- Со спины, с поясницы, батюшка, - вместо него ответила женщина, стоящая на коленях. - Ужасти, как болеет, как по малой нужде ходит, кровь с него идёт.
- Его рвало? - спросил я, подразумевая возможное отравление.
- Не замечала.
Было похоже на то, что у боярина нефротелизиас, или попросту почечные колики. Я перекрестился на икону в правом углу, настроился и начал водить руками над его животом. Блудов дёрнулся и застонал. В этот момент дверь в светлицу распахнулась, вошёл священник. У него была огромная, на половину груди борода и роскошная грива сивых волос.
- Во имя отца, сына и святого духа, аминь - сказал он, крестясь на образ.
Кресты он клал мелкие и скорые. Низко поклонившись красному углу, протянул руку, к которой поспешили приложиться все присутствующие. Я занимался своим делом и не обращал на него внимание. Мне иерей не понравился, от него шёл густой неприятный запах, примерно такой же, как от наших родных бомжей, так что целовать его грязную руку я не собирался. Однако он сам сунул мне ее под нос. Вступать в конфронтацию с церковью не стоило, и мне пришлось символически облобызать немытую длань. Исполнив свой христианский долг, я вернулся к Блудову-старшему. Тот по-прежнему лежал, плотно закрыв глаза, и стонал.
- Кается раб Божий Семён, причащается елеопомазаньем… - начал говорить по-русски священник, потом перешёл на славянский язык.
Я впервые присутствовал при елеопосвящении и сначала с интересом следил за проведением последнего из семи христианских таинств, но священник говорил так невнятно, что понять что-либо было совершенно невозможно. Я отвлёкся, продолжая держать руки над больным. Неожиданно поп начал приплясывать и раскачиваться. Теперь он больше походил на бурятского шамана, чем на православного священника. Я ему явно мешал, заслоняя спиной соборуемого.
- Изыди, нечестивец! - не меняя тональности, скороговоркой сказал он по-русски и продолжил свою скорбную службу на славянском языке.
Я не понял, к кому относились эти слова, то ли к хворобе, то ли ко мне. В это момент я "нащупал" больное место - руки похолодели, и их начало покалывать. Пришлось напрячься и сосредоточится. Блудов дернулся и открыл глаза. Удерживая в своём силовом поле найденный очаг боли, я сосредоточился и отключился от происходящего.
- Изыди, сатана! - вдруг закричал над ухом поповский бас, после чего последовал сильный толчок, и я отлетел от полатей к дверям.
Пока я приходил в себя, он вынул из-под рясы тыквенную бутылочку, сунул в нее палец и густо начертал на лбу больного крест.
- Полегчало! - внезапно произнес тот громким шепотом.
- Бот что творит крест животворящий! - возопил поп, воздевая руки к низкому потолку. - Помолимся, братья и сестры!
Все присутствующие тут же повалились на колени И начали отвешивать красному углу земные поклоны. Я, пересилив привычную после экстрасенсорного сеанса слабость, незаметно вышел из светлицы и отправился в нашу коморку. Весть о чудесном исцелении хозяина уже распространилась по дому, и четверть часа назад апатичные холопы бурно демонстрировали свою фальшивую радость.
- Чего за шум? - спросил меня отец Алексий, как только я вошел в комнату.
- Чудо чудное, диво дивное, - саркастично ответил я, - боярин исцелился от животворного креста.
- Взаправду чудо? - заволновался наш парнишка, пребывающий в "культурном шоке" после всех новых впечатлений, ворвавшихся в его жизнь и ожидающий очередных необыкновенных событий. - Можно, я посмотрю?
- Пойди, посмотри, - разрешил я, без сил опускаясь на лавку.
Не успел Кнут выскочить из коморки, как к нам явился Фёдор. Был он почему-то не очень радостен.
- Батюшку поп исцелил, - сказал он, - вот всем-то счастье.
Мое участие в "исцелении", как мне показалось, им осталось незамеченным.
- Передай отцу, что он должен есть только овощи и пить молоко. Мяса и хмельных напитков ему даже в рот брать нельзя, как и кислой капусты. И пусть пьёт больше воды, иначе ему никакие кресты не помогут.
- Ага, - согласился Блудов, - передам. Строг у меня больно батюшка и на руку скор, - добавил он и, вспомнив о своем, сокровенном, почесал спину.
- Учит? - ехидно поинтересовался Алексий.
- Это как водится, - подтвердил сотник, - по Домострою.
"Домострой", непреложный свод правил поведения и организации русской жизни, был в эту эпоху негласным законом на все случаи жизни. Наставления, составленные и отредактированные священником Сильвестром, содержали свод единых законов, регламентирующих самые незначительные отношения между людьми и членами семьи. Кроме того, там были правила ведения хозяйства, рекомендации по диете и приготовлению пищи. Появился "Домострой" сравнительно недавно, лет пятьдесят назад, в первый этап правления царя Иоанна Грозного, и заедал жизнь не одному поколению домочадцев имущих слоёв общества.
- Когда ты сможешь представить меня царю? - перевел я разговор на интересующую тему.
Фёдор уныло махнул рукой:
- Теперь мы будем праздновать батюшкино выздоровление, так что никак не раньше чем через неделю-другую…
Как обычно бывает, главные дела у нас всегда откладываются на неопределенный срок, значительно важнее себе устроить праздник.
- Понятно, а ты можешь распорядиться, чтобы нас накормили?
- А вы что, к столу не выйдете? У нас это не по обычаю, - удивился Федор. - За блудовским столом всем места хватит! У меня дед!..
- Знаем про деда! - перебил его отец Алексий. - Когда за стол идти?
- Когда позовут, - неопределенно ответил сотник и ушел переживать воскресение папаши.
- Ишь, каков, он себя уже хозяином видел, а тут батюшку чудо спасло! - возмущённо сказал Алексий.
- А меня за стол пустят, я же из холопов? - заволновался Кнут.
- Пустят, если никому про свое холопство не скажешь. Отныне ты будешь Иоганном Кнутсоном, потомком шведского, вернее сказать, свейского маршала Кнутсона или дворянским сыном Иваном Кнутовым. Как тебе больше нравится?
- Мне? Этим, Иоганом Кнутовым.
- Если Иоганном, то не Кнутовым, а Кнутсоном. Запомнишь?
- Не, мы Похабины.
- Ваньку Похабина за боярский стол точно не посадят, так что выбирай, кем тебе быть, свеем или дворянином Иваном Кнутовым.
- Мы… - завел было прежнюю песню Кнут, но подумал и решился, - ладно, буду этим, как его, свеем.
- И как тебя теперь звать?
- Иоганном Кнутсоном, - старательно выговорил парнишка.
- Вот и молодец, - похвалил я, - только руками за еду на столе не хватайся, смотри, как делают другие, так и сам поступай.
Кнутсон кивнул.
…Увы, приглашения на обед мы так и не дождались. Видимо, за хлебосольным столом боярина мест для друзей непутёвого сына не нашлось. Фёдор больше так и не появлялся. Когда нам надоело ждать, мы вышли из боярского дома, разыскали в конюшне своих коней и, не прощаясь, удалились по-английски.
Глава 3
Переночевали мы на вполне пристойном постоялом дворе. Утром вместо дорогого камзола я надел кафтан типичного московского обывателя и отправился завоевывать Кремль. Улица Большая Полянка, на которой находился постоялый двор с разбросанными вперемежку усадьбами и пустырями, заросшими травой, действительно немного напоминала поляну. К моему удивлению, в конце её оказался натуральный каменный мост. Конечно, не теперешний, а крепостной, узкий, с крепкими зубчатыми стенами и воротами по обеим сторонам.
Народа кругом было довольно много, и, как обычно в Москве, никто ни на кого не обращал внимания. За проход я заплатил медную московку и перешёл на кремлёвскую сторону реки. Там оказалось, что этот мост соединён еще и крепостной галереей с Кутафьевской башней. Так что попасть в крепость оказалось просто. Единственным препятствием были мелочные торговцы, от которых в буквальном смысле не было прохода.
Никакой охраны или особого надзора за входом в Кремль не было, крепостные ворота были открыты настежь, и в них, как и везде здесь, стояли уличные торговцы. И вообще Кремль выглядел, как обычная городская крепость. За сто с лишним лет, прошедших после его постройки, стены и башни обветшали, крытые тёсом башенные теремки поросли мхом. Деревянные тротуары только в самом центре, от Фроловской (ныне Троицкой) башни к Архангельскому собору были новые и сплочены из дуба. Чуть в стороне, на кремлевских окраинах, были они сосновые, большей частью щелястые и гнилые.
Я спросил торговца пирожками, как пройти к царскому двору, и пошёл по его указке в сторону Благовещенского собора. Территория крепости оказалась густо застроена деревянными и каменными церквями, усадьбами высших государственных чиновников, вроде Шереметьева, Ховрина, князей Ситского и Мстиславского.
Царский двор находился между Благовещенским собором и Грановитою палатою. Я поднялся по одной из трех парадных лестниц на высокое крыльцо и попытался сходу пройти внутрь, но меня тормознули два караульных стрельца с бердышами. Они, как в сказочном фильме, картинно перегородили скрещенным оружием вход.
- Кто такой и по какому делу? - спросил стрелец, подозрительно рассматривая мою одежду и воинское снаряжение.
- К царю, по личной надобности, - ответил я как можно более естественно.
- Батюшка царь молится, - казённым голосом сообщил стрелец, - а коли есть у тебя до него нужда, иди сперва в Челобитный приказ, там тебе всё разъяснят.
Что мне разъяснят, стрелец не сказал. Поэтому в приказ я не пошёл, а предпочёл просто осмотреть Кремль.
Здесь всё было удивительно спокойно и буднично. Несмотря на то, что войска самозванца укреплялись невдалеке от Курска в Путивле, и о его походе на Москву по городу ходили упорные слухи, никаких предвоенных приготовлений не велось.
Сказать, что я большой любитель пеших прогулок по Кремлю, было бы значительным преувеличением. Был я здесь всего пару раз, как и все туристы, прогулялся от Боровицких ворот до музейного комплекса из трёх соборов и знаменитых бронзовых отливок пушки и колокола. Ну, еще как-то выстоял в очереди, чтобы попасть в Оружейную палату. На этом знакомство с нашим главным памятником архитектуры и истории закончилось. Поэтому теперь я с интересом осматривал эту одиозную цитадель российской государственности.
Честно говоря, никакого священного трепета городище не вызывало. Обычный "населённый пункт" своего времени, только что с излишним, на мой вкус, количеством церквей. Было их множество, самых разных, от каменных соборов до бревенчатых часовенок. Создавалось впечатление, что каждый, кому позволяли средства, спешил обзавестись здесь собственным храмом. Надеюсь, только храмом, а не богом.
Кроме культовых сооружений и усадеб вельмож, еще тут были всяческие службы, необходимые для обеспечения нормальной жизнедеятельности людей. В одно такое заведение, Государеву Мастерскую Палату я случайно заглянул. Это был вполне изрядный заводик по производству оружия, одежды, украшений, посуды и других необходимых предметов для царского двора. В закопчённом помещении трудилось несколько сот ремесленников самых различных специальностей, от кузнецов и ювелиров до портных и шорников.
Палата была разделена на участки по специализации. Первым делом я попал в кузницу, где делали оружие. Мастеровых было человек пятьдесят, так что на моё появление сначала никто не обратил внимания. Удивительно, но уже существовала кое-какая малая механизация. Веревочными блоками поднимали тяжёлые детали, а меха большого горна приводил в действие хитроумный механизм на конной тяге. Я посмотрел, как куют стрелецкое фирменное оружие, бердыши, затачивают на ручном точильном круге сабли и навивают из стальной полосы стволы пищалей.
Это оказалось здесь самым интересным зрелищем: разогретую добела тонкую полосу стали сантиметров пяти шириной при помощи ворота рабочие навивали на штырь, после чего снова грели в горне до оранжевого свечения металла и сковывали в ствол.
За работой оружейников наблюдал какой-то высокий парень. Он не был закопчён и грязен, как все ремесленники, а, напротив, опрятен, причесан и одет в камзол тонкой ткани без рукавов и синего цвета рубаху. Я решил, что это "начальник цеха", пошел к нему, поздоровался и спросил, как они испытывают стволы на разрыв.
- Очень просто, добрый человек, - доброжелательно ответил парень, - насыпаем до половины ствола пороха и стреляем, если ствол хорошо сварен, то и пищаль будет хороша.
- А стволы калите?
- Нельзя, это же не сабля, если пищаль закалить, то её непременно разорвёт.
За разговором мы подошли к рабочим, ковавшим полосы для стволов. Процесс был поставлен на поток, но технология оказалась совсем примитивная. Мастера двигали клещами стальную поковку по наковальне, а молотобойцы разной величины молотками предавали ей нужную форму. Полосы, несмотря на все их старания, получались не очень ровными, с волнистыми краями.
- А как вы сковываете ствол, - спросил я, - края же неплотно прилегают друг к другу.
Паренёк снисходительно улыбнулся и показал место, где навитые на оправки полосы грели в большом горне, а потом сваривали кузнечным способом.
- У нас такие мастера, дай Бог каждому! - похвалился он.
Работа, однако, была не ахти какого качества. У каждого мастера пищальные стволы выходили разной длины и толщины. К тому же на обработку уходило очень много времени, и изделия были, как говорится, "нетоварного вида".
- Сделали бы вальцы, тогда работали бы во много раз быстрее, - не выдержав, поумничал я.
- Какие такие "вальцы"? - не понял цеховой начальник.
Я объяснил, как между двумя стальными валиками можно прокатывать метал и даже щепкой начертил на земляном полу мастерской примитивную схему, как их изготовить.
Пока я все это рассказывал, сам удивился, как мы много знаем даже в тех областях науки и техники, к которым не имеем никакого непосредственного отношения.
Парень внимательно выслушал мои пространные объяснения, вник и тут же загорелся новой идей. Правда, у него сразу же появилось множество частных вопросов, на которые мне с лёту было сложно ответить. К тому же пришлось танцевать от печки, объяснять, что такое шлифовка, зубчатая передача, как отрегулировать вальцы по толщине проката.
- Ты, добрый человек, видно, из иноземцев? - поинтересовался парнишка.
Меня уже задолбали этим вопросом, и я ответил, не задумываясь:
- Приезжий с украйны, у нас там все так говорят.
- Я не про говор, знаешь ты больно много.
- А… Много знаний не бывает, их всегда только мало.
- Вот мне и нужны люди, которые хотят много знать. Не желаешь ли при железном деле послужить?
- Спасибо, не желаю. Для этого у меня не достаточно знаний. Да и особого желания нет.
Предложение было неожиданное и не очень для меня лестное - большая честь быть под началом у средневекового пацана.
- Неволить не буду, а коли согласишься, то быть тебе окольничим.
- Кем? - переспросил я, вытаращив на него глаза. - Окольничим?!
- Коли дела у тебя хорошо пойдут, - продолжил собеседник, - то пожалую тебя и боярством, и вотчинами. Мне без знающих людей пропасть.
Я во все глаза смотрел на странного парня, не понимая, шутит он, или у него не все дома. Он предлагал первому встречному самые высокие посты в государстве. Постепенно до меня стало доходить:
- А ты сам-то кто будешь, не государь ли Федор Борисович?
- Государь, - просто и буднично ответил паренек.
- Надо же… - протянул я. - А во дворце мне сказали, что ты молишься…
- Так всегда говорят. Если с каждым, у кого во мне нужда, разговаривать, то и жизни не хватит. Я же люблю вникать во всякие науки…
- Ты просто-таки предтеча Петру! - невольно сказал я, с интересом разглядывая сына Бориса Годунова.
- Какому Петру, апостолу? - не понял Фёдор. - И почему предтеча? Я что, похож на Иоанна Крестителя?
- Нет, я по другому случаю. Будет, вернее, был один такой заморский царь по имени Пётр, который вникал во всевозможные ремёсла и сам много чего умел делать.
- Не слышал про такого, - с сожалением сказал юный правитель, - У нас на Руси ученье и ремёсла не в чести. Вот ты сам-то читать и писать умеешь?
- Умею.
- И книги читал?
- Доводилось, - скромно сознался я.
- Это хорошо, - похвалил меня Фёдор Борисович, - а то в Москве не все бояре грамоте разумеют, Я сам читать люблю и не только святое писание…
- Я тоже, вот только книг мало попадается. Ты, государь, случаем не знаешь, куда делась библиотека Ивана Грозного?
- Царя Иоанна Васильевича, - ненавязчиво поправил меня внук кровавого Малюты Скуратова. - Не ведаю того. Царь Иоанн Васильевич повелел её спрятать до времени, а кому и где, неведомо. Фёдору Иоанновичу дела до безбожных книг не было, а когда мой батюшка приказал ту библиотеку сыскать, никто не смог показать, куда ее убрали. Мне и самому было бы любопытно найти те книги, говорят, среди них были самые, что ни есть, древние.
Царь задумался и выключился из разговора, выражение лица у него сделалось "сладострастным", как у истинного коллекционера.
- И какие науки тебя ещё интересуют? - спросил я, прерывая образовавшуюся паузу.
- Разные, астрология, алхимия, магия… Ты слышал про католического канонника Николая Коперника?
- Кто же про него не слышал, - неопределённо ответил я, - он, кажется, опроверг теорию строения мира Птолемея?
Лицо у юного царя вытянулось от удивления:
- Может быть, ты знаешь учения Никиты Сиракузского и Филолая?
- Про Филолая что-то слышал. Он, кажется, греческий философ, ученик Пифагора? А Никиту не знаю, он кто, астроном?
- Ты, воистину, удивительный человек, украинец! Кроме моих учителей и меня, про этих великих философов в нашем царстве боле никому не известно. Ты первый!.. Будешь мне крест целовать, коли поставлю тебя окольничим?
- Не в присяге дело, государь, и не в чине. Мне служба нужна, за этим я тебя и искал. Однако дело пока не во мне, а в тебе. Сейчас над тобой нависла опасность. Прости за прямоту, тебе бы сейчас не в мастерских железное ремесло изучать, а с самозванцем разобраться…
- Я знаю, мне много говорят о Лжедмитрии. Да только бояться его не след. Что сможет вор и расстрига против государевых воевод? Мне архиепископы, бояре, большие дворяне и дьяки, люди воинские и торговые давали двойную присягу. А теперь сам Петр Фёдорович Басманов с отменным войском отправился в Путивль вора пленить и на суд представить.
Похоже было на то, что я уже запоздал со своими советами. Сколько помнилось из истории, предательство Басманова, а с ним еще нескольких первых вельмож: боярина князя Василия Васильевича Голицына, брата его, князя Ивана, и Михаила Глебовича Салтыкова, неуверенность и пассивность остальных государственных деятелей и привели к падению молодого царя.
- Знаешь, государь, я не хочу каркать, но Басманов тебя предаст и сам приведет в Москву Самозванца.
- Петра Васильича сам батюшка против самозванца послал, и не мне его приказу перечить. К тому же я тебя первый раз вижу, а Басмановых давно знаю.
Мальчик был наивен, не искушен в человеческом коварстве и предательствах, а потому и обречён. Я представил, сколько людей дует ему в уши - как любому большому начальнику. Где в таких условиях совсем молодому человеку отличить правду ото лжи и выбрать себе искренних, надежных помощников. Поэтому мне, новому, незнакомому ему человеку, объяснять и доказывать что-либо было бессмысленно.