мысль вернула ей одежду; повсюду на улицах нимфы тоже вновь обретали человеческое обличье; вечер терял очарование; Нюрнберг снова становился Нюрнбергом.
- Добрый вечер, герр Рейнхардт. Фрау Рейнхардт.
В ответ они слегка наклонили головы - так кивают человеку, чье положение неизвестно, - и Рейнхардт сказал:
- Мы знакомы, сударь?
Он произнес это с холодностью, говорившей о том, что Фауст ему незнаком. У него были светлые рыжеватые волосы и круглое доверчивое лицо - внешность, сбивающая с толку, - что, безусловно, весьма помогало ему заключать выгодные торговые сделки.
- Нет, герр Рейнхардт. Но я веду дела в этом городе, а вы хорошо известны не только деловой хваткой в вопросах коммерции, но и своей порядочностью.
- Ну, вы преувеличиваете, - небрежно произнес довольный торговец. Его жена улыбнулась. - А вы, сударь? Как вас зовут?
- Я, герр Рейнхардт, смиренный проситель Иоганн Фауст.
- Воздушный летатель?
- Выходит, вы слышали обо мне. Тем проще мне будет изложить свое дело. Косвенно это касается и моего воздушного экипажа, именно из-за него я здесь оказался. Видите ли, мой подъем в воздух настолько взбудоражил толпу, что по моем возвращении они уничтожили воздушный шар, а затем, когда их неутоленная страсть снова взыграла, ворвались в мой дом и спалили его дотла. Мне посчастливилось убежать, чем я и спас себе жизнь. Я потерял все, что имел. - Эта ложь слетала с его уст на удивление легко, и Фауст безрадостно изумился, открыв в себе талант к обману, до этого дремавший в самых потаенных уголках его души. - К моему нескончаемому позору, мне пришлось наделать долгов. Я очень надеялся на чье-нибудь покровительство, однако…
Беседуя, все трое продолжали идти к дому Рейнхардтов вежливо-неспешным шагом. Ибо, хотя светила полная луна и дети все еще играли на улицах, уже наступило время всем достойным состоятельным людям оказаться в безопасности своих постелей. Не имей они счастья жить в крупном городе, их двери уже с раннего вечера были бы заперты на засовы.
- Не в обиду будь сказано, - дружелюбно, но осторожно и церемонно произнес Рейнхардт, - вы слишком увлекаетесь фантазиями. То, что вы создали, - восхитительно! Сумей вы отыскать того, кто платил бы за ваши изобретения, я отправился бы сколь угодно далеко ради редкого счастья увидеть подобную вещь. Однако каково его практическое применение? Продавать свою гениальность очень непросто. Если бы вы обратили свой выдающийся интеллект на что-нибудь менее возвышенное и все же более легко применяемое… - Он пожал плечами. - Извините такую мою прямоту, сударь, но я говорю от чистого сердца. Я не имею возможности вкладывать деньги в ваше летающее устройство.
- Умоляю, дослушайте меня! Вы не так поняли. Мое намерение заключается вовсе не в этом. - Фауст мгновение колебался, затем сказал: - Помимо всего прочего я изобрел нечто более практическое: карету на рессорах.
- Так это ваше изобретение? - спросил Рейнхардт, а его супруга воскликнула:
- Значит вы - тот таинственный ученый из Виттенберга, о котором говаривал Пфинцинг?!
Ее локоть прижался к локтю мужа, и она несколько раз слегка толкнула его, что было тайным сигналом, как узнал из шепота Фауст, означающим, чтобы тот был начеку из-за вероятной выгоды.
- Герр Пфинцинг сделал это устройство чрезвычайно хорошим, - сказал Рейнхардт. - И все же, если вы прибыли сюда, чтобы оспорить в суде его долю прибыли, мне остается только надеяться, что вы связали его обязательством посредством надежного договора. Пфинцинг - человек честный, но тяжелый.
Они подошли к дому Рейнхардтов и остановились у крыльца.
- Он имеет полное право на свою прибыль, - произнес Фауст. - У меня же… - и лишь дьявол сумел бы обнаружить в его голосе нерешительность или предположить, что он сейчас пускается в авантюру, - много других идей подобного практического толка.
Рейнхардты быстро переглянулись, и муж добродушно взял Фауста за руку.
- Тогда зайдемте к нам, добрый друг. Если мы заговорили о деле, то давайте говорить серьезно и в домашнем уюте. Мы сможем спокойно побеседовать в гостевой комнате.
Они вошли в дом. Фрау Рейнхардт исчезла в поисках свечей. Стоя в лунном свете, держась одной рукою за дверь, готовый закрыть ее, едва вернется жена, Рейнхардт проговорил:
- Ну-с - извините мое страстное любопытство, - что же именно вы имели в виду?
- Например, оптический прибор, который так манипулирует светом, что становятся видны очень отдаленные предметы. Я уже использовал его для…
- Да, да, но не забывайте, я спросил о практически полезных устройствах. Не надо занимательных финтифлюшек и прочей чепухи!
До того, как Фауст увидел Маргариту, такое пренебрежение величайшими открытиями привело бы его в неописуемую ярость. Но сейчас он обуздал себя и ответил:
- Куда уж практичнее? Военное применение, особенно для кораблей и портовых городов, должно быть самоочевидно. С его использованием все пираты разбегутся, у городов и крепостей появится в запасе лишний час, чтобы приготовиться и отразить нападение, а расположение вражеских армий можно будет распознать на расстоянии. - Нюрнберг был главным городом литейщиков; литейные цеха означали вооружение; во всем цивилизованном мире Нюрнберг славился своими пушками. Фауст понимал, что введение в применение его великого изобретения не может не заинтересовать глубоко его почтенного собеседника. - Я назвал это, - сказал он, оценивая реакцию своего слушателя, - "подзорная труба".
Появилась фрау Рейнхардт со свечами. Одну она протянула мужу.
- Погляжу, осталось ли мясо после ужина, и отнесу к тебе в кабинет, - сказала она и снова поспешно удалилась. - Вероятно, еще есть хлеб. - Ее голос эхом разносился по дому. - Маргарита! - громко позвала она. Затем раздраженно спросила: - Где же она?
Кабинет был удобный, уютный, обшитый деревом и довольно большой. Они уселись в кресла, Рейнхардт прибрал на столе и вытащил из ящика письменного стола несколько листков бумаги.
- Еще я изобрел способ вытягивать тончайшую и очень прочную проволоку, намного лучше, чем прежде, а это практично с коммерческой точки зрения. Я также знаю, как отливать некоторые металлы в более крупные куски, чем это возможно сейчас. Однако подобные вещи требуют значительного вложения золота. Подзорная труба может быть быстро создана руками всего одного мастера, с минимальными издержками, а затем продана - с получением быстрой и надежной прибыли.
- Мы движемся в правильном направлении. Продолжайте высказывать свои мысли в том же духе! Собственно, я думаю… а! вот и дочка!
В дверном проеме появилась Маргарита в длинном белом ночном платье со свечой, которая озаряла ее своим светом. Еще она держала поднос с двумя бокалами, бутылкой вина и несколькими кусками жареного мяса, на скорую руку переложенного ломтиками хлеба. Она посмотрела на Фауста и, не узнав его, учтиво улыбнулась.
В качестве характерной для него причуды, Мефистофель наполнил полутемный дом жуками-светляками, попугаями, крылатыми феями, пляшущими огоньками и смехом эльфов, причем все это закручивалось в какой-то хаотической спирали. Выли обезьяны, задирали хоботы и трубили слоны. В темный угол скользнуло нечто огромное и змееобразное.
Фауст был зачарован настолько, что почти ничего не замечал.
7. ИНКВИЗИЦИЯ
Люди в масках подступили к Фаусту в сумерках. Он возвращался в мастерскую после проверки новых ткацких машин с усовершенствованным челноком, а они вышли из темноты и достали ножи. Все произошло так быстро, что нельзя было сказать, сколько именно головорезов поджидало ученого на пути. По меньшей мере четверо: один угрожающе стоял прямо перед Фаустом, второй заламывал ему руку за спину, третий набросил на голову мешок, а еще один связал Фаусту запястья. Но их могло быть и больше.
- Закричишь - и ты покойник, - прорычал один из них.
- Не пугайся, мы не враги, - прошептал второй.
Во время коротких рефлексивных попыток вырваться Фауст беззвучно прокричал Мефистофелю, чтобы тот сообщил ему имена напавших, их намерения и способ, как от них удрать. Но Мефистофель не отвечал.
И потому Фауст стал вести себя смирно.
Ослепленного и сбитого с толку, его повели по лестнице вверх, потом вниз по улицу, завели в какое-то здание, затем опять вывели под открытое небо. Он почти сразу же потерял ориентацию, но его продолжали вести через длинный и запутанный лабиринт внезапных поворотов, возвращений обратно и подобных уже не нужных маскировок. Если он замедлял шаг, его били по спине, чтобы поторапливался. Все это наводило ужас.
Но даже в эти страшные мгновения он не переставал думать о Маргарите.