- Помню. Двое старших сыновей владимирского князя Всеволода Большое Гнездо, Юрий и Константин, делили папочкино наследство. На стороне Юрия были, если память меня не подводит, его родные брательники Святослав и Ярослав вместе со своими дружинами. Кстати, последний из упомянутых, Ярослав, и заварил всю эту кашу своим хамским поведением по отношению к Новгороду, который пытался уморить голодом. После этого за горожан вступился торопецкий князь Мстислав Удалой, заодно предложив старшему из сыновей Всеволода Константину восстановить справедливость, допущенную по отношению к нему покойным отцом.
- А кто победил?
- Мой тезка.
- А… для нас это хорошо? - осведомился Вячеслав.
- Хорошо, - после некоторого колебания кивнул Константин. - Он не просто старший из сыновей Всеволода Юрьевича, но и, на мой взгляд, по своим человеческим качествам самый лучший из них. К тому же весьма начитан. Библиотека у него - по нынешним временам, считай, чуть ли не филиал Ленинки. Так что если договариваться о чем-либо, то лучше всего с ним. Одна беда - умрет через пару лет.
- Убьют?! - охнул Николай.
- Нет, сам скончается. Здоровье у него не ахти, вот и…
- А вообще княжеств на Руси ныне много ли? - поинтересовался Николай.
- Да хватает. На востоке от нас - Муромское, но оно тихое. Кстати, по-моему, если я только не ошибаюсь, там как раз правит князь, которого впоследствии церковь объявит святым, причем вместе с его женой Февронией.
- Да неужто?! - изумился Николай и даже всплеснул в умилении руками, будто ему только что назвали имя ближайшего родственника, который, оказывается, вот-вот приедет в гости.
Не в силах сдержать своего восторга, он, повернувшись к остальным, принялся торопливо пояснять, что когда-то в молодости сей князь был тяжко болен некой кожной болезнью, которую вылечила простая крестьянская девушка Феврония в обмен на обещание, что он потом женится на ней.
Выздоровев, князь попытался отказаться от своего слова, но хворь вернулась, и ему пришлось исполнить обещанное, после чего злые бояре, недовольные его женитьбой, потребовали, чтобы он развелся.
Князь заупрямился, и тогда они выгнали его из города, но дела у них сразу пошли наперекосяк, и они послали гонцов, чтобы вернуть супружескую чету, после чего Петр и Феврония жили еще очень долго, прославившись своим богоугодным поведением и…
- Только не забудь добавить, что этот богоугодный князь, согласно летописям, вовсю стучал на рязанских князей Всеволоду Большое Гнездо, - внес Константин в медовую бочку сказки свою ложку дегтя.
- А кто ведает, может, в летописях что напутано. Ведь не бывает же так, что он, с одной стороны… - начал было Николай, но Орешкин мягко остановил его:
- Об этом потом, хотя я, честно говоря, больше верю именно летописям. Идеальные люди бывают редко, а святые на своих престолах вообще долго не держатся - вспомни Бориса и Глеба. Давыд же - Петром он стал, приняв монашеский сан, - сидел на Муромском княжении до глубокой старости, так что делай вывод. Да и ни к чему нам сейчас затевать дискуссию, а то народ подустал.
- Да, если можно, то об остальном покороче, - поддержал Славка. - Ты не подумай, княже, что неинтересно, но когда слишком много всего, то…
- Понятно, - кивнул Константин. - Тогда я совсем кратко. На севере от нас великое Владимирское княжество, но совсем скоро оно расколется, потому что мой тезка начнет раздавать куски своим детишкам, и появятся Ростовское, Ярославское и Угличское. На западе земли Рязани граничат с Черниговским и Новгород-Северским. Есть еще Галицко-Волынская земля, Курское, Смоленское, Брянское и особняком - Полоцкое. Новгород на самом севере. У него тоже обширные владения. Ах да, про Киевское забыл. Словом, раздробленность полнейшая, и как в таких условиях объединить всех в один кулак - не знаю.
- А надо, - вставил Николай.
- Кто спорит, - пожал плечами Константин. - Ладно, попытка - не пытка. Авось терять-то мы ничего не теряем, хотя и приобрести что-то вряд ли удастся. Да что там говорить о других княжествах, когда даже в нашем Рязанском этих самых князей немерено. Глеб в Рязани стольной сидит, я в Ожске, Изяслав - тоже, кстати, мой родной брат - в Пронске…
- Ого, - присвистнул Славка.
- Это не ого, - отозвался Константин. - Помимо перечисленных есть и еще целая куча - Ингварь, Роман, Глеб, Юрий, Олег, Святослав, Ростислав, Кир-Михаил - кто в Переяславле Рязанском, кто еще где.
- А это куча - кто такие? Неужто все как один братаны твои будут?
- Точно. Все братаны.
- Ну и плодовитый батя тебе достался! - восхитился Славка.
- Братан в древнеславянском обозначении - это не кто иной, как двоюродный брат, - внес ясность в этот вопрос Константин. - Так что тут постарался не только мой папа Владимир, но и его родные братья - Всеволод, Святослав, Роман, но больше всех Игорь, у которого аж пятеро сыновей.
- Как только ты их запоминаешь? - почесал в затылке Минька. - У меня вот на имена память с детства плохая была, а с годами вообще пропала.
- Особенно сейчас, под старость, - подтвердил серьезным тоном Славка.
Минька хотел было обидеться, но, осознав комизм собственных слов, фыркнул и сам первый расхохотался, да так заразительно, что через несколько секунд смеялись уже все.
На этой веселой нотке Константин поспешил закончить импровизированное совещание, тем более что неимоверная усталость буквально валила его с ног, словно он за сегодняшний день разгрузил в одиночку как минимум два-три вагона то ли с углем, то ли с цементом.
* * *
Вскользь касаясь международной обстановки, да и внутренней ситуации на Руси, можно сказать, что как раз в эти годы люди, вершившие судьбы мира, один за другим умирают, давая возможность другим, более молодым, творить грядущую историю.
Можно, хотя и с определенной долей натяжки, сказать, что именно в период с 1211 по 1218 годы сошли в могилу практически чуть ли не все титаны XII века, и XIII век начался не в 1201 году, а именно в это время.
К таковым случаям относятся смерти не только двух римских пап, но также и английского короля Иоанна I Безземельного, короля Кастилии Альфонса VIII Доброго, короля Арагона Педро II, императора Священной Римской империи Оттона III и сразу двух императоров Латинской империи - Генриха I Фландрского и Пьера де Куртенэ.
Перечень можно продолжать и продолжать, включив сюда правителя Эпира Михаила Ангела, грузинскую царицу Тамару, болгарского царя Борила и так далее.
Впрочем, впечатляет даже список одних только русских князей, в одночасье покинувших этот мир именно в эти годы.
В их числе и малозаметные Новгород-Северские - Роман Звенигородский, Святослав Перемышльский и Владимир Галичский, а также Ростислав Ярославич Сновский, Ростислав Рюрикович Вышгородский, Рюрик Ольгович Черниговский и еще с добрый десяток.
Помимо них уходят те, кто держал в руках основные нити политики Руси: Всеволод Ольгович Черниговский и Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, а следом за ним и его старший сын Константин.
Но говорить о смертях среди князей на Рязани и во Владимиро-Суздальской Руси я не буду. Это тема особая…
Отсюда и неимоверное ускорение происходящих следом за этим, буквально чуть ли не в последующие же годы, событий, из коих некоторые определили основные тенденции в развитии цивилизации, причем определили надолго вперед, то есть не только тринадцатого, но и последующих веков.
Одним словом, сама эпоха требовала от "молодежи", сменившей "стариков", в частности от того же Константина Рязанского, равно как и от остальных, принятия самых решительных мер, зачастую необычных и меняющих весь, казалось бы, налаженный уклад жизни.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 82–83. Рязань, 1830 г.
Глава 18
Гусляр по прозвищу Стожар
Мы простой народ, соблюдаем лишь,
Что нам пращурами завещано.
Ну а ты, видать, по земле гулял,
В кораблях, поди, плавал реками.
Уж не тот ли ты златоуст-гусляр?
Так речей вести кроме некому!Игорь Кобзев
Встал Константин на следующее утро разбитый и с настроением, мягко говоря, ниже среднего.
Причин тому хватало.
Главная же заключалась в том, что ему предстоял весьма утомительный денек, начиная с первого ответственного дела - председательствования на княжьем суде.
Речь о нем шла еще неделю назад. Тогда-то Константин и назначил сегодняшний день.
За целую неделю он рассчитывал спокойно и тщательно изучить всю Правду Ярославичей и даже переписать привычным для себя языком текст, чтобы иметь подсказку, необходимую для быстрого реагирования на тот или иной казус.
С переводом он, хотя и с грехом пополам, справился, но потом была срочная поездка в Ольгов с огромным обилием событий, и Константин полностью забыл об этом суде.
Вспомнил лишь сейчас, когда что-либо переписывать было уже поздно, а надеяться на память с такой тяжелой головой, по которой сзади кто-то невидимый все время бил сокрушительным кузнечным молотом, - глупо.
Однако после легкого завтрака, выйдя к боярам, терпеливо ожидавшим его в небольшом коридорчике близ гридницы, он почувствовал, что настроение его с каждой минутой улучшается.
Скорее всего, и тут благодаря Доброгневе, ибо после выпитого настоя, предусмотрительно приготовленного ею накануне, неизвестный значительно поумерил силу своих ударов по многострадальной голове, а спустя каких-то пять - десять минут и вовсе прекратил это издевательство.
А может, потому, что даже в небольшие цветные оконца внутрь проникало так много яркого солнца, что даже нога, продолжающая по утрам беспокоить, в это утро как бы устроила долгожданный перерыв.
Когда он поинтересовался у Епифана, где список законов, тот недоуменно ответил, что он уже передал его, как это и раньше делалось, судье, который уже на месте в ожидании князя и его справедливого суда.
Константин попытался пояснить, что хотел бы, так сказать, пробежаться по нему еще раз глазами, но из сбивчивого пояснения стременного сделал вывод о бесполезности подобного занятия, к тому же ранее князь так никогда не поступал. Уж судья-то все доподлинно изучил, и ему, князю, останется лишь подтвердить приговор кивком.
Да и народ к тому же до княжеского суда не больно-то охоч, то есть к рассмотрению, как правило, предлагалось три - пять дел, не более.
"Вот и славно, - подумал Костя. - Значит, за час-полтора успеем".
Позже он понял, почему столь мало было охотников до княжьего суда. Разъяснил ему это в стихотворной форме гусляр, которого князь со свитой встретил чуть ли не сразу, как выехал со двора.
Тот уже собрал вокруг себя большую по меркам Ожска толпу - с сотню человек, не меньше, и заунывным голосом пел что-то жалостливое. Причем людям, судя по всему, эта песня была настолько по душе, что они, позабыв обо всем на свете, даже не заметили выезжающего из ворот князя.
Трое юных дружинников по своей ретивости сунулись было плетьми разогнать наглых смердов, посмевших не уступить дорогу князю, но Константин властным жестом остановил их, спешился, аккуратно спрыгнув так, чтобы вся тяжесть пришлась на здоровую ногу, и, слегка прихрамывая, направился к певцу.
Толпа, завидев князя, тут же наполовину рассеялась, а оставшиеся боязливо сторонились, униженно кланялись, но между тем в глазах у каждого затаилось такое выражение, что… Объяснить его Константин затруднялся, но явственно чувствовал, что ничего хорошего оно не сулило.
- Что ж ты замолк? - поинтересовался он благодушно, дойдя до певца.
Тот молча смотрел на князя, тихонько перебирая струны на своих грубо состряпанных гуслях.
- Что не поешь? - вновь спросил Константин. - Или сробел? Или князя испугался?
Тот медленно покачал головой.
- Не сробел и не испугался, княже. Да токмо слыхал ты эту песню про суд свой правый да милосердный. Тем летом я ее тебе пел, ежели помнишь. Хвалил еще меня за нее и благодарность княжьей рукою своею изволил мне в дар поднести.
- Доволен ли остался?
- Премного доволен, княже. Сколь живу, столь буду ласку твою княжескую беречь, - криво усмехнулся певец.
Его светло-голубые, цвета выгоревшего летнего неба глаза пристально смотрели на князя, а тонкие губы чуть приметно кривились в горькой усмешке.
Два клока седых волос равномерно расположились по обоим вискам русой головы, а наполовину белая борода добавляла гусляру еще с добрый десяток лет к его тридцати прожитым.
- Ты лучше не берег бы ее, а новые поршни себе купил, - миролюбиво посоветовал князь, начиная догадываться, но еще не желая верить, что и тут его предшественник в этом теле изрядно подгадил нынешнему владельцу.
- Да нет охотников, княже, поршни на рубцы менять, а то я бы с радостью. Глупый нынче народ пошел. Не верит, что ныне княжья ласка куда дороже поршней будет, - уж чуть ли не откровенно издевался гусляр, одной рукой легонько почесывая багровую полоску, тянувшуюся у него от левого виска до уголка рта.
- Наверное, пел плохо. Может, сегодня сызнова испробуешь? - попытался сделать хорошую мину при плохой игре Константин.
- А у него все песни едины, княже, - раздался сзади голос боярина Онуфрия.
С коня тот не слез, и вороной жеребец беспокойно всхрапывал, пытаясь подойти поближе к певцу, но умело сдерживался искусным седоком.
- Он, княже, - пояснил Онуфрий, - сколь я песен ни слыхал, завсегда напраслину на князей да на бояр возводит. Послушать, так мы все - сплошное зверье. Может, и слушать его не стоит, а сразу в поруб определить? Прошлый раз Стожар этот только по доброте твоей и вышел оттуда, княже, когда ты из похода вернулся вместе с князем Глебом. Ныне же, видать, сызнова туда восхотел.
- По доброй воле в поруб мой никто не полезет - нечего глупости-то молоть, - резко оборвал его Константин и вновь задумчиво повернулся к певцу: - Думаю, что несладко тебе жить доводится, коли песни все такие? - медленно произнес он.
- Отчего же все, - задорно усмехнулся певец. - Хочешь, веселые запою. Про поход ваш с князем Глебом или ту, где мудрость боярская да княжья славится.
Константин с минутку помолчал, выбирая, затем решился.
Учитывая то, что в песне про удачливый поход гусляр непременно споет про разоренные деревни да про русских мужиков, русскими князьями же и полоненных, он подумал, что лучше все же послушать про мудрость.
К тому же, судя по всему, эта сатира ударит не только по нему одному, но и по боярам, причем неизвестно, кому достанется больше.
- Валяй про мудрость, - кивнул он и призывно махнул свите, приглашая всех послушать.
Остатки толпы, человек двадцать - тридцать, тоже не уходили, хотя и сжимались все плотнее, норовя укрыться за Стожаром.
Гусляр же, гордо усмехнувшись, иронично прищурился, с силой ударил рукой по струнам и запел.
Песня была долгая, и рассказывалось в ней, как два глупых смерда, не поделив наследства отца, пошли к боярину, чтобы тот рассудил их по справедливости.
Боярин же за суд свой мудрый забрал у них половину этого наследства, но дележка братьям вновь не понравилась, и они пошли на суд к князю. Тот тоже разделил все по справедливости, а в качестве оплаты присвоил и вторую половину.
Ой ты, гой-еси, княже мудрый,
Княже мудрый да разумный,
Рассудил ты их по Правде Русской,
Да по чести судил, да по совести.
А что спорить им теперь, спорить нечего,
И по правде все делилось, и по чести.
Одному прореха на штанах досталася,
А другому тож дыра, на рубахе токмо.
Не обидно никому, не завидно,
Рассудил их поровну добрый князюшко,
Добрый князюшко, свет наш батюшка,
Да боярин важный, вельми мудрый.
- Вот и потешил я тебя, - усмехнулся гусляр. - Только дивно мне. Ведь никогда такого не было, чтоб князь песню мою до конца дослушал. В обычае у них до средины добраться, не более, и лаской немедля одарить. А ты, княже, все выслушал, до словечка, и молчишь до сих пор. Или песня не по душе пришлась?
- Что повелишь, княже? - шепнул Онуфрий в левое ухо Косте, нестерпимо благоухая чесноком и луком. - В плети взять пса или в поруб?
- Так и то и то можно, - угодливо осклабился еще один боярин и, дыша уже в правое ухо, но точно таким же ароматом, сощурив и без того узкие глазки-щелочки, вкрадчиво шепнул: - Поначалу шелепугой вволю накормить, а уже после и в порубе почивать положить. - И засмеялся мелким дробненьким смешком, тряся вислыми, как у старого бульдога, брылами щек.
- Зачем же так сразу. Может, и вправду видел где-то гусляр суд неправый, - обернулся Константин к своей свите, злорадно замечая, как вытягиваются у них от неожиданного решения лица, и постановил: - С нами сей певун сладкоголосый далее поедет, да на наш суд пусть поглядит. Может, и иную песню сложит. Как, Стожар?
Гусляр стиснул зубы.
- И поглядеть погляжу, - пообещал он многозначительно, - и сложить сложу. Только глянется ли она тебе, княже?
- Лишь бы правду спел, - беззаботно махнул рукой Константин и, круто развернувшись, пошел к своей лошади, на которую, правда, поскольку крыльца-то со ступеньками рядом уже не было, влезать пришлось с помощью Епифана.
Взгромоздившись на жеребца, Константин еще раз оглянулся на певца, с удовольствием отметив, как до сих пор оторопело стоит Стожар, дивясь странной княжьей воле, легонько пришпорил своего рысака и, еще раз обернувшись, крикнул:
- На площадь, на площадь иди, коль ехать не желаешь!
А дорога туда была совсем короткой.
Всего сотню метров проехал Константин и уже выехал на площадь. С одной ее стороны был расположен крохотный деревянный храм со скромной луковкой-куполом и гостеприимно распахнутой дверью в притвор, а на другой, близ небольшого возвышения, покрытого нарядным ковром, уже толпился народ.
Наспех сколоченный помост не внушал доверия своей прочностью, но деваться было некуда, и, опасаясь, как бы не загреметь под общий смех горожан, проклиная себя за опрометчивое приглашение злого на язык гусляра, Константин, опираясь на услужливо подставленное плечо Епифана, добрался наконец до своего стольца, гордо возвышающегося на помосте.
- Стол мне вели подать, - шепнул он на ухо стременному, и тот, хоть и удивился, но тем не менее опрометью кинулся вниз.
- А ты, - обратился он к старому, умудренному опытом вирнику Сильвестру, - разложишь все на столе.
- А что разложить-то? - даже не понял тот поначалу.
- А у тебя в руках что? - вопросом на вопрос ответил Константин.
- Так меха, чай, с Русской Правдой.
- Правильно говоришь. Вот их и разложишь, а когда до приговора дело дойдет, указывать будешь, что надо зачитать из закона, а уж оглашать это я буду сам.
- Во как, - вытаращил глаза вирник.
"Господи, день такой сегодня или жара виновата в том, что все глаза на меня таращат, будто считают, что у князя крыша поехала?" - подумал Константин.
В это время наконец притащили стол, экспроприированный, судя по его невзрачности и шероховатости, у далеко не самого богатого жителя Ожска.