И вновь напомнил, что вера тех, кто ему служит, для него значения не имеет. Конечно, лучше бы они поклонялись Перкунасу и прочим богам, но не беда если Аллаху или Христу. Взять, к примеру, Давида, тоже приехавшего издалека, из Пскова, и хотя он верит не в того Христа, что Сангре, но ведь в Христа, а не в Перкунаса, и что с того? Главное, он храбр, умен, верен, а потому ныне не просто наместник Городно, но и всех западных земель, включая Берестье. И Гедимин держит его буквально у сердца, о чем наглядно свидетельствует и то, что он с ним породнился, отдав ему в жены свою дочь Бируте и разрешив перекрестить ее в Екатерину. И далее, так сказать, для усиления впечатления, последовал заманчивый намек. Мол, вообще-то дочерей у него еще много и кое-какие как раз в самом соку, так что…
Друзья переглянулись, и Улан осторожно ответил, что многое будет зависеть от того, насколько успешно закончится у них затеянное. Такая уклончивость кунигасу, судя по его помрачневшему лицу, не больно-то понравилась, но вслух он свое недовольство никак не выразил. Правда, на всякий случай уточнил, не собираются ли чужеземцы пойти на службу к его южным соседям.
Услышав в ответ короткое и твердое "нет", Гедимин удовлетворенно кивнул и предложил добавить людей для их охраны в пути, но оба, не сговариваясь, наотрез отвергли его предложение. И обязанными быть не хотелось, да и ни к чему они. Помимо Локиса с Вилкасом и Яцко у них имелось еще семеро дюжих широкоплечих воинов, выделенных Кейстутом из числа тех, кто участвовал в спектакле под Христмемелем - куда больше?
- Но этим, думаю, не побрезгуете, - заявил слегка раздосадованный их отказом Гедимин и стянул с мизинца золотой перстень. В центре оправы красовался большой синий сапфир с вырезанным на нем трезубцем. - Пока мы в Литве, стоит показать его любому человеку, и он непременно окажет вам помощь. В том даю вам свое слово, - твердо заявил князь, сурово добавив: - И скорее железо превратится в воск, чем я возьму его обратно. На того же, кто откажется помочь, пускай обрушится гнев Перкунаса и всех прочих богов на небе и мой на земле.
Пришлось взять, дабы окончательно не обидеть. Тяжелый перстень пришелся впору Петру только после того, как он его надел на указательный палец. Да и для него оказался слегка великоват, норовя соскользнуть, поэтому Сангре, едва они выехали из Трок, продел через него веревочку и надел на шею. Так надежнее.
Глава 30. Очередное фиаско
Выехали они не за шесть дней, как советовал Кейстут, а на сутки позже - задержали разметки водохранилища и чертежи плотины. Однако Гедимин заверил, что они легко наверстают упущенное время, поскольку почти вся дорога гладкая и ровная, ибо тянется по руслам замерзших рек. Да и купцы с начала зимы хорошо укатали санную колею. Словом, не путешествие будет, а одно удовольствие.
И впрямь, уже в первый солнечный денек восемь всадников и трое саней, следующих за ними, преодолели двойную норму, пройдя по речушке Лукне, начинающейся совсем неподалеку от Трок, и далее уже по Меричанке, успев добраться до небольшого замка Меркен, запиравшего ее устье при впадении в Неман.
Воевода замка встретил припозднившихся путников - подъехали, когда давно стемнело - настороженно, но перстень Гедимина и впрямь творил чудеса. Стоило показать его, как они получили самый радушный прием. Более того, сенные девки, появившиеся в их покоях ближе к ночи, явно были готовы и расстелить дорогим гостям постель, и самим прилечь в нее. Правда, оба единодушно проигнорировали их намеки. Полтораста верст за день - не шутка, и даже куда более привычному к верховой езде Улану хотелось одного: брякнуться в кроватку и заснуть. Про Петра и говорить нечего.
Поздний зимний рассвет вновь застал их в пути. Лошади, послушно следуя всем причудливым изгибам Немана, шли ходко. Делать было нечего и друзья вторично, на сей раз окончательно, обсудили перспективы оригинального варианта Улана, коему, судя по всему, не суждено было сбыться.
Да, касаемо Наваградка все оказалось правдой. Действительно, сидел в нем митрополит Феофил. А близ города продолжал существовать православный Лавришевский монастырь, основанный еще сыном Миндовга, но…
Вот в этих "но" и заключались закавыки. Во-первых, сам Гедимин, за исключением благословения, полученного от Феофила, не больно-то тяготел к христианству: и в храмы не захаживал, да и на пожертвования был весьма скуп, считая все это никчемными глупостями. "Даже сотня золотых крестов бессильны перед сталью одного-единственного меча", - любил приговаривать он.
А не гнал он и словесно привечал христианство исключительно по меркантильным и сугубо практическим причинам - одни крестоносцы чего стоили. Впрочем, язычество и их боги всегда были куда покладистее по отношению к своим потенциальным конкурентам, относясь к ним достаточно миролюбиво, нежели жестокие и ревнивые ко всем прочим Иегова, Саваоф и Аллах. Соответственно и сами почитатели древних богов - Осириса, Зевса, Юпитера, Митры, Одина и Перуна вели себя куда порядочнее и гуманнее к представителям иных вер.
Но гуманность вовсе не подразумевает осыпание золотом. А потому неудивительно, что православный митрополит, как поведал друзьям Яцко, жил весьма бедно. И монастырская обитель представляла собой удручающее впечатление: десяток клетушек для монахов и неказистая деревянная церквушка. Сразу ясно, что властям на их существование абсолютно наплевать: стоит монастырь - хорошо, развалится - тоже не заплачут. Если заметят, конечно.
Во-вторых, народ. Не зря они побывали на празднике, устроенном жрецами во главе с Лиздейкой. Вид исступленной толпы, могущей в честь своих богов порвать кого угодно, преподал друзьям хороший урок. Эти никогда не простят князю перехода в иную веру и немедленно откачнутся от него. Да и жрецы навряд ли станут сидеть сложа руки. Умные и наиболее дальновидные вроде Лиздейки - да, поймут князя и если не одобрят, то во всяком случае простят, ибо так надо. Но хватает и иных, которые после крещения кунигаса могут повести себя невесть как.
Но это полбеды, однако имелось и "в-третьих". Даже рискни Гедимин сделать ставку на христианство, в какую сторону он качнулся бы, неведомо. Точно также, а то и побольше, чем православных, он привечал и католиков. То, что костелов и католических монастырей в самой Литве было больше, нежели православных - заслуга самих католиков и упрек неповоротливому православию. То же самое относилось и к тому факту, что братья-доминиканцы и францисканцы вовсю расхаживали по стране, проповедуя слово божье, и каждый имел при себе охранную грамоту с тяжелыми вислыми свинцовыми печатями от великого кунигаса - попробуй тронь.
Но отметая в сторону инициативу одних и инертность других при внимательном рассмотрении все равно становилось понятно, что и сам Гедимин отдает предпочтение служителям римского папы. Было оно еле заметным, можно сказать, практически неуловимым, но если приглядываться…
Достаточно посмотреть на Бертольда и Генриха - двух монахов-францисканцев, трудившихся в княжеской канцелярии в качестве секретарей и готовивших для Гедимина различные бумаги, указы и прочие документы. Одно это говорило о многом, особенно если вспомнить, что язык официальных документов в Литве - русский. В смысле - старорусский. И речь Яцко и таких же, как он, дреговичей, кривичей и прочих будущих бульбашей, друзьям была понятна точно так же, как слова жителей Липневки. Разве акцент немножко иной и только.
Вот так: язык русский, а пишут на нем не будущие белорусы или малороссы, а пара немцев-монахов. И что они при этом напевают в княжеские уши - бог весть. Разумеется, кунигас - не дурак, себе на уме, но тем не менее иногда - если речь идет о мелочах - к ним прислушивается и даже… идет навстречу. Иначе он навряд ли обратился бы к Петру с Уланом с просьбой освободить брата их францисканского ордена Сильвестра без выкупа, поскольку тот, дескать, является духовным лицом. Мол, ни к чему благородным воинам уподобляться варварам-крестоносцам, разоряющим святые капища людей иной веры и предающим смерти литовских жрецов.
Дураку понятно, откуда растут ноги у этой просьбы. Нет-нет, на Сильвестра друзьям было наплевать. Они и без того собирались продержать его исключительно до того времени, пока Бонифацию не станет заметно лучше, то есть по сути в качестве сиделки, после чего отпустить. Однако сам факт княжеского заступничества говорил о многом.
Да и в других вопросах, особенно экономических, князь также опирался на католиков, к примеру, через рижского архиепископа норовил поддерживать торговые связи с Европой.
Если вникнуть в ситуацию, то понять Гедимина несложно - по одну сторону от его страны лежат православные государства, по другую - католические. Ссориться ни с теми, ни с другими нежелательно. Но если откинуть в сторону личные предпочтения в вере, коих он не имел вовсе, относясь ко всем толкам христианства с полнейшим равнодушием, на первое место выплывала практическая выгода, то бишь голая политика. Согласно же ей православные соседи, в отличие от католических, были полузависимы, выплачивая дань мусульманской Орде. То есть с военной точки зрения они как союзники смотрелись, мягко говоря, слабовато. Скорее уж обузой, ибо приняв ордынских данников под свою руку, он тем самым приобретал вражду со степняками, с коими кунигас пока ухитрялся сосуществовать в относительном мире и ссориться не собирался. Во всяком случае, в ближайшем будущем.
И когда Улан как-то по возвращению с охоты ухитрился вытащить его на откровенность, направив разговор в нужное русло, Гедимин, нимало не скрываясь, открыто ответил:
- Не хочу, чтоб Литва оказалась меж Ордой и Орденом, словно между молотом и наковальней. Тогда ей точно не уцелеть. Как-нибудь потом, когда эти поганцы с крестами на плащах угомонятся и поймут, что с нами куда выгоднее жить в мире, нежели воевать, можно будет и степному народцу уши надрать, но до тех пор… - и было видно, что этот ответ отнюдь не экспромт, он давно все обдумал и прикинул. Сожалеюще вздохнув, добавил: - Вот ежели бы русичи в того же бога, что и немецкие рыцари, верили - дело иное, мог бы и призадуматься… - Словом, ставим на твоей затее крест, - подвел безжалостный итог Сангре. - Жаль, сама-то идея с объединением хорошая. Но увы, иначе как с восточного конца, ее в жизнь внедрить не получится.
Разочарованный Улан лишь горестно кивнул, признавая правоту друга. Однако жизнерадостно щурящемуся на солнце Петру очень не хотелось, чтоб в этот погожий зимний денек кто-то рядом грустил, особенно лучший друг. И он бодро пихнул Улана в бок.
- Да ты не грусти. Теперь нам по-любому не успеть претворить в жизнь все планы. Сам посуди, только на то, чтоб достичь Урала и выяснить, где там железо, не говоря уж про строительство самого примитивного заводика, нужны годы и годы, а мы, надеюсь, уже следующим летом скажем этому времени адье и только нас здесь и видели.
- Уверен?
- Процентов на девяносто. Думаю, если купцам пообещать ну-у, скажем, по два золотых флорина за каждый фунт, они наизнанку вывернутся, но все притарабанят, - ответил Петр.
- А заказывать думаешь сколько?
- Гулять так гулять, в смысле на все пятнадцать тысяч.
- Это ж больше трех тонн! - ужаснулся Улан, мгновенно произведя в уме нехитрый подсчет. - И не жалко?!
- Так ведь для себя, - недоуменно пожал плечами Сангре. - Чем громче бабахнем, тем надежнее, что эта хрень включится.
- А на текущие расходы оставить?
- У нас же Дитрих имеется, - напомнил Петр. - Думаю, тысяч за пять мы его свободно продадим, если не больше, плюс у нас и сейчас кой-какая наличка имеется, да и Кейстут нашу долю добычи серебром отстегнет, так что хватит денег и чтобы до Липневки добраться, и деревенским помочь, и, - он кашлянул в кулак, - Зарянице новые колты с зелеными камушками прикупить, чтоб под цвет глаз. Горыне тоже какой-нибудь инструмент подарим.
- Как-то ты сегодня сам на себя не похож, - натужно улыбнулся Улан. - Все готов промотать и прокутить.
- Не все, - возразил Петр. - Грех отсюда с собой редких монеток не набрать. Правда, я не филателист, да и ты тоже…
- Не нумизмат, - подхватил Улан.
- Ну да, - подтвердил, нимало не смутившись, Сангре. - Словом, могём лопухнуться, но если хотя бы с одной из сотни угадаем, уже неплохо заработаем. А остальные как память сохраним.
- А все прочее побоку и тебя уже не интересует?
- Ну почему побоку, - возмутился Петр. - Цельных полгода, а то и год тут без дела торчать - с тоски загнемся. Так что успеем и в Тверь заглянуть, и в качестве спонсоров князя Михаила выступить. Я к тому, что и бумажную фабрику построим, и типографию наладим, а ежели притормозит купец с товаром, то и первую книжку выпустим. Ну а остальное… - он развел руками.
- Я так и понял, - кивнул Улан. - Нам здесь не жить, как ты любишь приговаривать, так чего надрываться?
- Странно как-то у тебя это прозвучало, - буркнул Сангре. - Почти как упрек, хотя на самом деле я прав - всех дел все равно не переделать, а нам здесь и впрямь не… - осекшись, он уставился на сумрачное лицо друга и настороженно осведомился: - Не пойму я что-то. До сегодняшней минуты я полагал за наши дела с путешествием обратно, что они в шоколаде.
Улан неопределенно пожал плечами и, поморщившись, ответил:
- Ну-у, с цветом ты не ошибся…
- Оп-па! Это как же понимать?!
- Да есть одна серьезная проблемка.
- Та-ак, - протянул Сангре и хмуро потребовал: - А теперь, дружище, возьми свой язык в руки и растолкуй мне за то, чего я еще не знаю.
Улан помялся, оглянувшись на десяток литвинов, следовавших за ними. Чуть задержав взгляд на Яцко, бывшем ближе прочих, он неопределенно поморщился и коротко отрезал:
- Вначале доберемся до Берестья, а там и поговорим.
Но получилось чуть иначе.
Во-первых, в Городно, куда Гедимин попросил их заглянуть, дабы они передали тамошнему князю Давиду грамотку, им удалось прибыть засветло, то есть они не так сильно устали, как после первого дня путешествия.
Во-вторых, то ли в баньке были какие-то особые венички, то ли сам банщик обладал необычным мастерством, но выйдя из нее друзья чувствовали себя не расслабленными, а напротив, взбодрившимися и посвежевшими.
Ну а в-третьих, хозяева им практически не докучали. Скорее уж напротив. Давид, прочитав послание кунигаса, заявил, что у него имеются кое-какие дела в Берестье и, сославшись на необходимость личного контроля за сборами в дорогу, пошел отдавать распоряжения дружине и дворне. Жена его, литвинка Екатерина, до святого крещения носившая имя Бируте, поначалу засыпала обоих бесконечными вопросами о батюшке Гедимине и разлюбезных братцах, но вскоре, будучи на сносях, почувствовала себя плохо и, извинившись, тоже покинула гостей. Мало того, она не просто удалилась, но еле дошла до своей опочивальни - начались схватки.
Оставшись за столом одни, друзья не стали долго рассиживаться в трапезной и, проследовав за слугой-провожатым, оказались в приготовленных для них покоях. Притом произошло это достаточно рано - не позже восьми вечера. Тогда-то Сангре от нечего делать и вспомнил странную обмолвку друга насчет серьезной проблемки, могущей задержать их в средневековье. И принялся тормошить Улана. Тот поначалу предложил отложить разговор на следующий день, но Петр не отставал, высокопарно потребовав не щадить его и сказать все как есть, сколь бы плохим ни было известие.
- Ну раз тебе так не терпится, - вздохнул Улан и зачем-то выглянув за дверь, велел стоящему там Яцко раздобыть медку и по возможности покрепче. Повернувшись обратно к Петру, он зловеще пояснил: - Некоторые новости, как сложная хирургическая операция, нуждаются в анестезии.
- Значит, твои новости из числа плохих, - задумчиво протянул Сангре и его настроение мгновенно упало.
- Не угадал, - покачал головой Улан. - Скорее, из разряда очень плохих…
Глава 31. Визит в мезозой
Начинать рассказ о "проблемке" Улан не спешил. Задумчиво почесывая в затылке, он прошелся по комнате. Петр, плюхнувшийся на свою постель, хмуро следил за другом. Вообще-то такие блуждания были его привилегией, и от этого непривычное поведение Улана с каждой секундой тревожило его все сильнее. Когда тот в пятый по счету раз совершил путешествие из угла в угол, Сангре, не выдержав, взмолился:
- Уланчик, ты своим молчанием делаешь мне боязно. Начнёшь ты наконец излагать за свою проблему или продолжишь дергать за мои нервы, хотя они совсем не похожи на струны гуслей.
- Сейчас, сейчас, - пообещал тот. - Но для начала скажи, как тебе самому это время? В смысле, по душе или…
- Ну ты и вопросики задаешь, - почесал в затылке Петр. - Честно говоря, раньше я средневековье считал куда приличнее: рыцари, благородство, менестрели, а на самом деле… - он досадливо махнул рукой. - Сплошная борьба за бабло. Как говорил один поэт, везде угрюмое мошенство и нет веселого жулья.
- Но и отличия имеются, причем весьма существенные, особенно на Руси, - возразил Улан. - Например, в двадцать первом веке ты мало что мог изменить, так сказать, по-крупному. Вспомни-ка. Мы едва занялись наркобаронами, и нам столько соли с перцем на хвосты насыпали - ай-яй. Сам губернатор с мэром подключились, чтобы нас в кутузку засадить. А тут преступников никто покрывать не станет, в каком бы чине они ни хаживали. Даже боярин, если виноват, и тот, что написано в "Русской правде", все сполна получит.
- А к чему ты мне это все рассказываешь? - насторожился Сангре.
- Да я как-то припомнил твои грандиозные наполеоновские планы, изложенные в Липневке, когда мы бизнес-план обсуждали, кое-что прикинул и пришел к выводу, что по большей части они реальны.
- А то! - самодовольно хмыкнул Петр. - Мы ж не инквизиторы, фуфло приличным уважаемым людям не впариваем и за базар завсегда отвечаем. Между прочим, ты меня тогда остановил не вовремя, а то бы я тебе еще и продолжение выдал, а оно еще круче начала. Вот послушай. Сразу после Урала…
- Погоди пока с продолжением, - перебил его Улан. - Тут одно начало чересчур больших сроков для исполнения требует.
- В смысле?
- В смысле, успеть-то выполнить все затеянное можно, но не за пару-тройку лет.
- Ну-у, я ведь сказал, что главное - Русь в седло подсадить, а остальное они сами. К тому же ради Куликова поля я готов слегка тормознуться.
- Надолго?
- Да хотя бы на столько же.
- То есть на пару-тройку лет, - уточнил Улан и, дождавшись утвердительного кивка Сангре, поинтересовался: - А если еще дольше? Уж больно дел много, включая международные, то есть связанные с дальними путешествиями.
- Это еще какими? - оторопел Петр.
- Например, в Константинополь.
- Зачем?