- Того, - огрызнулся Сангре. - Я, конечно, всегда готов в поте лица сражаться на переднем крае сексуальной революции, но в данном случае… Я ж, можно сказать, стал чуть ли не первейшим ее врагом, когда начал защищать этих двух гавриков.
- Подумаешь. Зато поначалу ты был её спасителем. К тому же видел я, как она к тебе чуть раньше, до начала дебатов о судьбе пленных, приценивалась.
- Что-о?!
- Да, да, - подтвердил Улан. - А то с чего бы я про ее обет безбрачия уточнять принялся. Поверь, взгляд у нее был точь-в-точь как у нашего директора на конюшне, когда ему новую лошадь приводили. Ну там, круп, бабки, высота в холке… Вот и Римгайла тебя так изучала. И знаешь, по-моему она осталась чертовски довольна осмотром… жеребца. Потом, правда, действительно посуровела, когда у вас разногласия пошли, но первое впечатление - великое дело. И потом карты.
- А что карты? - не понял Сангре.
- Ну как же, - коварно улыбнулся Улан. - Они ведь тебе тоже счастливое замужество напророчили. Получается, одно к одному. Короче, пока есть время, проконсультируйся с Яцко, как на литовском звучит любовь, сердце и прочее. Думаю, пригодится.
- Да ты что?! - возмутился Сангре. - Забыл, как мои мозги на иностранные языки реагируют? Они ж их категорически не приемлют! Ты академию вспомни и как я немецкий сдавал! Уланчик, ты же знаешь, я не стыжусь своих обширных знаний по одной-единственной причине - мне нечего стыдиться!
- Язык любви интернационален по своей сути и базируется преимущественно не на словах, а на взглядах и жестах, - поучительно заметил Улан. - Кстати, насчет литовского. Поверь, по сравнению с немецким, не говоря про английский, он гораздо проще. Вино у них вунас, чеснок - тшесноко, мясо - месо, мед - мидус, хрен - криенас и так далее. Очень легко запоминается. Ну и я рядом буду, подскажу.
- А пиво как по-ихнему?
Улан задумался, но выручил торопливо вбежавший в это время в мыльню Яцко.
- Алус, - сообщил он.
- Вот его я запомню, - проворчал Петр.
Чуть погодя он попытался взять себя в руки и, полулежа в большом чане с горячей водой, добросовестно, по нескольку раз кряду повторял за толмачом слова, могущие пригодиться, но особых надежд на свою память не питал.
Как выяснилось, Кейстут действительно ни о чем не забыл. Едва друзья вымылись (без мыла, но они успели привыкнуть к щелоку), как, выйдя в предбанник, увидели лежащую на лавках чистую нарядную одежду. Прежняя, забранная в стирку, исчезла не вся - пояса с ножами остались лежать, как бы символизируя княжеское доверие. Рядом с лавкой стоял довольный Яцко, заверивший, что все должно прийтись впору, ибо у него глаз точный.
Оказалось и впрямь точный, разве плечики на рубахах свешивались чуть ниже, чем надо бы. Яцко сконфузился, предложил поменять, но оба равнодушно отмахнулись.
- Мы, конечно, не богатыри, а только учимся, но, учитывая перспективу, они нам через месяцок-другой станут впору, а чуть погодя и малы, - великодушно утешил расстроившегося парня Петр. - К тому же дарёному танку в дуло не заглядывают. А горшок с чем? - кивнул он на стоящий на лавке кувшин.
- Кисиелюс, - пояснил Яцко.
Петр крякнул, а Улан, улыбнувшись, поинтересовался, нуждается ли некий олигофрен в переводе.
- Я говорил про свою умственную отсталость и все, - буркнул Петр. - Да и то в сравнении с тобой как с гением. А сам по себе я безусловно одаренная личность, - и он приложился к содержимому кувшина.
Кисель пришелся ему по вкусу, хотя, передавая его другу, он не удержался от легкой критики. Мол, сразу видно, что они не на Руси. Там бы после баньки каким-нибудь квасусом напоили.
Убранство в выделенной для гостей комнате, куда их отвел Яцко, не впечатляло роскошью. Однако все необходимое имелось, начиная с постелей, в изобилии застеленными мягкими даже на вид шкурами, и заканчивая стоящим на небольшом прикроватном столике кувшином с каким-то прохладительным напитком, явно отдающим лесными ягодами.
- Ну вы передохните, а я опосля за вами загляну, - заявил Яцко, посоветовав: - Можете и соснуть часок, коль жаждется, время есть, - и он исчез.
Улан неуверенно предложил:
- Надо бы переговорить, что именно станем отвечать Кейстуту, если он начнет нас расспрашивать.
Петр покосился на свою постель и, не в силах удержаться от соблазна, с блаженным стоном повалился на нее.
- Согласен, но давай разговаривать лежа, - внес он изменения. - И не сразу. Пять минут полежим молча, а потом приступим к обсуждению. Кстати, ты карабин надежно спрятал? Не найдут?
- Порядок.
- А не отсыреет он до весны в снегу? - осведомился Петр, зевая.
Улан оживился.
- А я его вообще не закапывал. Мало ли оттепель наступит или наткнется кто-нибудь случайно. Я футляр с ним к дереву примотал. Получилось отлично. Мешковина серая, под стать коре, веревки тоже, и с земли практически не видно. Правда, ствол не почищенным остался, но как-нибудь улучу момент и… - он осекся, прислушиваясь к ровному сопению друга, возмущенно покряхтел, обиженно закрыл глаза и… сам почти мгновенно провалился в глубокий сон.
Яцко отсутствовал недолго, но разбуженные им друзья чувствовали себя, словно проспали по меньшей мере часов пять, и вниз к Кейстуту спустились бодрые и жизнерадостные.
Пир по случаю чудесного спасения святилища Мильды и ее верховной вайделотки оказался многолюдным. За здоровенным столом сидело не меньше полусотни человек. Князь, как и обещал, усадил Петра подле жрицы. Но Римгайла, тяжело опустившись в приготовленное для нее кресло, столь сурово посмотрела на Сангре, что тот мгновенно забыл про заготовленный комплимент. Настроение мгновенно упало.
"Ну и как с нею договариваться? - уныло подумал он. - Она ж меня съесть готова".
Как назло, литовские слова припомнить не получалось - все они дружно повылетали из его головы. Застрял лишь криенас, но с ним одним каши не сваришь. Да и вместо друга рядом оказался сам Кейстут, усадивший Улана по другую сторону от себя. Получалось, помощи ждать неоткуда.
"Ну и криенас с этим литовским, - решил он. - Без него обойдусь, невелика потеря. В конце концов, правильно Улан сказал: главное - жесты и взгляды. К тому же и она ни в зуб ногой по-русски, если и ляпну невпопад - не страшно, все равно ничего не поймет". Успокоив себя таким образом, он повернулся к Римгайле и весело заявил:
- А чего это мы приуныли? На пиру веселиться надо. Сегодня, можно сказать, твой второй день рождения. И ты не поверишь, дорогая, сколь я счастлив, вовремя оказавшись в нужном месте, в нужный день и в нужный час. Кстати, ставлю свою светлую голову против масенького серебряного колечка на этом изящном мизинчике, что стихов тебе, невзирая на неземную красу, доселе не читала ни одна падла. А посему… - он почесал в затылке и произнес нараспев:
Любовь их душ родилась возле моря,
В священных рощах девственных наяд,
Чьи песни вечно-радостно звучат,
С напевом струн, с игрою ветра споря.
Римгайла хмыкнула, и губы ее дрогнули в слабом подобии улыбки. Возликовав, что начало положено и лед тронулся, оживившийся Сангре, которому вдруг припомнился мультик про попугая Кешку, осведомился:
- Кстати, ты никогда не бывала на Таити? Впрочем, о чем это я. Судя по твоей цветущей фигуре тебя и здесь неплохо кормят. Но тогда посмотри в мои ясные правдивые глаза, - он сделал небольшую паузу, склонился к жрице и страстно выдохнул: - и представь себе за большую африканскую любовь. Кстати, об Африке… Ты себе не представляешь, каких ужасов мы с другом в ней натерпелись…
Гиппопотам с огромным брюхом
Живет в Яванских тростниках,
Где в каждой яме стонут глухо
Чудовища, как в страшных снах.
И Сангре, окончательно отпустив поводья своей буйной фантазии, принялся повествовать о приключениях, кои им с другом довелось испытать во время странствий, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией и богатой мимикой. И с каждой минутой суровость вайделотки таяла, а лицо Римгайлы все чаще озаряла необыкновенно идущая ей улыбка.
Всего через полчаса Петр перешел ко второму этапу "разморозки снежной бабы", как он назвал про себя процесс нахального охмурения литовской жрицы. Изрядно помогало и то, что она весьма нравилась ему самому, а потому голос его был искренним, а в словах ни грамма фальши.
Плохо, конечно, что разрумянившаяся Римгайла была ни бум-бум в русском, а он сам - в литовском, но певучие строки любовной лирики русских классиков все равно делали свое дело. Понимать-то вайделотка не понимала, зато чувствовала хорошо. И свою руку, взятую Петром в прочный полон, она отнять не пыталась. Только румянец на ее щеках становился все ярче, когда Сангре время от времени эдак легонечко и очень нежно начинал перебирать ее пальчики или водить по внутренней стороне ладони, давая краткий урок хиромантии. Он на миг оглянулся на друга, ободряюще подмигнувшего ему, успел попутно заметить удивленный взгляд Кейстута, но надолго отвлекаться нельзя, чревато, и вернулся к разговору со жрицей, точнее, к монологу. Тем более что у него в памяти всплыли десяток литовских слов, старательно зазубренных в бане с помощью Яцко. Стремясь использовать их как можно быстрее, пока они вновь не улетучились из головы, Петр прижал руку вайделотки к своей груди и нахально заявил, что глаза Римгайлы прожгли его ширди, то бишь сердце, отныне и навеки. Да и спор он с нею затеял исключительно для того, чтобы вволю полюбоваться гневным румянцем на ее нежных щеках-скруостас.
Кроме того, литовский язык - прав был Улан - оказался вполне понятным. Когда вайделотка собственноручно соизволила взять из блюда неподалеку пару блинов и, протянув их Сангре, заявила: "Жямайчю блинай", он даже умилился от его схожести с русским. Действительно, только дурак не поймет, что ему предложили пожевать блинов.
Увы, через пару-тройку часов изрядно отяжелевший организм потребовал от своего хозяина легкой прогулки кое-куда, и Петр завертелся на своем кресле, прикидывая, как бы ненадолго покинуть даму. По счастью, на глаза попался Яцко, сидевший где-то на отшибе. Знак, поданный ему Петром, парень заметил почти сразу и послушно прискакал.
Попросив его провести кое-куда, своей соседке Петр, поднимаясь из кресла, пообещал быстро вернуться, куда там сивке-бурке. Та в ответ понимающе склонила голову и с улыбкой обратилась к Яцко. Говорила недолго, но о чем, осталось для Сангре тайной, поскольку толмач содержание их беседы не перевел, а Петру было не до вопросов - обуревала нужда поскорее добраться до нужного места.
Блуждали они по покоям довольно-таки долго, что показалось Петру странным - внешне хоромы выглядели не столь огромными, ан поди ж ты. Да и шли они, возвращаясь, вроде бы не тем путем. Окончательно дошло до него, что дело нечисто, когда у Яцко, идущего впереди, неожиданно погасла свеча. Произошло это как назло в небольшом и абсолютно темном коридорчике.
- Алло, орел! - позвал его Сангре. - Ты что, решил не доезжая выйти?
В ответ ни звука. Петр насторожился. Нет, он не опасался покушения, но когда твой провожатый неожиданно исчезает, выбрав такое уединенное место, на ум поневоле приходят не самые оптимистичные мысли.
Сангре отстегнул ремешок, удерживающий нож в ножнах, положил руку на его рукоять, прислушиваясь и ожидая нападения. По уму надо было немного постоять на месте, давая глазам привыкнуть ко мраку, но больше нескольких секунд ожидания его деятельная натура не выдержала и он осторожно двинулся вперед.
Неизвестный, поджидавший Петра, видел в кромешной тьме куда лучше, действуя безошибочно и почти беззвучно. Миг, второй - и Сангре ощутил, как его взяли в кольцо чьи-то сильные руки. Да вдобавок он, попытавшись отпрянуть и откинув голову назад, так приложился затылком о стену, что на пару секунд потерял сознание. А когда пришел в себя, сопротивляться было бесполезно, да и… не имело смысла, и он с жаром ответил на страстный поцелуй Римгайлы, припавшей к нему всем своим пышным телом…
Глава 17. К чему приводит излишний гуманизм
Утреннее пробуждение оказалось не из приятных - его попросту принялись бесцеремонно трясти. С трудом приоткрыв один глаз, Петр увидел нетерпеливо тормошившего его Улана.
- Ну и как альковные дела? - поинтересовался тот.
Сангре был не любителем хвастаться своими любовными победами. Однако в данном случае скрывать что-либо не имело смысла, и он уклончиво ответил:
- С муттер дьяконессой аллес зерр гут. Со мной тоже… ничего, пока ты не приперся, - проворчал он, но вновь погрузиться в дрему ему не позволили.
- Вставай, вставай. Нам давно у Кейстута надо быть, а ты валяешься тут, как котяра. Между прочим, не март месяц на дворе - январь, - Улан бесцеремонно принялся стягивать с друга одеяло, но увидев его плечи, остановился, покачал головой и сочувственно протянул: - М-да-а, ну и досталось тебе, дядя.
- А вдобавок еще и ты будить удумал, - огрызнулся Петр, натягивая одеяло обратно на себя. - Изыди, басурманин, а не то я как ляпший корефан Индры испепелю. А касаемо месяца, так у настоящего котяры всегда на календаре март, понял?
- Извини, но встать тебе придется, - чуточку виновато произнес Улан. - Надо. Яцко сказал, что… - он потер лоб. - Значит так. Если кратко и на нашем языке, то неявка одной из сторон засчитывается как признание собственной неправоты.
Он ловко сдернул с Сангре одеяло и присвистнул.
- Ух ты! Она тебя грызла что ли?
- Скорее клеймила, - хмуро проворчал Петр, усевшийся на постели и принявшийся осторожно ощупывать свое левое, особо сильно пострадавшее плечо. - И сам я как загнанная лошадь. Ты бы вышел, - посоветовал он, - а то мой ночной жокей вернется, нехорошо получится.
- Не вернется, - отмахнулся Улан. - Твоя наездница рано утром укатила восстанавливать свое святилище.
- Даже так?! - возрадовался Петр. - Это чудесно, - и он уважительно протянул. - Двужильная, не иначе.
- Скорее, трехжильная, - лукаво улыбнулся Улан, - поскольку к вечеру, как я слышал, она обещала вернуться. Как думаешь, зачем?
Петр помрачнел и, не ответив, осторожно потрогал свои ребра.
- Кажись, целы, - пришел он к оптимистичному выводу, - хотя с такими темпами все равно ненадолго. Нет, человек она хороший, просто замечательный, да и как женщина выше всяческих похвал, жаль азарта в ней через край, - и, мрачно покосившись на друга, пообещал: - Я в наших покоях баррикаду устрою. Ты полиглот у нас, давай срочно вспоминай Марсельезу.
- Тебе больше подойдет "Вы жертвою пали в борьбе роковой", - поправил Улан, ехидно хмыкнув: - Знаешь, я теперь безоговорочно доверяю твоим картам. Это ж надо, в глухом безлюдном лесу они безошибочно предсказали тебе скорое замужество.
Сангре негодующе крякнул. Последнее слово ему явно пришлось не по душе.
- Зато с наследством промахнулись, - проворчал он, поспешно уводя разговор.
- Как сказать, - возразил Улан. - Возможно, подразумевался трофей, а в гаданиях попросту нет такого слова, верно? - и поторопил друга: - Давай-давай, одевайся. Я тебе, конечно, сочувствую, но время не терпит.
- Сочувствует он, - хмыкнул Сангре. - Скажи уж честно: завидую.
- Чему?
- Моей полнокровной жизни, насыщенной приключениями, драйвом и… сексом! Все как положено настоящему оперу: вчера - бой на святилище, сегодня - сражение со святой, в смысле со жрицей, а завтра… - он поморщился, покосившись на израненные плечи, и философски заметил: - Впрочем, до завтра надо еще дожить. Кстати, а куда нам спешить? Раз Римгайла уехала, выходит, она как истец отказалась от претензий. Тогда и мне можно пару часиков поспать, - и он сладко потянулся.
- Кейстут ждет, - пояснил Улан. - Кстати, кажется, нам придется здесь задержаться.
- Зачем? - удивился Сангре. - Мы ж вроде бы намыливались в гости не в Литву, а к гарным львивским парубкам с Галичины.
- Понимаю, - кивнул Улан. - После таких отчаянных сражений в постели и у меня бы все из головы повылетало. Тогда ты начинай одеваться, а я по ходу дела тебе кое-что напомню, - предложил он. Петр потянулся за штанами, а его друг приступил к раскладу. - Во-первых, я и раньше говорил, что надо повнимательнее присмотреться к Гедимину и его наследникам. Между прочим, это твоя идея насчет Литвы как союзника Руси в борьбе с Ордой. Кстати, предложение весьма разумное и логичное.
- Иных не держим, - гордо заявил Сангре.
- Вот-вот. И главное, заменить этого союзника, по сути, некем. Европа отпадает. Она как в двадцать первом веке, так и сейчас, горазда на обещания, но скупа на реальную помощь. Ну а про тевтонов и говорить нечего. Стоит им узнать, что Руси плохо, как они запрыгают от радости.
- Ибо кто не скачет, тот москаль, - поучительно напомнил Сангре.
- Ну да, - согласился Улан. - Остается Литва.
- Но мы гостим у Кейстута, а не у…
- Гедимин скоро прибудет, - торопливо перебил Улан. - Не сегодня, конечно, и не завтра, но скоро. И нам к тому времени надо что-то придумать по захвату замка, о чем ты упомянул вчера в разговоре с Кейстутом. Я внимательно наблюдал, как он на тебя смотрел, когда ты про это говорил, так что будь уверен: он сам сегодня поднимет эту тему, и надо знать, что ему отвечать.
- Да я ему больше для отмазки сказал, чтоб пленных фрицев в живых оставить, - поморщился Петр.
- Здесь времена суровые, - напомнил Улан. - Почти как… в зоне. Ты извини за напоминание, но больно сравнение подходящее, - Сангре лениво отмахнулся и его друг продолжил: - Я к тому, что пустых слов не любят и к тем, кто умеет лишь языком трепать, отношение, мягко говоря, не очень уважительное. Поэтому делай вывод.
- Это я-то лишь языком?! - возмутился Петр. - Ты же видел мое израненное тело, сплошь в боевых рубцах и шрамах.
- Видел, - подтвердил Улан. - Правда, глубоких ран не заметил, но общее зрелище действительно впечатляет. Сразу видно: бои велись нешуточные и Купидон может тобою гордиться. Теперь тебе осталось доказать, что ты и у Марса с Ареем тоже ходишь в любимых учениках.
- А как же МВД? - ехидно осведомился Сангре. - Помнится, не так давно кто-то убеждал меня, что работать надо исключительно по специальности.
- А я предлагаю рассматривать взятие замка как обычную операцию по проникновению на бандитскую малину, благо поведение тевтонов ничем от уголовного не отличается.
- Думаешь, реально это самое проникновение? - мрачно осведомился Петр.
Улан уклончиво пожал плечами. Сангре затянул пояс, одернул на себе рубаху и поинтересовался:
- Ну и чего стоим? То торопил, на прием в рейхсканцелярию опаздываем, Великий Хурал уже собрался, срываем заседание Политбюро, а то…
- Не чего, а кого, - поправил Улан. - Зайти за нами должны. А самостоятельно мы из этих лабиринтов не выйдем.
Но тут в покои вошел Яцко, опасливо поглядывавший на Петра.
- Этот, что ли, за провожатого? - хмуро осведомился Сангре.
- Он, - кивнул Улан.