– Так точно, машина ждет. – Командир разведбата первым двинулся к легковушке. Судя по задумчиво нахмуренному лбу, вопросы у него не закончились. Сергей даже догадывался какие: кто такие "парши" (ну да, согласен, сболтнул, не подумав: здесь этот термин пока не в ходу, а даже если бы и использовался, вовсе не факт, что фронтовой разведчик мог его знать) и отчего он так уверен, что к мосту идут именно "бранденбурги".
Комдив взглянул на Завьялова:
– Костя, дуй в штаб. Передавай приказ: объявляю боевую тревогу. И связь с танкистами чтобы работала как часы. Боюсь, наш заслон у моста долго немцев не сдержит, а если они переправу захватят и в Поречье окопаются, худо будет. А мост им отдавать нельзя, никак невозможно.
– Но я…
– Товарищ капитан, выполняйте приказ! – повысил голос Сергей. – Через двадцать минут буду лично. Да, и самое главное: немедленно связаться с гарнизоном охраны моста! Прямо сейчас, не откладывая ни на минуту! Пусть немедленно занимают позиции и ждут!
Память – на сей раз не реципиента, а его собственная – услужливо подсказала, что переправу охраняют бойцы второй дивизии НКВД. Всего сорок семь человек, включая командиров. Несмотря на наличие траншей с пулеметными гнездами и нескольких ДЗОТов по обе стороны моста, в прошлый раз они так и не сумели оказать существенного отпора диверсантам лейтенанта Реннера, хоть бой и был достаточно ожесточенным. Ну, не ожидали они, что в советском бронеавтомобиле и советском же грузовике окажутся три десятка врагов, переодетых в красноармейскую форму! Многие из которых еще и по-русски свободно говорили. Хотя и должны были, конечно, война уж третий месяц идет…
В итоге немцам удалось захватить мост и, поставив дымовую завесу, подавить гранатами укрепленные точки. А после того как к реке подошли танки, бой и вовсе завершился, понятно в чью пользу. Взорвать переправу, к сожалению, гарнизон охраны не успел – или не имел такой возможности. По одной из версий, этому воспрепятствовали диверсанты, успевшие перерезать ведущие к зарядам провода, по другой – мост по какой-то причине вовсе не был заминирован, как и дамба у Ивановского, а установленные на настиле бочки с горючим поджечь не удалось…
– Слушаюсь, – взял себя в руки Завьялов. – Что передать?
– Передать, что в течение самого ближайшего времени на мост будет совершена атака фашистских диверсантов, вероятно, переодетых в форму РККА и использующих трофейную советскую технику и оружие, скорее всего, хорошо владеющих русским языком. Пусть займут укрепления и ждут. Приказываю, под мою личную ответственность, к переправе никого не подпускать. Вообще никого! Останавливать, при малейшем неповиновении – стрелять на поражение без предупреждения. В ближайшие несколько часов к мосту никто не должен подойти. Вообще никто! Ни подойти, ни подъехать! В самом крайнем случае мост уничтожить! Любым способом. Если не успели заминировать – пусть просто подожгут – настил деревянный, полыхнет за милую душу. Хотя лучше, конечно, взорвать, коль взрывчатка имеется, пусть готовят к подрыву немедленно. В случае нападения немедленно подать сигнал – помощь прибудет в самые ближайшие сроки. А станут спорить – напомнить, что переправа находится в зоне ответственности моей дивизии, так что отдавать подобный приказ я право имею. Да, и пусть имеют в виду, что максимум через десять-пятнадцать минут от начала вражеской атаки к мосту подойдут до роты пехоты и взвод легких танков. Впрочем, наше подкрепление должно успеть первым, так что пусть не особо пугаются.
– Так точно… – шумно сглотнув, пробормотал Константин, переваривая обрушившуюся на него информацию. – Разрешите выполнять?
– Выполняйте, товарищ капитан, времени нет!
Майор Гареев молчал, хоть по его лицу было видно, что вопросов у него с каждой минутой становится все больше.
– Рустам, тебя тоже касается, поехали…
* * *
– Вон там они, товарищ полковник, в этой избе, – подсказал Гареев, на всякий случай указав направление рукой. – Там наша медицина пункт первой помощи разместила, ну и раненых туда же отправили. Сам медсанбат, понятно, полностью пока не развернулся, ждут развития событий.
– Понятно, – буркнул Кобрин. – Пошли быстренько, меня в штабе ждут, сам слышал, как все завертелось. Блокнот с карандашом имеешь?
– Так точно.
– Пока я с бойцами говорить стану, записывай вкратце, чтобы чего важного не упустить. Ты ведь их только устно опросил, как я понимаю, а ждать оформления подробного рапорта у меня нет времени. Добро?
– Есть, – пожал плечами комбат, если и удивившись, то вида не подав.
Первым поднявшись на невысокое, из трех ступенек, крыльцо, Кобрин столкнулся с молоденькой медсестричкой, выносящей эмалированный таз с обрывками окровавленных бинтов, тампонов и прочей медицинской "расходки". Встреча оказалась неожиданностью для обоих. Сергей чисто инстинктивно отпрянул в сторону, девушка тоже. По закону подлости в том же самом направлении, разумеется. В результате чего таз уперся в живот комдиву, а медичка мгновенно пошла алыми пятнами, едва не выронив емкость вместе со всем жутковатым содержимым.
– Ой… п-простите, т-товарищ полковник… – Похоже, девчушка была на грани обморока. Поскольку никакой касающейся ее информации в памяти Лукьянина не нашлось – да и с чего бы, собственно? С какой радости командиру дивизии знать в лицо или тем паче по имени медицинских сестер? – пришлось импровизировать. Подхватив таз одной рукой, другой поддержал ее под руку:
– Аккуратнее, красавица, так и командира зашибить недолго! А кто тогда с немцем воевать станет? Спускаемся осторожненько, тут ступеньки. Вот и хорошо. Ну, все нормально?
– Да… – пискнула девчушка, выдергивая из его руки таз. Бурая, цвета мясных помоев жидкость на дне едва заметно плеснула. – Виновата, не заметила. Разрешите идти?
– Разрешаю, – улыбнулся Сергей, делая знак Гарееву. Майор плавным движением метнулся к медичке, помог спуститься с крыльца, успев незаметно подмигнуть. – Как там наши раненые?
– Помощь обоим оказали, жить будут, – взяв себя в руки, ответила та. – Можно поговорить. Недолго только, им в госпиталь нужно. Ой, да что вы у меня-то спрашиваете? Проходите внутрь, доктор сам и расскажет. Хотя нет, он только что ушел, минут через двадцать вернется. Вы его, наверное, подождите, да?
– Спасибо, дальше мы уж сами разберемся.
Еще раз ободряюще улыбнувшись девушке, Сергей толкнул дверь и прошел в сени, ничуть не смущенный неожиданным происшествием майор – следом. Пригнувшись, чтоб не ушибить голову о низкую притолоку, огляделся. Просторная комната, выходящая окнами на восток и запад (по два с каждой стороны) и оттого светлая, разделена надвое подвешенными под потолком белыми простынями. За которыми, нужно полагать, располагалась та самая то ли смотровая, то ли перевязочная: весьма далекий от медицины Кобрин в подобном разбирался очень слабо. Поскольку там, в его времени, все, касающееся оказания помощи раненым, было в целом автоматизировано. На поле боя – индивидуальные аптечки первой помощи, способные остановить кровотечение, снять болевой шок, защитить от отравления или радиации и поддержать организм бойца до прибытия эвакуационной команды. На следующем этапе – компьютеризированные операционные и реанимационные модули, требующие минимального человеческого вмешательства. Здесь же все было совсем иначе…
Раненые сидели на покрытой застиранной простыней лавке в граничащем с сенцами "предбаннике", куда меньшем по размеру, нежели основная часть помещения. Один совсем молодой, не больше двадцати лет. Голова перевязана, на только что наложенном белоснежном бинте уже успело проступить крохотное алое пятнышко; под правым глазом, опускаясь на полщеки, наливается роскошный синяк, скорее даже кровоподтек. Знакомое дело – подобное бывает при сильном ударе, например прикладом или ногой. Второй постарше, под тридцать, пожалуй. Баюкает на груди правую руку, замотанную тугими турами бинта от локтя и выше. Штанина маскировочного костюма, обычной двухцветной "амебы", разорвана вместе с хлопчатобумажными шароварами, свисая лохмотьями от колена до голенища сапога, глубокие ссадины на коже обильно замазаны йодом. Лица у обоих чумазые, пятнисто-полосатые от смешанной с потом грязи, копоти и крови, только белки глаз и выделяются. Да уж, похоже, тяжко сегодня мужикам пришлось…
Заметив вошедших, ближайший ко входу разведчик (тот, что постарше) попытался торопливо подняться на ноги. Его товарищ, мазнув по лицу комдива расфокусированным взглядом человека, получившего черепно-мозговую травму, с запозданием дернулся следом, однако Кобрин лишь махнул рукой – "сидите, мол".
– Товарищ полковник, товарищ майор, замкомвзвода сержант Евсиков…
– Вольно, сержант. О здоровье не спрашиваю, сам все вижу. Доложить о результатах разведки сможете?
– Так точно, смогу, – кивнул сержант, бросив на товарища короткий взгляд.
Поискав взглядом, на что бы присесть, Сергей заметил возле противоположной стены парочку массивных деревенских табуретов. Подтянув один поближе, уселся в паре метров от бойцов. Вторым завладел Гареев, разместившийся в углу. Выложив поверх планшета блокнот и взяв карандаш, майор приготовился конспектировать разговор, выполняя просьбу командира. Особой надобности в последнем, в принципе, не было: на память Кобрин пока не жаловался, но пусть будет. Вдруг на самом деле что-то важное упустит?
Сергей оглядел напрягшихся разведчиков. Волнуются, понятно: не ожидали, что придется повторять рассказ самому комдиву. Да еще и в подобной обстановке, определенно не способствующей спокойному разговору. А что делать? Нет у него ни времени, ни возможности, чтобы дожидаться оформленного по всем правилам рапорта. Обстоятельного, с аккуратно нанесенными на карту местности пометками и пояснениями. И местного особиста, которому при подобном разговоре обязательно надлежит присутствовать, в пределах видимости тоже не наблюдается. Что, с одной стороны, вроде как непорядок, а с другой? А с другой – некогда ждать. Поскольку у него снова цейтнот, как и в прошлые два раза.
Правда, и ставка сейчас не в пример более высокая…
– Значит, так, товарищи бойцы. Надолго я вас не задержу, сам вижу, в каком вы состоянии. О том, с кем вы за Лугой столкнулись, мне уже доложил товарищ майор. Сейчас прошу кратко, без лишних подробностей, рассказать обо всем произошедшем еще раз. Буквально пять минут на рассказ. В первую очередь меня интересуют подробности, касающиеся этих диверсантов. Любые подробности, – с легким нажимом повторил Кобрин. – Как вооружены и экипированы, чем занимались, когда с вами столкнулись, на каком языке разговаривали, что заметили странного или необычного. А во вторую – что вообще на той стороне реки творится? Какие силы и средства противника обнаружили, где расположены, готовятся ли к наступлению – ну и так далее, не мне вас учить, что важно, а что нет. Мне доложили, что с диверсантами вы встретились километрах в трех от моста, так? Посему меня интересует, есть ли фашист на этом расстоянии или нет. Докладывает сержант Евсиков, товарищ дополняет, если сочтет нужным или заметит, что командир что-то пропустил или не заметил. Боец, представьтесь!
– Красноармеец Сидоров, – чуть заторможенно сообщил второй разведчик, часто моргая и непроизвольно кривя лицо. Похоже, и на самом деле сотрясение мозга или контузия. В стационар парню нужно, и поскорее.
– Приказ понятен?
– Так точно, – нестройно отрапортовали красноармейцы.
– Рассказывайте, время пошло…
Интерлюдия 1
Лейтенант НКГБ Виктор Зыкин, конец августа 1941 года
Приземлились на каком-то безымянном полевом аэродроме. Самолет при посадке нещадно подкидывало и мотало из стороны в сторону: взлетно-посадочная полоса оказалась просто лесной просекой, стараниями персонала БАО выровненной до более-менее удобоваримого состояния. Кустарник выкорчевали, кочки срезали, ямины и промоины засыпали и утрамбовали – чем не взлетка? Истребители за милую душу взлетают да садятся, значит, и транспортник приземлится. Вот и приземлился. А что потрясло немного, так не беда, хорошо, что вообще невредимым добрался – Люфтваффе пока что в воздухе себя королями чувствуют. Спасибо прикрытию, отогнали, когда на подлете следом пара "мессеров" прицепилась. Но в бой немцы ввязываться не стали – видать, не по нраву им наши новые "ястребки". Пуганули парой неприцельных очередей, да отвалили, завидев, как "МиГи" перестраиваются для атаки.
Ощущая себя вполне опытным авиапутешественником – второй раз на самолете летит, шутка ли? – Зыкин простучал сапогами по невысокой, всего в несколько ступенек, металлической лесенке-трапу, с наслаждением ощутив под подошвами твердую землю. Опытный-то он опытный, конечно, тут никаких сомнений… но на земле оно как-то всяко надежнее. Огляделся. Под деревьями лесной опушки – укрытые сетями истребители, возле которых копошится обслуга, на дальнем краю поля – замаскированная батарея ПВО, тянущая к небу увенчанные раструбами пламегасителей хоботки скорострельных зенитных автоматов 61-К. Где разместились остальные аэродромные службы, отсюда не видно – укрыты где-то неподалеку. А вообще, грамотно тут все организовано, молодцы. С высоты-то, небось, и вовсе ничего не разглядишь: ну просека – и просека, каких в этих краях много. Или не просека, а луговина, мало ли…
Зыкина, как выяснилось, ожидали – не прошло и пары минут, как к самолету подкатила… нет, не легковушка, а самая обычная полуторка. Из кабины которой, не дожидаясь полной остановки, выскочил сержант госбезопасности. Кинув ладонь к косо сидящей фуражке, представился торопливой скороговоркой:
– Сержант Колосов, здравия желаю! Товарищ лейтенант Зыкин? Нас предупреждали. Садитесь в машину, сразу и поедем. Вон, в кабину лезьте, а я в кузове прокачусь. Вещей при вас не имеется?
– Не имеется, – подтвердил Витька, скрыв улыбку, глядя на суету встречающего. Ишь как волнуется, едва из портупеи не выскакивает! Интересно, кем его представили в радиограмме? Какой-нибудь важной шишкой из столицы? Так звание для оной шишки определенно маловато: всего-то лейтенант. Да, вот кстати… Не стоит расслаблять товарищей на местах.
– Сержант, а документы у меня проверить не хочешь? Так, на всякий случай? А то вдруг не того встретил?
Вопрос явно застал Колосова врасплох – бедняга аж завис, как любил говорить Степаныч, на пару секунд:
– Так это, мне ж сообщили насчет самолета…
В следующий миг до него дошло. Покраснев, он придал лицу донельзя строгое выражение:
– Виноват, замотался. Разрешите ваши документы, товарищ лейтенант?
Выглядел он при этом настолько серьезно и одновременно комично, что Зыкин даже хмыкнул про себя: ты бы еще ладонь на кобуру положил, для полноты картины, так сказать!
– Прошу. – Продемонстрировав удостоверение в раскрытом виде и позволив вчитаться в содержание, Виктор убрал документ и коротко подмигнул сержанту:
– Ну что, порядок?
– Так точно.
– Тогда вперед, незачем время терять, тут ты всяко прав. Куда ехать-то, знаешь?
– А как же, – весело ответил ничуть не смущенный произошедшим Колосов. – Известно. Тут не шибко далеко, меньше чем за час доберемся. Так что, едем? Можно?
– Нужно. – Лейтенант забрался в тесную кабину, усевшись рядом с немолодым сержантом с черными петлицами автобронетанковых войск. Мотор шо́фер не глушил, сберегая и без того невеликий ресурс дефицитного стартера с аккумулятором – иначе пришлось бы возиться с заводной ручкой. Зыкина подобное нисколечко не удивило: знакомое дело, уж повидал. Водила, пробормотав положенное приветствие, вопросительно взглянул на пассажира:
– Так чего, поехали, товарищ лейтенант?
Захлопнув дверцу, Витька поерзал на потертой дерматиновой сидушке, устраиваясь поудобнее. Грузовик легонько качнулся, когда Колосов, оттолкнувшись ногой от заднего ската, лихо запрыгнул через борт в кузов.
– Поехали, сержант…
* * *
– Честно говоря, не совсем понимаю, что вы, собственно, хотите от меня услышать, товарищ лейтенант государственной безопасности? – Комдив Михайлов, прикурив вторую по счету папиросу, бросил на стол полупустую пачку и устало пожал плечами. – Подполковника Сенина знаю давно, еще с тех времен, когда с япошками на Халхин-Голе воевали. Там и познакомились. С семьей его тоже знакомство имел: и с супругой, и с детишками. Семья у него просто замечательная. Повезло, кстати, что не успел сюда до войны перевезти, так в Хабаровске и остались. Избежали, можно так сказать, эвакуации. После ранения товарищ Сенин служил в Монголии, пока я его к себе не перетащил весной этого года. Остальное вам и без меня известно. А воевал он, не побоюсь этого слова, героически! Грамотно, четко, продуманно. Если б у нас все комбриги так воевали, как Серега под Смоленском, глядишь, и вовсе не отступали бы…
Смерив нежданного гостя насмешливым взглядом, Михайлов добавил, затягиваясь:
– Что, товарищ лейтенант, чего-то не то сказал?
– Наоборот. – Зыкин спокойно выдержал взгляд полковника. – Сказали вы именно то, что я и ожидал услышать. А теперь хотелось бы узнать об этом немного подробнее.
– Даже так? – удивленно хмыкнул комдив. – И в каком, простите, смысле подробнее? Журнал боевых действий предоставить? Так он и так в полном вашем распоряжении, изучайте на здоровье, начштаба у меня грамотный, все как есть описал. Или на словах рассказать, как мы немцу перца под, гм, хвост насыпали?
Виктор помолчал несколько секунд, мучительно решая, как строить дальнейший разговор. То, что его вопросы комдив встретил в штыки, хоть и старался не подать вида, Зыкина не особо удивило. А как бы он сам поступил, окажись на его месте? Приехал непонятный особист из самой Москвы, задает достаточно странные вопросы относительно старого боевого товарища. Хорошо еще, что он подписанный лично товарищем наркомом документ не стал показывать, как Лаврентий Павлович и советовал. Тогда о доверительном разговоре и вовсе можно было бы позабыть…
А если вот так? И ведь практически не соврет, только несколько, хм, сместит акценты, по-умному говоря:
– Григорий Михайлович, ну что вы в самом-то деле? Враг я вам, что ли? Или думаете, что под товарища подполковника копаю? Так глупости! Слово командира даю, не так это! Верите?
Михайлов неопределенно пожал плечами, то ли соглашаясь, то ли наоборот. Но промолчал.
– Хорошо, давайте так договоримся: сейчас я вам кое-что расскажу, но и вы мне тоже честно ответите. Если сочтете нужным. Если нет – я просто уйду. Совсем. Добро?
– Излагайте уж, товарищ лейтенант. За резкость прошу прощения, возможно, и перегнул палку, поскольку устал сильно. Мне через неделю в бой, а с матчастью беда, да и людей тоже, особенно грамотных командиров, кот наплакал… впрочем, неважно, уж точно не ваши проблемы. Но и вопросы у вас, скажем прямо, тоже неожиданные. Подполковник Сенин – герой, каких поискать. Во всех смыслах. Из этого прошу и исходить. Итак, слушаю?