Часть 2
Притаившийся дракон
Глава 13
В ДЕРЕВНЕ
Я сидел на постели и разглядывал спящую Юлю. За окнами, над деревьями с пожелтевшей листвой, хмурое небо готовилось пролиться мелким осенним дождем. Очередное утро выдалось хмурым и прохладным, но плохая погода не портила мне настроения. Впервые за долгое время я вырвался из привычной суеты, из душного города, и теперь упивался тишиной и царившим вокруг покоем, впитывая в себя живительную силу полей, лугов, лесов. Такое со мной бывало и раньше, но я давно не уезжал из Петербурга так далеко и так надолго.
И было в этой моей добровольной ссылке нечто новое... а может быть, древнее, но такое давно забытое? Я довольно рано превратился из романтика в закоснелого циника, мне давно уже стало казаться, что само слово "любовь" сделалось достоянием легенд и мифов. Своих женщин я привык называть про себя половыми партнерами, а привязанность к ним считал странным анахронизмом. Я никогда не сдерживал своих инстинктов и думал, что чем больше обворожительных дам мне удастся затащить в постель, тем будет лучше; длить отношения с моими любовницами я не стремился. Даже семью я создавал, следуя не привязанности, а политическим интересам рода и обычаю людей своего круга. Неудивительно, что эта попытка закончилась полным провалом: не то чтобы я или моя супруга оказались не созданными для семейной жизни, а просто случилось так, как, наверное, и случается в большинстве семей. Лена попыталась сделать меня таким, каким представляла себе супруга - отпрыска знатного рода, входящего в тридцатку богатейших людей планеты, влиятельнейшего вельможу империи. А я оказался слишком несговорчив, слишком привязан к своему образу жизни.
Сколько женщин прошло с тех пор через мою постель? Они были разные, происходили из самых разных сословий, но ни разу я не позволял нашим отношениям продлиться сколько-нибудь долго и никогда больше не искал себе постоянную спутницу жизни. Я всего лишь воплощал свои фантазии, отдавая взамен то, чего хотели женщины: страсть, деньги, дорогие подарки... Только завладеть собой я не позволял ни одной из них и никогда не стремился проникнуть в их души. Кажется, моих дам это устраивало.
Я и не предполагал, что с Юлей все сложится иначе. Обеспечив ей небольшое состояние, я вежливо, но твердо дал понять, что наши отношения подошли к финалу. Она приняла мое решение без слез и истерик, без длинных объяснений, и мне казалось, я вычеркнул ее из своей жизни...
Я снова посмотрел на спящую Юлю. Что в ней было такое, что заставило меня вспомнить о ней в трудную минуту? Что произошло между нами в ту неделю в Висбадене? Внешне этот роман ничем не отличался от обычного моего романа с красивой девушкой: флирт, поездки в дорогие рестораны, осмотр окрестных замков, разговоры ни о чем... Почему именно она осталась в моей памяти?
Я всегда считал, что умею видеть людей. Нашел ли я в ней особенно острый ум? Нет. Она неглупа, но не более. Какие-то тонкие душевные свойства? Вроде нет. Она обычная добрая, неглупая девушка, которая всего лишь ищет свое место в жизни и мечтает о большой любви, как я мечтал когда-то. Она не желает окружающим зла, не завистлива. У нее есть свои принципы, и она старается им следовать. Вроде, ничего особенного. Для человека это норма, точнее... должно быть нормой.
Я поправил на ней одеяло. Много ли я видел нормальных людей в последнее время? Кто не подточен злобой, завистью, кто ради корысти не готов переступить через провозглашаемую им же самим мораль? Я увидел в ней то, что уже не чаял увидеть ни в ком: нормального человека, неискалеченную, неиспорченную, стремящуюся к свету душу. Она была искренна, когда вместе с Андреем постигала учение "Небесного предела". Она искренне разочаровалась в секте, когда увидела обман со стороны своих бывших товарищей. Она и со мной была искренна каждую минуту.
"Почему же я расстался с ней?" - спросил я себя и тут же нашел ответ: мне хотелось сохранить веру в нормальных людей. Сколько раз прежде мне казалось, что я встретил такого человека, - и что потом? Предательство или склока по пустяковому поводу, разочарование и разрыв. Может быть, я уже давно разуверился бы в роде людском, если бы не помнил слова старого Ма: "Лучше тысячу раз разочароваться в отдельных людях, чем один раз - во всем человечестве". Я не разочаровался в человечестве, но ограничил круг общения: лучше в одиночестве верить, что где-то есть что-то здоровое и чистое, чем видеть вокруг лишь грязь и гниль.
Что же тогда заставило меня позвонить ей, когда я вдруг понял, что потерпел поражение? Я вспомнил, как когда-то, незадолго перед отъездом из Китая, я спросил Ма, что такое чань. "Чань, это когда висишь в воздухе и тебе не на что опереться", - ответил мастер. Что ж, возможно, произошедшее со мной в Калифорнии и имело отношение к чань. Но я привык прочно стоять на ногах, и когда земля подо мной зашаталась, рад был ухватиться за что угодно, лишь бы не упасть. Эта девушка, за время общения с которой я не почувствовал ни толики фальши, стала моей спасительной соломинкой.
"Интересно, что будет дальше"? - подумал я. "За деньги ручайся, за людей никогда", - так обычно говорил учитель, и только со временем я понял, насколько он прав. Порвать с ней отношения? Логика требует именно этого. Сознание подсказывает, что никаких обязательств перед Юлей у меня нет. В конце концов, я ни единым намеком не давал ей возможности подумать, что наши отношения могут вылиться во что-то большее, чем обычный мимолетный роман. Иски адвокатской конторы Морозова против журналистов, позволивших себе лишнее в описании наших с Юлей отношений, уже сделали ее весьма обеспеченной женщиной. Казалось бы, самое простое - это сказать сейчас: "Извини, дорогая, нам было хорошо с тобой, но наши пути расходятся", подарить коттедж в Ливадии или Новом Афоне и проститься навсегда. Она бы поняла, а я был бы избавлен от опасения, что подпустил кого-то слишком близко к себе, слишком привязался к кому-то. Когда живешь на огромной скорости, даже незначительное препятствие может привести к катастрофе. Я не мог позволить ей остаться около себя. Этому противились и логика, и опыт... но этого требовало мое сердце.
Я резко встал, наверное, слишком резко, потому что Юля зашевелилась, открыла глаза и потянулась.
- Ты уже встал? - спросила она. - Сколько времени?
- Спи, еще только шесть.
- А ты работать?
- Да, есть кое-какие дела.
- Господи, чем ты только занимаешься?
- Имениями. Они запущены, и я хочу кое-что поменять. Сегодня в час пополудни должен приехать архитектор. Я решил перестроить левое крыло...
- И ты это называешь отдыхом? - лукаво улыбнулась она. - Я тут подсчитала, что у тебя здесь десятичасовой рабочий день, без выходных.
- Так это отдых для меня, - рассмеялся я. - Обычно я работаю четырнадцать, а то и шестнадцать часов в сутки.
- Трудяга! - она притворно нахмурилась. - А мы-то, простые смертные, думаем, что у вас вся жизнь: вернисажи, "скачки, рауты, вояжи".
- Самая работа, - с шутливой важностью согласился я. - Особенно если вернисаж в посольстве Поднебесной империи, на скачках присутствует цесаревич, раут проходит с членами правления союза предпринимателей, а вояж предстоит на императорской яхте. А ты думаешь, основные решения принимаются на официальных переговорах и конференциях?
- Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь? - спросила она уже серьезно.
- С тобой, - ответил я неожиданно для себя.
Ее лицо вдруг стало необычайно серьезным.
- Ты уничтожишь себя. Сожжешь - и сам не заметишь. В твоем ритме ни один нормальный человек и месяца не выдержит.
- Может, и не выдержит, - я пожал плечами. - Я выдержал уже пятнадцать лет. В конце концов, это мой выбор. Я могу и отказаться от него.
- Правда?! - она снова хитро прищурилась. - А слабо сегодня все бросить и поехать вместе кататься?
- Я пригласил архитектора на час. Заставить его ждать было бы невежливо. А в остальном нет проблем. Давай после завтрака поедем верхом в Горелово. Как раз к часу обернемся.
- Горелово? Где это?
- Одно село на окраине имения. Никогда там не был. Говорят, самое бедное в уезде.
- Горелово, - повторила она. - Прямо как у Некрасова.
- "Горелово, Неелово, Неурожайка тож", - припомнил я. - Вот и посмотрим, кому не живется "весело, вольготно на Руси".
Лошади рысили по лесной дороге. Небо по-прежнему хмурилось, но, кажется, дождем уже не набухало. Я иногда с опаской поглядывал на Юлю, которая еще не очень уверенно держалась в седле, но всякий раз весело улыбалась мне, давая понять, что чувствует себя прекрасно и никакой опасности нет. От свежего ветра, напоенного лесными запахами, лицо ее раскраснелось и светилось счастьем.
"Интересно, что ее привело в такой восторг? - подумал я рассеянно. - Понравилось ездить верхом или почуяла свою женскую власть? Если второе, то, пожалуй, она несколько переоценивает свои силы".
Лес закончился. Мы въехали на вершину холма, и я осадил лошадь. Рядом со мной остановилась Юля. Перед нами открылся восхитительный пасторальный пейзаж. Небольшая речка петляла среди лугов и полей, раскинувшихся на пологих холмах, и убегала к темневшему на горизонте лесу. В ее излучине, у холма, увенчанного маленькой церковкой, притулилась небольшая деревенька. Ни церковь, ни деревенские дома не блистали богатством отделки, но лучи солнца, неожиданно выглянувшего из-за туч, так ударили в золоченый купол церкви, так ярко заставили его засиять, что мы невольно зажмурились.
- Как красиво! - воскликнула Юля.
Я прикрыл ладонью глаза от слепящего сияния купола. Было что-то особенное, неземное в гармонии собравшихся на горизонте грозовых туч и отважном блеске церковной позолоты.
- Жаль, не дал мне бог таланта живописца! Вот бы такую картину написать!
- Мне кажется, что люди, которые живут среди такой красоты, просто не могут быть злыми, - чуть помолчав, заметила Юля.
- А вот мы сейчас спустимся вниз и посмотрим, - усмехнулся я.
- Только не быстро, - попросила Юля с опаской.
- Хорошо, - я тронул поводья, и лошадь медленно зашагала вниз по склону.
Некоторое время Юля молча ехала рядом.
- Ты так изменился за то время, пока мы не встречались, - проговорила вдруг она.
- Что это ты сегодня заинтересовалась? - повернулся я к ней.
- Да так, - она отвела глаза.
"Все еще боится меня", - с грустью подумал я.
- Передо мной поставили вопрос, на который я не сразу нашел ответ.
- Честно говоря, ты не производишь впечатление человека, который долго думает над вопросом.
- Это только кажется.
- Вот как?! И что же повергло в такое замешательство самого князя Юсупова?
- Небольшая логическая задача. Представь, мы живем в стабильном мире. Он несправедлив: люди рождаются в неравных условиях и не могут раскрыть себя в полной мере, одни страны и классы подавляют другие. Происходит целая куча несуразностей и несправедливостей, но мы к ним привыкли и научились устраиваться в этом несовершенном мире. И тут появляется человек, который говорит о том, что может изменить существующий порядок вещей. Он хочет предоставить всем по-настоящему равные возможности, хочет вывести творцов из-под власти капитала, ограничить алчность и притязания тех, кто получил доходные места не по заслугам. Он, словом, хочет создать идеальный миропорядок, в котором конфликты не будут кровавы и каждый сможет проявить себя согласно своим наклонностям и талантам.
- Но ведь это невозможно, - усмехнулась Юля.
- Что невозможно? - переспросил я.
- Изменить существующий порядок вещей.
- Это-то как раз проще всего. Он, собственно, все время меняется.
- Но чтобы так сильно...
- Можно и кардинально. Как сказал бы Архимед, "дайте мне точку опоры, и я переверну мир". Антагонизм бушующих страстей позволяет сохранить стабильность мира, но если кто-то нарушит баланс, мир перевернется мгновенно.
- И неужели его можно сделать таким, как ты описал?
- Теоретически, да.
- Ну, тогда, это был бы прекрасный мир, - подумав, заметила Юля и вдруг лукаво усмехнулась, - но неуютный для князей Юсуповых.
- Почему же? - удивился я.
- Им пришлось бы поделиться с неимущими состоянием, доставшимся по наследству от предков.
- Ради сохранения общественного спокойствия я мог бы на это пойти. Семнадцатый год научил нас многому.
- Властьимущим пришлось бы нести крупные расходы на социальное обеспечение.
- Вряд ли превышающие те, что мы несем сейчас. У нас ведь социальная рыночная экономика, а наша семья никогда не уклонялась от налогов.
- Они должны были бы поступиться влиянием и властью.
- Те, кто не обладал ни умом, ни талантами, никогда не смогут играть серьезной роли, к какой бы семье они ни принадлежали. Другой вопрос, куда направлять таланты и как использовать ум. Но достойным людям в такой системе всегда нашлось бы место. Более того, им было бы много легче утвердиться во власти.
- И влияние князя Александра Юсупова выросло бы? - она внимательно посмотрела на меня.
- Он мог бы занять очень высокое положение в новой иерархии, - ответил я, чуть подумав.
- Но тогда ему стоило бы всеми силами поддержать подобные перемены.
- Возможно, но есть одна загвоздка. Нарушение баланса ведет к быстрым переменам... слишком быстрым для общественного сознания. Можно перевернуть мир, но создать при этом такой хаос, что путь к желанному благоденствию растянется на века.
- Но ведь это будут перемены к лучшему. Неужели люди не поймут своей выгоды?
- Резкое изменение образа жизни выбьет у них почву из-под ног, лишит чувства защищенности. Крушение старых, проверенных ценностей аукнется анархией, а анархия - это биржевой коллапс, резкий рост цен на товары первой необходимости, локальные войны с множеством жертв... Может, сейчас наш мир и несправедлив, но мы, по крайней мере, давно уже отвыкли от столь серьезных потрясений. Взрыв может быть ужасающим и кровавым. Не зря говорят, благими намерениями мостится дорога в ад.
- Тогда надо бороться против этого.
- То есть встать на сторону тех, кто пытается сохранить существующий порядок вещей, - усмехнулся я. - Тех, кто несет бред о таинстве власти и тем укрепляет власть олигархии, кто разговорами о священной собственности защищает права грабителей на награбленное, заменяет духовный путь церковными догмами и ритуалами, скрывает эксплуатацию за красивыми россказнями о содружестве труда и капитала, - короче, защищать несправедливость этого мира.
- Я не понимаю тебя! - отчаянно замотала головой Юля. - Ты только что говорил о том, что надо предотвратить взрыв...
- В том-то и беда, что ко взрыву мы идем под флагом борьбы за справедливость, а стабильность защищают обманщики и воры.
- И что же ты выбрал? Кого поддержишь?
- Никого. Разрушать существующий порядок вещей - неприемлемо для князя Юсупова. Поддерживать подлецов - невозможно для Сяо Лунга.
- Значит, ты будешь ждать, кто кого победит?
- Я знаю исход.
- Чем же все закончится?
- Ничем. Все останется как есть.
- Тогда и беспокоиться нечего, - передернула плечами Юля.
"Может быть, если не знать, на какую бурю способен Гоюн, - подумал я. - Тигр явно готов к прыжку, и какая разница, будет ли эта атака губительна для него самого, если пострадают невинные люди?"
Некоторое время мы ехали молча.
- Ты говорил с Гоюном? - спросила вдруг Юля.
Я резко повернулся к ней.
- С чего ты взяла?
- Так, показалось.
- С Гоюном.
Я почему-то пришпорил лошадь, но Юля быстро нагнала меня.
- Ты боишься его? Наверное, он действительно опасный человек. Я ведь долго верила ему.
- Он действительно опасен, очень опасен... но я боюсь себя.
- Он предлагал тебе встать на его сторону?
- Да.
- Ты отказал?
- Да.
- Ты не боишься, что он захочет убить тебя?
- Нет. Он, как и я, сам не совершает гадостей. Мы с ним оставляем неблагодарную работу другим и пользуемся плодами их ошибок.
Мы выехали к асфальтированной дороге, ведущей в деревню, и поехали по обочине. Вскоре я уже украдкой наблюдал за крестьянскими избами. Старые, примерно шестидесятых годов постройки, типовые дома выглядели убого. Я вспомнил роскошные коттеджи в Архангельском, самом большом имении Юсуповых. Там еще лет пятнадцать-двадцать назад самые последние крестьянские семьи перебрались в просторные дома, не похожие один на другой и напичканные самым лучшим оборудованием. А здесь люди все еще ютились в сборных домиках, наподобие тех, что распространены в странах Северной Америки.
Я аккуратно объехал большую выбоину на дороге - судя по всему, давнюю, еще с лета оставшуюся. Неужто никому из жителей деревни за все время так и не пришло в голову вызвать дорожную службу? Если так, то в этой деревне действительно было немало проблем.
Несколько удивляло отсутствие людей на улицах и во дворах. Хотя автомобили: старые ржавые пикапы и малолитражки - стояли за воротами, самих жителей я нигде не увидел. Мы проехали чуть дальше и услышали шум и крики, доносившиеся с "пятака". Очевидно, мы поспели к разгару какого-то местного праздника.
Мы свернули за угол и оказались у магазина. Весь "пятак" был заполнен народом. Под гиканье и одобрительные возгласы зрителей в центре круга, образованного толпой, нещадно молотили друг друга десятка два молодых людей, и их яростные вопли, мат, стоны и глухие звуки ударов сливались с улюлюканьем толпы. Две женщины, громко причитая, тащили к обочине какого-то парня с разбитым в кровь лицом.
- Что это? - изумленно спросила Юля.
- Кулачные бои, - ответил я.
- Какая дикость, - фыркнула она.
- Традиция.
Нас заметили. Постепенно мы привлекли внимание всех зрителей, и драка в центре площади тоже начала затихать. Лишь один парень, лет двадцати пяти на вид, все никак не мог успокоиться, ругался и кидался на противников. Его отталкивали, пытались утихомирить, а он все не унимался.
- Охолонь, Федор, - подошел к буяну невысокий осанистый старичок. - Князь к нам пожаловал, а ты бузишь.
Федор застыл на месте и растерянно посмотрел на нас с Юлей. Кажется, он был изрядно пьян.
- Добро пожаловать, ваша светлость, - старик, подойдя к нам, поклонился.
- Здравствуйте, - я спрыгнул с лошади, передал поводья подскочившему ко мне мужику и помог спешиться Юле.
- А у нас тут праздник, ваша светлость, - сообщил подошедший старик. - Рождество пресвятой богородицы празднуем.
Кажется, это был староста, но я никак не мог вспомнить его имени.
- Вижу, - улыбнулся я. - Традиции бережете.
Вокруг нас уже стал образовываться плотный круг деревенских жителей.
- Точно так, ваша светлость, - приосанился старик. - Кулачным боем молодежь тешится. А сейчас, коль оказали честь в деревеньку нашу пожаловать, не откажите и за праздничный стол с нами сесть.
- Спасибо, - ответил я. - Надолго у вас задергаться, увы, не сможем, но от приглашения не откажемся.
Старик степенно поклонился.
- Столы сейчас накроют. Все готово уж, только ждали, когда молодежь натешится. А пока извольте, ваша светлость и вы, сударыня, в моей избе полчаса обождать.