"…достигли мы благословенной Богом земли, что лежит на берегу океана, лето здесь сухое, жаркое, зима теплая - ни снега, ни града, ни изморози не бывает. Встретили здесь наших, давно там живут, еще деды их острог заложили, назвав в честь Михайловской обители, что у Студеного моря, Ново-Михайловским. Много разных чудес в земле той, и люди чудны, и птицы, и звери. Рай был бы, кабы не поклонники диавола, что красны кожей и ликом, да режут людей, словно овец, в богомерзких своих капищах. Славятся они богатством и многолюдством, и в царстве их о Ново-Михайловском покуда не знают, ну да на то уповаем, а помощи просим. Землица здесь зело чудная, дай Бог володеть ею Новгороду, Господину Великому. Кроме плодов разных, полно в ней и золота, и самоцветов - валяются под ногами, ровно каменья ненужные".
- Ровно каменья ненужные!
Последнюю фразу Олег Иваныч значительно повторил дважды.
- Это еще не все, - улыбнулся Гришаня. - Ты, Олег Иваныч, переверни письмецо-то… Ага… Видишь?
На обратной стороне пергамента яркой красной краской были нарисованы моря и льды, леса и горы, неведомые рыбы и огнедышащие вулканы.
Карта!
- Глянь-ко! - заволновался владыка. - Вона - Двина-река, монастырь Михаила Архангела, дале Студеное море, река Печора - ой, далека зело - Пустозерский острог… Смотри-ко, и дальше стрелки идут. Мимо Югры, к Вайгачу-острову. Слыхивал я про те края… А дальше… Дальше, похоже, никто не хаживал.
- Да уж, видно, хаживали, - хмыкнул Олег Иваныч. - Ну-ка, дале-то разворачивай, владыко… Хо! Однако!
Олег Иваныч вдруг замолк, недоверчиво покачал головой. Как ни плохо он учил географию в школе, а все ж узнал Чукотку, Берингов пролив… и Америку! Именно туда, примерно в район Мексики, и упиралась своим концом стрелка. Там же была нарисована изба - "Острог Н-Мих-й".
- Тут и цифры какие-то мелкие, - сунулся Олексаха. - Льды, ветра, течения. И гляньте-ка! "Десять ден пути при хорошей погоде", "пять ден пути при славном ветре, а так семь", "тут рыбий зуб", "тут немирная самоедь", "гусиное лежбище", "Кащеев скит".
- Вот что, други, цены нет этому чертежу! - высказал общую мысль Олег Иваныч. - Однако все ж никто из нас не специалист. Потому - покажу-ка я ее кому из ушкуйников, кто там еще жив из старых. Стоит ли овчинка выделки? Может, врут все про золото?
- Врут? - Гришаня схватил со стола нож и, скинув кафтан, достал из рукава что-то, замотанное в тряпицу. - Вот, тоже владыке передано!
Медленно развернул…
И в свете проникающего в окно прощального солнечного луча засверкал, словно взорвался шаровой молнией, неведомый золотой божок, страшный, как посланец ада, с оскаленной пастью и голубыми нефритовыми глазами на злобном широком лице. Приземистое тело идола было опутано изображениями извивающихся змей, в одной руке он держал лук, в другой - связку стрел, ожерелье из человечьих сердец охватывало короткую шею. Страшен был идол!
- Спаси нас, Господи! - закрестился владыка, и все остальные последовали его примеру. Божок и в самом деле представлял из себя довольно жуткое зрелище, особенно ожерелье. Лишь один Олег Иваныч знал в этот момент, вернее, догадывался, вспоминая обрывки своей прошлой жизни, что не так уж и не правы были его друзья, посчитавшие статуэтку изображением злобного демона. Он и был демоном, этот кровавый бог ацтеков.
Глава 2
Северная Двина - Студеное море. Май 1476 г.
Уже с лица небес слетел туман унылый.
Ты, кормчий, встань к рулю, пускай шумит ветрило,
Режь соль седых валов рукой неутомимой.
Простерся океан вдали необозримый.
Адам Мицкевич, "Воспоминание"
Ты, Ванюша, пей да слушай -
Однова теперь живем.
Непрописанную душу
Одним махом оторвем.
А. Башлачев, "Ванюша"
На берегу Северной Двины, примерно в полсотне верст от впадения ее в Гандвик - Белое море, средь густой тайги затерялась Михайло-Архангельская обитель, одна из самых дальних в Новгородской земле, если не считать скит у Пустозерского острога, что на Печоре-реке. Ну, до того скита еще добраться надо. А к здешнему монастырю - пожалуйста. Хочешь, через Вологду, да потом по Сухоне в Великий Устюг, а там и до Двины рукой подать, знай, плыви по течению. А хочешь - напрямик, через Ладогу, Свирь, Онегу, дальше на север - где волоком, а где озерами малыми. Из Новгорода удобнее так, из каких других русских земель - через Устюг. В общем, добраться в монастырь Михаила Архангела невелика проблема, было б желание замолить грехи, или, наоборот, в ушкуйничий промысел пуститься - тоже через Двину неплохо. Сколотить ватагу, выстроить струги в том же Устюге да в путь. От устья Двины-реки все дороги открыты в стороны чужедальние, неведомые - в Печору, в великую Пермию, в Югру, где немирная самоедь так и норовит всадить в сердце ушкуйника острую костяную стрелу, смоченную гнилой рыбьей кровью. Тут же и путь иной - иноческий, к монастырю Соловецкому, впрочем, к нему лучше по Онеге, прямей будет.
Олег Иваныч, назначенный воеводой новой новгородской экспедиции, использовал оба пути. Часть людей, вместе с ним самим, шла на небольших лодьях по Свири да Онеге, далее - по морю Гандвик, с заходом в Соловки на моление, и снова на юг, к Двине. Другая часть направилась через Великий Устюг, с наказом купить там лодей, для морских плаваний пригодных. Купили, чего уж. Кочами те лодьи назывались. Прямо скажем, не каравеллы, даже не когги. Мелкие какие-то, некрасивые, с полукруглым днищем. Некоторые уж хотели было морды плотникам за такие суда бить, да знающие люди отсоветовали. Во-первых, плотницких артелей в Устюге тьма, свару затевать себе дороже выйдет, ну, а во-вторых, такие вот кораблики и нужны, чтоб с удачей по ледовитым полуночным морям плыть. Корпус хоть и неказистый, да крепкий, теплый, в каюте-каморе даже печка небольшая имеется. А что с днищем полукруглым в море болтает сильно, так то невелика беда - зато льдами вовек не раздавит, а льдов в полночных водах - видимо-невидимо. Только что летом плыть и можно, и то - как Божья воля. Бывает, затянут море туманы, да такие, что носа собственного не разглядишь, или подует вдруг борей - северный ветер, принесет громадные льдины - вот и думай, то ли дальше идти, то ли пересидеть, переждать, да только ждать-то долгонько можно. А северное лето короткое - не успеешь оглянуться, уже зима. Вот и сиди тогда, зимуй, если сможешь. Многое тут не от умения людского, от погоды зависело, ну, а уж погода, вестимо, от Господа. Можно ведь было и далече уйти, за три-то месяца, а можно и до Вайгача не добраться, туманы, да шторма, да льды пережидая. Спаси, Господи, на все Твоя воля!
С такими мыслями и приплыли ушкуйники к монастырю, где их уже поджидал в нетерпении воевода Олег Иваныч. Ненамного и разминулись - сам только третьего дня до обители добрался. Морда от комарья да мошки опухшая, что у него, что у Софьи - та напросилась с мужем плыть. Олег Иваныч тому рад был, знал - дорога дальняя, не на месяцы, на годы. По тем же причинам и Ульянка с Гришей расставаться никак не хотела, тоже вместе плыли, да и многие охочие люди так. В конце апреля еще закончился срок посадничества Олега Иваныча в Новгороде. Совет Господ ему сразу и предложил возглавить дальний поход к неведомым землям, путь к которым был обозначен в земельном чертеже покойного ушкуйника Федора - мужа Олексахиной зазнобы Настены. Та уж второй раз на сносях от Олексахи была - так и отсоветовали Олексахе в поход ехать. Олег Иваныч, с одной стороны, переживал - одним верным да умным человеком меньше, а, с другой, понимал - надо ж кого-то и в Новгороде оставить. Олексаха по всем статьям подходил: умен, оборотист, порядочен, уж в этом Олег Иваныч сто раз имел случай убедиться. Да и новоизбранный, степенной, посадник - купеческий староста Панфил Селивантов был его давним другом и, правду сказать, собутыльником. Что греха таить, любил Олег Иваныч посидеть с Панфилом где-нибудь в корчме на Лубянице, вина попить да - хоть ни слуха, ни голоса - поорать популярные в народе песни, типа "Про злых и добрых жен". Песня та мотивом очень уж была похожа на "В ожидании солнца" Джима Моррисона, особенно припев. Олегу Иванычу, старому меломану, нравилось. Панфилу - тоже.
Эх, Панфил, Олексаха… друзья. Удастся ли еще свидеться, винца попить, попеть песен? Удастся! Обязательно удастся, стопудово! Карта есть, желание тоже - да и финансы в экспедицию немалые вложены и Софийским Домом и, так сказать, частными инвесторами, боярином Епифаном Власьевичем, к примеру. Хоть и нельзя сказать, чтоб шибко умен был боярин, однако честен и, несмотря на годы свои, в боях за чужие спины не прятался, за то чуть было не казнил его Иван, князь московский, после битвы у Шелони-реки. Боярину Епифану, кстати сказать, и принадлежала недавно выстроенная неподалеку от монастыря верфь. Правда, не лично ему одному, а на паях с хитроватым боярином Симеоном Яковлевичем Заовражским. Хитер был Симеон Яковлевич, себе на уме. По-английски да по-голландски болтал как по-русски, всех старых английских пиратов, включая самого короля Эдуарда, знал лично, и Олег Иваныч подозревал - откуда. Не иначе, провел боярин свои молодые годы не в ушкуйниках, как он всем говорил, а на палубе крутобокой каравеллы с абордажной саблей в руках. Вот этот ушлый Симеон Яковлевич и переманил с государственных хлебов португальского мастера Жоакина Марейру. Не сам лично переманил, через Жоакинову подружку Машу - та больше не на русскую, на испанку обликом была похожа, хоть и роду простого да небогатого. Уж как не хотелось Жоакину покидать обжитые ладожские берега, да уговорили-таки. Кабы не работа да не жена - совсем бы заскучал привыкший к веселому многолюдству португалец, потому, как увидал спускавшегося по сходням на берег Олега Иваныча, старого своего знакомца, так сам не свой сделался. Бросился с объятиями, словно брата родного увидел.
- Здрав будь, сеньор боярин, por favor, приходи в гости. С супругой приходи и вот, с Гришей.
Олега Иваныча долго упрашивать было не надо. Чего б не проведать хорошего человека? Посидеть за кувшинчиком хмельного напитка, вспомнить былое… Заодно обговорить ход строительства. Собственно, корабли уже были почти готовы, оставались мелкие недоделки, что можно было бы произвести и на плаву. Вернее, так Олег Иваныч думал, но, прежде чем приказывать, решил посоветоваться с мастером, четко все вызнать - с чем можно в море выйти, а с чем лучше погодить. Странные суда строил Жоакин на северной верфи. По оснастке вроде бы - каравеллы, да вот только корпус странный - округлый, с "шубой" - второй обшивкой ниже ватерлинии, сработанной из прочной, в воде не гниющей лиственницы. Такая обшивка - против льда - кто его знает, как там, в морях северных сладится? Пусть меньше скорость будет, зато надежней, мало ли. Не шибко осадистые получились каравеллы, больше на местные суда - кочи - похожи, Олег Иваныч даже засомневался - не перевернутся ли? Жоакин рассмеялся - не один корабли такие строил, с мастерами поморскими - а уж те дело свое дюже знали, лет пятьсот поморы по морям студеным хаживали. А что не осадистые каравеллы вышли - так то специально: хоть и не собирался адмирал-воевода Завойский волоками пользоваться, однако на зимовку суда все ж таки решил на берег вытащить. Обычные кочи таскать - плевое дело, у них и дно для того приспособлено, и форштевень наклонный, почти так же и на европейского типа кораблях сделали - красивые получились суда, северные каравеллы.
На обеде немного народу было, только самые близкие Жоакину люди: Олег Иваныч да Гриша с женами, да лекарь Геронтий. Геронтий в экспедицию согласился сразу, как только предложили - доверял новоиспеченному воеводе Завойскому, да и, видно, приелась ему размеренная спокойная жизнь городского эскулапа. По-прежнему вид имел Геронтий самый скромный: бархатный черный кафтан безо всяких украшений, коричневый пояс с большим широким кинжалом, больше напоминающим итальянский меч чинкведей, - вполне можно было таким кинжалом и от меча отбиться, а уж владел оружием Геронтий не хуже Олега Иваныча.
- Кушайте, гости дорогие! - Супруга Жоакина Маша - смуглая, черноокая, красивая - с поклоном поставила на стол серебряное блюдо с печеной рыбой, улыбнулась застенчиво, пряча под летником заметный живот - ждала ребенка.
- Рыбка! - обрадованно потер руки русоволосый отрок в красной шелковой рубахе, вышитой по вороту золотыми медведями - Ваня, старший Епифана Власьевича сынок.
- Куда?! - строго посмотрела на него Маша. - Сначала уха, потом каша, а уж потом - рыбка. На вот тебе ложку, да смотри, как бы в лоб ею не получить!
- Да ладно тебе, Маша, - Ваня хитро склонил голову набок. - Знаю, что сперва каша, да уж больно рыбки хочется! - Отрок вздохнул, пожаловался: - Вот, всегда так. Рыбки хочется - Маша не велит, с вами в поход - батюшка не пускает, мал, говорит. А какое мал? Двенадцать годков уже. На верфи у Жоакина учиться - так не мал.
- Что поделать, отроче, - усмехнулся Олег Иваныч. - Не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Вот за это и выпьем. Чтоб совпали!
Пили березовицу пьяную да ставленый мед - с вином тут, на краю света, проблемы были: не часто привозили, а виноград, естественно, в тайге не рос.
Пользуясь благорасположением гостей, боярский сынок Ваня снова принялся напрашиваться в экспедицию, расписывал свою полезность: и что такое астролябия - знает, и как паруса называются, и кораблем управлять умеет, и из самострела метко бьет, правда, если сперва кто-нибудь этот самострел настрожит, и…
- А к торговле способен ли? - в шутку спросил Олег Иваныч.
Лучше б не спрашивал, черт запьянелый.
Отрок аж подпрыгнул.
- А как же, батюшка! Все монеты заморские знаю. В одном рейнском гроше - два цесарских крайцара, или три шиллинга. Сорок восемь грошей - одна марка, двенадцать - кварта. Три десятка грошей - один таможенный гульден, три десятка без двух - один немецкий гульден, сорок и пять - мустьянский гульден, еще дукаты знаю и флорины. Знаю, и сколько корабельным платят - десять шиллингов в день, на что можно прикупить сто куриных яиц, или одну треску рыбу, или полтора локтя серого вестфальского сукна, или…
- Хватит, хватит, - поперхнулся березовицей Олег Иваныч.
- Так берете?
- А как же благословение батюшкино?
- Благословение… Да куда им, старым-то людям, нас, молодых, понять?
- Никак нельзя без благословения, Ваня. - Олег Иваныч назидательно поднял палец. - Вот подрастешь немного, уж в следующий-то поход обязательно тебя батюшка отпустит, к бабке не ходи.
- Эх, - расстроенно протянул отрок. - Следующий-то когда еще будет, а мне сейчас хочется.
- А еще что тебе хочется? - подначила Софья.
- Из аркебуза-ружья стрельнуть! - без раздумий выпалил Ваня и просительно заглянул в глаза Олегу Иванычу.
- А что, на верфи не настрелялся?
- Так там одни ручницы, с них и не интересно, и не попадешь никуда.
- Такой, видать, стрелок.
- Ладно, - усмехнулся Олег Иваныч. - Уж аркебузу мы тебе устроим, тятеньки твоего Епифана Власьевича уважения ради.
- Прям вот сейчас?!
- Гм… Знаешь, какой самый большой корабль на верфи?
- Ха! "Святая София", вчера спускали. Там конопатить еще завтра надо…
- Вот тебе перстень. - Олег Иваныч снял с указательного пальца личную золотую печатку. - Покажешь матросам… Аркебуза там, в кормовой каюте, и припасы для огненного боя там же. Найдешь?
- Враз сыщу, Олег Иваныч, дай те Бог здоровьица!
Отрока из-за стола - словно волной смыло.
Сквозь редкие облака пробивалось неяркое солнце, освещая верфь, покачивающиеся на воде корабли и серые стены обители. Частокол, ворота с украшенными крестами деревянными луковками, избы-кельи да небольшая церковь с колоколенкой - вот и весь монастырь Михаила Архангела. Подле монастыря, ближе к лесу, табором встали ушкуйники, многие не одни - с женами да ребятами. Кто ловил в реке рыбу, а кто уже и уху варил, вполголоса напевая протяжные поморские песни. Пелось в них о Белом море - Гандвик - да о бесстрашных мореходах, что не боятся ни льдов, ни волн, ни ветра. Вечерело - готовились ко сну. Некоторые - в трюмах или на палубе, а большинство - на берегу, в шалашах, подстелив под себя здесь же нарубленный лапник. Не жарко было, да и не сказать, чтоб холодно - май все-таки, да и сухо, слава Господу, не дождило пока. Все бы хорошо, кабы не комары да гнус окаянный, многие, правда, уже с ним свыклись, впрочем, далеко не все.
В дальнем шалаше, что у самого леса, ворочался молодой парень, наглый, упитанный, краснорожий. Приятели его, с кем в пути сошелся, тоже в шалаше спали, квасу неисполненного нахлебавшись. Погибельным еще тот квас называли - мутный, перегнан плохо, а уж запах - хоть нос затыкай, что некоторые и делали, когда пили. Ну, чего уж достали - то и употребили, не пропадать же зазря добру. Теперь храпели все, кроме этого молодого красномордого парня. Тот поворочался немного, потолкал упившихся - спят ли? - потом осторожно выбрался из шалаша. Отломил от дерева ветку - комаров отгонять да неспешной походкой направился к реке. Вернее, к обители.
- Мир вам, отцы, - поклонился монахам, несущим воду в большой деревянной кадке. - Не подсобить ли?
- Спаси тя Господи, добрый человек. Уж мы и сами управимся.
- А не скажете, где найти конопатчика Игната?
- На верфях, где ж еще-то? - Монахи переглянулись. - Стой, добрый человек. Тебя ж так просто туда не пустят. Этот Игнат тебе кто?
- Да дядька.
- Там Савва у ворот сторожит. Скажешь, что от чернеца Феодора. Да осторожен будь, пока идешь.
- А что такое?
- Медведица подраненная вкруговерть ходит. Кабы не вышло чего.
- Благодарствую, Божий человек!
Еще раз поклонившись монахам, красномордый оглянулся по сторонам и деловито зашагал к верфи, недоверчиво ухмыляясь своему везению. Ишь, как ловко все получилось! Прав был ганзейский староста Якоб: "Чаще улыбайся да кланяйся, спина от того не скрючится, а люди уважению рады".