* * *
Горожане Алеппо через некоторое время осознали, что оказались в числе проигравших. Их расчет на обычную для того времени и региона практику "война не влияет на торговлю", когда при всем накале противостояния, даже во время осады франками Триполи, караваны шли через осаждающих к осажденным, не оправдался. Балдуин II воспринял потерю города как создание опаснейшего плацдарма для дальнейшего наступления турок, а город ему было вовсе не жалко. Да и, строго говоря, Антиохию тоже - они ведь ему не принадлежали. Король ввел эмбарго, не пропуская обозы по своей территории и устраивая систематические набеги на остающийся торговый путь, а граф Эдессы вернулся к налетам и на селения Мардина. Экономику Алеппо такая тактика подрывала, делая невозможным ни транзит, ни сбыт своих товаров, а от снижения податных поступлений, Иль-Гази страдал в обоих случаях.
Антиохия получала ответные удары от Балака и тоже лишалась прямого сообщения с Багдадским халифатом, но приграничные стычки латинян беспокоили не сильно, а для торговли княжество сохраняло маршруты через Дамаск или Харран в обход противника, шедшие по иерусалимским землям.
* * *
В целом, Кровавое поле и падение Алеппо, стали огромным успехом для мусульман и шоком для латинского христианского, в первую очередь левантийского, мира.
Повлекли эти события не только изменение границ и временное объединение латинского Заморья под властью короля Иерусалимского, но и внутренние раздоры. С уменьшением количества королевских вассалов, повысилась их роль, что повлекло в этой среде мысли об ограничении королевской власти и либеральных реформах в русле концепции "король лишь первый среди равных". Рыцарей обременяла в первую очередь служба в строю без ограничения времени, тем более теперь для защиты вовсе чуждой Антиохии, а вторым делом - авторитаризм выходца из не самого знатного рода Балдуина де Борга.
Элиту тянуло к феодальной вольнице, да и по поводу опоздания короля и графа Эдессы на помощь князю Роджеру Антиохийскому бродили разные нелестные слухи, невзначай поддерживаемые Понсом Триполийским. Двадцатиоднолетний граф, муж принцессы Франции, принадлежащий к знатнейшей фамилии сын графа Тулузы, маркиза Прованса и герцога Нарбонны, подчинением новому королю тяготился и поддерживал оппозицию. Разумеется, исключительно системную и строго в правовом поле. Мятежей граф пока не затевал, но о суверенности графства Триполи вспоминал частенько.
Зато к активному протесту перешел Роман де Пюи, князь Заиорданский. Получив лен два года назад, князь быстро оценил свои владения и обустроил во входившей в княжество Айле, городе на Красном море, небольшой частный порт для мусульманских купцов, попытавшись перетянуть к Акабскому заливу торговый путь от Египта. Порты же, считались по неписанному обычаю, привилегией короны. Кроме того, Роман чеканил монету. В небольших количествах "под порт", без рекламы сего предприятия, и - что немаловажно, без формального запрета. То есть, чеканку монеты, безусловно, обычай тоже оставлял за королем, но ведь князь Антиохии, как суверен, деньги эмитировал - почему князю Заиорданскому нельзя? Король о нелицензированных гавани и чеканке узнал, и начал задавать вопросы.
* * *
Надо отметить, что разбитый в начале 1119 года бедуинами и спасенный королевской дружиной, де Пюи благодарности по этому поводу вовсе не испытывал, а наоборот, чувствовал себя униженным. Ну в самом деле? Налетели кочевники, случайно (как иначе-то?) выиграли стычку - а тут сразу Балдуин II, громит врага, окружающие смеются над проигравшим дикарям Романом… который, в отличие от монарха, родом не из какого-то провинциального Ретеля, а из славной пуатевинской фамилии наследственных Великих камерариев (2–3 место в придворной иерархии) Франции. Да и доходов княжество приносило не так много, приграничные стычки требовали затрат, а бедуины Романа в последнем набеге заметно потрепали.
По всем этим причинам, при объявлении второй волны мобилизации на оборону Антиохии в конце лета все того же 1119 года, де Пюи заявил о самостоятельности княжества, сослался на "извечный обычай" службы лишь 40 дней в году (как принято во Франции) и прочие феодальные свободы, в подчинении короне дерзко отказал, а неудобные вопросы проигнорировал.
Это стало первым феодальным мятежом в Заморье, явной поддержки не получившим, но вызвавшим некоторое неформальное одобрение в рыцарских, в первую очередь аристократических, кругах. Многие хотели проверить нового монарха на прочность, тем паче чужими руками.
Балдуин II реагировал быстро. Снятые с египетской границы гарнизонные части перешли в малом числе Синайский перешеек и без боя захватили ту самую Айлу вместе с портом. А сам король, оставив основные войска на границе с Алеппо, с небольшим отрядом в сентябре выступил из Антиохии через Хаму, Хомс и Дамаск, в обход Триполийского графства, на Крак-де-Монреаль, столицу Заиорданья.
Битвы, однако, не случилось. На границе княжества монаршее войско встретили заиорданцы, и стороны втянулись в переговоры и спор о юридических тонкостях вассальных обязанностей и пределах коронных прав. Балдуин II обвинял князя в измене вассальному долгу и христианскому воинству, а де Пюи ссылался на неурегулированность законодательства, обычаи делового оборота по месту его рождения, и требовал суда равных. Причем последнее - непременно в форме Высокой курии с участием всех сеньоров, а не в порядке упрощенного производства, когда судил король с парой рыцарей.
В сущности, по рыцарским понятиям Роман не сильно выходил за рамки. Учитывая, что он "не поднимал, меча на сюзерена", ограничившись неисполнением приказа, признавал подсудность и демонстрировал готовность подчиниться решению вынесенному по обычаю, кейс из мятежа переходил в разряд споров хозяйствующих субъектов.
Короля поддерживало подавляющее большинство сеньоров, но это в целом. В частностях, де Пюи поставил насущные вопросы, закрепить ответы на которые в мирном, судебно-законодательном режиме, желали многие. В первую очередь, формализовав именно систему споров с короной в "суде равных".
Воевать же желающих практически не имелось. В Леванте на тот момент интуитивно поддерживалась формула франки с франками не воюют, войн между крестоносцами, за единичными исключениями частных стычек, пока не случалось. После недавних потерь мобресурса на Кровавом поле, идею драки со своими, да еще готовыми к медиации, никто не поддерживал, несмотря на оскорбленного короля.
Но Балдуин II сразу уступить оказался не готов. Прощение открытого неповиновения делало его авторитет совсем уж умозрительным и могло подвигнуть других вассалов к повторению пройденного Заиорданьем. Да и насчет широкого обсуждения в курии, короля терзали сомнения - о либеральных настроениях рыцарских масс, он, разумеется, знал.
* * *
В этот момент, в ситуацию вмешался патриарх Иерусалима Гормонд де Пикиньи.
Иерарх стремился к увеличению власти Церкви хотя бы до среднеевропейского и действительно старался избежать внутренних раздоров, разумно полагая, что в условиях наступления сарацин, позитива от этого не выйдет. При всем том, происходя из французской знати, де Пикиньи, разделял и концепцию формализации отношений между королем и вассалами - но включая сюда клириков. Так, для баланса интересов и на будущее.
Будучи приемлемой фигурой для всех сторон развернувшегося обсуждения, патриарх выступил с лозунгом "Братва, не стреляйте друг в друга - кругом дофига сарацин!" и призвал к созыву схода двух (это стало новеллой, но вполне в данный момент логичной) сословий, т. е. клириков и сеньоров. Найдя в том понимание феодально-клерикальных масс.
Для де Пюи и всех, независимо от занятой стороны, сеньоров, вмешательство церкви служило гарантией более-менее справедливого разбирательства без перехода к резне, а позиция клириков выглядела уместно как их статусу, так и сложившейся ситуации.
Король увидел выход из противостояния без потери лица, к тому же патриарх, перед публичным обращением к пастве, пообещал монарху голоса в курии, поддержку церкви в осуждении нарушений вассального долга и помощь Римского понтифика в посылке новых крестоносных подкреплений. Взамен затребовав расширить полномочия Церкви и вернуть десятину, а еще ознакомив с интересным предложением о создании рыцарского монашеского ордена.
Последнее выглядело затеей новой и спорной, а вытекало из того, что не все рыцарственные паломники в Святую Землю соглашались сотрудничать со светской властью. Некоторые, по тем или иным причинам, предпочитали служить непосредственно церкви. Подробнее о таковых орденах поговорим отдельно, а пока отметим, что создавался новый орден под рукою патриарха, что последнего, безусловно усиливало - но и короля не ослабляло, поскольку кандидаты предполагались из тех, кто короне служить все одно не желает.
В итоге, Балдуин II и де Пикиньи договорились. Под гарантии патриарха, князь Заиорданский мятеж прекратил. Айлу ему не вернули, но от границ коронное войско отошло и назначили собор.
* * *
Состоялся большой собор в Наблусе той же осенью, участвовали все знатные франки, немалое количество незнатных рыцарей и клирики в лице епископов.
По поводу мятежа де Пюи, нерушимый блок феодалов и священнослужителей занял промонархическую позицию, признав нарушение вассальных обязанностей, но ходатайствовал о смягчении наказания.
Князь принес повинную, покаялся в храме и обещал больше так не делать, а с королем примирился на взаимовыгодных условиях. Руководствуясь обычаем: "если кто-либо имеет феод от сеньора своего и бросает сеньора, когда тот подвергается нападению, такой вассал по всей справедливости должен быть лишен феода", лен у Романа отняли, поставив князем в Заиорданье Пайена де Мильи, камергера и верного сторонника Балдуина II. Но взамен предоставили другой, образовав новое графство Хамы, на базе одноименного города с прилегающими землями. Граничащая с сарацинским ныне Алеппо, Хама считалась опасным местом, представляя собой в определенном смысле штрафбат для провинившегося сеньора. Населяли край почти одни мусульмане и входил он в королевство весьма условно, что увеличивало угрозу нападения Иль-Гази Артукида с севера.
С другой стороны, де Пюи уходил в графы вместе с поддержавшими его выступление вассалами, мог рассчитывать на поддержку короля в приграничных стычках, а с запада Хама граничила с Триполи, где правил дружественный Роману граф Понс. Фьеф смотрелся прибыльным, располагаясь на реке Оронт с проистекающим отсюда приличным аграрным сектором, и являясь одним из транзитных пунктов торгового пути Дамаск-Алеппо. Так что новоиспеченный граф Хамы имел шанс покорить сеньорию к своему прибытку, укреплению королевской власти и распространению христианства. Перспектива сложить голову в покоряемых местах была, впрочем, тоже немала.
* * *
Кроме того, делегаты съезда приняли еще ряд судьбоносных решений, в основном изложенных в "Установлениях (ассизах) Балдуина II".
Власть монарха ограничили лишь очень условно, прописав курию как законосовещательный и судебный орган, но во втором случае как правило в виде апелляционной инстанции, кроме исключительных случаев, как с де Пюи. Но договорились, что поелику короли должны умножать, но никак не уменьшать права короны в своем королевстве, то никакая привилегия не имеет силы, если не подтверждена вассалами и теперь сеньоры утверждали дарения монарха. Позже, Балдуин II немного отыграл назад, и пожалования без одобрения курии пожизненно, до смерти пожаловавшего, все же признавались.
Курия определила, что вассал должен являться по мобилизации конно, оружно и с сопровождающими лицами, а служить там и столько времени, где и сколько сюзерен потребует, ибо не время расслабляться. А оставивший свой фьеф без разрешения короля и не вернувшийся обратно в течение одного года и одного дня, терял все свои права. Такое правило в обычай уже вошло, но теперь оно стало формальным.
Устраивать в своей земле гавани и вообще открывать дорогу в языческие земли, а равно и чеканить монету напрочь запретили, оставив эти права короне, с возможностью пожалования в виде привилегии.
В остальном, Ассизы формализовали сложившиеся обычаи, в сущности мало отличающиеся от нормано-французских. Разве что, выделили запреты на межконфессиональные браки и прочие связи.
Король, со своей стороны, обещал не присваивать церковные десятины, передал создающемуся рыцарскому ордену часть бывшей мечети Аль-Акса, которая считалась перестроенным храмом Соломона, и произвел резкое сокращение торговых пошлин в Иерусалиме. В городе проживание нехристиан запрещалось, но свободное посещение и торговлю им открыли, потому как латинских торговцев товарами народного потребления не хватало.
А в связи с поражением на Кровавом поле, собор принял обращение с просьбой помощи ко всем людям доброй воли, начинав с папы Римского и Венеции.
* * *
Для последнего, правда, момент был совсем неудачный. Папа Каликст II отвоевывал Италию и разбирался с антипапой, в связи с чем германский император тоже был занят. Проповедь поддержки единоверцев в Святой Земле понтифик запустил сразу и довольно широко - но только в пределах, где его признавали.
Короли Людовик VI Французский и Генрих I Английский разбирались, кому править в Нормандии, и как раз летом 1119 года отгремела битва при Бремюле - обошедшаяся почти без потерь, но отдавшая перевес англичанам. Заметную роль в поражении французов, сыграл граф Фульк V (по кличке Молодой) Анжуйский, ранее поддерживающий профранцузских мятежных баронов в Нормандии вассал короля Франции (мы с ним еще много раз встретимся), заключивший с Генрихом I мир и перед сражением выдавший дочку замуж за наследника английского трона. Этот нехитрый трюк вызвал у Людовика VI резкое непонимание, отчего у графа Анжуйского обострилась благочестивость, и откликнувшись на призыв церкви, он весной 1120 года срочно отъехал в паломничество в Иерусалим.
Кроме того, помощь пообещала Венеция, но те подошли к делу обстоятельнее, собирались два года и отплыли только в 1122 году.
* * *
Разобрав последствия Кровавого поля для франков, перейдем к их противникам.
Иль-Гази после победы получил два эмирата, но между Алеппо и Мардином лежали земли Эдессы и Мосула. Последним правил на правах наместника Бурзук ибн Бурзук, дружественно относившийся к Артукиду и транзит позволявший, но для укрепления мардино-алеппских связей, дорогу между ними хотелось иметь собственности. Поэтому в начале 1120 года, Иль-Гази назначил правителем Алеппо своего сына Сулеймана, который весной выступил с двумя-тремя тысячами конных в набег на Турбессель, второй город Эдесского графства, столицу Заевфратья и еще недавно личный домен нынешнего графа. По дороге турки вдумчиво разоряли села и резали местное население, отчего двигались не быстро, и подойдя к Турбесселю встретили графа Эдессы Жослена де Куртене, с отмобилизованными вассалами. В битву Сулейман вступать не стал, после нескольких стычек отошел на юг и оторвавшись от преследования попытался сходу взять Азаз, принадлежавший Антиохии.
В этот момент произошли два события. К Азазу подошла сборная Иерусалима, Триполи, остатков Антиохии и прибывших в апреле из Европы крестоносцев. Под командованием Балдуина II, а числом под три тысячи конных и четыре тысячи пехоты.
Вообще-то, король собрал армию, чтобы отбить Алеппо. И возможно, оставь он эмирского сына возиться с Азазом, утерянный город взяли бы с налета. Но окружение монарха жертву антиохского города могло не понять, особенно после недавних феодальных склок и едва улаженных взаимных претензий. После которых, кстати, лидер европейского заезда этого года граф Фульк Анжуйский (арабский хронист, путая титул сообщал "о прибытии герцога, короля франков, с множеством кораблей"), до выступления в поход держался от короля в стороне и квартировал под крылом патриарха во дворце тамплиеров.
А еще гонцы принесли весть об осаде Харрана. Под стены ключевой крепости, перекрывавшей путь в Северную Сирию, пользуясь отвлечением де Куртене и реализуя оперативный замысел, явился сам Иль-Гази с войском "в десять раз большим, чем у Сулеймана". Цифра явно преувеличена, даже с традиционно нанятыми туркменами, вряд ли эмир вел больше 7–8 тысяч, но угроза и так выглядела нешуточной. Потеря крепости влекла объединение земель Артукида и доступ сарацин через Алеппо в глубину франкских владений.
Куртене, разумеется, немедленно преследование прекратил и загоняя коней бросился на помощь Харрану.
Балдуин II навязал Сулейману сражение, в котором дружину противника уполовинил с малыми потерями со своей стороны, но уничтожить не смог - отступив, наследник эмира прорвался к Алеппо. Король последовал за ним и начал осаду.
Победа при Азазе несколько притупила воспоминания о Кровавом поле, принесла славу королю и заезжим крестоносцам - что последних вдохновило, они за тем и ехали, но в сущности ничего не изменила. Ровно как и осада - Алеппо оказалось неплохо укреплено, припасов хватало, жители поддерживали наместника, и после нескольких неудачных попыток штурма, в конце лета франки, разорив окрестности, отошли.
* * *
Под Харраном история вышла похожая. Город как раз на такой случай тщательно укрепляли со дня завоевания, франко-армянский гарнизон там засел преданный и бдительный, особенно после прошлогодней резни христиан в Алеппо, отчего сходу взять крепость у Иль-Гази не вышло, осада быстрого успеха тоже не принесла. Позже подоспел граф Эдесский, вставший лагерем к северу, куда подходило подкрепление из задержавшихся вассалов и прочих мобилизованных подданных с наемниками. Давать генеральное сражение эмир в такой ситуации не рискнул. Стороны маневрировали под стенами крепости до осени, провели серию небольших стычек, в которых перевес остался за франками, после чего эмир отошел.
Кроме разгрома алеппской части войск и неудачи похода на Харран, его финансовые потери увеличила погода. В 1120 году "сильнейший град обрушился на Мардин, необычной силы и в невиданном количестве, убивая животных и уничтожая посевы и деревья". Из Алеппо денег тоже не поступало, потому в начале 1121 года Иль-Гази заключил с латинянами перемирие, причем как поведал летописец "на тех условиях, какие будут франками предложены". К франкам отошла северная область Алеппо.