Эмир Алтынбек вместе с приближенными уже стоял на коленях, уткнувшись лбом в мраморный пол молельного зала, слушая проповедь муллы. Позади них также находились почти все проживающие в центральной цитадели.
Мулла только приступил к чтению, когда за стенами послышался шум. Он недовольно поморщился и стал говорить громче. Но шум все нарастал, неожиданно высокие разукрашенные узорами двери мечети распахнулись, и в них стали забегать какие-то воины с оружием. Мулла схватил священную книгу и скрылся в узком проходе. Над преклоненными молящимися мусульманами стояли половцы с обнаженными саблями.
В спину эмиру уперлась сабля, и он оставался неподвижен, хотя в нем кипел котел ярости:
– Проклятые гяуры! Напасть во время молитвы, зайти в мечеть в обуви! Шайтаны проклятые!
Он неожиданно почувствовал, как острие сабли, упершееся ему в спину, исчезло. Его подхватили с обеих сторон и поставили на ноги. Перед ним стоял очень высокий, просто огромный русский батыр.
– Прости, эмир, что мы осквернили вашу мечеть, но это война, ничего не поделаешь, – перевел толмач его слова, – мы же не виноваты, что Аллах дал вам такое наказание – молиться, в то время как надо защищать свою жизнь и семью.
Пока он говорил с эмиром, половцы быстро вязали всех находящихся в мечети и выводили наружу. А из прохода, куда убежал мулла, скоро появились два половца, подталкивая священнослужителя саблями в спину. Тот шел, крепко прижимая к себе Коран и шепча проклятия.
Когда эмира вывели из мечети, он увидел, как вокруг деловито хозяйничают половцы и русы, вынося все добро из домов. То здесь, то там лежали трупы стражников, до которых никому не было дела. Из-за стен цитадели еще кое-где доносился шум схваток, но их становилось все меньше.
Эмир шел по двору, и в его душе нарастало отчаяние. Его провели, как мальчишку. Все шпионы и его военачальники были уверены, что Глеб пойдет на Булгар, до него было гораздо ближе, а они, как птицы, за два дня добрались до него.
К его удивлению, за стенами цитадели не было дымов, обычных для войны.
– Почему ты не зажег город? – обратился он к идущему рядом князю.
Тот выслушал толмача и, пожав плечами, ответил:
– А зачем? Кто убивает овцу ради того, чтобы состричь шерсть? И к тому же если в будущем он хочет забрать ее к себе в стадо…
Эмира провели в его роскошный приемный зал, где на разукрашенный трон нагло забрался Глеб, рядом с эмиром поставили давно уже находящегося здесь визиря Махмуда.
– Алтынбек, – обратился к эмиру Глеб, – сейчас ты в плену, а город и страна, которую ты обязан защищать, в моих руках. Как я тебе уже намекнул, в моих планах взять Булгарию под себя. К сожалению, у меня пока нет столько сил, чтобы ее удержать сейчас, но с твоей помощью, уверен, в будущем это случится быстрее, чем я надеялся.
Мы оставим твой город целым и невредимым, только все золото и серебро будет моим, все рабы, которые есть в городе, будут моими, и все мастера Биляра с семьями уйдут со мной.
Если ты понял, то сейчас обговоришь все это со своим визирем и муфтием, как выполнить наши требования быстрее и безопасней для вас, а потом вы останетесь жить, как раньше, в своем городе – даю слово князя, которого я никогда не нарушал. Да, и еще. Ты подпишешь договор, по которому все купцы, торгующие с моей тамгой, будут беспрепятственно проходить по Итилю в обе стороны без уплаты пошлины. Все остальные меня не интересуют, можешь драть с них сколько хочешь. Ну конечно, и твои купцы смогут торговать у меня в Таматархе и Корчеве беспошлинно.
Сейчас я вас оставлю, к вам присоединятся еще несколько купцов и муфтиев, но думайте быстрее, до захода солнца я должен знать ваш ответ – в противном случае начнутся казни.
Мы оставляли разграбленный Биляр, он выглядел непривычно пустым. Мои воины вычистили его, как пылесосом. Все пригороды, где селились оружейники, кузнецы, ювелиры, были пусты. Я забрал их всех. На стенах цитадели на пиках остались торчать головы половцев и русов, которые не восприняли приказа воздержаться от пожаров и убийств, хотя им было ясно сказано, что убийства и пожары без причин – это прямой ущерб князю.
Полноводная река, протекавшая мимо города, которая ничем не напоминала Малого Черемшана моего времени, казалось, вышла из берегов – так много различных судов и суденышек собралось в ней. В этих лодьях лежал выкуп эмира за себя и другие знатные семейства, а также все, что было обнаружено в домах горожан. Во всех лодках на веслах сидели бывшие рабы, по виду которых нельзя было сказать, что они очень обрадовались изменению своего положения, хотя киевляне уже объяснили им, что они будут свободными людьми в Корчеве, однако они видели множество половцев с нами и вовсе не были уверены в словах говоривших о свободе воинов. В лодках стоял крик и плач женщин и детей, увозимых в неизвестность. Мужчины, которые понимали, что не просто так вместе с ними увозят их семьи, были угрюмы, но спокойны: им уже было сказано, что они все будут мастерами князя Глеба.
По сигналу вся эта флотилия двинулась вниз по течению реки в Большой Черемшан, а из него в Итиль и вниз по течению, туда, где когда-то будет начинаться Волго-Донской канал. Там нас уже должны были ожидать мои войска, оставленные у границ Булгарии.
Несколько тревожных дней мы провели, сопровождая по берегу флотилию до Итиля, так как ее вполне можно было перехватить на мелководных излучинах рек, и только когда все суда вышли на широкие волжские просторы, я несколько успокоился. С помощью этих же судов мы переправились на другой берег, что заняло почти двое суток, и потом пошли вслед за ушедшими судами, оставив на противоположном берегу преследующие нас войска булгар.
Я полулежал на софе в своем дворце в Таматархе и лениво брал из чаши, стоявшей на низком резном столике, виноградные гроздья. Конечно, это был не виноград моего времени, крупный, сладкий и без косточек, но этот виноград, отобранный для меня поварами, был великолепен. За спиной посапывала Варя, утомленная бурной ночью. Я же, раскусывая сладкие ягоды, думал о том, что, наверно, ее надо разбудить, чтобы все повторить сначала.
Сопение за моей спиной стихло, а рука жены потихоньку заскользила к моему паху. Я повернулся и без слов подмял ее под себя.
Вот уже два дня, как мне можно было наслаждаться комфортом средневекового дворца. После четырех месяцев скитаний по степи, ночевок на земле и прочих прелестей походной военной жизни казалось, что я попал в рай.
Все-таки я смог создать достаточно сильную команду если пока не единомышленников, то хотя бы людей, которые понимали, чего я хочу. Именно поэтому я мог себе позволить два дня посвятить только жене. Но сегодня надо было уже браться за дела, которые наваливались со страшной силой.
Со вздохом сожаления выбрался из теплой постели, оделся в обычное облачение эпарха, жутко раздражавшее после удобной одежды кочевников. Варвары уже не было, только ее командный голос доносился из дальних покоев. Я усмехнулся: в мое отсутствие дом был в надежных руках.
В приемной меня уже ожидал префект Гаяс, который должен был мне доложить подробно о событиях, происшедших за время моего отсутствия. Интересно, что, когда я весной прибыл в Таматарху, у него в речи проскальзывало некоторое превосходство ромея над варваром. Но сейчас, когда он знал, что за проливом на зимовке в Тавриде кочуют почти двести тысяч половцев, которые по моему единому слову могут выставить шестьдесят тысяч воинов, в его речи явно прослеживались панические нотки.
Гаяс доложил, что война среди касогов до сих пор не прекратилась, ближайшие селения почти полностью обезлюдели, что создает проблемы и для города. На этих словах я его перебил и сообщил, что все ближайшие к городу селения касогов будут заселены бывшими рабами, освобожденным в Булгарии, а земли будут отданы тем, кто верно служит мне, после чего многозначительно поглядел на префекта.
Гаяс уставился на меня:
– Стратилат, разве ты их привел не для того, чтобы продать на Восток?
– Гаяс, я думал, ты более сообразителен. Зачем мне это делать? Даже если я вдруг решил бы продать их всех, то цены упали бы в несколько раз. Гораздо выгоднее для фема, если на землю сядут двенадцать тысяч земледельцев, верящих в Христа.
Пока мы разговаривали с префектом, появились Ираклий и Диодор, мы с префектом еще не закончили разговора, поэтому они тоже активно беседовали, и я, усмехнувшись, сказал:
– Вы так увлеченно говорите, как будто не видели друг друга месяцами, как меня.
Собеседники засмеялись.
– Ты так нагрузил нас работой, что даже некогда было вина выпить, – сказал Диодор.
– Ну тогда давайте рассказывайте, как у вас дела, – сказал я и отпустил префекта, который с жадным любопытством прислушивался к разговору. Ему в дела моих помощников соваться было строго запрещено, и поэтому он ловил каждое слово нашей беседы.
Мои собеседники посмотрели друг на друга, и Ираклий начал первым:
– Мы отобрали два десятка мальчишек и тренируем их по тем правилам, которые ты нам оставил. Но так как ты всех теней забрал с собой, пока особых успехов у них нет. Секретность у нас полная, мы обустроились в бывших каменоломнях недалеко от монастыря, так что ждем новых учителей. А вот Зосиме с Досифеем куда хуже, чем нам, приходится, хотя и у них уже получается что-то похожее на воинство.
Диодор продолжил беседу:
– Ох и предложил ты мне тяжкое дело, Глеб, я бы лучше, как Ираклий, мальчишек гонял. Так вот, докладываю: мастерские для бронзового литья почти готовы, мастера уже вроде не плачут, что их с места сорвали. Когда золото увидели – вмиг забыли, что по Константинополю скучают. Охрана установлена по твоим указаниям: муха не пролетит. Теперь дело только за тобой – что прикажешь, то лить будут. А вот Бахиджа с его добром пришлось дальше всех запрятать: от его ям такая вонь идет – хуже, чем от кожемяк. Хорошо, что касоги нам теперь друг друга в рабы наперебой продают, есть кому в этой вони работать. Да, и самое главное – оставил ты чертежи крепости для Корчева, работа идет, только венецианцы, что крепость эту строят, недовольны сильно, все меня спрашивают, зачем это, зачем то, а я ничего сказать не могу, сам не понимаю, что у тебя начерчено.
Я выслушал обоих моих помощников и сказал:
– Ну что же, я не зря на вас надеялся, спасибо, друзья, сегодня некогда, а завтра поеду сам все посмотрю. А вы зайдите в канцелярию префекта – там будут распоряжения, что Диодор назначается доместиком, а Ираклий хартулярием, и сразу получите необходимые документы. Думаю, что денег вам выдадут достаточно, чтобы построить себе приличные дома в Корчеве, а то как-то нехорошо динатам не иметь домов в будущей столице моего княжества.
На меня внимательно уставились две пары глаз.
– Так ты что, – спросил Диодор, – даришь нам поместья? Приастии?
– Послушайте, вы одни из немногих, кто, ничего не требуя, поехал вслед за мной в неизвестность, просто веря в мою удачу. Так почему я не могу наградить верных товарищей землей? Тем более что ее сейчас много освободилось. Так что можете на нее сажать людей, которых я привез из похода.
Я пригласил своего нового доместика и хартулярия сегодня на пир в ознаменование удачного завершения боевых действий, и не успели они выйти, как ко мне ворвались бояре во главе с Ратибором.
– Ну наконец ты отлип от своей Варвары, – шепнул мне на ухо мой бывший учитель, – два дня к тебе попасть не можем.
Я посмотрел на смущенно стоявших воевод, явно что-то задумавших, и сказал:
– Ну давайте выкладывайте, с чем пришли, – вижу ведь, просить чего-то собираетесь.
Неожиданно все двенадцать человек степенно опустились на колени и хором заголосили:
– Княже, Глеб Владимирович! Бьем тебе челом, возьми нас под руку свою. Четыре месяца мы с тобой в Диком поле были. Видели мы, каков ты в бою, умен, рассудителен, а главное – удача у тебя есть. Мы давно все решили, да времени не было поговорить. Вчера уже все воеводы, кто хотел, ушли с воями своими на лодьях в Киев, а мы здесь служить тебе желаем и в том присягнуть хотим.
Я растерянно спросил:
– А как же мой брат Ярополк? Он ведь обиду затаит, что я его людей переманил!
Ратибор, стоявший рядом со мной, тихо сказал:
– Да не затаит он обиды, все они свободны в выборе своем, Ярополк, еще когда отъезжал, сказал, что, ежели кому из воев по душе с братом его воевать, могут с ним остаться, свободу в том он им дает.
Я почувствовал, как невольно у меня глаза наполняются слезами, и что-то тяжко стало на сердце, но, превозмогая себя, тряхнул головой и громко произнес:
– Спасибо, воеводы, что решили идти под мою руку. Нынче вечером прошу вас на пир, а завтра присягу принесете, и благословение на службу от епископа Таматархи получим.
Воеводы, радостно переговариваясь, вышли из помещения, а Ратибор пристально посмотрел на меня:
– Глеб, что с тобой? На тебе лица нет.
– Ты знаешь, тысяцкий, что-то у меня на душе тяжко стало, когда Ярополка вспомнил, – что-то с ним плохое, наверно, случилось.
– Молчи, молчи, не буди лихо, помстилось, может, тебе, – заговорил Ратибор. – Что там могло случиться – все равно теперь раньше весны не узнаем, если только Владимир Всеволодович весточку не пошлет.
– Ладно, Ратибор, наверно, устал я просто. Вот и чудится всякое.
– Да уж, тебе тут нетрудно было притомиться. – И Ратибор кивнул в сторону комнат, где раздавался звонкий голос моей жены.
Мы засмеялись и пошли к выходу – там меня уже ждал Ворон, приплясывающий от нетерпения и рвавший повод из рук старшего конюха. С удивлением посмотрев на разукрашенную скамейку, подставленную для меня, я без нее ловко запрыгнул в седло и в сопровождении охраны отправился в порт, где у причала уже качалась большая лодья.
В Корчеве меня ожидала не в пример большая толпа, чем в мой последний приезд. У всех на слуху были наши военные успехи, а трофеи, привезенные моим воинством из Булгарии, обрушили все цены на местном рынке. Купцы каким-то образом уже пронюхали, что я получил право на беспошлинный провоз товаров по Итилю, и теперь толпились вокруг, видимо желая уточнить, так ли это на самом деле. Чтобы они отстали, я остановился и громко сказал:
– Все купцы с моей тамгой действительно могут идти по Итилю через Булгарию, но, для того чтобы ее заиметь, надо будет доказать, что это будет полезно для меня. Сегодня вечером у меня пир по случаю победы над булгарами, и всю старши́ну купеческую я приглашаю, там и поговорим подробней.
Купцы, понимающе переглянувшись, отстали. Я же с префектом и его людьми прошел по направлению к строящейся крепости. Крепости, как таковой, еще не было видно. Только в глубоком котловане поднимались стены фундамента, сложенные из огромных камней. Вокруг стоял шум и гам. Несколько человек стояло на небольшом холме, люди о чем-то увлеченно спорили, размахивая большими листами пергамента. Увидев нашу процессию, они перестали ругаться и быстро пошли нам навстречу.
Три архитектора подошли ко мне, раскланялись и заговорили одновременно, крича, путая греческие слова с латинскими и размахивая руками друг у друга перед носом.
Я несколько секунд молча смотрел на это безобразие, потом проревел:
– Всем молчать, говорит один Ладислао!
Венецианцы сразу замолчали и стояли, боясь вымолвить слово.
– Ну давай-давай, Ладислао, начинай, я тебя слушаю.
– Стратилат Глеб, я хочу сказать, что по твоим чертежам строить нельзя, так никто и никогда не строил. Мы хотим сказать, что не можем отвечать за результат строительства. Если фундамент нам еще понятен, хотя и есть некоторые вопросы, то назначение некоторых укреплений нам совершенно неизвестно.
– Ладислао, – вкрадчиво спросил я, – вот что ты сказал весной, когда я искал архитектора среди венецианцев для постройки крепости? Ты сказал, насколько я помню, что ты лучший в Венеции строитель укреплений. И твои товарищи это подтвердили. Я плачу тебе золотом. Чтобы заплатить такую сумму, все лето провел в походах, и что я сейчас слышу – вы не можете выполнить моих требований? Ладислао, я не строитель крепостей и не знаю, как их строить, это не мое дело. Я нарисовал тебе достаточно подробные чертежи и размеры, сейчас ты должен решить, как это сделать в камне и кирпиче. Если ты не можешь этого сделать, я найду других архитекторов, а ты вернешь мне все, что получил от меня за это время, и думаю, что этим ты своего долга не погасишь.
Венецианцы притихли. Их старший вновь обратился ко мне, но уже просящим голосом:
– Но, князь, мы действительно не понимаем некоторых моментов. Вот, например, тут начерчены башни по углам стен. Их назначение нам непонятно, и мы просто не можем догадаться, на какие нагрузки здесь нужно рассчитывать, почему здесь такие странные бойницы.
Я стоял и думал: "Да, ребята, очень вы любопытные, все знать хотите и поэтому попали по полной. Никуда я вас теперь не отпущу, крепость вы мне построите – первую крепость на земле, которая служит для обороны от пушечного огня и сама будет вооружена пушками. Секретности моей, конечно, надолго не хватит, но даже если я смогу удержать этот секрет лет десять, это будет здорово. Тем более что мне не надо набирать опыта для использования такого оружия, весь опыт есть в моей голове. Плохо, конечно, что я ничего не соображаю в кузнечном деле и самом производстве и абсолютно ничего не могу посоветовать по этому поводу. Но будем решать задачи по мере их поступления, а сейчас мне нужна крепость, в которой можно было бы при необходимости выдержать длительную осаду, притом достаточно комфортно".
– Ладислао, все, что мог, я вам начертил, вам не нужно задумываться, зачем здесь такая бойница или зачем здесь этот проход. Ваша задача – построить крепость, надеюсь, вам это понятно! – Я усилил голос.
Присмиревшие собеседники поклонились и хором сообщили, что все поняли.
Они уже повернулись, чтобы уйти, когда я их окликнул.
– Вы ведь все родом из самой Венеции и там учились и наверняка хорошо знаете дворец дожей, который сейчас там строится вместо сгоревшего? Так вот следующей вашей задачей будет постройка для меня такого же дворца.
Простимулировав таким образом работников, я вместе с ними спустился в котлован и тщательно осмотрел строящийся фундамент. В нем, как и планировалось, было два выпуска, сейчас это были просто довольно узкие проходы длиной несколько метров. Но когда фундамент закроет земля, в эти проходы пройдут десятки землекопов и каменщиков. Мне будут нужны тайные выходы из крепости, притом такие, чтобы их можно было быстро завалить при необходимости. О том, что это станет известно, я особо не переживал. Практически в каждой крепости ходит такая легенда, и многие люди тратят свою жизнь, чтобы отыскать нечто подобное. Так и здесь, даже если бы никаких подземных ходов не планировалось, людская молва все равно их создала бы в своем воображении.