Стоило Артему открыть глаза и приподняться на локтях, как от него тут же кинулась прочь и юрко выскочила из хижины невысокая худенькая азиатка, на вид совсем девчонка. Побежала, сверкая голыми пятками и лодыжками, громко крича:
- Гайдзин проснулся!
Даже не владей Артем нынче удивительной способностью понимать по-чужеземному, он бы перевел для себя слово "гайдзин". Вопреки расхожему представлению о циркачах как о тугодумных дуболомах, способных лишь на дурацкие фокусы и кривлянье, цирковые - люди все же не совсем пропащие. Книг они читают, может быть, даже больше, чем среднестатистические граждане, потому как меньше смотрят телек, а больше времени проводят в дороге, коротая ее за чтением; кругозор у них не так убог, как у некоторых; иностранные языки изучают с удовольствием, а уж не знать английский в цирковых кругах считается просто верхом неприличия; в театрах они бывают, выставки и концерты посещают, из кинофильмов смотрят не только те, что с участием Юрия Никулина; да и круг общения у них не ограничен стенами шапито. Короче говоря, Артем и без новых способностей знал, что слово "гайдзин" по-японски означает "неяпонец" и содержит в себе помимо констатации печального факта также несколько самых разнообразных оттенков: пренебрежения, настороженности и даже где-то сдержанного восхищения. Короче, сложное слово, передающее непростое, мудреное отношение японцев к чужакам.
Что он каким-то макаром угодил в Японию, а не сохранился в солнечном Китае - это Артем уяснил еще вчера вечером, услыхав про даймё и самураев, и только усталость не позволила довести мысль до логического финиша. Утром же, на свежую голову, услышав емкое слово "гайдзин", он осознал во всей полноте и прямоте, что отныне владеет самым натуральным японским языком, а не каким-нибудь там китайским или старомонгольским. И теперь он, бывший воздушный гимнаст и российский гражданин, знает, что черепаха по-японски "камэ", малиновый- "куренай", а короткий меч (а вовсе не кинжал), который вчера держал в руках, зовется "вакидзаси" и еще много чего другого знает и понимает. Причем он способен не только без труда переключаться с языка на язык, но и, возникни такая охота, может даже думать по-японски.
Более того, Артем обнаружил, что он стараниями неведомой силы обучен иероглифическому письму. Вот дай ему сейчас карандаш, вручи клочок бумаги, и он сможет с помощью хитрых японских закорючек выразить чуть ли не любую мысль, составить деловое письмо и даже объясниться в любви к женщине или к Японии, к его новой, получается, родине. Во какие дела!
Это что ж получается?! Получается, как с теми же иностранными языками, которые все мы изучали в школе и вроде начисто потом забыли. Но нет, на самом деле мы ничего не забыли, просто знания за ненадобностью осели на дно памяти, опустились, так сказать, в сероклеточный ил - так невзорвавшиеся мины Второй мировой опускаются на дно океана, где и ждут своего часа. Но стоит только чем-то расшевелить память, допустим, погружением в языковую среду, и вы быстро вспомните все то, чему вас учили в школах и институтах, заброшенные знания всплывут на поверхность ума - точно так же мины Второй мировой нет-нет да и поднимаются с илистого дна океана, чтобы стукнуться о днище мирного панамского сухогруза.
Вот что открыл в себе Артем, когда проснулся и лежал голый под теплыми шкурами.
- Твое кимоно, незнакомец, вышедший из леса, и твои таби.
Впорхнувшая в хижину японка опустилась на колени и с поклоном - в поклоне лбом едва не коснувшись пола - положила рядом с Артемом его трико с блестками и его тапки-"акробатки".
"А откуда, интересно, у вас еще мог выйти незнакомец, как не из леса", - мысленно пробурчал Артем, вслух же поблагодарил "Спасибо, мисс" и стал дожидаться, когда она выпорхнет наружу. Но японочка не спешила упархивать, сидела на коленях, опустив глаза. "Вчерашняя или не вчерашняя, - задумался Артем. - Та, что фехтовала головешками, или не та?" М-да, не столько времени он еще провел в дальневосточной Азии, чтобы все представители желтой расы перестали быть для него на одно лицо. Тем более что его нынешняя гостья одета была в штаны и куртку из черной материи - давеча, помнится, никто из деревенских не был так одет. Видимо, это их походная одежда, они ведь, помнится, собирались на рассвете покидать опасные места.
- Как тебя зовут, прелестное дитя? - спросил Артем, тут же подумав, что с дитем он перестарался - его гостья явно уже перешагнула порог совершеннолетия.
- Омицу, - сказала девушка, глаз не поднимая.
"А как же зовут меня? - задумался Артем. - Как-то ведь надо представляться. Родным именем? Но ведь не смогут выговорить, начнут коверкать, а я - получай нравственные мучения. К тому же еще придется прикреплять к имени и биографию, когда начнут допытываться, откуда ты, милок, из каких будешь, да где жил-поживал до своего ухода в леса? Не лучше ли на всякий случай назваться на японский лад? Пожалуй, лучше. Ну, и какие из японских имен мне известны?" На ум сразу, будто они того и ждали за дверцей памяти, пришли Акиро Куросава и Киндзабуро Оэ. Артем их отверг с порога. Тогда в мозговом проигрывателе зазвучала песня, памятная по юности:
Фудзияма - не яма, гора
Над священной и бурной рекой.
Ямамото - такой генерал.
Харакири - обычай такой.
Не долго думая, Артем сказал:
- Меня зовут Ямамото. И я хотел бы одеться, а я, о прелестная Омицу, привык это делать без посторонних глаз.
- Ямамото-сан ничего больше не нужно?
В ее вопросе Артему почудился легкий налет двусмысленности. "Давай, парень, не теряйся! Действуй, ковбой!" - тут же оживился внутренний голос и невидимой внутренней рукой толкнул в невидимый внутренний бок.
Нет, решил Артем, не стоит пришпоривать события. Потом надо сперва разобраться в местных нравах и обычаях. А то не ровен час позволишь себе немного лишнего и тут же получишь полдеревни кровников.
- Благодарю, мне ничего больше не нужно, - с достоинством ответствовал Артем, сопроводив слова легким, аристократическим наклоном головы. Ну, и ничего в результате больше не получил, ну, кроме разве затребованного благородного одиночества.
Когда гимнаст Топильский выбрался из-под шкур, то обнаружил очень малоприятную вещь: его знобило. И легкое першение в горле, на которое он сперва не обратил внимания, теперь превращалось в еще один симптом. До простуды, конечно, пока далеко, но нет никаких сомнений в том, что простуда прокралась в его измученный приключениями организм и к вечеру предъявит себя во всей красе - температурой, кашлем и соплями.
Ая-яй-яй, как некстати! Отлежаться никто не даст, и вообще весь его нехитрый выбор сводится к тому - идти вместе с деревенскими к месту новой стоянки или шнырять по горам и лесам одиноким волком. Шнырять не тянет, придется идти с коллективом, куда поведут. Слечь в дороге будет совсем не в масть, стало быть, необходимо срочно прибегать к радикальным мерам.
- Клин клином вышибают, - проговорил Артем, одеваясь. - Не впервой.
Он выскочил из хижины, содрогнулся от холодного утреннего воздуха и припустил вдоль ручья. Забежав подальше в лес, скинул с себя одежку, решительно выдохнул и забрался в ручей. Лег на каменистое дно, раскинув руки, дал холоднющей воде омывать себя, журча и бурля. Глубиной сей водный поток похвастать не мог, но Артем и не топиться к нему пришел. Ему необходим был всепроникающий холод, и этого добра он получал сейчас сполна.
Опасное это дело - с болезнью в организме плескаться в холодной воде. Но такая процедура лучше прочих процедур активирует резервные силы организма и швыряет их в бой за здоровье. И тут, как во время сражения, когда бросаешь в пекло засадный полк: или враг повержен и бежит, или загублен последний резерв, что означает полное и безусловное поражение. Короче говоря, если не уверен в силах своего организма, лучше в это сомнительное мероприятие не ввязываться.
Артем перевернулся с живота на грудь, выгнулся, приподняв над водой голову. Перед глазами разбегались пенные струи, поток, пузырясь, огибал серые камни, течение уносило к впадению в неведомые реки и озера сухие листья, щепки и хвою.
- Терпеть, терпеть, - шипел сквозь зубы гимнаст, - терпеть, акробат. Терпеть, что по-японски "оса"…
Он терпел эту пытку, покуда холод, прокравшись по позвоночнику, не забрался под черепную коробку и не принялся там хозяйничать, вымораживая последние извилины. Тогда Артем взметнулся из ручья, как сам морской змей из пучины. И понесся по лесу быстрее напуганного выстрелом оленя. Одежку он, разумеется, оставил лежать на берегу, чай, здесь не городской пляж - не сопрут.
Выбежал на поляну, где незаметно было камней и не валялись повсюду сучья, и принялся носиться по ее периметру на скорости, близкой к рекордной для стометровок. А потому что не придумано средства для сугреву лучше, чем сумасшедший бег.
"Почему-то я воспринимаю происходящее как-то уж очень спокойно, чуть ли не как само собой разумеющееся, чуть ли не этого и ждал от жизни, - вот о чем размышлял Артем, наматывая круги по поляне. - Наверное, следовало охреневать от всех этих сюрпризов судьбы как-то более бурно. Хвататься за сердце, заламывать руки, восклицать то и дело: "Не может быть! Не верю!" и тэдэ… Но почему-то не бурлят эмоции, хоть ты тресни".
А еще Артему не давали покоя все эти мечи, даймё с самураями, вся эта здешняя допотопщина от вигвамов до утвари и полное отсутствие каких-нибудь примет цивилизации вроде фантиков от чупа-чупсов, ржавого железа или сломанных телевизоров. Как-то все вокруг сильно отдавало махровым феодализмом. "А если все это инсценировка?! - посетила вдруг дикая мысль. - Большой сволочной розыгрыш?"
Естественно, на ум тут же пришла телепрограмма "Розыгрыш", способная на все, на любую дикость. Но Артем все же не столь знаменит, чтобы грохать на него такие деньжищи, все же он не Киркорова и не Пугачев, а для какой-нибудь малобюджетной "Скрытой камеры" это слишком затяжное мероприятие, напрочь лишенное тупого казарменного юмора, столь любимого "скрытокамеровцами"…
И ведь потом здесь вчера всерьез убивали друг друга. Возможно ли такое инсценировать? И сам Артем хотя никому голову не снес, но ведь мог же это сделать! Какое уж тут телевидение…
"Послушай меня, дурень! - напомнил о себе внутренний голос. - А японский язык, который у тебя прорезался? Будь ты хоть чуточку поумней, давно уже должен был обратить внимание на одну его особенность. Ох уж мне эти циркачи, вечно они…"
"Не отвлекайся!" - Артем усложнил бег по кругу прыжками и ускорениями.
"Давно должен был обратить внимание, что в загнанном в тебя, как в барана, языке нет словечек типа холодильник, стиральная машина, пистолет, пулемет, ракетно-ядерный комплекс…"
"Погоди, я понял. Да, ты прав, тут есть над чем подумать. Вполне возможен гипноз".
"Идиот!" - взревел внутренний голос. Но разойтись ему не дали - Артем отключил все внутренние беседы, сосредоточившись на физупражнениях.
Разогнав кровь марш-броском до состояния кипящего потока, Артем взлетел на дерево и стал подтягиваться на суке. Подтягивался до темных кругов в глазах, потом качал пресс до тех же кругов. "Устал качать? - спросил он сам себя. - Тогда еще десять кругов по поляне, ходьба "гусиным шагом" и сотня приседаний. Вперед, боец! Форева!"
Через полчаса издевательства над собой не осталось ни одной неразогретой мышцы, ноги, руки гудели, как трансформаторные будки, кровь носилась по жилам огнеметными струями. Артем бегом вернулся к ручью, надел тапки, подхватил ком одежды и совершил последний на сегодняшнее утро забег - до поселения. Оделся он только перед тем, как выйти к людям из-за деревьев.
Теперь требовалось срочно закутаться в теплое и плотно позавтракать, запивая горячую еду обжигающим чаем. Еще неплохо бы принять внутрь граммов сто чистого спирту или граммов двести водки с перцем, но откуда тут эдакое богатство!
Между прочим, когда Артем убегал, селяне вовсю собирали манатки, а когда вернулся - они уже свернули пожитки в большие тюки, продели через них шесты, чтоб удобнее было нести на плечах, они даже успели демонтировать хижину, в которой Артем ночевал. Впрочем, активные приготовления никоим образом не сказались на оказанном дорогому гостю приеме.
Дорогому гостю по его просьбе выдали меховые штаны до колен и меховую душегрейку. А старик, назвавший себя Такамори, вручил дорогому гостю куртку и штаны из черной материи:
- Если хочешь, Ямамото-сан, сними свою одежду и надень это. Пойдешь ты с нами или уйдешь своей дорогой - в этой одежде телу будет теплее.
Размышлять тут было не над чем - поблагодарив за подарок, Артем надел черные куртку и штаны поверх трико. Для сугрева натянул поверх еще меховую безрукавку и меховые штаны. Он решил, что будет разоблачаться постепенно: после завтрака перед вступлением в поход снять верхний, меховой слой, а на первом привале скинуть трико, которое к тому времени, думается, насквозь пропотеет.
Артем еще и переобулся в поднесенные ему меховые мокасины, которые старик Такамори назвал "цурануки". А гимнастические тапки свои Артем выбрасывать не стал - не так уж много предметов оставались ему в память о покинутой Родине, чтобы ими разбрасываться.
Вот после всех этих переодеваний его и посадили завтракать. Миски, плошки, котелок расставили на циновке, гостя посадили на тюк с приготовленным в поход барахлом. Вокруг дорогого гостя суетились чуть ли не все жители деревни. "Мы уже поели", - говорили ему, поэтому Артему пришлось трапезничать в одиночестве.
Как и собирался, Артем начал с того, что поинтересовался у Такамори насчет алкоголя:
- У вас, надеюсь, в лесах не установлен сухой закон? Не понимаешь? Выпить мне надо для здоровья, Такамори-сан.
- Чай, - Такамори показал на дымящуюся чашку.
Артем поднял чашку, понюхал содержимое зеленоватого цвета - пахло можжевельником.
- Это хорошо, конечно, и, наверное, обалденно вкусно. Но я не об этом, Такамори-сан. Как у вас тут в лесах обстоит с алкоголем? - для ясности акробат пощелкал себя по горлу.
Его не поняли.
- Шнапс дринкен. Карашо! - Артем сделал интернациональный жест: поднятый вверх большой палец и отогнутый мизинец.
Не сработало.
- Водка, спирт, жженка? Самогон, брага? - Артем глядел в эти глаза напротив, в коих наблюдалось полное непонимание проблемы, и ему становилось все тоскливее и тоскливее. Он продолжал лишь по инерции, не в силах сразу взять и затормозить на этом скользком шоссе: - Джин энд тоник. Текила, джаз. Виски, коньяк, арманьяк, пиво-воды. Сакэ, наконец…
Разумеется, получив законный повод поехидничать, артемовский внутренний голос своего не упустил: "С последнего и следовало начинать, голова! Ты же вроде пришел к выводу, что находишься в Японии. Где Япония, там сакэ - простейшая цепочка для первоклассников. Да-а, цирк, он и есть цирк". Честно говоря, Артему чуть ли не впервые нечего было возразить внутреннему голосу.
- Сакэ, - закивал Такамори. - У нас нет сакэ. Сакэ ты можешь найти у людей внизу.
- У людей внизу, - механически повторил Артем. - Понятно. Это далеко.
Ну, и пришлось в результате завтракать, можно сказать, всухую.
Еду Артем доставлял ко рту выданными ему палочками - оструганными, квадратного сечения, которые по-японски именовались "конго". Вот ей-ей, будь он похуже воспитан, брал бы пищу руками. А то много этим "пинцетом" не захватишь, куски так и норовят выскользнуть из захвата и, понятное дело, иногда выскальзывают. Поэтому приходилось быть начеку и держать под палочками сложенную ковшом ладонь или подносить ко рту вместе с палочками еще и плошку.
Увидев, что гайдзин совершенно не умеет обращаться с конго, Такамори показал, как это правильно делается: первую палочку кладешь одним концом в ямку между указательным и большим пальцами, опираешь средней частью на безымянный палец, другую палочку держишь большим, указательным и средним пальцами. Вот и вся наука, садись и кушай. Только от знания до ловкости рук путь долог, тут тренироваться нужно.
Конечно, Артем сегодня не впервые взял едальные палочки в руки. Или он что, по-вашему, никогда не заходил в китайские рестораны? Но, как и большинство посетителей этих заведений, пять минут побаловавшись с экзотической для русского человека фигней, он возвращался к более разумным столовым приборам - ложкам да вилкам. Благо, в ресторанчиках можно было выбирать. Здесь же выбора не было…
(Видимо, не что иное, как сочетание слов "еда" и "выбор", навеяло воспоминание о том, как он впервые оказался в интернате. В столовке его стали высмеивать за то, как он ест. По мнению интернатовских, ел он чересчур культурно - "это тебе не ресторан", "ест, как девчонка", "выпендривается". Тогда для Артема нарисовался такой выбор: или, произнеся что-нибудь вроде "да я просто шучу, ребята", водрузить локти на стол, загреметь ложкой о тарелку, зачавкать в унисон, то бишь попытаться вовремя осесть и не торчать выше всех на грядке, или пойти на конфликт типа "а я вот такой и буду делать, как считаю нужным, и плевал я на ваши подколки, а кто будет подкалывать, получит в морду".
Артем выбрал конфликт. Не иначе, сказалось запойное чтение книг о мушкетерах и всяких рыцарях Айвенго. Началось, как водится, с обмена словами. Слово за слово, компотом в лицо, и грянула большая потасовка, где на одного навалились кучей.
Тогда Артем впервые последовал совету дрессировщика дяди Миши. А тот советовал следующее: "У зверей зачастую побеждают не самые сильные и не самые рогатые. Это я тебе как спец говорю. У каждого зверя тоже есть свой характер, и чей характер пересилит, тот и заставит других завилять хвостом, прижать уши и поползти назад на согнутых лапах. А характер силен решимостью идти до конца. Зверь понимает, когда наталкивается на противника, готового биться, пока не издохнет, биться даже тогда, когда кишки выпущены наружу, из последних сил пытаться вонзить зубы в врага. А человеки такую решимость и подавно чуют. Так вот, парень, большинство что зверей, что человеков одна такая решимость пугает, останавливает и заставляет пятиться. Потому как мало кто из тех, что затевают и ввязываются в драку, готовы не красоваться, а биться по-настоящему и идти до упора".
Артем в тот день бился, как зверь из дяди Мишиного поучения, и готов был биться до конца - пока не потеряет сознание. Но до крайности не дошло. Спасовали интернатовские, отступили. Конечно, досталось ему тогда хорошо, но зато после этого никто и никогда Артема высмеивать не пытался. Наоборот - зауважали. Сколько ж лет ему было тогда, десять или одиннадцать?)
Может быть, Артем еще глубже забурился бы в воспоминания, но этому помешал старик.
- Мы уходим, - сказал Такамори. - Скажи мне, Ямамото, ты идешь с нами?
- Да, я иду с вами, Такамори, - сказал Артем.
- Это хорошо. Второй мужчина - это большая подмога. Раненый Якиро ночью умер, я остался один. - Такамори встал. - Нам уже пора уходить, Ямамото.
- Уходить так уходить, пора так пора, - не стал возражать Артем, который уже давно ел через силу. - Далеко пойдем?
- В Долину Дымов. Нам предстоит идти день и еще полдня.
- А про долину этот ваш даймё не знает? - Артем с облегчением отложил конго - с непривычки у него от этих палочек аж заболела кисть.
- Я расскажу тебе об этом после, Ямамото, - пообещал старик. - И о даймё, и о том, что он знает, и о том, почему он преследует нас. Сейчас некогда, пора уходить…