Весь этот бред Татьяна попросту пропустила мимо ушей. С мужем она теперь держалась холоднее обычного (хотя завтраки-обеды готовила по-прежнему и одежду стирала вовремя), - зато присматривалась к супругу очень даже внимательно.
И сразу же не замедлили обнаружиться и другие странности, кроме манкирования супружеским ложем и ночных видеосеансов с народными танцами по ковру. Кстати, вначале Татьяна заподозрила было: Вовка, почуяв седину в бороду, смотрит по ночам никакие не учебные фильмы, а самую что ни на есть банальную порнуху. Однако пара разведвылазок опровергла это предположение на корню: вместо голых баб на экране честно мелькал очередной мужик-мордобоец, а муж старательно выплясывал босиком, подражая мужику.
Полное отсутствие криминала.
Зато выяснилось, что Вовка внезапно перестал здороваться со знакомыми за руку и обзавелся шляпой, которой сроду не носил. Муж всегда гордился своей закалкой, чуть ли не круглый год ходил с непокрытой головой, лишь в самые лютые морозы позволяя себе натянуть на уши кургузый "петушок", - и действительно простуживался редко. Теперь же при любом удобном и неудобном случае он нахлобучивал на голову свежекупленную шляпу серого фетра - и при встречах подчеркнуто-вежливым жестом приподнимал ее над лысиной. У Татьяны создалось впечатление, что шляпа и была приобретена с единственной целью - легализовать отсутствие рукопожатий.
Это было по меньшей мере странно. Как и тот факт, что Вовка вообще начал избегать прикосновений, держась от людей на некотором расстоянии. При этом чуть ли не в первую очередь - от нее, Татьяны, и их сына Саши-Саньки-Шурика!
Вблизи замаячил призрак паранойи, и Монахова забеспокоилась всерьез. У Вовки и раньше бывали заскоки: то к экстрасенсам зачастил, у всех на улице ауры высматривал, бабушек-соседок до слез доводил - боялись, сердешные, сглазит внучат-то, ирод лысый! Еще, бывало, "энергетические сгустки" с утра до вечера в руках вертел; или усядется, как шутила Татьяна, "кактусом в лотос" - и пялится час в стенку: медитирует.
Потом, правда, бросал - надоедало.
Одно время на курсы народных целителей записался. Деньжищ на это извел
- уму непостижимо! За сертификат дай, за диплом дай, за брошюрку "Моча - нектар здоровья", за красивые глаза Марь-Иванны, сибирской белой ведьмы… После двух недель занятий все порывался кого-нибудь исцелить: головную боль снять, порез заживить. Татьяна один раз поддалась на уговоры - ох, закаялась: голова после мужниного сеанса двое суток раскалывалась, никакой пенталгин не помогал.
Потом настал черед астрологов, магов всех цветов радуги, даосов из богодуховского храма-самостроя…
Самым безвредным из увлечений мужа Татьяна всегда считала карате. Как ни странно, синяки на тренировках муж получал крайне редко, серьезных травм у него вообще никогда не было, а для здоровья подышать да руками-ногами помахать - оно всегда полезно, особенно в его возрасте. Все лучше, чем "целительствовать" или водку пить!
А вот поди ж ты - и здесь не все слава Богу оказалось!
"Может, все-таки - любовница?" - шептал в глубине души лохматый бес сомнения.
Требовалась тщательная, всесторонне подготовленная проверка.
На "все про все" ушло дней десять. У Татьяны были свои методы: подруги, жены друзей, сослуживицы, соседки - эти на три аршина в землю видят, от них не утаишь! Оно, конечно, из-за прогулок на сторону никто не перестает с людьми за руку здороваться, но бдительность, бдительность и еще раз бдительность…
Вычислила!
Вовку неоднократно видели с какой-то долговязой девицей, явно чуть ли не вдвое моложе гулящего красавца. На троллейбусной остановке видели, в парке, а однажды - и на прогулке в районе новостроек. Правда, в объятиях и поцелуях сладкая парочка замечена не была - но мнения свидетелей сходились к одному: "Не станут же они прямо на людях!"
Открыто заявить мужу о рассекречивании его "цикла тренировок" и блудливых устремлений Татьяна поначалу не решалась, вся извелась, ночами не спала, думала - и тут…
В среду их отпустили с работы раньше обычного - нагрянула столичная инспекция. Открыв ключом дверь, Татьяна вошла в прихожую, и в глаза сразу бросился незнакомый бежевый плащ, нагло оккупировавший ближайший к двери крючок вешалки. Под плащом обнаружились женские сапоги на высоком каблуке.
"Попались, голубчики!" - обреченно и зло думала Татьяна, пинком распахивая дверь гостиной, откуда, со стороны диванчика, слышалось увлеченное ритмичное сопение.
Распахнула.
И молча застыла на пороге.
Девица - именно такая, как ей и описывали, - наличествовала. И муж наличествовал. И еще - включенный телевизор с работающим видеоплейером.
Вовка с гостьей, оба в белых кимоно, со старательным пыхтением плясали дальневосточную "камаринскую", прикипев глазами к голубому экрану. Кажется, именно эту кассету блудный муж и крутил в последнее время особенно часто. Впрочем, в последнем Татьяна не была уверена, ибо все "великие мастера" с Вовкиных кассет были для нее на одно лицо.
Ее заметили не сразу.
А когда заметили - обрадовались.
- Тань, познакомься - это Ольга. Моя, так сказать, коллега. Ольга, это моя жена Татьяна.
- Очень приятно, - скромно потупилась девица, и Татьяна почувствовала, как с души сваливается тяжесть и отпускает сердце.
Ее муж был полным, наиполнейшим дубом, несокрушимой семейной твердыней! А она-то, дура, ест себя поедом, подозревает невесть что…
- Тань, мы тут сейчас закончим… Ты пока чайник поставь, ладно? Вместе чаю попьем… с вареньем.
От радости она достала предпоследнюю банку кизилового.
После этого случая неделя прошла сплошным праздником. Подумаешь, у мужа очередной заскок! В первый раз, что ли? Вот закончит скоро любимец и красавец свой "цикл" (чуть больше месяца осталось, сам говорил!), перебесится - и все войдет в норму. А значит, и насчет этой скаковой Ольги можно не беспокоиться: любовью здесь и не пахнет, у девицы просто-напросто те же шарики за те же ролики заехали.
Интересно, кстати: ей тоже три месяца воздерживаться надо?!
При ее- то внешности -раз плюнуть…
А потом, когда отшумели майские праздники, расцвели и увяли в ночном небе разноцветные астры фейерверка, - у Вовки объявился новый знакомый. Молодой, интеллигентный, вежливый, всегда в костюме, при галстуке. Вот только, услышав обрывок разговора мужа с этим новым знакомым (Константин Георгиевич, кажется?), Татьяна была, мягко говоря, удивлена. Этот приличный молодой человек вел речь… вы будете смеяться, но говорили о карате! И в разговоре то и дело мелькало слово "турнир"!
К счастью, на сей раз Вовка секретов разводить не стал.
- Выступить меня приглашают! - прямо-таки сияя от гордости, заявил он однажды. - С иностранцами, между прочим!…
- А не зашибут тебя там? - Смешно было видеть отчаянную, просто-таки детскую радость на лице сорокадвухлетнего мужчины, отца семейства и прочее. Татьяна поначалу решила не портить мужу настроение, но беспокойство оказалось сильнее.
Однако оказалось: испортить настроение мужу не так-то просто. Он в радостном возбуждении мерил по диагонали гостиную, время от времени резко останавливаясь и пиная ногой воображаемого противника, по всей видимости - иностранца.
Недавно купленное кресло (мягкий уголок по частям распродавали) испуганно жалось в угол, дрожа подлокотниками.
- Ну, это мы еще посмотрим, кто кого зашибет! Зря, что ли, столько работал! Эх, Танюша, нам ли жить в печали?!
- Сколько стоит оргвзнос? - осторожно поинтересовалась Татьяна.
Муж счастливо рассмеялся.
- Много! Много стоит! Только теперь не я платить буду - теперь МНЕ платить будут! - И он демонстративно извлек из кармана две новенькие хрустящие купюры с портретом заокеанского президента. - Это за участие; а если выиграю…
Он не закончил, но и без того было понятно: если выиграет, то деньжищ загребет - ни в сказке сказать, ни пером описать, ни лопатой перекидать!
"Чем бы дитя ни тешилось…" - мелькнуло в голове Татьяны. В выигрыш и большие кучи денег верилось мало, но выданные доллары убедили ее в том, что и муж, и Константин Георгиевич вполне серьезны в своих намерениях.
- Ну вот, а говорила: одни убытки от твоих дуростей, одни убытки! - Вовку несло, он просто не мог остановиться. - Если хорошо выступлю, мне постоянный контракт обещали. Свою группу наберу, инструктором стану! За полгода все окупится!
Татьяна спорить не стала. Пусть его. Окупится не окупится - там видно будет.
Константин Георгиевич заходил еще дважды, неизменно вручая Татьяне цветы и любезно раскланиваясь; и наконец Володя объявил: завтра - турнир!
Он прямо весь дрожал от возбуждения, однако пойти посмотреть не предложил: то ли знал отношение жены к своему хобби, то ли стеснялся, то ли еще чего. Да и не все ли равно? У Татьяны завтра - дежурство, у сына - занятия, весь день забит напрочь.
Так и так не вырвались бы.
Когда Татьяна вернулась с дежурства, муж уже был дома. Угрюмо мерил шагами комнату, глядел в пол. Пинать иностранцев не пытался. Да и кресло в углу бесстрашно выпятилось велюром обивки: что, достал?!
Ояма хренов…
- Ну как выступил, Вовка?
- Нормально… устал, вот и все…
Видя, что муж не в духе, Татьяна не стала приставать с расспросами. А на следующий день Вовка ворвался в дом другим человеком: сияющий, с огромным букетом тюльпанов в руках; в сумке - шампанское, конфеты и еще всяко-разно…
В общем, был чудесный вечер при свечах. Вовка выпил чуть больше обычного, непрерывно шутил, рассказывал анекдоты - вот только иногда Татьяне чудилось, что веселье это натужное, вымученное, что муж заливает вином червя, который точит его душу изнутри, не давая просто радоваться жизни, удаче, победе, о которой он так мечтал. Ведь выиграл же, действительно выиграл! И диплом с радужной голограммой внизу принес, и денег, как обещано,
- сумма впрямь оказалась весьма и весьма приличной! Правда, Вовка вскользь обмолвился, что после вчерашней встречи следующий соперник отказался от боя с ним - но, в конце концов, какое это имело значение?!
- Сбылась мечта идиота! - еще с порога процитировал он Ильфа с Петровым.
Потом праздник закончился, начались обычные будни. Вовка как-то сразу увял, осунулся, но Татьяна списала это на переутомление - небось победы даром не даются! Она уже начала прикидывать, на что лучше пустить призовые деньги: муж сам вручил ей большую часть суммы, сказав: "Распоряжайся!"
Однажды Вовка вернулся домой крайне нервный, явно не в себе - она даже не решилась спросить его, что случилось, - и первым делом сунулся в гостиную, к своему любимому плейеру с кассетами.
И через мгновение раздалось разъяренное рычание:
- Что ж ты, подлец, делаешь?! Ты что стираешь?! Мою кассету?!
- Сдурел, отец? Какая - твоя? Я фильм пишу…
- Да я тебе, сопляку…
Татьяна влетела в комнату и застала безобразную сцену: красный от гнева, как помидор, Вовка остервенело тряс родного сына за плечи, словно душу из парня хотел вытрясти!
В щели остановленного видика наполовину торчала кассета…
- Вовка! Прекрати сейчас же!
Муж на миг застыл, потом поспешно, даже слегка испуганно отпустил сына.
- Совсем крышей поехал со своими кассетами! - почти выкрикнул Шурик, отходя подальше от отца. - Я на свою кассету писал, на свою, на чистую! Всю запись мне испортил…
Вовка молча сунулся к плейеру, вытащил кассету, перевел взгляд на пустую коробку, на другую кассету в точно такой же коробке, лежавшую рядом,
- и вдруг, ссутулившись больше обычного, поспешно вышел из комнаты.
Когда следующим утром Татьяну разбудило привычное дребезжание будильника, мужа дома не было. И куда он подался в такую рань? Она принялась, как обычно, ставить чайник и намазывать бутерброды. Шурик все никак не просыпался, хотя время поджимало. "Жалко будить, но придется", - вздохнула Татьяна.
Дверь в комнату сына была приоткрыта.
- Шурик! Вставай, пора…
Не отзывается.
Она подошла, слегка потеребила сына за плечо.
- Просыпайся…
Не отзывается.
Она тряхнула сына сильнее, еще раз…
- Шурик!!!
…Дыхание едва ощущалось. Татьяна не была врачом, но даже она поняла - дело плохо.
Бросилась к телефону.
Длинный звонок в дверь.
- "Скорую" вызывали?
- Нет, я только собиралась… Боже, как вы вовремя!
Белые халаты наполнили квартиру.
* * *
Это уже позже Татьяна сообразила, что "Скорую" вызвал Вовка, поняв, что с сыном неладно. Вызвал перед тем, как уйти.
Уйти насовсем.
Больше он не появлялся.
Третий день - все то время, пока реаниматоры пытались вывести беспамятного Сашу-Саньку-Шурика из комы.
Третий день.
ОЛЕГ
- …Вот такая… вот такая история.
Татьяна все-таки не удержалась, всхлипнула. Глаза у нее блестели слезами, она сама это прекрасно понимала - и поспешила спрятаться за сигаретным дымом.
- Да, история, мягко говоря… - Если честно, я понятия не имел, о чем тут говорить, хоть мягко, хоть твердо.
И сигареты у меня не было, чтоб получить передышку и собраться с мыслями.
- Я списки у старосты возьму, - деловито заявил Димыч, ухватив чужую рюмку с коньяком и почти сразу торопливо отдернув руку. - Там телефоны есть. Обзвоню народ, может, кто Монаха… Володю видел.
- Да, правильно. Обзвони. Татьяна, скажите: а координат этой… Ольги у вас нет?
- Нет, к сожалению. Они, наверное, были в записной книжке мужа, но книжку он унес с собой.
- А во что он оделся, когда ушел? Впрочем, вы же не видели…
- Не видела. Но я могу с уверенностью предположить…
Татьяна предполагает вслух.
С уверенностью.
- …Да, чуть не забыла! Сумку он забрал. Большую такую, синюю, спортивную, с надписью "Reebok". И кимоно свое унес.
Киваю. Если унес кимоно - значит, рассчитывал тренироваться. А где он способен тренироваться, можно в общих чертах представить. Поспрошаем, пошуршим.
Там видно будет.
- Спасибо вам, - вдруг говорит Татьяна, глядя мне прямо в лицо; я чувствую, что краснею, хотя мне раньше казалось, что разучился это делать. - Спасибо вам большое…
- Не за что.
- Есть. Есть за что.
Она встает и медленно идет ко входу в метро, мимо лотка с грудой слегка подгнивших бананов.
Пьеса "Банановое дерево", шествие таинственной незнакомки, реплика: "…ты прав, монах, - я женщина, но все же не посторонний человек. Здесь, в этом месте, живу я, как и ты…"
- Возьмем по пиву? - спрашивает Димыч.
Нет.
Не возьмем.
Не хочется.
VIII. НОПЭРАПОН
СВЕЧА ЧЕТВЕРТАЯ
Двадцать пять лет - возраст двух счастливых действий кармы: голоса и внешности. При этих условиях другие скажут "Ах, какой мастер появился!" Все это оборачивается поистине во вред для самого исполнителя. Ведь и подобное мастерство не является истинным цветком; этот цветок есть следствие расцвета лет и временного сердечного восторга зрителей. И еще: в этом возрасте необходимо погружаться в созерцательные размышления.
Дзэами Дабуцу. "Предание о цветке стиля"
1
- К сожалению, я не смогу посетить вашу репетицию. Труды над новой пьесой захватили меня, недостойного старика, полностью, не дозволяя отвлекаться. Однако не спешите предаваться отчаянию: меня с успехом сумеет заменить мой младший сын…
- Благодарю вас, уважаемый Дзэами-сан! Мы будем счастливы, если Мотоеси-сан найдет время…
Прекрасно слыша сквозь тонкую ширму всю эту беседу, Мотоеси тяжело вздохнул.
Подобные слова произносились не в первый (и, наверное, даже не в десятый) раз за последние три с половиной месяца, прошедшие со дня премьеры "Парчового барабана". Юноша успел привыкнуть к своему новому положению: теперь ему частенько доводилось присутствовать на репетициях пьес Будды Лицедеев не вместе с отцом, а вместо отца. И что же?! В итоге за спиной начали втихомолку шептаться: "Мотоеси-сан скромничает! Он наверняка и сам приложил руку к созданию многих пьес и трактатов по искусству Но, просто не хочет говорить об этом при живом отце!"
Спорить с тысячеустой молвой бессмысленно. Молодой актер понимал: стоит только начать отпираться, доказывать, что пьесы писал отец и только отец, - все вокруг твердо уверятся в обратном! Посему он старался помалкивать, делая вид, что не слышит многозначительных разговоров.
- …и непременно доставим вашего сына обратно!
- Вы чрезвычайно заботливы, друг мой! Мотоеси, ты слышишь меня?…