– Можно и квартой, – согласился я. – Но лучше соединить кварту с обратным батманом. И вот когда твой клинок скользит по клинку противника, начинай поднимать кисть вооруженной руки вверх по дуге. – Мы проделали все сказанное. – Вот видишь, куда направлен мой клинок?
– В горло, – негромко произнес штаб-ротмистр, казалось, завороженный видимой простотой движения.
– Теперь тебе остается только дослать руку вперед. – Я коснулся острием клинка шеи ученика. – Понятно? Давай попробуй сам. Только, ради бога, не горячись. – Я взял клинок и согнул, проверяя его гибкость. – Вот послушай, что говорил великий испанский учитель дон Хайме д'Астарлоа: "Фехтование – это искусство, а не ссора между простолюдинами. Если настоящий джентльмен вынужден убить, то сделает это самым безупречным образом в защиту своей чести и достоинства". – Я чуть усмехнулся, вспоминая, что знаменитый учитель еще не появился на свет и даже дедушка его, которому суждено будет погибнуть в боях против Наполеона, еще вряд ли получил звание мальтийского рыцаря. – Все понятно? Начали!
В эту секунду прорезалась связь. От неожиданности я отпрянул, заставляя противника на выпаде тянуться за мной, и резким ударом по сильной части клинка от гарды вниз вышиб его из рук Ислентьева. Честно говоря, демонстрировать свое превосходство над учеником в такой манере было признаком дурного тона. Но, черт возьми, кто знал, что Лису придет в голову возникнуть на канале связи именно в этот миг. Нехорошо, конечно, но никак не могу привыкнуть к подобным внезапным вторжениям в мое сознание.
– Опаньки! Это шо, на вас уже напали или ты все еще дублируешь? – с места в карьер начал мой напарник.
– Ни то ни другое, – недовольно отозвался я. – Обычный урок фехтования.
– А-а, а я уже было решил, что ты собираешься сэкономить кормовые деньги за счет уменьшения количества едоков в конвое.
– Нет, – вздохнул я. – Но, похоже, к тому идет.
– Давай угадаю! Это из-за той крали, которую ты спер у Катьки? Мне Рассел рассказывал.
– Увы, ты прав.
– Говорят же вам, от ля фам добра не шерш. Ну да ничего, давай я тебе анекдот на эту тему расскажу. К поручику Ржевскому подходят в офицерском собрании, спрашивают: "Поручик, а правда ли, что вы стрелялись из-за женщины?" А он: "Нет. Это князь стрелялся из-за женщины, а я из-за дерева".
– Ха-ха, очень смешно. Как раз с поручиком Ржевским мне, похоже, и предстоит дуэлировать.
На том конце канала воцарилась гробовая тишина. За время паузы вполне мог родиться целый выводок дураков.
– Не, капитан, шо, правда? Без балды?! – наконец прервал молчание Лис.
– Без чего? – переспросил я.
– Живой поручик Ржевский? – не отвечая на вопрос, продолжил напарник.
– Во всяком случае, пока еще живой.
– Офигеть!
– Да в чем дело-то? – недоуменно спросил я.
– Ой, капитан, ты не поймешь, ты дикий. Это ж, можно сказать, кумир всей моей юности. Слушай, у меня к тебе глобальная просьба, не убивай его, хорошо? Лучше мне его подари. Охренеть! Дома расскажу, что с самим поручиком Ржевским водку трескал, народ от зависти повыздохнет. Он у нас как бы национальный герой.
Подобная постановка вопроса меня несколько обескуражила. То есть ходить под знаменами Пугачева за пару веков до собственного рождения – это нормально, а вот с каким-то безвестным поручиком водки выпить – предел мечтаний. Воистину, загадочна русская душа. Особенно когда она украинская.
– Послушай, но, может, это не тот Ржевский, может, какой другой? Мало ли отпрысков данного рода служат Отечеству в рядах вооруженных сил, и практически все они прошли через младшие обер-офицерские звания.
– Ты его, главное, сюда доволоки, там разберемся.
– Хорошо, постараюсь. А теперь расскажи, чего ради ты меня вызывал.
– А, ну да. Я хотел тебе сообщить, что только что в штабе императора Петра III прошел военный совет, и мы решили идти на Казань, потому как здесь уже все, к хреням, съели. Так что Джавгета на Сухом Ручье нет.
– Кого?
– Не обращай внимания, еще один национальный герой. Ежели встретишь, не убивай. Тоже тащи сюда. Все, отбой связи. Жду привета, как соловей лета.
Связь исчезла, и, освободив мозг от посторонних шумов, я задумчиво уставился на Ислентьева, уже вновь стоявшего с рапирой в руке, удивленно взирая на меня.
– Все нормально?
– Да-да, – кивнул я, окончательно приходя в себя, – можем продолжать. Ангард!
Солнце уже начинало скатываться на запад, прокладывая себе путь сквозь невесть откуда взявшиеся перины облаков, и, конечно же, как все, кто прокладывает себе путь сквозь перины, оно оставляло в них изрядную долю своего жара, давая нам возможность нормально дышать. Я ехал в возке рядом с гордо молчавшей претенденткой на престол и каждый раз гневно хмурился, когда герой здешнего эпоса вновь появлялся за окошком госпожи Орловой, желая то осведомиться, не будет ли каких приказаний, то сообщить, что до постоялого двора осталось еще десять верст. Мне оставалось лишь мрачно зыркать на него, глубоко сожалея, что лисовская просьба лишает меня возможности претворить в жизнь данное Лизавете Кирилловне обещание оставить ее фатоватого ухажера в ближайшем гарнизоне. Еще я благодарил небеса за то, что обед у гусар состоял из куска хлеба и ломтя мяса, прихваченных на ночной стоянке, иначе бы пришлось приставлять к кухарскому делу нашу синеокую красавицу.
– Ну-с, любезный граф Александр Иванович, рассказывай, что у вас там за виктория?
Голос Екатерины вывел меня из задумчивости, и я вновь уставился на петровскую внучку, стараясь предугадать, что собирается поведать государыне глава тайной канцелярии.
– Ваше величество, мои люди с ног сбились, ища беглянку. Хитро, стерва, притаилась, едва сыскали.
– Да ты толком говори: где сыскали, кто похитил, каковы планы заговорщиков.
– Сыскали близ Ораниенбаума на даче инженерного поручика Ганецкого. Похищение cue, слава богу, не Орлов измыслил, а ляхи, коим самозванка сулит вновь возродить Речь Посполитую.
– Всех ли взяли?
– Увы, ваше величество, девку изловили, только она, видать, с расстройства в уме помешалась. Одного ляха, с нею бывшего, живьем взяли. Поручик, когда в двери вломились, сам себе пулю в лоб пустил. Да по всему видно, что ляхов-то больше было. Деньги, оружие, еда, все о том говорит. Но на даче их не было. Мы засаду там оставили, глядишь, кто попадет.
– Хорошо, уважил. Девку назад в Петропавловку, в каземат. Ляха заставь говорить, хоть все жилы из него вытяни. Кто cue дело организовал, что еще злоумышляют, кто во главе мятежников стоит и где скрывается, все выпытай. Ладно, об Орловых что?
– Ищем, ваше величество.
– Плохо ищете, коли еще не сыскали. Верно ли, что слух в народе пущен, будто Орловы Петру III бежать помогли?
– Верно, государыня. – Из кабинета Екатерины донесся печальный вздох.
– Ну так, стало быть, Орловы к разбойнику подались. Там их искать и след.
– А коли они слух пустили, чтобы с толку нас сбить? Мы все силы на Яик пошлем, а они-то как раз морем из России и утекут.
– Мудро говоришь, . Александр Иванович, да только я Гришку с Алеханом знаю, не таковы они, не по их уму. Цепляйся за хвост да держи покрепче, так всю лису из норы и вытянешь. Ищи, кто слухи распускал, они наверняка знают, куда и как Орловы подались. – Она ненадолго задумалась. – А жену Алехана ты вот что, в каземат не сажай, пусть в Петропавловке живет, но с уважением. О том же, что она умом повредилась, – никому ни слова. При случае будет чем с Алексеем Григорьевичем поторговаться.
На канале связи послышался встревоженный голос Колонтарева:
– Вальдар, что такое? Ты что, оставил свою боевую подругу в Питере?
– Да нет, – я включил картинку, – вот она сидит. Интригует против меня, в общем, занята своим обычным делом.
– А Шувалов тогда кого поймал? Ляхи какие-то появились. Поручик застрелился. Что это еще за балаган?
– Ума не приложу. Ты вроде поближе, попробуй разузнать. ... Одно тебе точно могу сказать – эта самозванка со мной. А сколько их всего у Шувалова припасено, вопрос не ко мне.
– Ладно, я тут сам порою. Да, чуть не забыл, привет тебе: от дяди. Он уже здесь, в Колонтарево, приходит в себя после операции.
– Ему от меня также. Скажи, что очень соскучился, не хватает мне его тут очень...
– Это он уже понял. Ладно, продолжаю давать сводку с полей.
– ...давеча удалось взломать шифр, коим французский посол де Керберон свои депеши в Париж секретил. Отныне мы можем всю его переписку читать, точно Священное Писание.
– Что ж, дельно. Представь доклад мне по сему вопросу. А о Калиостро что слыхать?
– Сегодня днем вернулся в Санкт-Петербург. По его словам, ездил за город на пикник. Тогда же ему было вручено предписание покинуть столицу.
– И что, собирается?
– Матушка-императрица...
– Ну, говори, что замолк?
– Матушка-императрица, Калиостро уже покинул город.
– Экий быстрый. И куда же он подался?
– Cue неведомо, ваше величество. Видать, ему и вправду сам нечистый помогает. Он покинул город из всех семи застав одновременно.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Мы всегда готовы прийти на выручку. Была бы выручка.
Девиз налетчиков
Как докладывает посол вашего величества князь Барятинский, в Тулоне, ожидая приказа отплыть в Америку, стоит эскадра адмирала д'Эстена. На судах нагружено знатное количество ружей, бомб, шесть мортир крупного калибра, есть инструменты для раскаления ядер, парусные полотна и на полгода провианта.
– Велика ли эскадра?
– Десять линейных кораблей и семь фрегатов.
– Да, сила немалая. Король Людовик, стараясь побольнее укусить Джона Буля, того и гляди сам себя за хвост цапнет. Сколько, ты говоришь, он уже передал инсургентам через сочинителя Бомарше?
– Один миллион ливров, ваше величество, и еще один намеревается передать в самом скором времени.
– Денег король Людовик не жалеет. А каков государственный долг Франции?
– По сведениям генерального контролера финансов французского двора – один миллиард двести пятьдесят миллионов ливров. Однако же, по более верным сведениям, кои перед королем оглашать не решились, в полтора раза больше. Так что, выходит, в год его величество тратит налоги как бы на три года вперед.
– Что и говорить, рачительный хозяин. Но долго ли так жить сможет? А ведь все ему неймется, глупый осел. Как он не поймет, – поддерживать мятежников, даже если мятеж против твоего кровного врага, дело глупое и весьма опасное. Мятежные идеи заразны, как чума. Ты думаешь, я не сочувствую колонистам? Сочувствую. Они мне ближе и понятнее, чем их – полоумный сюзерен Георг III. Да, они, безусловно, правы, говоря, что введенные королем налоги убивают торговлю, что невозможно управлять страной, сидя за морем, что колониальные чиновники неизбежно становятся рвачами и взяточниками, но дело-то не в этом! Чего добьются мятежники, пытающиеся утвердить свою независимость силой оружия? Долгих лет войны? Опустошения своей земли? Вероятного поражения и расправы с зачинщиками в назидание остальным? Скажи, хохол, в этом и состоит их хваленая масонская мудрость?
– Но, ваше величество...
– Я тебе больше скажу. Быть может, Господь отметит правых, и инсургенты возьмут верх. Сколько будет стоить им эта война? Десятой доли потраченных в пороховой дым денег хватило бы, чтобы купить весь английский парламент и заставить его проголосовать за дарование независимости в обмен на лояльность! Допустим, что Вашингтон и его приспешники победили. Что лее им досталось? Громадный долг, который необходимо отдавать банкирам, а отдавать нечем? Так что, помяни мое слово, пойдет их свобода и независимость в заклад, как старое платье в лавку ростовщика. В высокой политике, хохол, прыгать нельзя, но след продвигаться вперед неспешными шагами. Отсутствие верховной власти не превращает толпу рабов в народ. Еще Руссо говорил, что свобода может быть лишь между людей обеспеченных и образованных. Нищета же у власти – это разбой, и по-иному быть не может. Я и сама превыше всего ценю свободу. Свобода – душа всего, без нее все мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Рабство есть политическая ошибка, которая убивает соревнование, промышленность, искусство и науки, честь и благоденствие. Но свободным человеком невозможно стать по приказу, по чьей-то высочайшей воле. До свободы сердцем, умом, душой дорасти надо. И лишь единение сознательных граждан с государем, отечески пекущемся о народном благе и устройстве государства, есть залог достижения свободы, Все же остальное – заговор тщеславных дураков и хитрых заимодавцев...
Мы путешествовали по России третью неделю, давно сменив пыльный разбитый тракт на убаюкивающую мерной качкой голубую речную дорогу с красивым названием Волга.
– ...И долго бился Вольга Святославович со злыми татаровями, пока совсем из сил не выбился. И видят татарови, не могут они одолеть витязя Вольгу, да и Вольга знает, что, сколько бы он ордынских голов ни поснимал, все новые гонители земли Русской на место павших встают. И стали тогда рядить Вольга Светлый витязь и ордынский главный хан Эх Горей, далее им битву вести или же миром разойтись. И порешили, что хан более на Русь не пойдет и всем детям и мурзам своим о том заповедует, а Вольга с того дня не будет наезжать в степь улусам разор чинить. На том по рукам и ударили. И провел тогда Вольга мечом по земле черту от далекого моря Хвалынского до края земли Русской. Да измолил Перуна-батюшку хранить ту границу от вражьего набега. Но только он успел молвить те слова, коварный Эх Горей, узревший, как устал витязь Вольга, решил злодейски свое слово нарушить и по злобе великой вогнал он кинжал в спину витязя. Да только Перун-великий – страж всякой правде, и за всякое вероломство он казнил молнией огненной. Увидал он злодейство Гореево, метнул молнию да поразил хана в пепел. А земля под его ногами разверзлась, и потекла по следу, оставленному богатырским мечом, вода чистая да свежая. А како Вольга Святославович, князем Святославом взращенный, матери и отца своих не знавший, был сын и защитник земли Русской, то, говорят, будто сие Русь-матушка по Вольге плачет. И на нашем-то берегу воля вольготная, а по ту сторону черная степь детей и внуков хана Эх Горея.
Ветеран вахмистр, сидевший в кругу гусар на широкой скамье у борта нашей барки, закончил свое повествование, демонстрируя всем желающим разницу между высоким русским и степным татарским берегами реки. Я лениво повернул голову туда, куда указывала рука вахмистра: там, на степном берегу, то появляясь, то вновь скрываясь за полосой прибрежных камышей, мелькало два десятка всадников на удивительно малорослых лошадках. По виду их вполне можно было принять за недобитых витязем Вольгой ордынцев, во всяком случае, луки и стрелы в колчанах наводили именно на эту мысль. Впрочем, нынешние ордынцы вели себя спокойно, не проявляя к нам, казалось, ни малейшего интереса.
– Вальдар, тебе не кажется, что они нас преследуют? – облокачиваясь на фальшборт, спросил подошедший Ислентьев.
Я покачал головой:
– Вернее было бы сказать, что они нас сопровождают. Хотя вряд ли по приказу государыни.
– Но они так скачут уже третий день. Я кивнул:
– Но за это время они не предприняли никаких демаршей против нас, да и вообще никоим образом не пытались привлечь наше внимание. Похоже, они просто наблюдают за нами. Хотя зачем им это нужно, я затрудняюсь тебе сказать.
– Кстати, вон погляди. – Ислентьев повернулся назад, указывая на поросший лесом утес, нависавший над рекой со стороны, отбитой славным витязем для славян. Там, на самой круче утеса, среди деревьев, просвеченных вечерним солнцем, ясно вырисовывались силуэты еще двух всадников. Конечно, лиц их было не видать, но по посадке, да и по конной стати они ничуть не походили на степняков.
– Да, занятно. Интересно, это еще кто такие? Надо сказать поручику.
– Он уже знает. – Ислентьев отвернулся от всадников, стараясь скрыть свою заинтересованность. – Это он их заметил.
– Неужели он отвлекся от синих глаз миссис Редферн, чтобы обозреть окрестности? – съязвил я.
– Зря ты так, – пожал плечами Никита. – Не знай я о твоих амурах с герцогиней Кингстон, решил бы, что ты ее ревнуешь. Ржевский боевой офицер и дело свое знает. Все карабины заряжены, по единому свистку солдаты готовы отражать нападение. А уж что любезничает с красивой женщиной, так извини, брат, на то они и гусары. Сам вишь, силком ее к Ржевскому никто не тянет.
Я видел. Я уже который день наблюдал эту игру, в которой мышка искренне считала, что она кошка, и при всякой возможности наворачивала круги вокруг приманки. "Миссис Редферн" была изысканна и утонченна, не говоря ни "да", ни "нет", она томила сердце гусара сладостным "может быть", каждый вечер давая слышать ему свое дыхание и каждое утро вновь заставляя начинать с дальних подступов. Я бы искренне любовался этой старой, как мир, игрой, когда б не знал, что она направлена против меня и в конечном итоге победа госпожи Орловой грозит всем нам неисчислимыми бедами. Ни я, ни Питер не могли поведать влюбленному гусару, сколько верст он провел в пути, ведомый за нос, тем более что и сам Питер был недалек от клинической влюбленности, спеша исполнить, да что там, упредить малейшее желание своей "законной супруги". Поручик же, казалось, готов был отдать жизнь за благосклонный взгляд моей кухарки. И, что самое скверное, не только свою.
Уже смеркалось. Наш эскорт исчез из виду, то ли отстав, то ли просто скрывшись за линией горизонта, а мы продолжали неспешно идти вниз по реке в сторону Казани, не имея никакой возможности ускорить этот процесс.
– А что, до вечера куда-нибудь приплывем или опять ночь на берегу? – спросил я, обращаясь к Ислентьеву.
– Лоцман говорит, что до жилья еще далековато. А потемну нынче лучше не идти. Здесь река поворачивает – течение сильное, мели.
– Значит, опять у костра комаров кормить, – вздохнул я.
– У костра их как раз поменьше.
– Мне и этих хватает. Ладно, есть тут место, удобное для стоянки?
– Лоцман говорит, что имеется. Там и коней есть где выпасти, и самим стать.
– Далеко?
– Да верст шесть еще.
Я вздохнул и посмотрел на него. Если скорость барки решительно не изменится, к берегу мы пристанем не ранее чем через час, то есть совсем в сумерках. Ну да делать нечего, в сумерках так в сумерках.
– Хорошо, Никита. Иди скажи кормщикам, если дойдем до места за полчаса, получат по целковому. А нет, сами по темноте будут лагерь ставить.