– Я слышал эти Его слова, – понимая, что сообщает прокуратору неприятную новость, еще тише сказал Левкий и продолжал, не желая останавливаться на этом трудном для понимания римлянина моменте: – Далее, по твоему разрешению, господин мой Пилат, до истечения дня тело было снято с креста и перенесено в новую гробницу, которую заранее приготовил для себя почтенный израильтянин Иосиф из Аримофеи. После того как туда внесли тело Назарянина, гробница была завалена тяжелым камнем и к ней была приставлена стража.
Сначала прокуратор сидел молча, потом сказал:
– Это мне известно, известно, почтенный. Скажи, что было дальше. – Прокуратор пустил пробный шар. – До меня дошли слухи, что Галилеянин воскрес.
Услышав это, Левкий испугался, побледнел и уставился на прокуратора.
– Откуда тебе это известно, господин мой? Ведь об этом, кроме моих людей и, возможно, Каиафы, еще никто не знает.
– Увы нам, увы, – развел руками Пилат, довольный произведенным эффектом. – Бог Израиля послал мне сон…
– Мне трудно в это поверить, – растерянно пробормотал Левкий. – Обычно Бог Израиля не говорит с язычниками из Рима.
– Что было дальше, дальше? – заторопился пораженный этим сообщением Пилат. Тем более что он не очень верил в сны Клавдии Прокулы, как бы часто они ни оказывались пророческими. – Ты видел воскресшего?
– Его видела женщина, пришедшая утром ко гробу. Ее зовут Мария из Магдалы.
– И ты, опытный еврей мой, поверил женщине? Какой-то Марии из Магдалы, – разочарованно протянул Пилат. – Ну да ладно. Рассказывай дальше по порядку. Я думаю, сейчас сюда явится Каиафа со свитой. Так что выкладывай поскорее все, что знаешь.
– Да, господин мой, я опытный, верткий иерусалимский еврей по кличке Вьюн, и меня, извините, на мякине не проведешь. Женщина женщиной, но я до-просил стражников. Они сказали, что видели ангела, который отвалил камень от гробницы. Лицо его блистало как молния. Ангел сидел на камне и говорил женщинам, подошедшим ко гробу: "Не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого. Его нет здесь – Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите".
Пилат почувствовал, как спина его покрылась потом. Лицо будто одеревенело. И он пожалел, что нет рядом Клавдии Прокулы. Как не хватало ему сейчас чаши с вином. Пусть даже с тем, что подарил на Пасху этот плут Каиафа.
– Ты задержал этих женщин или это была одна и та же Мария из Магдалы? – спросил Пилат.
– Это были разные женщины. Их пока не нашли, – вздохнул Левкий и покорно опустил глаза, признавая свою нерасторопность в поисках концов. И продолжил:
– Когда вечером в пятницу священники узнали, что Иосиф из Аримофеи по твоему слову захоронил тело Галилеянина в свой гробнице, они много кричали, жестикулировали и приказали страже схватить Иосифа и заключить в темницу до окончания Пасхи. Его схватили и заточили. Анна и Каиафа для верности сами запечатали темницу своей печатью. И собрали совет со священниками и левитами, и совещались, какой смерти предать того Иосифа.
После совещания велели привести заключенного. Сняли печать, открыли дверь и поразились: в темнице никого не было. Только темнота. И все оказались в недоумении, так как двери темницы были запечатаны. И печать не тронута.
Сообщив это, Левкий замолчал и поднял глаза на прокуратора. Тот уже пришел в себя после шока. Вряд ли может быть что-то более невероятное, чем то, о чем он сейчас услышал – о воскресении Галилеянина. И он кивнул Левкию: дескать, продолжай.
Главный шпион Иерусалима вздохнул, чтобы показать прокуратору, что воспринимает его печали как свои и продолжал. Когда люди Каиафы узнали о том, что Галилеянин исчез из гроба, они призвали стражников, охранявших пещеру, дали им денег и велели говорить, что ночью пришли ученики Иисуса и похитили тело Учителя. Каиафа сказал стражникам: не бойтесь и всем говорите, как я сказал. Если прокуратор Пилат узнает обо этом, мы покроем вас перед ним, и он ничего не сделает вам. Стражники взяли деньги и теперь говорят все, как приказал Каиафа.
Левкий замолчал и вопросительно смотрел на Пилата. Молчал и Пилат. Собирался с мыслями.
– Все? – наконец прервал молчание игемон, понимая, что ему еще долго придется разгребать заварившуюся в этом враждебном ему с первых дней прокураторства Иерусалиме кашу. И ведь надо было, чтобы все это произошло именно при нем, пятом прокураторе Иудеи. И кто наслал на него эту чудовищную для ума римского еврейскую галиматью? За что? Перед кем он так уж сильно провинился, что поставлен перед необходимостью разбираться в этой непостижимой иудейской катавасии и, что неприятнее всего, отчитываться за все перед кесарем? А Тиберий умен. Умен и хитер. И его не проведешь…
Все услышанное повергло Пилата в уныние. Он решил, что останется еще на некоторое время в Иерусалиме и постарается разобраться, что в этой истории правда, а что – обычные иудейские сказки. И поставит наконец на этом точку. Игемон, как всякий здравомыслящий римлянин, любил ставить точки. Этому его научил Сенека. Поставишь в каком-нибудь деле точку и легко вздохнешь. Еще одной заботой меньше стало. Ставить точки – в этом-то и есть прелесть жизни! Согласись, читатель!
Глава 11
Три иудея и Каиафа свидетельствуют об Иисусе
Прокуратор решил, что переговорит с Каиафой, выработает единую с этими помешанными иудеями общую картину, подготовит компромиссный доклад для Рима и только тогда вернется в Кесарию. Пилат пожелал себе мужества, выдержки и здравого смысла и стал планировать дальнейшие свои действия.
И тут он наконец вспомнил, откуда в голове возникла и беспокоила, беспокоила его связка: Вифлеем и Царь Иудей-ский. Как озарение пришло воспоминание о документе из архива императорской канцелярии, о доносе на царя Ирода, где сообщалось о зверском истреблении четырнадцати тысяч вифлеемских младенцев. Как-то само собой воспоминание это соотнеслось со словами Га-Ноцри: " В Вифлееме родится младенец ". Возможно, здесь кроется какая-то тайна. Какой-то небесный промысел…
"Поразмышляй-ка над этим, Пилат", – сказал он себе.
Прежде всего он поделился этой мыслью со своей рассудительной супругой, на что благоверная с грустной усмешкой сказала:
– Ты не захотел меня слушать. А ведь об этом есть в моем сне. Посчитай дни. Га-Ноцри родился как раз в дни вифлеемской резни. Не его ли искал, чтобы убить, Ирод? Возможно, он и есть младенец из цар-ского рода, которого опасался Ирод. Иначе откуда Царь Иудейский? Вот тебе и объяснение. Ирод искал убить родившегося Царя Иудейского. Логично? Значит, Галилеянин действительно был Царем Иудейским, а не самозванцем.
– Куда как логично. Ай да Клавдия Прокула! Ай да моя Сивилла! Кто из римских матрон сравнится с такой пророчицей! Ты могла бы выступать перед сенаторами…
Пилат решил прояснить суть вифлеемской резни у Каиафы. А Левкий все копал и копал, и содержание его доносов запутывало и запутывало прокуратора. В то же время у него как будто раскрылись глаза. "Дело Галилеянина", в которое он, поддавшись свой философской натуре, постарался основательно вникнуть, необычайно умудрило его. Он увидел иудейский мир другими глазами.
Прошло сорок дней. Дотошный чиновник и любознательный аристократ, он все копался и копался в делах иудейских, изучал донесения шпионов со времен резни вифлеемских младенцев, разбирался в художествах "Вопиющего в пустыне", собрал досье на двенадцать учеников Сына Человеческого – в общем, как следует поработал. Ибо с юности, обученный Аристотелевой логике, он всегда старался вникнуть в суть явления, понять, как оно возникло, как развивалось, чем стало. И вот, оказывается, этот Галилеянин действительно был не так прост, как старался представиться в претории. Оказывается, и слепые прозревали, и немые отворяли уста, и немощные поднимались с одров, умершие выходили из склепов… Но кто в Риме поверит в такие сказки? Кто не рассмеется Пилату в глаза, когда он станет утверждать, что этот Га-Ноцри возвращал умерших к жизни! И чем больше сотворенных этим Проповедником чудес обнаруживал Пилат, тем более незавидной он видел собственную участь…
– Есть небольшое продолжение, – однажды сказал появившийся у Пилата Левкий. – Священник именем Финес и с ним левиты Аггей и Адда пришли в Иерусалим из Галилеи и сказали собравшимся в синагоге, что видели живого Иисуса: Распятый говорил со Своими учениками на Масличной горе. Он сказал ученикам: " Идите в мир весь, проповедуйте всем народам, крестя неверных во имя Отца и Сына и Святого Духа. Кто уверует и крестится, спасен будет ". А потом видели мы Его восходящим в небо.
Левкий продолжал:
– И когда услышали это первосвященник и старейшины, и левиты, они переполошились. А когда успокоились, сказали этим троим: "Призовите Бога в свидетели, что все виденное и слышанное вами истинно".
И отвечали те трое так: "Жив Господь отцов наших, Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова, мы слышали Иисуса, говорящего ученикам, и видели Его восходящим на небо; мы свидетельствуем об истине. Если бы мы скрыли виденное и слышанное, то мы впали бы в грех".
– А тем, кто клянется Богом Авраама, Богом Исаака и Богом Иакова, нельзя не верить, – поддержал клятву тех иудеев Левкий. И продолжал: – Члены синедриона сказали им: "Не говорите никому то, что вы сказали нам об Иисусе". И дали им много денег, и сказали стражникам: "Пойдите с ними, проводите их до их земель, чтобы они не задерживались здесь и не разговаривали ни с кем в Иерусалиме".
– Спасибо тебе, любезный мой Левкий, – сказал Пилат, поднимаясь. Он прошел через весь свой кабинет, достал из стеклянного шкафа золотой письменный прибор, подаренный ему Валерием Гратом, и вручил его Левкию.
– Благодарю тебя, моего главного, верного иерусалимского шпиона, за службу и приказываю, – Пилат поднял перед лицом Левкия руку с устремленным ввысь указующим перстом, – приказываю забыть до самой твоей смерти обо всем том, о чем ты мне только что рассказал. Но сначала… Сначала здесь, в кабинете, запиши все, что ты говорил, слово в слово. Я должен оповестить кесаря о том, что здесь произошло… И о том, что, возможно, еще произойдет… Ты сообразителен, мой еврей, вот и посоображай на благо Рима…
Когда отчет Левкия был готов, Пилат заперся в своем преторианском кабинете и долго внимательнейшим образом изучал текст. Потом после некоторого раздумья он пригласил в кабинет Клавдию Прокулу и дал ей прочитать отчет, составленный Левкием.
– Уж не знаю, поверишь ты или нет, но все это я видела в своем сне, – взялась опять за старое Клавдия Прокула. – А у тебя, как всегда, не хватило терпения дослушать тот сон до конца. Но потом я его почему-то на время забыла. И вот: читаю, и все случилось, как по сну.
– Почему ты видела такой странный сон, это мы обсудим в другой раз, когда вернемся в Кесарию. Возможно, это действительно замечательный сон. Но сейчас меня мучает вопрос: в каком виде все это отправить в Рим? В таком виде, как составил Левкий, посылать нельзя.
– Ни в коем случае, – согласилась жена. – Надо все написать так, чтобы ни у кесаря, ни у Сената не возникло к тебе вопросов и чтобы они не заинтересовались этим Галилеянином. И не стоит вставлять в отчет твои соображения о вифлеемской резне. Не надо умножать сущности без нужды, господин мой Пилат.
– Разумно говоришь, – согласился Пилат. – Очень разумно. И откуда у тебя это? Если бы я знал, что ты так умна, не уверен, что женился бы на тебе. Но сейчас, сейчас я счастлив, что у меня такая сообразительная жена… Написать доклад Тиберию будет непросто.
– Непросто, – согласилась Клавдия Прокула. – Но доверь мне, и я смогу это сделать.
– Ты? – изумился Пилат. – Ты сможешь написать текст для кесаря обо всем, что здесь произошло?
– Да, я… Разве не Клеопатра писала тексты в Римский сенат за Цезаря и Антония?
– Не смеши меня, Клавдия Прокула… Не вгоняй в тоску…
Женщина снисходительно посмотрела на супруга:
– Слушай, игемон, давай запишем и пошлем Тиберию мой сон. Там все так, как у Левкия. И Царь Иудейский, и воскресение Его… Чуть сократим и пошлем.
– Ты, верно, хочешь, чтобы за мной прислали из Рима центуриона с копьем беды?
Пилат встал и прошелся по кабинету. Он тогда еще не был знаком с мудрой иудейской заповедью, гласившей: " В смертный твой час взыщется с тебя за всякий разговор, что вел ты без нужды с женой своей". Поэтому, чтобы уйти от грустных мыслей, он решил, как всякий настоящий философ, немного подурачиться: стал маршировать вокруг стола, как маршируют центурионы на параде. Супруга любовалась Пилатом. Такой он ей больше нравился.
Надурачившись, игемон сказал:
– А что, Клавдия Прокула, скажи, могла бы ты быть женой кесаря?
– Могла бы, – согласилась супруга. – Если бы муж был порасторопнее и чаще слушал свою Клавдию. Говорила же тебе: спаси Галилеянина. А ты поддался Каиафе… В докладе все вали на этого стервеца первосвященника.
– Спаси Галилеянина! Спаси Галилеянина! Легко сказать. Вспомни судьбу дочери Сеяна. Хочешь, чтобы и нас постигла такая участь? Рим ждет: только оступись, Пилат… У меня ощущение, что суд вершил не я, а кто-то другой.
– Как это – не ты?
– Мне трудно это объяснить… Возможно, что тот самый Рок, что погубил Эдипа…
На другой день Пилат, настроенный на серьезный разговор, встретился с Каиафой.
– Первосвященник, – хмуро сказал Пилат. – Заклинаю тебя твоим Богом, не утаивай истины. Скажи мне, сказано ли в ваших писаниях, которые вы храните в Храме, что Иисус, которого вы распяли, – Сын Божий?
– Ошибаешься, римлянин. Это вы распяли Назарея. Нам распинать запрещает Закон. Это вы казните распятием. Виселиц по дорогам наставили… Ни пройти, ни проехать честному иудею.
– Не уходи от вопроса, первосвященник.
Худое желтое лицо первосвященника еще более пожелтело. Глаза отрешенно впились в переносицу прокуратора.
– Если ты, прокуратор, не понял еще, что произошло, тогда слушай и содрогайся… После того как мы вместе с тобою , римлянин, распяли Иисуса, не зная, что Он – Сын Божий, и полагая, что Он творил чудеса волхованием и колдовством, мы созвали большой совет в Храме. Мы нашли много свидетелей из народа нашего, которые свидетельствовали, что видели Его живого после смерти на Масличной горе, вновь проповедующего своим ученикам, и мы видели двух свидетелей, воскрешенных Иисусом из мертвых, и они известили нас о великих чудесах, совершенных Иисусом среди мертвых, и мы имеем их свидетельства писаные. После этого мы смотрели священные книги и искали свидетельство Божие… И открылось нам, игемон, что Иисус, распятый нами, есть Иисус Христос, Сын Божий, Бог истинный и всемогущий.
Первосвященник Каиафа и игемон Понтий Пилат посмотрели в глаза друг другу и поняли: руки обоих в крови. И нет им прощения.
Пилат спросил:
– И еще, Каиафа. Ответь, связана ли судьба Иисуса с резней, устроенной Иродом в Вифлееме?
– Ты проницателен, господин мой Пилат. Связана. Все земное в этой истории оттуда и началось… В Вифлееме родился младенец…
Ну что ж, кажется, теперь все встало на свои места. Значит, Га-Ноцри не самозванец. О нем говорили древние пророки Израиля. Что-то в таком духе и ожидал услышать Пилат. Вот и поставлена точка. Но – последняя ли? Попробуй теперь все свяжи и все объясни кесарю, Пилат! Худо это или хорошо ли, во всяком случае, можно начинать готовить окончательный доклад для Рима.
Но мудрая Прокула опять предостерегла.
– Господин мой Пилат, – сказала умная женщина, – чтобы сократить количество вопросов, которые ты услышишь от кесаря или в Сенате, тебе следовало бы разобраться в земном происхождении этого Назарянина. Кто в Риме тебе поверит, что этот Га-Ноцри – Сын Божий? Видел ли ты земных сыновей Юпитера? Кесари, хоть и называют себя сынами богов, но мы-то знаем, кто их истинные родители. В общем, думаю, сенаторы тебя засмеют. Так что вернись на землю. Как ты помнишь, священники утверждали, что Назарянин незаконнорожденный… Другие члены синедриона отрицали это. Что ты ответишь в Риме на эти вопросы? Говорят, жива Его мать. Разберись с этим.
Пилат задумался и согласился с Прокулой:
– Я недооценил тебя, моя Юнона. Пусть будет по-твоему.
Он тотчас же вызвал Левкия и потребовал от него отыскать Мать Галилеянина и опросить ее. Как понял Пилат из разговоров со священниками, отец Распятого давно умер. Возможно, Мать прольет хоть немного света на это запутанное темное дело.
Глава 12
Плач Иоанна
Нет, нет, читатель, не думай, что мы совсем забыли о герое нашего повествования Иоанне Зеведееве, или Сыне Громовом, как назвал его Учитель. Просто события в Иерусалиме вы-двинули временно на первое место Понтия Пилата. Все сейчас туго закручивается вокруг него, ибо Пилат ведет следствие и готовит доклад об этом необыкновенном, породившем массу всяческих слухов событии императору Тиберию. И этот доклад станет первым письменным свидетельством об Иисусе Галилеянине. Сыграв сначала свою роль в небесной драме и подготовив для кесаря доклад о случившемся, Пилат, хотим мы того или не хотим, стал первым историком, первым летописцем христианства. Вот ведь как получается, читатель. Пилат свидетельствовал о Христе задолго до евангелистов! Матфей, Марк, Лука, Иоанн – это уже потом. А вначале был доклад в Рим Пилата о событиях четырнадцатого дня нисана! Вот, оказывается, как следовало бы расставлять акценты! Поэтому, соблюдая субординацию, мы и рассказывали сейчас только о нем, о Пилате. Но пора вернуться к Иоанну, которому, как мы знаем, Учитель поручил опекать Свою Матерь, Марию.
Тут, видимо, надо напомнить читателю, что с появлением на побережье моря Галилейского Учителя братья Иаков и Иоанн совсем забросили рыбачий промысел, оставили дом свой и отца своего и всюду сопровождали Иисуса по землям Иудейским, холмам Самарии и Галилеи, а после трагедии на Голгофе и вовсе перебрались в Иерусалим. Старый Зеведей, видя бедственное положение сыновей своих и не понимая, что полунищенское их существование идет не от лености, но предусмотрено наставлениями Учителя, продал лодку и снасти и приобрел для них небольшой дом в Гефсимании. Дом был плохой, старый, со множеством трещин в каменных стенах, местами поросших травой. Плоская крыша дома была покрыта густыми спрессованными ветвями, протекала, и в дождливые дни Иоанн постоянно заделывал места протечек обрезками козьих шкур.
В этом доме, памятуя произнесенные на кресте слова Иисуса: " Се Матерь твоя !", Иоанн и поселил Марию после казни Учителя. Брат Иоанна Иаков вместе с другими учениками, избранными и названными Христом апостолами, разбрелись по свету проповедовать слово Божие. В граде Давидовом остался только земной брат Учителя – сын Иосифа от первого брака – Иаков.