Бояре переглянулись, общее мнение со снисходительной улыбкой высказал Туазов:
– Княже, ты вой молодой, у василевса служил, просто не видел еще, как наши бьются. Да супротив наших воев никто не устоит.
Я ехидно улыбнулся:
– А против меня кто устоит – не ты ли?
Туазов смутился. Я же продолжал напирать:
– Вот-вот, а сейчас против нас выйдет богатырь половецкий, и что делать будем – в полон к поганым пойдем?
За моей спиной вздохнул Ратибор:
– Прости, Глеб Владимирович, не подумал я, взыграло ретивое, а теперь поздно: слово сказал – делай.
Проклиная про себя рыцарствующих придурков, я начал готовиться к поединку.
Из былины, рассказывающейся
на Руси каликами перехожими
В мае 6626 года от сотворения мира пошел на половцев поганых князь Глеб свет-Владимирович, сын святого князя Владимира Мономаха.
Услышал про то хан половецкий Гзак, вышел он насупротив рати киевской и сказал князю Глебу:
– Ради чего мы губить будем воинство свое, ставлю я супротив тебя поединщика Берзака могучего. Ежели мы победим – возьмем богатство твое и земли твои возьмем. Если же ты победишь – возьмешь и богатство мое, и жен моих, и народ мой.
Нахмурился князь Глеб, встал он во весь рост свой богатырский, и сказал он хану поганому, Гзаку:
– Ой ты гой-еси, хан половецкий, не знаешь ты силы русской могучей, сам я выйду супротив твоего поединщика. Повеселимся мы на травушке зеленой. Покажем силу, удаль молодецкую.
Вышел князь во широко поле, повел плечами могучими, а навстречу ему идолище поганое Берзак половецкий идет, ликом страшен, аки тварь адова, говорит он князю Глебу:
– Рано, князь, победу лелеешь, как бы сейчас с жизнью своей не расстаться.
Схватил Берзак князя, и начали бороться они. День они боролись, ночь стояли друг против друга. Положил руки Берзак на плечи князю, погрузился тот по щиколотки в землю степную. Князь же возложил руки на плечи Берзака – по колено поганый в землю ушел. Изнемогать стал князь в той борьбе. Вознес он молитву Богородице, заступнице нашей. Дала ему Богородица силы невиданные, поднял князь Берзака и ударил со всех сил своих о сыру землю. Испустил дух идолище. А князь Глеб под руку свою взял весь народ половецкий и в Корчев, столицу нашей Руси святой, увел.
Да уж, когда собирался выйти против неизвестного поединщика половцев, я понятия не имел, что через много лет мою схватку с Берзаком будут так расписывать сказители. Конечно, реальный бой не имел ничего общего с этим описанием. Все было совсем не так.
Хан Гзак с нетерпением смотрел, сжимая кулаки, на урусутский стан. Он, вызвав поединщика, поставил все свое будущее и будущее всех своих людей на одного воина. Если сейчас тот проиграет – это конец. Его людям придется идти под руку урусутского князя. Никто не примет к себе человека из его рода. Все знают, что он принесет с собой несчастье. И если его сразу не убьют, то и ничем не помогут. Нет в степи сумасшедших помогать тем, на кого осерчали боги и предки.
Нукеры, помогавшие Берзаку, прекрасно понимавшие, что их ждет в случае его проигрыша, тоже были напряжены и делали все без обычных в прежнее время ухмылок.
Зато сам Берзак был в отличном настроении. Вот уже два года, как он был лишен такого удовольствия. Никто не хотел рисковать своей жизнью в схватке с ним, а сейчас совершенно неожиданно появилась возможность развлечься.
Наконец он полностью оделся и с помощью нукеров забрался на коня. Конь был под стать хозяину – огромный серый жеребец спокойно выдерживал его тяжесть вместе с латами. Конный строй раздался, и восседавший на коне Берзак выехал вперед и, держа в руке копье, медленно проезжал мимо телег урусутов, крича оскорбительные слова.
Гзак с гордостью смотрел на своего воина и жалел только об одном – что он сам не может сейчас так проезжать мимо своих врагов и осыпать их проклятьями.
Гнусаво завыли трубы в лагере урусутов, и под их завыванье из открывшегося прохода на поле выехал урусутский поединщик. По рядам половцев пронесся дружный вздох. Такого поединщика они не ждали.
Гзак сразу узнал вооружение – это был типичный катафракт ромеев. Его конь, как и сам хозяин, был закован в броню и легко нес свой тяжеленный груз. Но вот его размеры: Берзак был огромен, однако его противник возвышался как сверкающая башня на коне и был на первый взгляд на полголовы выше половца. Правда, тот был так же широк в плечах, если не шире. В руках он тоже держал тяжелое копье.
Берзак, увидев противника, радостно закричал и, понукая коня, бросился в атаку. С копьями наперевес поединщики, набирая скорость, летели друг на друга. Вот они были уже почти рядом, вот уже совсем близко. Неуловимым движением поединщик урусутов уклонился в сторону от копья Берзака, но его копье ударило половца в плечо и выбило того из седла.
Раздался дружный вздох разочарования с половецкой стороны, зато из лагеря урусутов – радостные вопли.
Когда урусутскому поединщику удалось остановить коня и повернуться, Берзак уже был на ногах и сжимал в руках саблю. Урусут спрыгнул с коня, как будто на нем не было двух пудов брони, положил копье и, выхватив саблю, побежал навстречу противнику. Тот держал саблю в левой руке, – видимо, копье хоть и не пробило латы, но ушиб был сильный.
Гзак стоял в первом ряду и хорошо видел саблю, которую держал урусут. У него появилась слабость в ногах, и он чуть не упал. Эта сабля была ему хорошо знакома: всего несколько лет назад она была в руках его старшего брата. Только что он следил за схваткой полный надежд, а сейчас был близок к отчаянию. Между тем два огромных воина стояли друг напротив друга. Мощный удар урусута – и сабля вылетает из руки Берзака. Он бросается вперед и обхватывает противника за грудь. Тот, ухватив шлем половца руками, тянет его вверх, с треском лопаются застежки – и шлем катится по земле. Открытыми ладонями урусут бьет половца по ушам, и тот опускает руки, несколько секунд стоит неподвижно и потом медленно валится на землю. Урусут нагнулся и легко свернул шею Берзаку. Те, кто когда-то видел, как раньше это делал половец, наверно, сейчас подтвердили бы, что руками урусута это получилось, по крайней мере, не хуже.
После этого он медленно поднялся, повернулся в сторону стана, прошел несколько шагов и рухнул на землю. Набежавшие ратники скрыли его от глаз Гзака и быстро унесли в лагерь.
Я очнулся от воды, льющейся мне на лицо.
– Живой, слава те Господи, живой, – раздался надо мной голос Ратибора.
Я попытался сесть, и резкая боль пронзила грудь. М-да, похоже, сломано ребро. Да, мне повезло – если бы не панцирь, поломал бы мне половец грудную клетку только так. Похоже, зря кичился своей силой: вот и нашелся человек сильней меня. Мне просто повезло. Очень уж зажат был противник. И реакции не было такой, как надо. Все-таки для нее нужны совсем другие упражнения. Но в борьбу я с ним совершенно зря полез – чудом жив остался.
Кряхтя, я поднялся с помощью Ратибора и посмотрел на себя: металл панциря там, где меня "обнимал" половец, был немного вмят. Прихрамывая, я подошел к телегам.
Со стороны половцев не было слышно ни звука, только изредка всхрапывали кони, наверно удивляясь, почему их хозяева так долго стоят на месте.
Я посмотрел на своего воеводу:
– Ратибор, а чего половцы ждут? Я думал, что они сразу после поединка разбегутся.
– Правильно сказал Туазов – ничего ты, Глеб Владимирович, не знаешь. Некуда им бежать. Ни один род их знать не захочет. Небо им ясно сказало: они потеряли милость своих богов. Все прочие роды будут их избегать, чтобы и на них не перешло это проклятие, – сообщил мне собеседник. – Теперь они смиренно будут ждать, что с ними сделает победитель.
Неожиданная идея пришла мне в голову.
Прошло около часа с момента поединка – и опять над станом урусутов взревели трубы, и на поле выехали два человека. Один из них был поединщик, а второй – пожилой воин.
– Половцы, – закричал пожилой. – Князь Глеб Владимирович в своей милости и убедившись в доблести вашего рода, берет вас всех под свою руку. Отныне и до скончания века он и его потомки будут ханами вашего рода, и с ним вы дойдете, побеждая всех, до края мира.
Мрачные шеренги конных половцев неожиданно ожили, и все воины, соскользнув с коней, легли ниц перед двумя всадниками.
Поединщик что-то негромко сказал спутнику, и тот вновь закричал:
– Встаньте, воины, князь берет вас в свой род, и теперь его удача – ваша удача. Его жизнь – ваша жизнь.
Лежащие воины вскочили, раздались радостные крики. Еще минуту назад все они ожидали, что их разоружат и в ярме отправят на побережье, как они сами делали много лет, а сейчас они – члены нового рода, который не несет на себе проклятия предков.
Неожиданно среди них послышался звон оружия и шум схватки. Продолжался он недолго. Толпа расступилась, на примятой траве лежал труп мальчишки, по виду лет пятнадцати.
Когда князь с толмачом подъехали к лежащему, вперед вышли два половца, встали на колени, и один из них сказал:
– Прости, наш новый хан, это был молодой Гзак, сын хана Джурая. Это он решил устроить божий суд, проиграл и должен умереть. Если ты, наш хан, решишь, что мы виноваты, умрем с радостью, зная, что с наших детей и внуков тобой снято проклятие.
Август 6626 года в Константинополе выдался жарким. Василевс Иоанн Комнин возлежал на кушетке. Два чернокожих евнуха усердно работали опахалами, посылая на молодого императора волны теплого воздуха.
Перед ним стоял логофет Василий и, периодически вытирая лысую голову, сообщал своему владыке последние новости.
Всего лишь месяц назад Иоанн стал василевсом после смерти отца. Это далось нелегко: его мать Ирина Дукиня вместе с дочерью составили заговор в пользу мужа Анны.
В десятый раз Иоанн с благодарностью вспомнил северного варвара, благодаря которому он достаточно легко выпутался из этой ситуации, а печать отца, которую заговорщики похитили и считали, что все уже сделано, вдруг совершенно неожиданно для них оказалась в его руках.
Он так глубоко погрузился в свои мысли, что почти потерял нить разговора. Но, вдруг услышав знакомое имя, встрепенулся и закричал Василию:
– Погоди, погоди, повтори еще раз!
– Повинуюсь, величайший, – с поклоном произнес великий логофет и вновь стал читать донесение наблюдателя из Тьмутаракани.
"…Сообщаю, что эпарх Таматархи и окрестностей по прибытии в город развил активную деятельность. Почти сразу после того, как он появился, среди окрестных касогов разгорелась жестокая междоусобная война, вследствие чего опасности захвата города в настоящее время нет. Сведений, что за этой войной стоит эпарх Глеб, не существует. Но нельзя не отметить, что это событие произошло почти сразу после его приезда".
– Ха, – воскликнул Комнин, – узнаю Константина, или Глеба, тьфу, все еще путаю имена, это явно в его стиле проделано. Наверняка еще и поимел на этом много чего.
– Да, василевс, – с поклоном отвечал Василий. – У эпарха сейчас в личном владении почти пять тысяч рабов, и все они работают на строительстве крепости в Корчеве.
– Интересно-интересно, – задумчиво пробормотал Иоанн, – зачем ему там крепость?
– Василевс, это не самое главное. Три месяца назад, как ты уже знаешь, он вышел в военный поход, собираясь соединиться с полками своего брата Ярополка и попытаться оттеснить куманов за Итиль.
Логофет дрома дал мне обстоятельный отчет по его подготовке: ведь почти все оружие для этого похода изготавливалось здесь. Но Глеб, похоже, нас провел. Насколько мне известно, в боях у него было использовано новое оружие, чем-то напоминающее греческий огонь, но действующее совершенно по-другому. Благодаря этому оружию или Божьему промыслу, я даже не знаю, как это назвать, он сумел подмять под себя десять половецких родов. Вырезал всю их верхушку и сейчас является ханом почти шестидесяти тысяч воинов. А ты, василевс, знаешь, что слова хана – для куманов закон.
Кстати, когда я попытался выяснить, что за штуки Глеб заказывал мастерам бронзового литья, оказалось, что оба мастера, занимавшиеся этими заказами, исчезли вместе с семьями, а их работники погибли при различных обстоятельствах. Кроме того, совершенно точно известно, что с ним в Таматарху отплыл некий мастер фейерверков Бахидж. Когда мне весной об этом донесли, я, к сожалению, не придал этому значения, но, видимо, это каким-то образом связано с новым оружием. Кроме того, с момента его приезда там значительно выросли цены на земляное масло, которое в больших объемах закупали только мы. Это наводит на определенные мысли, – многозначительно резюмировал Василий. – Далее, духовник Ярополка ромей Феофан, находящийся с ним в этом походе, донес, что его подопечный с нетерпением ожидал встречи с братом и неоднократно повторял, что уж его, как отца, никто не проведет, и он обязательно узнает – родич это его или нет. Но при встрече Ярополк расплакался и кинулся обнимать Глеба и просил прощения у брата за плохие мысли. Кроме того, в походе Ярополк еще до встречи с братом неоднократно повторял, что Глеб будет выполнять его приказы. Но когда они встретились, у Глеба оказалось воинов почти в три раза больше, чем у него. И тогда Ярополк был вынужден следовать за братом в его решениях. Двух советников Ярополка, которые прилюдно хаяли его приказы, Глеб почти сразу зарезал, притом сделал это при всех и сообщил, что так будет с любым, кто будет сильно борзеть. Сопровождавшие князя куманы и воеводы выразили подобному действию полное одобрение. А слушают они его беспрекословно.
Иоанн с мечтательным видом вздохнул и сказал:
– Вот мне с кого надо бы взять пример, а то с детства слышу о всепрощении Христовом. Но мне все это не нравится. Отец считал Глеба очень умным и опасным человеком, и когда тот покинул дворец, он явно успокоился, а зря. Глеб и в Таматархе всего за три месяца успел изменить все. Мне крайне необходимо с ним встретиться. Хотелось бы с ним поговорить, узнать о его планах – хотя бы тех, что он захочет мне рассказать. К сожалению, пока никак не могу оставить столицу, сам же Глеб, скорее всего, если его вызвать под каким-нибудь благовидным предлогом, от приезда откажется.
Я, конечно, не знал точного содержания писем, которые направлялись в Константинополь логофету дрома, но общий смысл их прекрасно представлял. Поэтому, узнав о происшедшей смене власти в ромейской столице, отправил туда дромон, доверху набитый трофеями моей войны. Кроме того, были отправлены несколько писем, в которых я верноподданнически приносил соболезнования Иоанну по поводу смерти его отца, потом так же многословно и цветисто поздравлял с восхождением на престол. Пару поздравительных писем написала и Варвара, хотя она никогда не была близка с Иоанном – уж очень велика была разница в возрасте, – там, кроме всего прочего, она просила не наказывать сильно маму и сестру. Но самое главное, я отправил василевсу письмо, которого, кроме него, никто не смог бы прочесть. Еще когда он учился у меня в пронии, бегал и прыгал, как обычный воин, я показал ему способ зашифровки писем, которую невозможно расшифровать, не имея определенным образом вырезанной карточки. Естественно, уезжая в Таматарху, я оставил ему такую карту, и сейчас пусть все, кто имел такую возможность, долго чешут репу, но понять, что там написано, не смогут.
В письме же я написал следующее:
"Иоанн, я рад, что ты смог занять трон отца. Я искренне считаю, что именно ты его достоин. Это не лесть, не желание получить какие-то преимущества, а просто констатация факта.
Я понимаю, какое множество забот тебя сейчас одолевает. В том числе тебя наверняка беспокоят и мои успехи. Поэтому хочу тебе сообщить следующее. Тебе придется смириться с тем, что Таврида и Таматарха выходят из-под влияния Империи. В принципе я могу продолжать носить звание эпарха, это может помочь нам в некоторых случаях. И формально эти места пока остаются твоей фемой.
Следующее. У моего отца есть договор о нашей границе на Дунае. Хочу сказать, что я, как, возможно, будущий наследник своего отца, не буду претендовать на изменение этих границ, так же как не буду препятствовать торговле между нашими странами, а наоборот, постараюсь сделать ее более безопасной.
Чтобы не было непонимания, я объясняю: поступаю так не из каких-то непонятных причин, а просто потому что твоя Империя занимает очень выгодное геополитическое положение. Вы контролируете проливы, которые нужны всему северу, а значит, и мне. Мы с вами одной веры, почти все наши высокие чины церкви являются ромеями. Поэтому я буду всегда поддерживать и помогать твоей стране. И это определяется не какими-то эмоциями, дружбой, которую ты предложил мне, это все прекрасно, и это так на самом деле, но мы не можем в своих поступках руководствоваться только этим. Так вот я тебе ясно говорю: мне просто выгодно, что твоя Империя будет сильной и богатой. И для начала я хочу предложить совместную войну в следующем году.
Как ты знаешь, после избиения, устроенного твоим отцом печенегам, они бежали из ваших пределов. Но все же сейчас их число значительно выросло. По моим сведениям, они горят желанием отомстить ромеям за прошлое и готовятся к этому. Эта неконтролируемая орда мешает и моим планам. Поэтому надо раз и навсегда покончить с ними.
Я пишу тебе это письмо в надежде, что ты еще не забыл моих уроков и сможешь прочитать все, что я написал, и дать ответ также желательно в зашифрованном виде.
Я не люблю забегать вперед, но, если вдруг мы действительно успешно выступим против печенегов, тогда, может, ты подумаешь о том, чтобы совместными усилиями изгнать турок из Малой Азии. Подумай и напиши мне ответ. А у меня на этот год еще очень большие планы, мне почему-то кажется, что тебя регулярно извещают о них, так что ты еще многое узнаешь.
Твой зять стратилат Глеб, эпарх Таматархи".
Мои большие планы, о которых я довольно нахально написал василевсу, начинали быстро претворяться в жизнь. Уже почти все половецкие роды, кочующие между Доном и Итилем, были под моей рукой. А когда заитильские половцы узнали о моих планах, их даже не понадобилось уговаривать или завоевывать: в нескольких родах просто убили своих ханов и все явились ко мне, желая встать под мою руку и идти на Булгарию. К сожалению, убийство ханов нельзя было оставить без наказания, поэтому тех, кто это совершил, пришлось казнить. Но тем не менее сейчас у меня было шестьдесят тысяч половцев и тридцать тысяч русских ратников. Я прекрасно понимал, что покорить Булгар этими силами невозможно. Но мне нужны были люди, мастера, крестьяне, строители, кроме того, Булгария была самым крупным центром работорговли на это время: не половцы, а булгары торговали русскими людьми, свозимыми туда со всего северо-запада Руси. И тысячи рабов на лодьях увозили по Итилю в Персию. А было бы очень неплохо, если бы все эти люди жили у меня на Тамани.
Половцы, от которых булгары успешно отбивались много лет, буквально стояли на ушах, они прекрасно знали о богатствах, хранящихся в сундуках булгарских купцов и знати, и каждый день вскользь интересовались, когда же мы пойдем туда.
Дромоны, регулярно доставлявшие в устье Дона все, что нужно для пополнения армии, уже увезли все трофеи половецкой войны, теперь ожидая новых грузов с Волги.