– Как за что?! – комически изумился Паулус. – Мы ж римские граждане! Стало быть, повинны во всех их бедах. А я двадцать лет мерз в северных лесах, колошматя вонючих германцев! Вот и решил поселиться там, где всегда тепло. Приехал сюда с друзьями из Молниеносного, Железного, Второго Вспомогательного… Получил участочек, усадебку отстроил, благо было из чего… И на тебе – бунт! А я-то здесь при чем?! Налоги с вас дерут? А мне с тех налогов ни асса ломаного не перепадает! Что вы на меня-то лезете?! Да их разве убедишь! Машут дубинами, глаза на лоб… Спасибо, – переменил он тему, – вовремя вы подоспели. Иначе висеть бы нам и вялиться… Быстро вы, однако!
– Да мы-то проездом, – усмехнулся Сергий. – На север плывем, Зухоса воевать!
– Зухоса?!
– Его, крокодила… Может, тоже, тряхнете стариной?
Улыбки заиграли на лицах ветеранов – потянуло, видать, к мечу и прочим прелестям походной жизни. Жизнь армейская трудна, но отпечаток оставляет на всю оставшуюся…
– А чего? – ухмыльнулся Паулус. – Я лично – за!
– Я тоже! – решительно заявил его сосед, что сидел в одной связке.
– Все идем! – закричали ветераны хором. – Хватит с нас этих Зухосов! На кукан крокодила! Острогу ему в бочину! Барра!
Так отряд римлян в "Добровольческой армии" Лобанова пополнился бравыми ветеранами.
Примчался Эдик и доложил, что местность прочесана, есть пленные. Заварушки случались, но без последствий для добровольцев.
– Так что, босс, – заключил он бодрым голосом, – "Проверено! Гоблинов нет!"
– Вот и ладушки… – проворчал Сергий. – А то я притомился уже вязать и решать… Давайте поспим, сколько там нам осталось, и погребем дальше…
До когорты "Добрармия" числом не вытягивала, но полных четыре кентурии насчитать в ней можно было. И это не считая манипуляриев с трирем, но этих Сергий старался не учитывать – все эти договоренности с магистром отдавали малохудожественной самодеятельностью. Вот подутихнет у Валерия Юлия горе, и одумается магистр, решит возвернуть триремы обратно… Что тогда? А поймут ли его порыв наверху? Поддержат ли? Ой, как бы чего не вышло…
Да и добровольцы его… Кто они? Зачем пошли за ним? Да, кто-то вступил в ряды по настроению, под влиянием эмоции, но время утишит любой, даже самый сильный порыв. В Уасете они Зухоса ненавидели, и были готовы броситься на Крокодила, аки львы рыкающие. Но ведь никакого запала не хватит до самой Дельты, и чем поддерживать горение энтузиазма? Что, накручивать бойцов, как большевистские комиссары? "За Родину! За Адриана!"? Скорее всего, эмоционалы скоро скиснут, и начнут дезертировать. Ночью, втихушку, ибо в светлое время срамно будет…
Но далеко не все руководствовались чувствами – половина, если не больше, идут на войну за добычей. В Дельте-то не одна Буколия. Дельта – места богатые, весь Нижний Египет, по сути, сплошная Дельта. Есть кого пограбить… Мимоходом. И можно ли таким людям доверять? Положиться на них можно ли? Выходило, что по-прежнему надеяться стоило лишь на себя, да на контуберний…
С такими мыслями и плыл Сергий Роксолан.
…Канал, который римляне называли Амнис Траянас, был прокопан еще при фараоне Нехо, том самом, что отправил финикийских мореходов в экспедицию вокруг всей Ливии, как тогда называли Африку. Власть менялась, но почти каждый царь или завоеватель брался за расчистку канала – и Дарий, и Птолемей, и Октавиан Август, – уж очень выгодно было иметь прямой путь в Аравию, Индию и таинственную страну Сер, откуда привозили шелк. Канал начинался в Заливе Героев, крайней западине Эритрейского моря, вклинившейся между Синаем и Восточной пустыней. Отсюда он выходил к Горьким озерам и порту Суккот, где липкая жара Лазурных Вод, как называли море Эритрейское египтяне, сдувалась зябким синайским ветром. Канал расширялся до девяноста локтей, пересекая пустыню, перетекая меж унылых холмов, и вливался в Нил немного севернее Мемфиса. Устье Амнис Траянас, где стоял поселок Вавилон и крупный порт, защищала римская крепость.
Но два груженных гаула римляне не задержали: Зухос отвел глаза стражам, внушив им, что трюмы его кораблей забиты вонючими шкурами. Таможенники из канцелярии квестора брезгливо зажали носы, сказали "фу-у!" и поспешили удалиться. И гаулы неспешно выплыли на просторы широко разлившегося Нила…
– Это они! – закричал Иоанн, тыча пальцем на сверкающий разлив, куда выгребала пара широких, крутобоких кораблей. – Это Зухоса корабли!
Сергий сложил ладони рупором и прокричал:
– Публий! К бою!
Триерарх, лениво жмурившийся на солнце, мигом преобразился. Посыпались приказы, забегали матросы и манипулярии.
С вечера намоченные шкуры снова устлали палубы "Сераписа" и "Геркулеса", паруса были туго скатаны и помещены в чехлы, а мачты команда дружными усилиями опустила и уложила на палубу – больше ничто не мешало бою.
– К оружию! – заорал Сергий.
Контуберний и римляне-ветераны живо натянули панцири и шлемы, опоясались мечами, и стали ждать решающей схватки. Сергий мысленно торопил гортатора, колотящего по барабану: "Скорей, скорей!" Но гребцы и без того старались, выжимая максимум.
Гаулы из неразличимых пятнышек выросли в кораблики, в корабли, приблизились на перестрел…
– На каком, интересно, Зухос? – задумался Эдик.
– Будем считать, что на переднем! – решил Сергий.
"Серапис" выбрал для удара именно передний гаул, и понесся, набирая разгон. Неуклюжий гаул попытался развернуться и двинуть к зеленой полоске берега на севере, но трирема была быстрее. Манипулярии в полном боевом пробежали на нос, готовясь к абордажу. Весла пенили воду, гребцы из последних сил разгоняли корабль, грозный таран, окованный позеленевшей бронзой, рассекал воду, пуская белые усы бурунов.
Сергию стала видна палуба гаула. Гребцы в шлемах бешено работали веслами, прочие слуги Зухоса, экипировавшись в разномастные доспехи, кричали непотребное и потрясали оружием.
– Бар-pa! – заревели манипулярии. – Бар-ра!
Трирема догнала гаул, и рострум врезался в его борт. Раздался грохот, смешанный с треском лопавшихся досок. Трирема сотряслась. Кто-то рубанул мечом по тросу, удерживавшему корвус, и тот плавно, с ускорением рухнул на палубу гаула, вколачиваясь в доски железной шпорой. Манипулярии взревели и бросились по узкому мостику на абордаж. Слуги Зухоса ринулись им навстречу.
– За мной! – крикнул Сергий.
Проскользнув вдоль стенки туриты и слыша, как басовито щелкают тетивы полиболов, он выбрался к скрипучему корвусу, и перебежал на гаул.
Таран пробил гаулу борт ближе к носу, манипулярии очистили эту часть палубы, и пробивались на корму. Слуги Зухоса отчаянно сопротивлялись. Вот, один из гребцов взмахивает секирой, и сам попадает под меч – острый гладий вспарывает ему живот вместе с кожаным панцирем. Слуга, однако, не сдается – одной рукой придерживая вываливающиеся кишки, другой он кроит воздух слабеющими махами, до последнего вздрога, в луже собственной крови. А вот еще один – тычет копьем, да промахивается. Манипулярии перерубает древко, и тогда слуга, отбросив бесполезную деревяшку, кидается на римлянина с голыми руками, пытаясь вцепиться в шею и задушить. Но напарывается на пиллум с очень длинным железным наконечником. Побелев, слуга ухватывается за пиллум, и проталкивает его в себя, сквозь себя, подтягивается, перебирая руками, к манипулярию. Острие вылезает у зуховца из спины, но тот будто и не чувствует боли – скаля зубы, тараща глаза, подбирается к противнику, тянет к нему скрюченные пальцы, с которых каплет теплая кровь.
Вой и пронзительные крики полнили воздух. Уханья и хэканья, лязг и скрежет звучали аккордами, складываясь в кошмарную музыку смерти.
– Сергий! – крикнул Искандер. – А давай через подпол?
Он показал на крышку трюмного лаза.
– На корме такой же!
Роксолан мигом обдумал идею, и кивнул:
– Годится! Акун! Кадмар! Все сюда!
Трюмный лаз никто не запирал, крышка отворилась легко, а видеть их никто не видел – слуги Зухоса выли и кричали за плотно сбитой стенкой маштуляриев, прорубавших себе дорогу мечами. Искандер, как автор идеи, спустился в трюм первым. Груз занимал все место – плотно уложенные щиты, копья, мечи, доспехи. Снопы дротиков, тюки кожаных панцирей, поленницы поножей и налокотников. До палубы, в щели которой сыпалась пыль, вбиваемая десятками ног, и капала пролитая кровь, оставалось чуть больше двух локтей.
– Ползком марш! – скомандовал Эдик, кряхтя. Встал на четвереньки и полез вперед. – Такое впечатление, – донесся его голос, – будто под сценой ползешь в доме культуры, а наверху ансамбль песни и пляски гопака танцует…
– Ползи, давай! – проворчал Гефестай.
Сергий, стараясь не порезаться и не наколоться, обогнул основание мачты и вылез к кормовому люку.
– Гефестай! – подозвал он кушана. – Ты у нас самый длинный, толкнешь крышку!
– Толкнем…
– Искандер! Акун! Регебал! Кадмар! Готовимся!
Гефестай глянул на Сергия, тот кивнул, и сын Ярная, уперевшись в крышку люка, резко распрямился. Крышка с грохотом вылетела. На край шагнул слуга Зухоса, оступился и полетел в трюм. Искандер с Акуном почтительно расступились, а Кадмар чиркнул упавшего острием меча по горлу.
Первым на палубу, как чертик из коробки, выскочил Лобанов. Увидеть его смог один кормчий, который пытался делать два дела одновременно – и за рулевым веслом следить, и топорики метать. Кормчий выкатил глаза и кинул в Лобанова топорик, похожий на индейский томагавк. Сергий поймал его, и бросил обратно – маленькая метательная секирка втемяшилась кормчему в лоб. Тот застыл, как манекен, постоял, качнулся и перевалился через борт в мутные воды реки.
– Все тут? – спросил Роксолан, торопясь использовать эффект внезапности.
– Все! – ответил контуберний вразнобой.
– На врага!
Слуги Зухоса, толпой отражавшие атаку манипуляриев, были так увлечены боем, что даже не оглядывались. И зря!
Сергий подлетел к двум зуховцам, подпрыгивавшим за строем. Ударил кепешем налево наискосок, рубанул направо. "Два – ноль в нашу пользу!.." Гефестай врезался глубже всех – прокалывая спины слугам Зухоса, он отшвыривал труп за спину и вонзал клинок в "очередного". Искандер и вовсе орудовал с обеих рук, но ему достались особо живучие – даже с перерубленной печенкой умудрялись пырнуть мечом. Искандер уворачивался и рубил по второму разу.
Эффект неожиданности сработал – пока зуховцы допетрили, что враг не только спереди, но и сзади, они успели потерять добрый десяток бойцов. А манипулярии, видя такое дело, вдохновились и принялись мочить врага с еще большим энтузиазмом.
Но вот самого главного врага на палубе не было.
Сергий отскочил к борту, и глянул в сторону "Геркулеса" – там шел спектакль на ту же батальную тему. Трирема пробила борт гаулу почти посередине, и манипулярии отжимали слуг Зухоса к носу и корме одновременно. Им пришлось бы туго одним, но на подмогу триреме подошел бау, и добровольцы перескакивали на корму гаула. Зуховцы дрались, не пускали добровольцев, дотягиваясь серпоносными шестами – дорюдрепанами – до снастей бау, раскачивая ассеру – тяжелую деревянную балку с концами, окованными железом. Пару раз ассера задела нос триремы, снесла переднюю мачту-долон и даже проломила "Геркулесу" палубу. Дорюдрепаны доцарапались до штагов и вантов мачты на бау, но та стояла прочно, тогда серпы на шестах пошли терзать человеческие тела – пара добровольцев со страшными ранами тонула, плещась и разбрызгивая мутную розовую воду. Но Зухоса не было видно.
– Может, эта тварь сошла на берег? – предположил Искандер, отступая к борту под натиском троих зуховцев, шустро работавших мечами.
Сергий взмахнул мечом, снося голову ближнему из них, и ответил:
– Да не должен, вроде! Что ему на берегу делать? Ему спешить надо! Буколов строить и на римлян вести! Иначе в Риме догадаются подбросить в Египет подкрепления, и что тогда?
– Орк его знает… – проговорил Тиндарид, уделывая по очереди двух оставшихся вражин.
– Па-аберегись! – послышался веселый бас Гефестая.
Великан подхватил на руки тяжелую ассеру, и ударил в спину зуховцам, как тараном. С мокрым хрустом изломился чей-то позвоночник. Еще один слуга обернулся, замахиваясь мечом, и лишился левых ребер. Меч он уронил, и рухнул сам – видать, обломки костей проткнули сердце.
– Ух! – выдохнул Гефестай, и повел ассеру в замах. Развернуться на палубе было сложно, мачта мешала, но и малый радиус позволил набрать инерцию – ассера тяжело и мощно ударила по зуховцам, как дубина, сшибая и ломая людские тела. И тут строй слуг прорвали манипулярии.
– Ноги! – крикнул Гефестай, и бросил ассеру на загудевшую палубу.
– Сергий! – крикнул Эдик. – Тут к тебе!
Лобанов удивленно обернулся. Эдик махал ему с левого борта. Сергий подошел, не выпуская кепеша из рук, и перегнулся вниз. У борта гаула качалась тяжелая лодка иму. На веслах сидел десяток крепких парнюг виду самого криминального, а на корме, застланной кипой ковров, восседал старик в черном. Завидев Сергия, он легко поднялся и ухватился за натянутый штаг, удерживающий мачту иму.
– Это ты – Сергий Роксолан? – спросил он звучным голосом.
– Он самый! – кивнул Лобанов. – С кем имею честь?
– Меня зовут Йосеф бар Шимон! Неферит знает… Признаюсь, не утерпел, захотел глянуть, чем тут у вас дело кончится! – он оглядел гаул. – Все уже?
Сергий оглянулся – манипулярии приканчивали последних зуховцев. Пленных не брали – никто не сдавался, зомбированные люди рады были живот за хозяина положить, как самые преданные собаки.
– Все! – сказал Лобанов. – Только Зухоса я что-то не заметил…
– Зухос бежал! – громко проговорил Йосеф. – Отвел всем глаза, и бежал!
– Мне глаза не отведешь! – сказал Сергий с досадой: "Упустил!". – Куда эта сволочь побежала?!
– Думаю, в Лабиринт, – спокойно предположил Йосеф, – там его родные места… И даже знаю, за чем… За оружием! Ведь это он потерял.
Сергий завертел головой, высматривая триерарха.
– Не советую устраивать погоню! – отсоветовал Йосеф.
– Это еще почему? – нахмурился Лобанов.
– Ни к чему! Зухоса вы все равно не догоните, и не сможете поймать. Я ж говорю – там его родина, он знает все каналы и протоки, все тропы. Встречать Зухоса надо не там, куда он ушел, а там, куда он непременно придет.
– А-а… – дошло до Сергия. – В Буколии?!
– Конечно! Тем более что Неферит жила там, и знает дорогу!
– Спасибо за подсказку! – усмехнулся Роксолан. – Так что мне, больше уже не считать вас… тебя соучастником Зухоса?
Йосеф бар Шимон осклабился, блестя белыми зубами.
– Это была сделка, – сказал он, – ничего личного. Теперь у меня нет перед Зухосом обязательств, и я желаю ему скорой, но не быстрой смерти.
2. Земля Та-Ше, Лабиринт
Зухос впервые за долгие годы владычества над людьми испытывал страх – противный, липкий, обессиливающий страх. А тогда, на палубе гаула, он и вовсе впал в постыдную панику. Срам-то какой… Появились эти проклятые триремы, уже без мачт, готовые к бою, и он испугался. Но несильно, ибо знал свою мощь. Две триремы? Пустое, пустое… Вот подойдут поближе – узнают силу его гнева!
Триремы приближались, вырастая на глазах, уже каждое весло стало различимо… Тут-то он и почувствовал мгновенный зуд в голове – на борту триремы находился кто-то, обладавший могучей лемой. Зухос тогда растерялся, подумал даже: а не гуру ли это? Но что делать старику на Ниле?! Норбу Римпоче никогда в жизни не покидал своих любимых Гималаев…
Триремы продвинулись еще дальше, и снова кто-то пощекотал у него в голове. И не однажды!
Это Сергий Роксолан, понял Зухос. Обладая зоркими глазами, он разглядел своего врага на верхней площадке туриты. Он!
Было мгновение, когда Зухоса одолело страстное желание сдаться. Но он задавил его в зародыше. Слепая ярость разворачивалась в нем. Как?! Опять все бросать?! И когда! И где! У самой Буколии! Еще немного, и гаулы нырнули бы в лабиринт проток, нарезавших Дельту… Лабиринт!
Эта мысль молнией осветила черный туман отчаяния, и Зухос бросился к иму, что болталась на веревке за кормой гаула "Дагон". За весла сели самые надежные, испытанные – Торнай, Икеда, Небсехт, Хойте… Прочих Зухос сдал – пусть задержат врага.
Шмыгнув мимо стен Мемфиса и поднявшись еще на семь схенов по реке, иму Зухоса свернул в канал Хунт, пересекавший цепь Ливийских гор. Рабы фараона Аменемхета Третьего прорыли Хунт до озера Мер-уэр, которое эллины называли Меридским. Думали, смертные, что "Мер-уэр" – это имя царя!
Канал был здорово заилен, и Торнаю приходилось лавировать между наносами, продираясь через заросли тростников. Слава Сферосу, хоть комаров не было – в осеннее время они пропадают.
Засветло прошли шлюзы города Ро-Хунт, стоявшего у самих гор, в Апе-Таш – "Ущелье земли озера", и добрались до перешейка между Мер-Уэр и болотами. Берега озера были плоские, поросшие кудрявой травой – орошаемых полей столько пролегло окрест, что места эти и оазисом неловко называть… Это целая страна! Та-Ше, Земля озера…
Зухос оторвал мрачный взгляд от веселенькой травки, и уперся им в Иттауи – резиденцию Аменемхета, колоссальное здание, которое эллины прозвали Лабиринтом. Он глядел на колоннады, на белую пирамиду, выглядывавшую из-за верха дворца-храма, и узнавал приметы, знакомые с детства. Даже сердце защемило… Унихсения младой поры забываются, обиды словно выветриваются из памяти, и только сладкая тоска язвит сердце, доставляя мучительное удовольствие.
Гребцы подвели иму к гранитным ступеням причала, Торнай выпрыгнул, подтягивая лодку за канат, и Зухос легко переступил через борт, впервые за неделю ощущая под ногами не зыбкую палубу, а твердый, неподвижный камень.
– Лодку бросьте, – велел он, – она нам больше не понадобится… Хойте и Граник, ступайте к ксенону, это в восьми стадиях отсюда к северу, там увидите… Нам потребуются верблюды, много, не меньше трех-четырех десятков. Покупайте или отбирайте силой, мне все равно. Денег не жалеть! Ступайте… Остальные за мной!
Зухос энергично пошагал к главному входу, отмеченному могучими колоннами. Встречать гостей вышли жрецы Себека, хранившие множество крокодиловых мумий в помещениях нижнего яруса. Зухос гневно отмахнулся от них, и служители порскнули в стороны.
Усмиряя злобу, Зухос зашагал анфиладой громадных залов, перекрытых сплошными каменными плитами, подпорками которым служили квадратные колонны из красного порфира. Под высоким потолком тянулся бесконечно повторяемый орнамент – синие зигзаги, белые спирали, лиловые завитки колес, красные звезды. В широкие прорези стен проникал вечерний красноватый свет.
– Факелы зажгите! – бросил Тот-Кто-Велит, и слуги засуетились, высекая огонь и запаливая сухой мох. Затрещал огонь, прибавляя света, бросая отблески на изображения Себека с крокодильей головой, на статуи царей, на яркие росписи стен – разноцветным по белому фону.
Зухос уперся руками в тяжелую створку двери, ведущую в один из двенадцати внутренних дворов. Дверь стала отворяться – и тут же раздался страшный гром. Слуги заахали, блики факелов запрыгали по стенам.
– Спокойно! – рявкнул бывший жрец, вспоминая, как стирал пыль со старинного механизма, издававшего громовые звуки. – Не отставать! Здесь три тысячи покоев, если заблудитесь – дорогу без проводника не сыщете!