Мы наконец добрались до очередной двери, с вырезанной фосфоресцирующей надписью, прочитав которую я решил повернуть обратно. "Вход воспрещен злому вольнодумцу, рабу пороков и страстей. Для злобных сердцем властолюбцев, сынов неги, сластолюбцев не растворятся врата масонской ложи" – гласила она. Забыли приписать: "Выгул собак запрещен" и "Только для белых". Капрал пнул ногой дверь, она с грохотом открылась, убеждая нас тем самым, что ни к одной из вышеупомянутых категорий людей мы не относимся.
– Вот мы и у цели, – прокомментировал резидент. – Кстати, посмотри: круглые колонны и стены из полированного камня – символ мастерства.
Я, конечно, бросил взгляд в указанном направлении, но, честно говоря, центнер лорда Баренса настолько занимал мое внимание, что до полировки камней мне не было никакого. дела. Мы поставили носилки у стены. Василий Колонтарев взял со стола, расположенного посреди ложи, короткий жезл, изукрашенный магическими значками, и навел его на стену, словно пульт дистанционного управления. Впрочем, таким пультом жезл на самом деле и являлся. Стена с тихим шипением ушла в сторону, открывая знакомую уже обстановку камеры перехода.
– Ну что, заносим? – произнес мой напарник, кладя жезл. Мы подхватили носилки и поставили их на пол камеры. Я хотел сказать что-нибудь на прощание моему наставнику, но, накачанный обезболивающим, он заснул, и я не решился его беспокоить. В конце концов, вскоре после операции он снова будет здесь, а вот где будет носить меня, одному богу известно.
– Может, переночуешь? – спросил меня хозяин, когда мы оставили за спиной святилище вольных каменщиков. Я покачал головой.
– Никак не получается. Завтра в Петербурге дел выше головы. К тому же я ушел из дома еще до обеда, отправляясь на аудиенцию, и с тех пор от меня ни слуху ни духу. Боюсь, что герцогиня Кингстон, зная мою манеру ведения дел, уже весь Петербург на уши поставила. А вот Редферн пусть переночует, а поутру возвращается. По таким дорогам ночью, да еще во время дождя лучше не ездить. Впрочем, они и днем-то не намного лучше.
– Ну, как знаешь, – развел руками Колонтарев. – Пойдем на конюшню, подберем тебе доброго коня, чтобы не стыдно было галопировать по нашим дорогам. Ну и... закусим на дорожку чем бог послал.
Я выехал в Петербург и проклял все. Неверную погоду Северной Венеции, чрезмерную русскую кухню, способную живо превратить здорового человека в масонский экспонат, то хлюпающее под ногами скакуна нечто, именующееся русской дорогой. Епанча, призванная защищать меня от дождя, промокла в считанные минуты. Даже не промокла, а просто всосала висевшую в ночном воздухе сырость. Не знаю, водились ли в этих краях волки, но думаю, стук моих зубов, сопровождающий эту, с позволения сказать, скачку, мог начисто отбить у них охоту приближаться к дороге на расстояние прямой слышимости. Дождевая взвесь висела над землей, опускаясь сверху низкими свинцовыми тучами и вползая наверх не то туманом, не то паром, не то уж черт знает чем.
Когда где-то впереди послышался грохот падающей повозки, я невольно похвалил себя за решение оставить Редферна в имении Колонтарева. Вслед за грохотом и треском падения послышался смачный каскад отборной местной ругани, способный разозлить и обидеть сколь угодно добродушного невидимого хозяина этой дороги. Я не слишком знаком с тем, что ученые называют фольклором, и уж во всяком случае, с фольклором российским. Но у нас в Англии всегда железно соблюдалось правило: никогда ни за что не ругать дорогу, уж во всяком случае, вслух, если, конечно, желаешь добраться до цели. Судя по высказываниям, доносившимся до меня, неизвестные до цели добираться явно не собирались.
Я подъехал поближе. Запряженный двуконь возок торчал из кювета, демонстрируя вынужденным зрителям пару перемазанных грязью колес. Еще одно колесо унылого вида кучер пытался вытащить из-под опрокинутой повозки. Зрителем, в прямом смысле этого слова, был один лишь я, остальные присутствующие – четверо драгун во главе с офицером – являлись прямыми участниками дорожной драмы.
– Ты и ты, – орал взбешенный офицер. – Быстро в лес. Срубите пару молодых деревьев да наберите хворосту под колеса бросать. Шевелитесь, канальи! Будете возиться, запорю! А вы, два идиота, что стали пнями, быстро поднимайте повозку! Ставь колесо, козья морда! – рычал он.
– Вам нужна помощь, сударь? – спросил я на безукоризненном русском, полагая, что в данный момент из всех иностранных слов в памяти бравого вояки остались только бранные.
– Проваливай, прохвост! – выкрикнул тот, не удостаивая меня даже взглядом.
Он в два шага преодолел дистанцию, отделявшую его от дверцы кареты, рывком распахнул ее и буквально выкинул молодую женщину в длинном темном платье с грубым капюшоном на голове.
– Мои драгуны будут надрываться, а ты отдыхать?! А ну пошла вон, стерва! Помокни-помокни, небось не сахарная.
Несчастная пролетела, скользя в грязи, разделявшее нас расстояние и едва удержалась на ногах, уткнувшись лицом в круп моего коня.
– Помогите, мсье, – пролепетала она по-французски. – Я жертва произвола. Они убьют меня.
Я не заставил себя упрашивать. Не люблю, когда тиранят женщин, тем более молодых и красивых. И когда меня обзывают прохвостом – тоже не люблю. Одной рукой подхватив хрупкую фигурку бедной арестантки, другой я обнажил шпагу и от души двинул, словно кастетом, в ошеломленное лицо караульного офицера. Он рухнул, не охнув, мордой в грязь. Я что было сил дал шпоры дареному коню, надеясь оторваться как можно далее, пока драгуны сообразят, что произошло и что им надлежит предпринять в этакой обстановке.
Колонтарево вновь встречало нас лаем собак и немыми слугами.
– Решил-таки вернуться? – с порога спросил меня хозяин поместья. – Ба, да ты не один! Вальдар, кто это? – услышал я на канале связи. – Где ты ее нашел, она же в кандалах?!
– Я ее не нашел, а отбил у драгун. А вот кто она, поинтересоваться не успел. Василий, мы промокли до костей. Нам нужно обсохнуть и, – я посмотрел на руки незнакомки, скованные массивной цепью, – пожалуй, сменить одежду.
– Нет, ну я тебя понимаю, она прехорошенькая, но все-таки... похитить заключенную, зачем тебе эти неприятности? Сударыня, прошу простить моего друга. Он, видимо, так отсырел, что забыл представить меня вам. Здешний помещик Василий Колонтарев.
– Графиня Елизавета Орлова-Чесменская, – по-французски, но как-то певуче, на итальянский манер, ответила наша гостья.
Я едва сдержался, чтобы не сесть в изнеможении на ступеньки. Моя связь с семьей Орловых казалась неразрывной, как "нежные" отношения между Англией и Шотландией. Однако арестовывать супругу за грехи ее мужа, по мне, – некоторый перебор.
– Вальдар, ты знаешь, кого похитил?!
– Увы, прекрасно слышал, уши на месте. Жену графа Орлова.
– Уши твои подадут государыне на завтрак запеченными в тесте вместе с твоими мозгами. Если, конечно, кто-то узнает о твоей выходке. Ты что, до сих пор не понял, это же та самая самозванка... Ну, помнишь, я передавал. Претендентка на трон Екатерины! Проходите, проходите, сударыня. Садитесь поближе к огню. Сейчас слуги принесут инструменты, и мы позаботимся о ваших браслетах. Для нас честь принимать вас у себя, ваше сиятельство. Вальдар, что ты намерен делать дальше? Если станет известно, что самозванка была здесь, российской резидентуре кранты.
– Что же ты предлагаешь, по этому поводу выгнать ее?
– Ты с ума сошел! Она дойдет до первого поста, а дальше дай нам бог добежать до камеры перехода.
– Попробую ее спрятать, – неуверенно начал я, лихорадочно размышляя над возможностью такого маневра. Думаю, попытка скрыть в кармане зажженную сигарету была бы куда успешней.
– Попробуй, попробуй. Но ты меня извини, я вынужден сообщить об этом в Институт. Побег самозванки сам по себе факт из ряда вон выходящий, а с нашей помощью и подавно. Ох, ну и задал ты задачку!
Вернулся слуга, посланный за инструментом, и хозяин занялся освобождением пленницы от оков.
– Я весьма благодарна вам, господа, – проговорила-пропела графиня Орлова. – Вы спасли не только мою жизнь, но и мою честь. И дали мне еще одну возможность очистить свое имя от той грязи, которой замарала его самозванка, сидящая на троне.
– Ну, пошло-поехало! Нажил ты себе, Вальдар, геморрой на задницу. Ты, брат, этих конвоиров в лицо запомнил? На тот случай, если тебе придется их искать.
– Зачем? – недоумевая, поинтересовался я.
– Чтоб вернуть похищенное. Мол, извините, ошибочка вышла, не ту свистнули. Всегда рад служить вам, сударыня, – пробасил кавалергард, разжимая одно из колец кандалов. – Прошу вас, вы свободны.
– Я была бы весьма обязана вам, господа, если бы вы оказали мне еще одну услугу. – Девушка потупила глазки. – Если, конечно, это возможно.
– О, все, что в наших силах! – растекался в любезностях Колонтарев.
– Мне нужно попасть к мужу. Граф Алексей Орлов несметно богат. Поверьте, он сумеет наградить вас по-царски.
– При всем нашем желании, сударыня, мы никак не можем вам помочь. – Лицо резидента приняло выражение безмерной печали.
– Но почему? – Теперь в глазах освобожденной стояли слезы.
– Сегодня граф Алексей Орлов бежал в неизвестном направлении.
– Бежал?! – ошарашенно повторила наша собеседница. – Но отчего, что произошло?
– Попытка переворота, сударыня. Ваш муж злоумышлял против императрицы.
– Он хотел свергнуть Екатерину, – завороженно произнесла Орлова, – значит, он не забыл, он еще любит меня! Я должна немедленно ехать к нему.
– Но куда? Никто не знает, где он находится, – прервал наступательный порыв нашего трофея мой коллега.
– Ax да! – Она вздохнула и провела рукой по лбу.
– Вальдар, у тебя есть некий шанс, что называется, на первый случай. Я тут прикинул, поскольку бегство Орлова и похищение его супруги произошли с разрывом всего в несколько часов, организацию побега, рупь за сто, повесят на него. Ты пока вне подозрений. Надеюсь, никто из стражей не разглядел тебя в лицо?
Я старательно восстановил сцену похищения: двое драгун направлялись к лесу; еще двое плюс возница возились с другой стороны; офицер едва ли успел разглядеть меня, да и, думаю, после моего удара он не скоро сможет связно мыслить.
– Полагаю, нет. Тем более я обращался к офицеру по-русски, а официально я этим языком не владею.
– Тогда, вероятно, сейчас твою добычу следует спрятать в Петербурге, там ее искать менее всего будут. Волна схлынет, что-нибудь придумаем.
– Ладно, – он махнул рукой, – обсыхайте, а я пойду распоряжусь подыскать вам новые платья. Да велю разбудить твоего Редферна. А вам, сударыня, с дороги не мешало бы согреться изнутри и перекусить.
Я уже начал дремать, удобно расположившись у камина, чувствуя, как по всему телу расползается дурманящее тепло. Веки становились все тяжелее, и звуки, раздававшиеся в гостиной, уже воспринимались составной частью сна, когда сквозь разноцветную пелену, окутывающую мозг, внезапно пробился голос Редферна. Я бы, может, также принял его за сонную иллюзию, но, во-первых, голос камердинера казался донельзя удивленным, а во-вторых, разговаривал он явно по-русски:
– Милость Господня, святые угодники! Не сплю ли я? Панночка Лизавета Кирилловна, точно ли вы это?
Глаза мои распахнулись сами собой. Питер Редферн стоял на коленях перед графиней Орловой, в каком-то детском восторге сжимая руки перед грудью.
– Да-а, да, – неуверенно произнесла она по-русски, звучавшем в ее устах еще более непривычно, чем французский. – Эт-то мое имя. Но кто вы йесть, не помнью? Я знаю вас?
– Да где ж вы меня упомните, Лизавета Кирилловна! Я ж вас еще вот таким вот дитятей знавал. Вам, почитай, годов-то и пяти не было. Я у дяди вашего, Ефима Федоровича, в гайдуках служил. А я вас сразу признал. Глаза-то ваши забыть невозможно, они ж у вас что море, то ясные голубые, а как сердиться изволите – серые, точно шторм. Господи, Лизавета Кирилловна, радость-то какая! – Он всплеснул руками, выражая крайнюю степень восторга.
– Василий, – вызвал я нашего кавалергарда. – Ты знаешь, тут выходит странная вещь. Получается, мадам Орлова не то чтоб сильно самозванка.
– То есть?.. – непонимающе откликнулся Колонтарев.
– Мой камердинер величает нашу "узницу замка Иф" Елизаветой Кирилловной и, похоже, всерьез считает ее дочерью Разумовского.
– А ему-то почем знать?
– Лет двадцать тому назад он служил и у самого Разумовского, и у его шурина, или как тут у вас называется муж сестры.
– Охренеть! Ну что ж, свидетельство весьма ценно для историков, но в нашем случае оно ровным счетом ничего не меняет. В нашем восемнадцатом веке законное право на престол само по себе значит не слишком много. Слабо верится, что Екатерина, выслушав твоего камердинера, тут же бросится передавать госпоже Орловой бразды правления. Но в донесении об этом факте я обязательно упомяну.
– А сейчас, друзья мои, пора отправляться в дорогу, – произнес гостеприимный хозяин, входя в комнату. – Карета готова, дождь почти утих, переодевайтесь и в путь. Да храни вас бог, – добавил он уже значительно менее мажорно.
До Петербурга мы добрались без приключений. Правда, у самой заставы пришлось спрятать беглянку в объемистый ящик под сиденьем, после чего я хлебнул изрядный глоток из прихваченной в имении бутылки рома и старательно изобразил из себя в дым пьяного офицера. Когда часовой попытался заглянуть вовнутрь кареты, я приоткрыл глаза и, воздев вверх правую руку, патетически изрек на высоком языке Шекспира:
– Солдаты, Отечество ждет от вас подвига! Я верю, что каждый из вас честно выполнит свой долг!
Мой английский был недоступен караульному, и он явно не смог оценить возвышенности произнесенной фразы. А потому лишь недоуменно смерил меня взглядом и кинул кратко:
– Проезжайте!
И мы проехали.
В окнах особняка у Измайловского моста ярко горел свет. Я поморщился. Признаться, у меня была надежда отложить объяснение с герцогиней Кингстон до утра, но, судя по всему, этот вариант не проходил. Заслышав стук в калитку, сторож отворил ее так быстро, будто все это время ожидал нашего появления.
– Прошу вас, ваша милость, и... вас, сударыня. – Взгляд его был недвусмысленно удивленным. Я мог не сомневаться" что о приезде невесть откуда взявшейся дамы тотчас же будет доложено их светлости.
Пройдя по саду, мы наконец добрались до моего флигеля. Слуга-француз встречал нас на пороге.
– О мсье, вы наконец вернулись! Ваш друг приехал незадолго до вас, он ждет в кабинете. Мсье говорит, что вы будете очень рады его видеть. – Он замер, глядя на графиню Орлову с тем же недоумением, что несколько минут назад сторож. – Прошу прощения, мадам, я не сразу вас заметил, – в почтительном поклоне склонился француз. – Мадам остается... здесь ночевать?
Я не успел дать ответ. Дробный топот каблучков, раздавшийся на крыльце, прозвучал для меня почти так же, как для приговоренного барабанная дробь перед усечением головы.
– Господи, Вальдар, ты наконец вернулся! Я вся извелась. – Герцогиня в накинутом легком плаще ворвалась в мои апартаменты, подобно тому самому канзасскому вихрю, унесшему в страну Оз фею летающего домика. Бетси влетела и застыла на пороге. Я стоял между двух Елизавет и беззвучно, про себя, спешил реализовать право загадывать желание. "Господи, – молил я, – упаси и избавь от женского скандала. Господи, пусть уж лучше меня арестуют за причастность к заговору Орловых".
– Милорд Вальдар, – произнесла герцогиня Кингстон голосом, способным заморозить урожай шампанских вин в означенной провинции, – соблаговолите представить меня вашей гостье.
– Прошу прощения... ваша светлость. Сударыня, – обратился я к своей спутнице, – я рад представить хозяйку этого дома леди Элизабет Чедлэй, герцогиню Кингстон. Ваша светлость, хочу вам также представить и вашу гостью. Графиня Елизавета Орлова-Чесменская, урожденная Разумовская.
– Моя гостья? – Глаза Элизабет Чедлэй удивленно расширились. Похоже, этот титул она восприняла значительно быстрее, чем все прочие орловско-чесменские регалии. – Вы не находите, сударыня, что сейчас самое время для гостей?
Я обреченно воздел очи горе, и мне показалось, что сквозь потолок, сквозь крышу, сквозь пелену дождевых туч я увидел Всевышнего, безнадежно разводящего руками. Остановить женщину, желающую поскандалить, может лишь отсутствие достойной публики. Увы, в данном случае она присутствовала. Герцогиня смерила свою тезку тем легким неуловимым взглядом, которым обмениваются боксеры на ринге, оценивая готовность противника к бою.
– Прошу простить меня, герцогиня, – делая вид, что не замечает колкости хозяйки, начала Орлова, – лишь по воле злой судьбы я ступила на порог вашего дома.
Что ж, ответ тоже был хорош, а уж особо хорош был тон, которым произносились эти слова. Мне не довелось лично быть знакомым с дедушкой подопечной, но я хорошо представляю себе фразу: "Здесь будет город заложен", – с такой вот интонацией. Я посмотрел на ее лицо: действительно, Редферн не соврал, глаза, еще недавно совсем голубые, казались серо-стальными, как балтийские волны.
– Злая судьба, – понижая голос почти до шипения, повторила леди Кингстон. – И чем же она так зла?
Я вдохнул побольше воздуха, как будто готовясь шагнуть в море с утеса. Кто-то из древних заметил, что самый короткий путь – прямой, а уж куда ведет этот путь, мне предстояло сейчас узнать.
– Бетси, – начал я, – графине грозит ужасная опасность. Я вырвал Елизавету Кирилловну из лап драгун, когда ее везли в кандалах на пытку, а может быть, и на смерть...
Я отключил зрение и слух и весь превратился в голос. Уж не знаю, каким соловьем я разливался, живописуя похищение "самозванки" и заговор ее мужа, но когда зрение мое вновь включилось, на сердце у меня отлегло. Бетси Чедлэй глядела на меня обиженно, но это была родная домашняя обида, а не тот смертоносный хлад, который сквозил в словах и взглядах герцогини Кингстон лишь несколько минут назад.
– На тебя, Боже, уповаю, – прошептал я, – да не посрамлюсь я вовек.
– Вальдар, вы безумец, – печально вздохнув, произнесла Бетси обреченно. – Я знаю, когда-нибудь вы сломаете себе шею. Но не хочу, чтобы это случилось так скоро. – Сказав это, она вновь вздохнула и повернулась к Орловой. – Сударыня, раз уж злая судьба привела вас в этот дом, я полагаю необходимым разместить вас с возможным комфортом. Пойдемте со мной, я прикажу приготовить вам спальню в особняке. Спокойной ночи, Вальдар. Надеюсь, утром мы продолжим нашу беседу.
– Надеюсь, – негромко произнес я вслед удаляющимся дамам.
Слуга-француз, пережидавший бурю в спальне, робко выглянул из-за двери.
– Стели постель, – скомандовал я. – Устал чертовски.
– Да, мсье, но ваш друг...
– Ах черт. Что еще за друг в такой час?! – поморщился я направляясь к кабинету.