Капитан Жюинье побывал в Испании, лично видел герилью и чем заканчивается попадание в руки к тамошним ублюдкам. Ему случалось освобождать искалеченных, с отрезанными частями тела и выколотыми глазами. Путешествовать в одиночку там было возможно разве до первого дерева, на котором смелого глупца непременно вздернули бы. Здесь до сих пор они еще не сталкивались с такой ненавистью. А Дюфур, похоже, провоцировал ее, не понимая, к чему идет. Обещание перевешать мятежников, не согласившихся на амнистию и принятие присяги, а также сжечь всю страну, если понадобится, могло иметь тяжелые последствия.
- Пусть только посмеет преградить дорогу - разнесем без промедления. А кто не сдастся, - сказал с чувством майор Савуа, - того уничтожим!
Я в третий раз вел армию по здешним дорогам. Благодаря знакомым путям штаб мог тщательно проработать план маршрута. Собирались лошади и повозки, необходимые для перевозки припасов. В стратегических точках ждали подкрепления и снабженцы со свежими животными, а также склады заранее приготовленного продовольствия. Только очень далекие от реальной жизни люди воображают, что нет ничего проще, чем управлять войсками в походе. Якобы по команде "Марш!" все идут вперед. Любой командир, который не принял бы других мер для обеспечения движения, кроме этой нехитрой команды, растерял бы половину своих людей после первого же перехода.
Усиленная ополченцами Континентальная армия выступила навстречу оккупантам без малейшего промедления. Это уже становилось привычным, как и вечная необходимость торопиться. Парады тоже превратились в традицию. Сознательно провел солдат через Эшли и Акиндек, демонстрируя людей, идущих сражаться с врагом. Конечно, на регулярные полки мои подразделения походили мало. Для опытного глаза мои подчиненные не производили впечатления настоящих вояк. Они сбивались с шага, держали голову недостаточно прямо.
Головные уборы носили все по-разному. К тому же неизвестно когда начавшаяся мода превратилась в повальное подражание. Если офицеры носили что им удобно, то и многие солдаты манкировали положенной формой одежды, используя шляпы с высокой тульей и широкими полями. А одеты были кто во что горазд. Большинство в охотничьих куртках, простых серых рубахах, иногда отделанных красным для различия подразделений. Конгресс, по известным одному ему причинам, уже год не присылал ни материи, ни мундиров. Да и денег давал в мизерном количестве.
Видимо, там пришли к выводу, что в дальнейшем, после поражения Новой Испании, содержать столь крупные силы не имеет смысла. Мне даже в очередной раз пришлось пустить в ход личный кошелек, приобретая продовольствие у фермеров, а у торговцев обувь. Между прочим, пять тысяч фунтов стерлингов на дороге не валяются, и если бы не взятая с Веракруса контрибуция и запасы крепости, включая порох и рис, на который нижние чины уже смотреть не могли, начался бы натуральный голод.
Я не столько планировал боевые действия, сколько постоянно искал, где чего урвать. Главный предмет внимания, как оказалось, снабжение. Письма, отправленные по совету дез Эссара лично губернаторам, легислатурам и конкретным, часто хорошо знакомым людям с просьбой о любой помощи, может, и возымеют действие, но достаточно нескоро. И, естественно, в том случае, если Континентальная армия все еще будет существовать. В этом у меня уверенности не было.
При выступлении имел девять тысяч федералов, восемьсот ополченцев из Батавии, две тысячи двести из Новой Галлии и почти пять тысяч из Альбиона. При первом же столкновении легкая бригада на полторы тысячи испарилась на манер снега при жарком солнце в пустыне. До основной части домчалось не больше сотни. Остальные исчезли бог весть куда. Не верится в такие огромные потери. Скорее дезертировали, обделавшись. И это еще не худший контингент. Все же в авангард ставил уже обстрелянных.
Время на серьезную подготовку отсутствовало. Ночные беглецы достигли основного отряда на рассвете, и пришлось останавливать движение, срочно выбирая подходящую позицию. Удалось лишь создать нечто вроде временных укреплений из срубленных стволов и невысокий земляной вал. Потом появился противник. Командиры франков не спешили. Они выстраивали колонны, почти не удостаивая противника внимания. Буквально на виду, но вне действия огня.
Возможно, они стремились таким образом обескуражить: вон мы какие, спокойные и слаженно действуем, - но если так, то ничего не вышло. В рядах раздавалась в основном ругань. Ополченцев я поставил во вторую линию, не очень надеясь на их готовность выдерживать обстрел. А мои парни видели не только регулярную пехоту испанцев, но и немцев-наемников воочию. Ничего нового при всем желании усмотреть в происходящем не могли. Зато повод для остроумия по-солдатски обнаружили замечательный. Даже голые задницы показывали, а не только орали всякие гадости, изрядно подогретые выданным перед боем ромом.
В десять утра загремели пушки. Наши ответили, не дожидаясь команды. К сожалению, и по данной части мы заметно уступали франкам. Вся артиллерия армии состояла из двух полевых и трех батарей конной артиллерии. Получить достаточно средств для снабжения всех полков легкими трех-четырехфунтовыми орудиями так и не смог. В результате мы имели сорок против шестидесяти вражеских стволов. Одна радость - потеря времени в поисках наиболее надежной позиции себя оправдала.
Склоны холмов, на которых я расположил линию обороны, были настолько крутыми, что франки оказались лишены своего подавляющего преимущества. Их артиллерия не могла вести прицельный огонь иначе, как глубоко вкопав в землю станины лафетов. Пушки не имели необходимого угла прицеливания. Урон оказался много легче предполагаемого. Наши ядра, напротив, достигали вражеских солдат. Кажется, и на той стороне факт осознали. Там забили барабаны, запели рожки сигнальщиков, и, выстроившись в три шеренги, франки строевым шагом двинулись в лобовую атаку на укрепленные высоты - без поддержки артиллерии.
Только нежелание выглядеть придурком удержало от радостного вопля и махания шляпой в приветствии. Я получил свой минимальный шанс всерьез наказать излишне самоуверенных. Пушки продолжали непрерывно греметь, засыпая уже не ядрами, а картечью подступающую синюю солдатскую волну. Трещали и отдельные выстрелы, плохо различимые в общем шуме. Это снимали офицеров члены специальных команд, вооруженные длинноствольными нарезными ружьями.
- Полкам не стрелять, пока не увидите белки их глаз! - крикнул.
Все же защелкали выстрелы нетерпеливых. В ярости обернулся, и половина офицеров, не дожидаясь вопля, понеслись сломя голову успокаивать сильно нервных. Иные пускали в ход и кулаки, наводя порядок.
- Ближе, ближе, ближе… Сигнал, - скомандовал, когда наступающие подошли на сотню ярдов.
Сигнальщик торопливо замахал шестом с привязанной красной тряпкой.
Солдаты среагировали с похвальной готовностью. Наверняка многие смотрели сюда, и не только офицеры. Атакующих встретил сокрушающий залп. Прошло несколько мгновений - стрелки, разрядившие мушкеты, отступили, дав место товарищам с заряженными, последовал второй, не менее убийственный. Все пространство заволокло пороховым дымом, а когда он рассеялся, поле было покрыто трупами. И все же франки шли вперед!
Их разили практически в упор, а тех немногих солдат, которым все-таки удавалось взобраться на вал, протыкали штыками. В какой-то момент казалось, "синие" прорвутся, бой шел уже повсеместно, но подошли на помощь срочно вызванные ополченцы, и франков удалось сбросить вниз.
У Дюфура, если это он командовал, точные сведения о наших силах отсутствовали. И все-таки он стремился к победе, невзирая на потери. Одним ударом уничтожить. Собрал войска и после возобновившегося артиллерийского обстрела, практически подтянув орудия на прямую наводку и подставив их под огонь снайперов, чем те моментально воспользовались, выкашивая артиллеристов, бросил полки в новую атаку. Безумству храбрых поем мы хвалебную песню в тавернах, но повторять самоубийственную атаку не стал бы и под кнутом. Потери должны быть оправданными.
Гренадеры, наступавшие плотным строем, попали под мощный обстрел, и классическое сражение превратилось в грязную бойню. Из-за пересеченной местности строй все время ломался. В этот раз они пытались ударить в стык федеральной армии с милицией, определив место по одежде. Однако и от пуль милиционеров умирали ничуть не хуже. Ободренные предыдущим успехом ополченцы, вопреки пессимистическим прогнозам, не разбежались. Большинство билось не хуже федералов.
На определенном этапе отдавать приказы стало бессмысленно. Люди без понуканий убивали и умирали, сомкнув нередко руки на горле врага в последнем усилии. Моя задача состояла в подтягивании из тыла свежих отрядов на смену выбитым.
К вечеру все поле перед нашими позициями было завалено трупами, а не взятые редуты продолжали огрызаться огнем. Нам это стоило до семисот убитых и умирающих, но за каждого враг заплатил не меньше трех, не считая множества раненых.
- Мы их сделали! - радостно завопили офицеры, когда стало видно, что третьей атаки не последует.
Я уже собирался изречь нечто подходящее к случаю и очень красивое, но тут прискакал очередной посыльный драгун.
- Генерал, - сказал он в наступившем молчании, - с левого фланга нас обходит крупный отряд. Не меньше бригады пехоты и несколько эскадронов тяжелой конницы, а также до полка легкой.
С кавалерией у франков были большие проблемы, и если они пошли всей массой в обход - все очень серьезно.
Доставить из Европы необходимое количество лошадей не удалось. Недоставало необходимых транспортных кораблей. Слишком много и далеко пришлось тащить грузов и людей. На долю конницы пришлось всего семьсот верховых лошадей при общей численности в три тысячи людского состава, если верить моим информаторам из Нового Амстердама. Не только с требованием нормального отношения к пленным отправились послы, но и навести новые контакты. Я даже выделил деньги в золотой монете. Не все готовы шпионить бесплатно, а полезные данные важнее всего для армии. Даже выше по цене пороха.
Поскольку цифры от трех разных человек приблизительно сходились, странно было бы отрицать реальность. На мою семнадцатитысячную армию приходилось почти тридцать тысяч человек, считая с артиллеристами и кавалерией, но не учитывая добрых тринадцати тысяч членов экипажей двухсот восьмидесяти судов. Военных из них, правда, всего двенадцать. Для сравнения: Новый Амстердам, крупнейший город в Федерации, до войны насчитывал не больше пятидесяти тысяч жителей.
Теоретически американская армада могла смести их не глядя. За время войны Конгресс выдал не меньше полутора тысяч каперских свидетельств, а еще имелись отдельные от колоний. Разница в том, что наш флот состоял, за небольшим количеством фрегатов с экипажами без боевого опыта, почти целиком из мелких судов водоизмещением от ста до пятисот тонн, иные имели по двадцать орудий и экипажи свыше ста человек. У франков же пять линейных кораблей.
Транспортники привезли не только солдат. Женщин в составе экспедиции было около двухсот: жены офицеров, контрабандно провезенные проститутки, портнихи, прачки и так далее. Везли с собой и животных, которым предназначалось разнообразить собой стол офицеров (куры, быки, бараны). Но главное - артиллерия располагала сто семьдесят одним стволом: тридцать пять орудий для осады, семьдесят два полевых орудия, двадцать четыре гаубицы, сорок мортир. Все они были снаряжены с расчетом на триста выстрелов. Еще три тысячи обслуги.
Сейчас важнее всего, что в обход брошены практически все конные части республиканцев. Часть лошадей они реквизировали уже в Америке, вызвав глухое недовольство, так что возможности имелись, пусть кони и не обученные нормально. Проблема в том, что кроме мелких уколов сейчас противопоставить противнику нечего. Большая часть драгун участвовала в сражении в качестве резерва. Во время второй атаки сменили потрепанные подразделения в центре.
- Отходим, - без особого сожаления подвел я итог недолгим размышлениям.
На самом деле нечто такое ожидал с самого утра. Именно так бы и поступил сам, заходя с тыла и вынуждая противника разворачивать фронт, отходя с наиболее удобных позиций. Дюфур все же сделал правильный шаг, хотя и поздно. Нормальная тактика наступать, одновременно совершая обход сильным отрядом с фланга или даже с двух.
- Обидно, - высказал общее мнение Раус.
- Поле битвы останется за франками? - спрашиваю достаточно громко, чтобы все слышали. - Плевать. Мы выстояли перед превосходящими по численности (на самом деле неизвестно) и опыту (вот это так и есть) войсками, нанеся немалые потери врагу. Они не смогли разбить Континентальную армию в прямом сражении, а на носу осень с зимой.
Объяснять в подробностях не требовалось. Хотя мелкие стычки случаются и даже сам их провоцировал, но крупных сражений обычно в холодное время не происходит. Зимой крайне сложно прокормить армию. На отряд из восьми тысяч лошадей требуется три - три с половиной тысячи тонн фуража, и приходится тащить фураж в двух тысячах фургонов. Никто не воюет зимой, и меньше всех об этом мечтают солдаты. От мороза немеют руки, от дождя промокает одежда, куча больных, и слишком многие, не выдержав тяжести службы, могут в любой момент исчезнуть в темноте.
- Пополнений у них не будет, а к нам непременно придут воодушевленные успехом американцы. Придет день - и мы перейдем в наступление!
Майор Жюинье, получивший повышение после гибели Савуа в сражении на холмах, неторопливо шагал по слабо хрустящему снежку из штаба дивизии. Самая отвратительная погода для предстоящего. Ночью холодно, днем солнце, и дорога превращается в грязь. Потом вечером она замерзает, окончательно превращая переход в мучения. Какой смысл торопиться, когда можно подождать неделю-другую?
Настроение у него было отвратительным вопреки новому и многообещающему назначению. От полка, командиром которого стал после гибели предыдущего начальника, сохранилась едва треть. Множество офицеров и солдат навеки легли в стылую и лично ему абсолютно ненужную землю. А многие из них были хорошо знакомы и прошагали с ним вместе по европейским дорогам не одну тысячу лье.
Тем обиднее оказалось терять друзей и подчиненных. И не утешало, что где-нибудь на островах не пришлось бы всерьез воевать, зато помирали бы массово от желтой лихорадки или еще какой гадости. Только в боях дивизия из почти тринадцати тысяч сократилась до девяти с половиной, потеряв погибшими три тысячи двести восемьдесят два человека. Оба кирасирских полка лишились почти половины состава или тысячи четырехсот солдат и офицеров, хотя крупных схваток уже не происходило. Континентальная армия после отхода с холмов больше не стремилась к генеральному сражению.
Эймс постоянно маневрировал, прикрывая дорогу на юг и не позволяя идти на Альбион, создавая угрозу тылу французской армии. Экспедиционный корпус просто не в состоянии был оккупировать обширные пространства, а уничтожить боевую силу американцев не представлялось возможным - уж очень они были легки на ногу.
Это постоянное движение сопровождалось непрекращающимися мелкими стычками. Остановить наступление американцы не могли, зато задерживали постоянно. Кирасиры разгромили бы любой заслон, но федералы и не пытались всерьез воевать. Выстрелы из засады, нападения на мелкие группы и фуражиров в конце концов заставили держаться большими отрядами, лишаясь скорости и инициативы. Теперь передвигаться получалось лишь в составе колонн, всегда готовых к нападению.
В каждом округе было свое ополчение, собиравшееся в случае опасности. Части милиционеров, конечно, не могли оказать эффективного сопротивления армии, но они выполняли чрезвычайно важную роль - федералы всегда был в курсе последних передвижений неприятеля. Милиция благодаря своей вездесущести держала французов в состоянии постоянной тревоги. Прежде считалось, что умиротворение обширных просторов Америки не потребует больших издержек. Войска занимают территорию, оставляют небольшие гарнизоны, состоящие преимущественно из местных республиканцев, и идут дальше.
Теперь выяснилось, что к покорности население таким способом не привести. Каждый район требовалось занять крупным отрядом, но стоило ему уйти, как бунтовщики возобновляли свою деятельность. Поддерживающих Францию в ее борьбе и идеи республики оказалось достаточно много, но отнюдь не столько, сколько необходимо для прочного закрепления. Борцы с тиранией могли держаться лишь при поддержке французской армии. А это не так просто. Тем более что кроме местных милиций на уже занятой территории практически свободно действовали драгунские полки Континентальной армии и многочисленные отряды, приходящие с Севера. Иные добирались аж из Канады, с удовольствием участвуя в погромах местных соглашателей с оккупационной армией.
Были еще и небоевые потери ничуть не в меньшем размере. Конечно, среди местных жителей нашлось немало готовых вступить в доблестную республиканскую армию, особенно тех, кто потерял дома и имущество от действий мятежников, однако качество новобранцев заметно отличалось. Опыт отсутствовал, обученность и умение действовать по команде значительно ниже. Дюфур предпочитал формировать из них отдельные отряды, используя в противопартизанской войне. Все же местность они знали прекрасно и часто имели счеты с врагом, при этом выполняя основную грязную работу за французов.
Майор ответил на приветствие часового, прошел несколько шагов по направлению к дому и невольно притормозил. За углом сарая явно происходила невразумительная возня. Потом женский голос пискнул, и Жюинье почти без сомнений потребовал в голос:
- Сержант Марбо, ко мне!
Через секунду из тени выскочил, застегиваясь на ходу, названный тип. Ничего удивительного, привычки своего старого знакомого майор знал уже не первый год. И терпел не только за исключительную незаменимость по хозяйственной части, но еще и настоящую храбрость. Сержант начинал еще в королевской гвардии и уже там дорос до своего звания. Он был замечательный боец и командир взвода, способный сам стоять под пулями и неоднократно раненный, но еще важнее - удерживать и воодушевлять своих солдат. Ничуть не хуже обеспечивал комфорт и питание неизменному командиру. А что баб любил, то это же не грех? Всегда по согласию. Точнее, с жалобами никто не приходит.
- Я тебе чего сказал? Не лезь к здешним девкам.
- Ядреная же мадама Марта, - ничуть не смущаясь, заявил сержант, дыша луком на офицера. - Застоялась.
- У нее муж есть!
- Кто того мужа видел-то, - удивился Марбо, - вечно в разъездах. Не удивлюсь, ежели из мятежников. Так что я, можно сказать, совершаю святую месть.
- Вот вернется супруг - насадит на вилы.
- Гы-гы, - засмеялся невесть с чего довольный сержант. Видимо, принял за шутку. - Чтобы меня какой гражданский оприходовал? Я таких пейзан много где лично резал. Сидел бы мужик дома, - сказал совсем иным тоном, - какие вопросы. А нет - извини. Я же не насильничаю. Так, притиснул в уголке.