Олегу Иванычу опять снился Новгород. Будто идут они по Прусской улице под руку с Софьей. Позади - целый выводок детей, их детей. Идут в церковь Михаила Архангела, вот уже почти подошли. А небо такое чистое, высокое, голубое. И колокола: бомм-бомм, бомм-бомм. На колокольне - пономарь Меркуш наяривает. А внизу - батюшки, на паперти стоит на коленях сам Иван, Великий князь Московский. Стоит в одежде богатой да в руках шапку держит. И строго так смотрит, бороду узкую теребя. Подайте, мол, Христа ради, а не подадите, я ваш Новгород в кровищи утоплю! Утоплю! Утоплю! Утоплю! И вороны на деревьях - карр! карр! карр! Развернулась вдруг Софья, сняла с себя ожерелье жемчужное да швырнула в Ивана. Тот и пропал, как и не было! Улетел прямо в небо. А в полете в султана турецкого, Мехмеда, превратился. Плюнул Олег Иваныч, обернулся к Софье. Глядь - а они уж у него дома, в усадебке на Ильинской. И Софья почему-то в джинсах узеньких, рубаха белая на животе узлом, волосы по плечам водопадом. "Иди сюда!" - молвила. Бросился к ней Олег Иваныч, обернулся в окошко - и там, на дворе, Олексаху увидел. Стоит Олексаха в кандалах, смотрит скорбно…
Каравеллу сильно подбросило на волне, и сон прервался. К великой досаде Олега Иваныча. Попытался заснуть снова - так больше ничего хорошего не снилось. То старый пират Селим-бей в ондатровой шапке, то торжественное заседание, посвященное Дню милиции.
На соседнем рундуке спал Гришаня. Снилась ему Ульянка. Качались они на качелях. До неба качели те поднимались, а потом вдруг совсем от столбов оторвались и полетели. Испугалась Ульянка, прижалась к Гришане крепко. Тот - давай ее целовать, аж глаза закрыл от удовольствия. А когда открыл - вместо глаз лучистых Ульянкиных увидел толстую рожицу Марты, служанки хозяина постоялого двора сеньора Гонсалвиша. Потом вдруг Олексаха привиделся. Смутно так, словно отражение в воде. А затем начались кошмары - рожи разные страшные, кострища. Заворочался Гришаня, с рундука свалился - шишку набил на лбу. Так и плыли.
А за ними, почти что рядом, маячила пропахшая рыбой фелюка. В грязном трюме валялся без сна Олексаха. Валялся да думал горькие думы. Вот ведь послали его люди с выкупом, доверили деньги, а он? Друзей не нашел да не выкупил. Сам в плен попался. Еще и всех денег лишился. А и поделом! Нечего всяким прохиндеям верить! Расслабился Олексаха - уж слишком у него все гладко складывалось на первых порах. И в Венгрии, и в Стамбуле, и в Магрибе. Вот и сидел теперь в темном вонючем трюме - пока стояли в Лиссабонском порту, на палубу его только ночью и выводили.
Не спалось Олексахе - днем выспался. Только теперь мысли его горькие несколько другое направление приняли. Город-то был - христианский. Олексаха, правда, не знал, какой, да ведь не глухой - слышал звон колокольный. Может, они в Греции? Иль в Венеции, Кроатии, Генуе? В общем, город-то христианский, не Магриб этот чертов. А значит, и бежать можно! Попытка не пытка. Неужели не найдется гвоздика какого? Весь трюм, пока плыли, пересмотрел. Нету. Но вот вчеpa вечером кинули сюда какие-то бочки, ящики. Да и цепь, что руки стягивала, ржаветь начала потихоньку. Ее бы еще подточить чем-нибудь… Хоть вот об этот сундук, железом окованный. Об угол и стал точить. Эх, неудобно. Так и времени не занимать - днем спать, а ночью работать можно.
Попутный ветер надувал паруса кораблей, на небе высыпали звезды. Старый, похожий на воблу Касым то и дело выбегал на палубу, всматривался в ночь, надеясь увидеть впереди "Санта Анну". Ничего, конечно, не видел, ругался. Пока Юсеф не сказал ему, что до Порто никуда эта "Санта Анна" не денется, а уж потом, в Порто, можно и поинтересоваться ее дальнейшим курсом - у тех же грузчиков. Хотя и так ясно, куда она идет - в Плимут либо во Фландрию.
Близилось утро. По левому борту алела полоска рассвета.
Глава 3
Остров Святого Бернара - Юго-Западная Англия. Июнь - июль 1473 г.
Могилы полны мертвецами,
Деньгами полны мошны.
Назым Хикмет
Ах, маменька, в церкви и холод и мрак,
Куда веселей придорожный кабак.
Уильям Блейк "Маленький бродяжка"
"Санта Анна" оказалась добрым судном. Быстрым, хорошо управляемым, крепким. Три мачты. На грот- и фок-мачтах - по два прямых паруса. Такой же - блинд - впереди, на бушприте. Лишь на бизани парус был косым. Корабль относился к классу каравелл - судов, построенных с обшивкой "карвель" - вгладь, - и более точно именовался каравелла-редонда, в отличие, скажем, от тех каравелл, что имели исключительно косые - латинские - паруса и назывались каравелла-латина. Высокие - голова кружилась - надстройки на носу и корме, борта, заваленные внутрь корпуса, поперечные стягивающие брусья - все для океанских плаваний. Каравеллы имели хорошую остойчивость, скорость 14 - 15 узлов (почти в два раза выше, чем у галеры!), на высокие мачты вели ванты с выбленками, матросы называли их "лестницей святого Иакова". Вооружались каравеллы теми же пушками, что и галеры: тяжелыми бомбардами - обычно на корме и баке и легкими кулевринами по бортам. Пушечных портов еще не было, и бортовая артиллерия устанавливалась на верхней палубе, ежели таковая имелась. Как, например, на "Святой Анне".
Капитанский салон и каюты для офицеров и важных пассажиров - в высокой кормовой надстройке, украшенной затейливой резьбой. На корме "Санта Анны" были изображены наяды и русалки, вырезанные из крепкого ясеня известным мастером Адольфо Калиношем. Какое отношение все эти существа имели к названию судна, сказать трудно. Впрочем, корму они собой украшали, а какого-то иного предназначения у них и не было.
Олег Иваныч, Гришаня и Жоакин расположились в левой кормовой каюте - за особую плату. Особых удобств не было. Темно, тесно, сыро. Да и спать неудобно - на сундуках с провизией.
Там же, на корме, обитали помощник капитана, шкипер, боцман и суперкарго, отвечавший за сохранность груза. Команда - свободные от вахты матросы - в душном помещении на баке. А то и вовсе спали на палубе, подсунув под голову что придется. В трюм им вход был заказан: "Санта Анна" шла в Бристоль с грузом вина и оливкового масла. Ну, масло матросам без надобности, а вот что касается вина…
Еще при погрузке невесть куда пропали два бочонка, да так и не нашлись, как ни кричал суперкарго. Зато вся команда целые сутки горланила песни.
Капитан Жозе Алфейрош посмотрел на матросов, переглянулся с помощником и плюнул. Пусть жрут, пропойцы. Вино потом вычтем из жалованья. В общем-то, капитан "Святой Анны" оказался довольно неплохим человеком. Из обедневших дворян. Антуанш Жозе Мария Педру Алфейрош ду Мариншу - таким вот было его полное имя. Ну да откликался он по-простому - на "дон Алфейрош". Выглядел вполне импозантно. Высокий - даже, пожалуй, чересчур. Потому сутулый. Черные как смоль волосы, небольшая бородка. Одевался капитан тщательно - в приталенную куртку с модными рукавами-пуфами, сквозь разрезы которых просвечивала ослепительно белая сорочка. Узкие штаны. Сапоги выше колен. На кожаном поясе - узкий короткий меч. Несколько раз дон Алфейрош бывал в Африке, ходил и на Азорские острова. Ну и в Бристоль - это как в соседнюю лавку сбегать! И за плавание-то никто не считал. Так, по-быстрому деньжат сделать да сбегать в английские пабы - похлебать пива, которое, к слову сказать, мало кто из португальцев и любил. Португальцы с детства к винищу привыкли.
Дон Алфейрош собирался на Азорские острова, а затем планировал посетить западный берег Африки - Невольничий Берег. Кто-то из лиссабонских снобов заказал ему черных рабов. Рабов в Африке можно наловить самим или обменять у местных племенных царьков на пару дешевых стеклянных бусин. Бусины и прочие товары для работорговли, включая цепи и кандалы, капитан собирался закупить в Англии. Там все это стоило гораздо дешевле, так как производилось не в мелких частных мастерских, а на мануфактурах - больших предприятиях с разделением труда и огромным количеством наемных рабочих. Особым спросом торговцев пользовались кандалы из знаменитой шеффилдской стали - попробуй, распили напильником! Да и почти не ржавеют.
…Без особых приключений прошли Бискайский залив и от полуострова Бретань повернули на северо-запад. На следующее утро по левому борту показался небольшой островок. Холмистый, поросший редковатым лесом. Ничего интересного. Разве что иногда проходящие мимо суда пополняли там запасы пресной воды, да лет двести назад какой-то безымянный отшельник построил там скит и небольшую часовню. По имени основателя скита - монаха Бернара - так и называли островок. Правда, на большей части карт он значился как безымянный, если вообще значился. Как сказал дон Алфейрош, если и есть на земле самое скучное место - это место называется остров Святого Бернара. Впрочем, к желанию пассажиров поискать там местечко для основания монастыря он отнесся вполне уважительно. Олег Иваныч и Гриша были представлены ему в качестве польских послушников, а Жоакина душ Сантуша он и без того хорошо знал. Ну, устал человек от суеты жизни, решил поискать местечко поспокойнее, о душе подумать!
Уважив просьбу новоиспеченных паломников, дон Алфейрош тем не менее в бухту заходить отказался - чего зря время терять? Встали на рейде. Спустив большую разъездную шлюпку, матросы доставили пассажиров на остров и, на прощание помахав руками, с веселыми прибаутками пустились в обратный путь. Матросам было с чего веселиться: уже вечером они смогут приятно провести время в притонах Плимута.
С капитаном новоиспеченные паломники договорились - тот планировал возвращаться через три дня, так и обещал завернуть к острову. Таким образом, для одного из "паломников", Жоакина Марейры, все складывалось довольно удачно. Уже через три дня он сможет вернуться в Португалию с парой сундуков "священных книг и реликвий", коих возжаждал найти в заброшенной часовне. Вряд ли сокровищ окажется больше. Даже если и больше - нанять в Порто небольшой кораблишко - дело плевое, были б деньги! А деньги, как надеялся Жоакин, будут. В общем, для него все решалось неплохо.
А вот что касаемо Олега Иваныча с Гришей… Они-то ведь ни в какую Португалию обратно не собирались! Наоборот, планировали из Бристоля - в Лондон, а там сесть на какой-нибудь ганзейский корабль и… здравствуй, Господин Великий Новгород! Завернуть на островок уговорил их Жоакин: как дворянин и благородный человек он счел себя обязанным поделиться с новгородцами частью сокровищ отца.
Олег Иваныч было задумался - уж слишком домой побыстрее хотелось - да Гриша вовремя напомнил про деньги. Что, мол, закончились. И каким образом платить ганзейцам за перевоз, неизвестно. Можно, конечно, в долг. Да не те отношения сейчас у Новгорода с Ганзой. Грызутся меж собой относительно условий торговли, никто уступать не хочет. Новгородцы большей свободы для себя требуют, сами хотят торговать с заморскими странами и на своих судах, без посредничества Ганзы. Как же ганзейцы тут уступят?! Так и будут гноить Новгород, как англичан гноят, датчан и разных прочих голландцев. Англичан - тех жестче всех ганзейцы третируют, чувствуют, сволочи, конкурентов!
В общем, нужны деньги. И на плату за дорогу до Новгорода, и так, чтоб водились. Куда приятнее на Новгородский вымол сойти, когда в кошеле серебришко звенит, чем нищепаном каким притащиться. Нищим быть - самое последнее дело. Бедность - порок, и довольно гнусный. Обычно сам человек виновен в нем не меньше обстоятельств, на которые кивает, оправдываясь. Государство, мол, плохое, поганое. Власть сволочная зарплату не платит или платит, да маленькую. Отговорок можно много придумать, как Олег Иваныч когда-то и делал, в Петроградском РОВД трудясь дознавателем.
А чего на других кивать, когда в первую очередь на себя взглянуть надо! Мало ли возможностей! Там не поучаствовал - мало, это не смог - лень, то - даже и не пытался. Не пытаешься - вот и сиди, считай крохи. А про то, что где-то чего-то мало, - так не бывает денег маленьких, как не бывает денег лишних. Так и Олег Иваныч считал теперь, с тех пор как почувствовал себя новгородцем. А новгородцы - люди гордые, бедными быть не любят! Потому предложение Жоакина с благодарностью учтивой приняли и даже в розыске клада обещали поспособствовать. Да и как не поспособствовать - азарт! Островок хоть и мал, а кораблишки торговые мимо проходят. Он - как ориентир у них. В тот же Бристоль из Ла-Рошели, из Бреста, из Нанта. И это еще не считая рыбаков. Словно на обочине дороги остров. Так что с попутным судном проблем не будет.
Проводив глазами уходящий корабль, искатели сокровищ вскинули на плечи котомки с припасами и ходко направились к ближайшему холму - осмотреть остров. Провести, так сказать, рекогносцировку. Слева шумела буковая рощица, справа тянулся орешник, а впереди, ближе к холму, желтели кусты жимолости и дрока. На вершине холма росла корявая сосна, толстая, с кривыми могучими ветками. По тому, как посмотрел на нее Жоакин, Олег Иваныч сразу же догадался: сосна - ориентир, указанный в приложении к карте. Видно, именно от нее должны были вестись все расчеты.
С вершины холма остров представлял собою холмистое возвышенное плато, размерами около десяти квадратных километров, круто обрывающееся к северу. На юге находилась бухта, сейчас почти скрытая от глаз орешником и буком. Широкой полосой от запада к востоку острова рос сосновый лес. И где-то на востоке, за лесом, должны находиться бревенчатый скит и часовня.
Через лес - то ли к скиту, то ли к источнику пресной воды - и очень может быть, что все это находилось вместе - вела утоптанная тропка. Прямо от бухты она тянулась через луг, поросший васильками и анютиными глазками. Затем круто взбиралась на холм, падала с него в заросли вереска и исчезала среди сосен. Судя по всему, тропинкой довольно часто пользовались экипажи проходящих судов.
Пока Жоакин и Олег Иваныч осматривали окрестные пейзажи с холма, Гришаня, не долго думая, взобрался на сосну, откуда мог обозревать весь остров.
Далеко на севере, у самого горизонта, маячили паруса "Святой Анны".
Капитан дон Алфейрош посматривал на небо и улыбался. Все складывалось удачно. До наступления темноты они вполне успевали войти в плимутскую гавань.
Когда экипаж "Санты Анны" уже вовсю прожигал жизнь в портовых тавернах, в гавань вошло еще одно судно: маленькое, пахнущее протухшей рыбой и розовое от заходящего солнца.
- Ну, вот он, корабль португальца, - кивнул на "Святую Анну" Юсеф Геленди.
Похожий на вяленую воблу Касым лишь поджал губы. Неспокойно было у него на душе, ох, неспокойно. Недаром всю дорогу старый пройдоха страдал от морской болезни, и нехорошие предчувствия терзали его сердце.
Как выяснилось к ночи, предчувствия его не обманули. Посланные на разведку члены команды, явившись обратно, доложили, что португалец Жоакин с какими-то двумя монахами сошел с каравеллы раньше, высадившись на остров Святого Бернара.
- Ва, Алла! - Касым воздел руки к небу. - А я ведь предупреждал тебя, Юсеф! Предупреждал! Что ты сидишь? Вели скорей поднимать паруса!
- Ночью? В незнакомом месте лучше выйти в море с утра. Тем более, разведчики донесли, что португальцы собираются забрать Жоакина с острова только через три дня. А мы явимся раньше. Думаю, двух суток нам хватит для… гм… наших важных дел.
В первый день они не нашли ничего. Нет, часовню и скит обнаружили. Часовня полуразрушена. А скит - вполне крепкая хижина, весьма даже пригодная для жилья. Там и решили заночевать, когда безуспешно излазили все прилегающие холмы, устав, словно собаки. Рядом со скитом располагался бревенчатый колодезный сруб. Неподалеку, в десятке саженей, журчал ручей.
Разувшись и развесив у разожженного очага одежду, растянулись прямо на полу, подстелив наломанных веток. В очаге потрескивал огонь, в котле варилась густая мучная похлебка, обильно заправленная солониной. Гришаня помешивал варево оловянной ложкой, то и дело пробуя. Олег Иваныч напевал что-то вполголоса - то ли "Дым над водой", то ли "Эх, ухнем". Ни голоса, ни слуха у него отродясь не водилось. Хотя в пятом классе пел в пионерском хоре песню про жирафа. С той поры и любил попеть, особенно когда выпьет. Как, например, сейчас: не дожидаясь закуски, хватанул с полкувшина красного португальского - типа жажда сильно замучила. Заодно с песней занимался и полезным делом - очищал от попавшего песка ствол аркебузы, фитильного ружья длиной чуть больше метра. Ружье это Олег Иваныч выиграл у капитана Алфейроша в новомодную игру - карты. И теперь собирался при случае попрактиковаться в стрельбе. Правда, подходящий случай все никак не представлялся, а тратить порох и пули просто так жаль.
Жоакин у очага хмуро разглядывал карту. Вернее, вчитывался в пояснение к ней. Шептал что-то про себя, подсчитывал да вздыхал.
- Вот здесь ведь должно быть! - он протянул карту Олегу Иванычу. - Смотри сам, Олвеш. Тут - ручей, вот здесь - часовня. А напротив - холм, где буковая роща. Там и нужно было копать.
- Мы там и копали. Только без толку.
- Дайте-ка взглянуть! - Гришаня покрутил карту и так и этак. - Надписи не особенно-то и разобрать можно…
Ладно, спим тогда. Утро вечера мудренее. Завтра чего и надумаем.
Олег Иваныч и Жоакин заснули сразу. А Гришаня все ворочался, не спалось ему что-то. Посреди ночи вставал раза три, все разы свечу зажигал - и так, зараза, кресалом трескал, аж Олег Иваныч проснулся, заворчал недовольно:
- Ежели не спится, так иди, вон, погуляй. Или комаров побей.
- Слушай, Иваныч! Ответь-ка, а зачем здесь колодец?
- Ну, ты и спросил! - Олег Иваныч уселся по-турецки. Отрок все равно не отстанет, коли в башку что втемяшилось. - Ясно зачем! Для во…
Оп! Внезапная догадка. Такая простая, что странно, о чем это они раньше думали.
- Для воды, да?! А ручей для чего тогда, Иваныч?
- Да понял, понял! Толкни-ка Жоакина… Впрочем, нет. Утром скажем. Что ж в темень-то по колодцам лазить?
…В самом деле, зачем копать колодец для пресной воды, когда эта самая вода - вот она, в двух шагах, вернее, в десяти саженях, в ручье. Свежая, прохладная, чистая! Зачем колодец-то?
Никто этим вопросом, похоже, и не задавался. Ну, вырыли монахи колодец, и что с того? Может, им из колодца больше пить нравилось!
Их оказалось пятнадцать. Окованных железом сундуков, забитых монетами, золотой и серебряной посудой, дорогим оружием, толстыми свертками шелка и бархата.
Поначалу опущенный на веревке на самое дно колодца Гришаня не обнаружил ничего интересного. Не обнаружил бы… Если б не знал, что искать! До совету Олега Иваныча, он простучал сруб прихваченной с собой дубинкой и нашел-таки пустоту в левой стенке. Полусгнившие доски легко поддались, открыв сухое песчаное пространство, тянувшееся под землей шагов на двадцать.
Ну, а дальше уже дело техники.