Про копытень Зверев слышал от Лютобора еще в прошлом году, и про то, как запойных пьяниц им лечить, - тоже помнил. Но вот сам не собирал этой травки ни разу. Знал только, что листья ее по форме след от копытца напоминают, что зелеными под снегом остаются и что расти он больше вдоль полей любит. С этим знанием и пошел.
Похожее растение он обнаружил довольно быстро, но засомневался: вправду ль копытень, или просто лопух-недоросток? Пошел дальше, минут через пятнадцать наткнулся опять на похожие мясистые листья, потоптался рядом, но опять не решился, и лишь найдя обычные, нормальные, вытянутые лопухи, Андрей отважился подкопнуть косарем очередное подходящее по описанию растение. Отряхнул корень, рассмотрел:
- Да, точно. Копытень. Лютобор показывал точно такое.
Когда он вернулся в дом за крапивником, Тришка лежал уже на лавке, без рубахи и порток. Усы и борода лоснились от сладких капелек, на груди и животе слиплись мокрые волосы.
- Из колодца я чуток окатила, - пояснила женщина. - Дабы оклемался.
- Ну и?
- Две ложки меда слопал, оглоед. Опосля опять заснул.
- Проснется - опять медом корми, и ничего другого не давай. Так его после похмелья на новую выпивку тянуть перестанет. Держи корень. Почисти его, натри и запарь. Тут примерно на полкружки воды. По уму, его минут шесть-семь варить нужно. Скажем так, как закипит, десять раз "Отче наш" прочитать. Выльешь отвар в пиво и ставь в погреб. Только не указывай ему куда, не намекай. Не то неладное заподозрит. Корень этот не ядовит - если, конечно, не жрать его тарелками. Но вызывает спазмы, тошноту, слабость. В общем, как Тришка выпьет - его после этого сразу рвать начнет, крючить, корежить, плохо ему будет. А ты поддакивай, что все, мол, свое он выпил, теперь сдохнет уже, а жаль. Проси родичам покойным привет передать, советуй, как лучше после смерти ангелам кланяться, чтобы не в ад, а хоть в чистилище попасть. Сетуй, что исповедника у вас в деревне нет - так и помрет, не покаявшись. Поняла? Пусть почует, чем врата смерти пахнут, и знает, что путь туда после чарки первой откроется.
- Ага, все как есть исполню, батюшка, - кивнула баба.
- Ну, а я со своей стороны тоже сейчас добавлю. Чтобы хорошенько проняло. Пошли, ковш воды холодной ему на башку глупую плесни, пусть слегка в себя придет, чтобы услышать меня мог.
Хозяйка ради дорогого гостя не пожалела целого ведра - холоп аж подпрыгнул на лавке, уселся, закрутил головой, захлопал глазами. Узнав князя, упал на колени:
- Ой, прости, Андрей Васильевич. Я тут заспался маненько… Я сейчас, я счас. Токмо порты… порты…
- Ты не беспокойся, Триша, я на тебя не гневаюсь, - даже и не думая сдерживать ухмылки, кивнул Зверев. - Мыслил, через знахаря умелого тебя от зелья хмельного отучить, да тот отказался, сказал: все едино ты на днях преставишься. Каждому человеку на роду ведь ровно точное количество хмельного выпить надлежит. Он в воду глядел, сказал: выпил ты уж свое, всего два корца осталось. Как их выпьешь, падешь тут же в корчах страшных, помучишься судорогами и болями сильными, да душа и отлетит. Посему есть у меня для тебя поручение последнее. Деду моему покойному, по матери, про схрон его передашь, и бабке поклон… Ты слышишь меня, Тришенька?
- Ага, княже, - кивнул холоп.
- Слышишь, да не понимаешь, - тяжко вздохнул Андрей. - Ты вот что. Ныне больше не пей ничего. Как в себя придешь, ко мне явись, дабы поручения запомнить в точности. Гнева моего не страшись: чего теперь на тебя гневаться? И смотри, пока поручения не получишь, не пей! Не то преставишься раньше времени… Понял?!
- Ага, княже…
- А коли так, то проспись давай да на ушкуй приходи. Жду.
Как и подозревал Андрей, в этот день холоп на корабль так и не явился - не устоял перед хмельным соблазном. Он пришел утром второго дня. Трезвый, как предрассветная росинка, тихий и с совершенно дурными глазами - как у кота, сладко заснувшего в куче белья, а потом извлеченного из стиральной машины.
- Ну, наконец-то! - с радостью встретил его князь Сакульский. - Ну, ты как, в уме ныне?
Холоп пугливо опустил голову:
- Здрав будь, князь Андрей Васильевич.
- Ну, тебе того же желать бесполезно, - с холодным спокойствием ответил Зверев, - ты лучше слушай да запоминай. В мире ином найдешь деда моего по матери, скажешь, что схрон его, что на черный день оставлял, мы не тронули. И спроси, надо ли его перезахоранивать. Коли да, то пусть знак какой подаст. А бабушке поклонись, от меня передай, что помню, а могилку не навещаю оттого, что в родные места не попасть никак. Ну, поведай, что творится тут, что отправился я в имение новое, что занят весь в делах, в хлопотах. Все запомнил в точности? Ну, ступай. Ты не бойся, службу заупокойную я по тебе закажу по всем правилам. Ты токмо про поручение не забудь…
- Идти? - не поверил своим ушам холоп.
- Ступай, ступай. Чего я тебя в последний день занимать стану? Ты готовься, все же помирать придется, мир наш покидать. Ступай.
Тришка развернулся и, поминутно оглядываясь, побрел вверх по тропе.
- За что ему милость такая, княже? - не утерпел от вопроса Левший.
- Либо помрет сегодня, либо пить бросит, - не вдаваясь в подробности, объяснил Андрей. - Пусть сам выбирает. А мне что так, что так легче будет.
О сделанном Тришкой выборе на ушкуе узнали через день, когда на причал бесшумно спустилась большегрудая девка лет шестнадцати, в костяном, украшенном перламутром венце, с толстой косой ниже пояса, нарумяненными до багровости щеками, в полотняной рубахе с вышитыми красными и зелеными ромбиками рукавами. Поверх рубахи был надет красный сарафан, подхваченный под грудью пояском, а ниже - сплошь покрытый разноцветной вышивкой. Из-под юбки у девки при каждом шаге выглядывали бисерные туфельки. Кажется, кожаные.
Выглядела она так, словно явилась на праздник, к которому готовилась всю предыдущую жизнь. В руках ее покачивалась прикрытая лоскутом чистой ткани ивовая корзина.
Холопы, девки, княгиня и сам Андрей замерли при таком явлении, ожидая продолжения.
- Здоровия вам, люди добрые, - чиркнув по земле ладонью, низко поклонилась девица. - И тебе добра и долгих лет, князь наш, Андрей Васильевич.
- Здравствуй, здравствуй, девица, - кашлянул Зверев, нутром чуя неладное. - С чем пришла, красавица?
- Вот, - откинула она тряпицу с корзины. - Яиц я вам куриных принесла, малины, с медом варенной, земляники лесной, кувшин мяса тушеного. Кабанчика о прошлом годе зарезали. Хороший был, жирный.
- Начало многозначительное, - оглянулся на супругу Андрей. - А просишь за то чего?
- В девках остаться не хочу, батюшка князь. Я уж к знахарю предыдущему раз пять ходила. И курочек носила, и мед, и расстегаи. Помочь обещался, да проку так и не вижу. А ныне и сам он пропал. Видать, колдун его забрал иноземный, что мертвецов подымал.
- Еще бы чего-то ваш знахарь мог сделать, коли у вас на трех девок всего один парень, - усмехнулся Зверев. - Ну, да ничего. Мыслю я, колдун не только знахаря, но и проклятие свое унес. Появятся теперь женихи и у вас в деревне.
- Когда это еще будет, батюшка-князь. А я уж в старых девках скоро останусь. Годы-то девичьи уходят. Красота вянуть, гляди, начнет.
- Мне-то ты почто об этом рассказываешь. Я, коли не знаешь, женат уже, другой молодухи не ищу.
- Но ведь ты, княже, колдуна иноземного одолел, - пряча глаза, припомнила девица. - Стало быть, тоже силу знахарскую имеешь. Опять же, у Авдотьи приживальщика за раз так от хмеля отговорил, что ныне он, окромя воды колодезной, в рот ничего не берет, на лавку от рассвета дотемна не присядет. Токмо и слышно, как топор стучит. Крышу в доме перекрыл, над хлевом новую поставил, ворота теперича меняет… Нечто ты девицу от венца безбрачия заговорить не сможешь?
И гостья тихонько подвинула корзинку к ногам князя.
- Только воду пьет, говоришь? - довольно рассмеялся Зверев. - Значит, с корешками нужными я верно угадал. Ты вот что… Как домой пойдешь, загляни к нему да скажи, что, коли жив остался, пусть про службу княжескую не забывает. Отплываем мы послезавтра, так чтобы поутру на борту был!
- Передам, батюшка князь, - кивнула гостья, - в точности передам.
Но никуда не пошла, ожидая ответа на свою просьбу.
- Венец безбрачия, венец безбрачия, - скривился Зверев. - Что вы в этом понимаете? Ладно, будет тебе суженый-ряженый. Послезавтра с утра тоже сюда приходи, в Корелу с нами поплывешь. Возьми фляжечку. С квасом там или медом хмельным. И товар какой-нибудь. Вышивку, яйца те же, поросят, овечек - уж не знаю. Я твою флягу заговорю присушкой, сильнее которой не знаю. Ты в городе сперва на торгу постоишь, потом по лавкам с серебром походишь, просто по улицам погуляешь. В общем, себя покажешь, на других посмотришь. Коли парень тебе какой приглянется, ты с ним заговори, да из фляжки своей угости. Только знай: выпить он должен все до последней капельки, иначе заговор не подействует. Поэтому много напитка не наливай, только пару глоточков. Как пить станет, имя свое назови да откуда родом поясни. И станет после того парень по тебе сохнуть. Неделю, может, месяц потерпит, потом сам сюда примчится, станет замуж звать. Только ты с ним не уезжай, требуй, чтобы здесь остался. Тогда, коли присушка с годами слабнуть станет, я ее завсегда подкрепить могу. Поняла? А уж подъемные я вам на хозяйство дам, и пашни отведу, сколько пожелаете. Все, беги.
Девушка, перекрестившись, радостно побежала по тропе, а Андрей повернулся к своей благоверной, развел руками:
- А чего я мог, Полюшка? Ей парень нужен - нам работник. Ей семья - нам хозяйство еще одно в княжестве. Ей дети - нам работники будущие…
- Так ты, стало быть, знахарствуешь, Андрей?
- Да какое это знахарство? Так, баловство одно. Я вот что думаю, милая, надо нам церковь поставить на Боровинкином холме. А то слухи про него ходят всякие. Вот пусть крест святой молву и разгонит. Да и нехорошо в княжестве без священника. Требы какие исполнить - в Корелу надобно плыть. Я так мыслю, саму церковь и мужики срубят, а вот все прочее, что для храма потребно, нам за свой счет купить нужно. Ну, и содержать за свое серебро, чтобы нищим приход не казался, священнику помогать. Вот только не знаю, куда обратиться с просьбой прислать служителя? В Корелу?
- Нет, то надобно в епархию кланяться. На Валаам, в монастырь плыть, к епископу.
- Надо так надо, сплаваем. - Внимание Полины удалось отвести от скользкой темы, переключить на безопасный вопрос, а большего Звереву и не требовалось. - И кладбище освятить нужно. Обязательно. Похоже, наши смерды усопших в простую землю кладут. Нехорошо.
- Не надо бы на Валаам, - тихо посоветовал Пахом. - Проклятое золото в трюме.
- Ну… Значит, в другой раз.
* * *
Анонимная гостья умела отлично хранить тайны. На пятое утро после победы над некромантом, еще затемно, на причале начали собираться девушки в ярких платках и вышитых накидках, в каракулевых душегрейках и высоких, расшитых бисером, жестких шапках, похожих на боярские папахи, женщины в убрусах и пышных юбках. Они несли с собой мешки, корзинки, вели поросят и овец. В общем, все, как и указывал Зверев. В качестве пароля каждая из "невест" держала в руке небольшую флягу, кувшинчик или бурдючок. Князь, выглянув утром из каюты, долго не решался сойти на берег, разглядывая это сборище, но в конце концов решительно тряхнул головой:
- А, и пускай! Если хоть половина с мужиками вернется, у нас половина пашен пустующих заколосится. Дорогая, надеюсь, тебя не очень испугают несколько хлопотливых дней?
- О чем ты, суженый мой? - запахивая на груди шубу, выглянула Полина и тоже вздрогнула от неожиданности: - Что это, Андрей?
- Это наш пастырский долг, княгиня. Придется тебе несколько дней на постоялом дворе пожить, чтобы они ночью одинокими в чужом городе не оставались. Надо же, раньше Левшия явились! Без него не знаю, куда и размещать. - Он сладко потянулся и громко рявкнул: - Риус! Хватит спать, ты не медведь в берлоге! За кормчим в Запорожское сбегай, а то ведь не найдет дороги старик. И прочих холопов поторопи, отчаливать пора. А почему печь по сей час не топлена, единственная моя?
Вмешательства Полины не потребовалось: девки выскочили на причал еще раньше мальчишки и застучали под навесом поленьями.
Как ни старалась княжеская свита, а отчалить удалось только через два часа. Виноват оказался сам Зверев: ведь для каждой пассажирки требовалось наговорить ее угощение - в стороне от прочих, отдельно. Судя по головным уборам, семь девушек и четыре молодые женщины. Наверное, все старые и молодые девы со всего княжества. Лишь когда солнце уже успело хорошенько прогреть воздух, разогнав над заводью слабенький туман, Лучемир встал возле кормового весла, прокашлялся и дребезжащим голосом приказал:
- Носовую отпускай! - Чуть обождал и, стоило течению оторвать нос от причала, рявкнул: - И кормовую!
Ушкуй неощутимо отделился от причала и медленно покатился в заводь. Старик послюнил палец, поднял над головой и махнул рукой:
- Парус носовой на всю вытягивай! Шевелись, не то на весла посажу!
Корабельщики гроздью повисли на канате, вздымая косой парус к мачте - он наполнился ветром и практически на месте провернул судно вокруг оси, направив носом вниз по течению.
- Аккурат по стремнине идем, деда.
- А то я сам не знаю, Рыжий, - снисходительно хмыкнул Лучемир и взял конец руля под мышку. - На простор вырвемся - еще и главный поставим. Ветер ныне попутный. За три часа до Корелы дойдем.
По Ладоге гуляли пенные волны в сажень высотой, которые всего на локоть-полтора не доставали до борта в середине ушкуя. Пассажирки, сжавшись в испуганные комочки, теснились ближе к мачте, мальчишки же, по необходимости, а то и без, пробегая мимо, с напускной небрежностью опускали руку наружу, подхватывали пену, отирали лицо. Ветер, наполнивший все паруса, разогнал судно так, что оно почти не отставало от проползающих волн - а потому совершенно не раскачивалось и не зарывалось носом. Не то что встречные ладьи, которые метались, как щепки в водовороте, качались с боку на бок и заливались брызгами от разбиваемых форштевнем серых валов. Лучемир что-то весело насвистывал, по своей привычке глядя не вперед, а на небо, и от его безмятежности Андрею тоже было легко и спокойно.
По наитию ведя ушкуй почти точно на север, часа через два кормчий повернул градусов на тридцать на запад, а где-то еще через час рыжий мальчишка занял место у борта на корме перед стариком:
- На два пальца влево промахиваешься, деда!
- Да у тебя и пальца-то еще не выросло, учить он меня будет, - буркнул Лучемир, но слегка сместил руль, подправляя корабль в широкое устье Вуоксы. - Парус большой опускайте, мешаться токмо в гавани будет.
Вскоре широкий белый прямоугольник исчез с мачты. Ушкуй резко сбросил ход, повернул поперек ветра и мелким зигзагом стал пробираться против течения широкой, похожей на череду заливов, реки. Версты через три берега резко сошлись, оставив протоку всего саженей триста шириной, но и этого хватило кормчему, чтобы змейкой проползти через горнило и вырваться на простор Корельской гавани. Впереди, опустив каменные стены прямо в воды реки, на острове посреди гавани темнела крепость. На западной ее стороне, навстречу свенам, поднималась круглая башня, бойницы которой держали под обстрелом и протоку под северным берегом, и подходы к городским причалам.
- К воеводе править али на торг? - поинтересовался, любуясь облаками, Лучемир.
- На торг, - решил князь. - Раньше дела свои начнем - раньше управимся.
- Вон и пристань свободная есть, - вытянул шею Риус. - Перед амбарами. Стало быть, торговая. За серебро причалят.
Низкий портовый город открывался перед ними ровной бревенчатой стеной складов, за которыми тут и там поблескивали золотые маковки церквей, доказывая, что здесь любят не только серебро, но и берегут свои души.
- Дозволь мне за судном присмотреть, Андрей Васильевич, - неожиданно вызвался Трифон. - Не люблю я эти дворы постоялые. Вечно там шум, драки, хмельной дух вонючий. Не переношу.
- Ты-то не переносишь? - подал голос Васька и тут же схлопотал от Пахома подзатыльник.
- Коли так, - согласно кивнул Зверев, - то оставайся, догляд тут нужен. Как остановимся, пришлю сказать, где искать нас в случае нужды.
Ушкуй как раз приметился носом в середину свободной причальной стенки, Лучемир рявкнул - и корабельщики ринулись опускать последний парус. Кормчий дал им закончить работу, после чего резко навалился на весло - и судно плавно накатилось на выставленные дубовые отбойники. Амбалы на берегу тут же перекинули сходни, подняли отбойники, притянули ушкуй к самому причалу:
- Надолго, хозяин?
- Дня три отдохнем да дальше двинем! - громко ответил Андрей и гордо добавил: - Казну везем княжескую, в Шлефтих. Одного серебра два полных сундука, да девки вон, красотки. Задерживаться никак нельзя.
- Грузить, стало быть, нечего?
- Нет.
- За пустую стоянку хозяин алтын спросит.
- Будет ему алтын, - небрежно махнул рукой князь. - Давай, ребята, выходи. Гульнем, да дальше двинем.
- Ты чего болтаешь, княже? - дернув, как мальчишку, за руку, зашипел на ухо Андрею Пахом. - Кто же о таком говорит прилюдно?
- Вот вы с холопами о том во всех кабаках трепаться и станете. Не боись, дядька. Знаю, что делаю.
Больше холоп ничего говорить не стал. Раз князь считает, что надо, - значит, надо. И за обедом он первый начал хвастать в трапезной постоялого двора, какой ценный и легкий груз им на этот раз достался.
День выдался напряженным для всех, но самое приятное поручение досталось холопам. Получив по две деньги на нос, они были отправлены парами в разные харчевни и кабаки с наказом хвастать везде о двух сундуках серебра, что едут в трюме небольшого ушкуя с пятью мужиками команды. Всех остальных Полина вознамерилась отвести в самый большой из местных храмов - по полгода ведь в церкви не бывали, - но девкам от такой обязанности тоже удалось увильнуть. Куда они в храм со скотиной непроданной, с мешками да узлами? А задержишься - торг опустеет. Вот и пришлось одному князю разделить с супругой службу, подойти к исповеди и причастию, после чего отстоять и вечерний молебен. Княгиня, воспитанная в истинном православии, искренне беспокоилась: не отпала ли она от лона церкви, больше месяца не посещая служб.
К счастью, попик попался понимающий, во время исповеди ничем ее не стращал, и на вечернюю улицу женщина вышла успокоенной и даже какой-то просветленной.
Князь Сакульский тоже удостоился похвалы: во время исповеди он не обошел эпизодов с поркой знахаря и избиением иноземного колдуна. Ему сошло с рук даже признание того, что он "попускал" блуд среди холопов и использовал имя Господа всуе - творя молитвы против чародея. Правда, с него запросили взнос для поддержания церкви Христовой - но он тут же поклялся выстроить и обустроить новый храм и был прощен.