Оказавшись в замке, Веллер впервые надел черный мундир, который был здесь обязателен для всех. Ему, как научному сотруднику, присвоили сразу второе офицерское звание оберштурмфюрера СС, и иногда в живописных окрестностях Вевельсбурга можно было видеть щуплого всадника в толстых очках на великолепном скакуне из личной конюшни рейхсфюрера.
Прошли годы.
Брат Амона, Курт, стал известным нацистским журналистом. Он был заместителем главного редактора "Черного корпуса" – центрального печатного органа СС, членом Имперского сената культуры и имел звание штандартенфюрера. В общем, его дела шли неплохо, а вот об Амоне сказать этого было нельзя.
Германия окончательно погрузилась в пучину войны. Интерес к рунам, искусственно внедряемый когда-то Гиммлером среди своих эсэсовцев, постепенно полностью пропал. И никто уже не сдавал обязательный прежде экзамен по этим странным и ненужным знакам. Хватало и других дел. Но главным ударом для Веллера явился неожиданный запрет на издание его книги. Узрев в ней покушение на общую теорию арманизма, прочно сплетенную еще в начале века с расистскими воззрениями зарождающегося национал-социализма, Гиммлер по наущению Геббельса или Розенберга не дал своего согласия на издание. Вполне возможно, что к этому приложили руку и другие рунологи Аненербе, такие, как Вирт, Краузе или Вайгель. Все они крайне ревниво воспринимали успехи друг друга в общем деле, а Веллера и вовсе считали выскочкой и фантазером.
В итоге ему удалось напечатать лишь нейтральные отрывки из своей работы, вышедшие несколькими брошюрами и замеченные только в независимой от Аненербе научной среде. Годы труда прошли даром.
Он, опровергнувший устоявшееся мнение о письменах на "Эгийском камне", отстаивавший в своих работах германское, а не североиталийское происхождение рун, он чувствовал себя чуть ли не отступником, обвиненным в ереси. Он понимал, что выбрал для себя неперспективный путь и этот путь привел его в никуда.
Однажды душной летней ночью 1944 года погруженный в невеселые размышления Амон Веллер бродил по пустынным коридорам Вевельсбурга. Неожиданно он обнаружил себя стоящим перед стендом с Копьем Судьбы, точнее, с его копией, для которой была отведена особая комната – комната Копья. Обычно всегда запертая на ключ, сегодня она была открыта.
Веллер много раз видел этот корявый, большой, продолговатый кусок железа, обернутый в центре лоскутом кожи. Настоящее Копье с 1938 года находилось в особом хранилище в Нюрнберге, а до того времени много лет было экспонатом венского музея Хофбург – дворцовой сокровищницы Габсбургов. Теперь это была личная реликвия и талисман фюрера, которым тот не желал делиться ни с кем. В годы своей голодной молодости будущий фюрер не раз созерцал этот давно лишенный древка наконечник старого копья. Говорят, он даже посвятил ему свои стихи, безусловно поверив в его магическую силу. Когда Австрия стала частью рейха, он тут же вывез его и спрятал в надежном месте. В свое время Гитлер отверг просьбы Гиммлера о передаче Копья на хранение в Вевельсбург, и тому ничего не оставалось, как заказать искусную копию, которую и показывали посетителям замка. У Веллера же этот муляж никогда не вызывал интереса. По большому счету, он не был уверен в подлинности и того наконечника, который лежал теперь в особом алтаре подземного хранилища Нюрнберга, а раньше под стеклом в музее его родного города. Слишком уж долгая история была у этого куска железа и слишком многие владели и хотели владеть им за прошедшие два с лишним тысячелетия, начиная еще с дохристианских времен.
Но сейчас он стоял перед стендом и ощущал некоторое беспокойство. Оно нарастало. Веллер даже оглянулся – не вызвано ли это чьим-то тайным присутствием. Но вокруг царил полумрак и тишина. В последнее время замок был пустынен. Рейхсфюрер приезжал сюда очень редко, курсируя в основном между Берлином и Растенбургом, где находилась ставка фюрера. В замке располагался только немногочисленный гарнизон, обслуга да два десятка сотрудников сильно сокращенного Аненербе. Финансирование многих исследовательских программ пришлось закрыть, и то, что Веллер еще оставался здесь, объяснялось, скорее всего, тем, что его просто некуда было деть. Не отправлять же, в самом деле, этого очкарика на фронт.
Он приблизился к стеклу, закрывавшему доступ к экспонату. Наконечник копья был освещен изнутри закрывавшей его стеклянной коробки несколькими слабыми лампами, дававшими рассеянный голубоватый свет. Веллер напряг зрение и стал всматриваться в структуру поверхности Копья. Его поразило мастерство, с которым автор этой копии передал дух времени. Он был удивлен тем, что никогда раньше не замечал этого мастерства, слишком презирая подделку, чтобы уделять ей внимание. Веллер отодвинулся. Затем он прошелся по комнате, обходя стоящий в ее центре стенд. Он решил думать о чем-то постороннем, но не мог сосредоточиться. Копье было другим! Оно излучало силу, создавало магическую ауру, которую воспринимала тонко чувствующая и готовая к такому восприятию натура Веллера. Оно было настоящим!
Веллер чуть ли не бегом бросился в свой кабинет, находившийся на третьем этаже. Там он, вытряхивая из ящиков стола всё, что попадалось ему под руку, извлек наконец небольшую папку. Затем, взяв со стола громадную лупу в оправе из бронзовых дубовых листьев и с ручкой в виде рукоятки почетного кортика Фельдхеррнхалле, он так же бегом, благо никто не встретился ему на пути, вернулся обратно.
Он замер на пороге комнаты и прислушался. Через окна доносился едва слышный разговор часовых на башне. В тиши безветренной и безлунной июльской ночи изредка вскрикивала ночная птица. И еще стук его сердца. Вот и всё, что уловил чуткий слух Амона Веллера.
Он взял стоявший у стены стул и, поставив его рядом со стендом, положил принесенную им лупу. Затем он достал из папки несколько лежавших там фотографий и стал поочередно рассматривать то их, то лежавший под стеклом предмет. Решившись наконец на радикальные действия, он положил снимки на стул и, воровато осмотревшись, снял стекло. Для этого требовалось только открутить несколько латунных барашков. Затем, засунув очки в карман, он в течение десяти минут рассматривал Копье через лупу, сверяясь с принесенными фотографиями.
Сомнений быть не могло. Как нельзя подделать необработанный алмаз, так невозможно скопировать тысячи микродеталей на изъеденном коррозией и ударами времени куске железа. Он находил на увеличенных фотоснимках фрагментов копья, сделанных еще в 1929 году одним из венских музейных работников, вмятины, каверны, трещинки, матовые участки углублений и отполированные поверхности выступов, и всё это тут же отыскивалось на лежащем перед ним предмете. Даже самые мелкие детали рельефа, которые он мог рассмотреть на этих черно-белых фотоснимках, оказывались обнаруженными на оригинале. А в том, что это оригинал, Веллер уже не сомневался.
Отойдя в сторону, он постоял несколько секунд в задумчивости и вдруг, спохватившись, принялся привинчивать стекло на место. Потом он поставил стул к стене и направился к выходу, но внезапно, положив лупу и папку с фотографиями прямо на пол, вернулся и стал протирать носовым платком стекла стенда и латунные барашки. Через несколько минут Веллер запершись в своем кабинете, лежал на небольшом кожаном диване и пытался прийти к какому-нибудь выводу по поводу только что сделанного им открытия.
Поняв, что сейчас слишком возбужден для каких бы то ни было умозаключений, Веллер стал вспоминать всё, что ему было известно о Копье Судьбы, или, как его еще называли, Копье Власти.
Он представил гору, три креста, чернеющих на фоне закатного неба, наползающие из-за горизонта тучи. У подножия горы остатки еще не разошедшейся толпы, а у крестов – несколько римских солдат. В некотором отдалении еще одна группа солдат во главе с сотником разводит костер. Пятница. Завтра священный день, и иудеям не хочется, чтобы преступники оставались висеть до завтра. "Перебейте им голени", – просят они солдат. К Пилату отправляется гонец, который, вернувшись, машет рукой, передавая согласие прокуратора на умерщвление осужденных. Сотник отделяется от сидящих у костра и дает команду солдатам перерубить голени еще живых, тех, что висели слева и справа от коронованного терновым венцом. Этот третий, который был распят в центре и которого толпа в насмешку назвала иудейским царем, был уже, похоже, мертв. Испив некоторое время назад уксус, поднесенный к его рту на острие копья в смоченной губке, и что-то прокричав, он умер. Центурион запретил перебивать его голени, но, взяв копье, пронзил тело умершего между ребер. Этим самым он совершил чрезвычайно важный для дальнейшей истории христианства акт, засвидетельствовав физическую смерть спасителя. Не будь этого удара, в дальнейшем неминуемо возникло бы сомнение: а умер ли Христос на кресте? Окончил ли он свой земной путь так, как это ему было предначертано? А если не было смерти и его сняли живым, значит, не было и воскресения…
После этого копье, которым центурион Лонгин пронзил плоть сына божьего, стало одной из святынь христианства, наряду с Гробом Господним, Плащаницей и Чашей Грааля, наполненной Христовой кровью. Молва приписала ему магические свойства вплоть до того, что тот, в чьих руках Копье Лонгина (еще одно название Копья Судьбы, ) – правит миром. Немудрено, что многие пытались им завладеть.
От императора Константина оно переходит к готу Алариху. Затем им владеет Теодорих, остановивший орды Атиллы. Потом – последний из великих римских императоров, Юстиниан, много лет хранил его в своих покоях. Возможно, в этот ранний период были и другие, но вот начиная с Пипина Геристальского, одного из первых Каролингов, оно уже всегда было на виду. Его держал в руках Шарлемань, он же Карл Великий, саксонские императоры, затем им долго владели Габсбурги. Много чудес приписывала молва и легенды этому лишенному древка наконечнику. Поговаривают, что Наполеон завладел Копьем ненадолго, но лишился его, когда был в русском походе. Но самое интересное в том, что еще задолго до "удара милосердия" центуриона Лонгина Копье уже было знаменитым. Выковал его для неких тайных целей третий иудейский первосвященник, сын Елеазара и внук Аарона, маг и каббалист Финеес. Оно якобы помогало ему достигать целей, недоступных простым смертным. Позднее его держал в руках Иисус Навин, созерцая горящий Иерусалим. Царь Саул метнул его однажды в юного Давида. Ирод Великий, опираясь на Копье, отдал приказ об истреблении невинных младенцев. И наконец, по воле провидения оно оказалось в руках римского центуриона.
И вот оно здесь. В нескольких десятках метров от него, и никто об этом не знает. Впрочем, кто-то всё же знает. Тот, кто подменил нюрнбергский талисман фюрера и принес его сюда. Интересно, что теперь лежит там, в Нюрнберге? Вевельсбургская копия или другая, изготовленная специально для подмены? Нельзя ведь мгновенно поменять местами два охраняемых предмета, находящихся в разных концах страны. Но тогда должен быть мастер, который ее изготовил. Веллер не слышал, что в Германии или Австрии есть другие копии Копья. В мире они, конечно, есть и даже выдаются за подлинник. Например, в Ватикане, хотя тамошние кардиналы сейчас на этом сильно и не настаивают, боясь, возможно, разгневать германского фюрера.
И еще одна странность. Он вспомнил о ней лишь теперь. Несколько дней назад с ним завел разговор о Копье какой-то незнакомец на ведущем в замок мосту. Само по себе это не было необычно. Посетители Вевельсбурга всегда интересовались его музейными экспонатами. Но дня два назад папкой с фотографиями Копья вдруг заинтересовался и доктор Мангус, ведущий в Аненербе маг, оккультист и гипнотизер, кабинет которого располагался этажом ниже кабинета Веллера, Он взял эту папку и через несколько часов снова вернул. Веллер тогда еще сказал, что она ему не нужна, поскольку он не интересуется данной темой, и Мангус может оставить папку у себя. Но тот наотрез отказался.
В ту ночь Веллер еще долго размышлял над всем этим. Возникло много вопросов. Когда совершили подмену? Не связаны ли их военные неудачи и разрушительные бомбардировки немецких городов с тем, что тот, кто объявил войну миру, уже не владеет железным наконечником, окропленным божественной кровью? Когда произошел перелом и начало закатываться солнце германского Аустерлица? По приказу Гиммлера украдено копье или кто-то произвел рокировку, преследуя свои личные цели без его ведома? Но на все эти вопросы он не в состоянии был дать даже приблизительные ответы.
Веллер заснул только под утро. Ему снились темные каменные коридоры, по которым он не то чтобы шел, а словно плыл. Как будто он смотрел фильм, в котором камера оператора перемещалась по коридорам и перед ней сами раскрывались двери комнат. Он не хотел идти, но его влекло вперед. Он стал обходить стенд с Копьем. Теперь уже сам, осторожно ступая по каменному паркету. Сделав круг, он подошел к двери, но она оказалась запертой. Он толкал дверь наружу и дергал на себя, но она даже не шевелилась, как будто была замурована в глухую стену.
Вдруг ему послышался шорох. Веллер резко обернулся, прижавшись спиной к дубовым створкам, и увидел стоящего у стенда человека. Тот был в форме штурмбаннфюрера СС, но не в черной, а в полевой, серой.
– Кто вы? – прошептал Веллер.
Стоявший возле копья медленно повернул голову, и стало отчетливо видно его лицо со шрамом над правым глазом.
– Я? Я пришел за тем, что принадлежит мне.
И двинулся прямо на Веллера. На правом боку его висел короткий римский меч с белой костяной рукояткой. Веллер попытался закричать и проснулся.
Было уже светло, и он решил больше не ложиться. Он отчетливо вспомнил виденного во сне офицера, с которым познакомился несколько дней назад. Тогда, стоя в прохладной тени на ведущем в замок каменном мосту, они довольно долго говорили. И разговор их в какой-то момент коснулся Копья. Больше Веллер не встречал этого человека. Во всяком случае, наяву.
А через несколько дней произошло событие, которое заставило Веллера всерьез задуматься о своей дальнейшей судьбе. 20 июля в "Логове волка" была взорвана бомба. Тот, кого Копье должно было сделать непобедимым, чуть не погиб. Если в конце концов правда о Копье раскроется и его подмена окажется результатом заговора, всем им, обитателям замка, несдобровать. Их, никому не нужных теоретиков "наследия предков", уберут просто как свидетелей. Как находившихся рядом и могущих что-то знать. Как тех, кто не заметил вовремя подлога или замешанных в нем. И сделать это может любая сторона. Фюрер таких вещей не прощает, не останавливаясь ни перед какими званиями и заслугами. Рейхсфюрер же, почуяв малейшую опасность, может смахнуть с игрового стола сотню таких, как он, Веллер, пешек.
Дня через два Амон Веллер написал рапорт с просьбой перевести его на другую работу. Свою просьбу он обосновывал тем, что, когда германский народ, напрягая все силы, борется с жестоким и коварным врагом, он не считает возможным оставаться в стороне от этой борьбы и заниматься чистой наукой. Осознавая свою малую ценность на поле боя, он просит перевести его в любой отдел, департамент или управление, где аналитические способности и знания могли бы сделать его полезным работником. Рапорт был удовлетворен, и спустя неделю, сдав все дела и казенное имущество, Веллер сел в Падерборне на поезд и уехал в Берлин. Он был направлен в седьмое управление РСХА и зачислен в группу У11С, занимавшуюся архивами, музеями, библиотеками и фототеками Центрального управления имперской безопасности. Это было чисто административное управление, не имевшее филиалов и внешних секций.
Здесь он вновь обрел уверенность и спокойствие духа. Обладая феноменальной памятью, Веллер быстро освоился в громадном количестве доверенной ему документации и через пару месяцев уже легко ориентировался во всех этих доносах, биографиях, секретных досье и фотоснимках. Довольно скоро он нашел здесь кое-какие противоречия и факты, вызывающие сомнение и нуждающиеся в проверке. Это не осталось не замеченным ни начальством, взявшим на заметку способности недавнего борца за возвращение наследия предков, ни коллегами, многие из которых возненавидели свалившегося им на голову выскочку.
Но Веллеру и тут не повезло. В начале декабря Центральный аппарат СС вместе с РСХА подвергся значительному сокращению. Особенно это отразилось на административных отделах и управлениях. Высвобождаемых сотрудников, конечно же, не оставляли без работы, и в середине декабря 1944 года Амон Веллер совершенно неожиданно для себя был направлен в командировку на север.
Перед этим он прошел собеседование в кадровом управлении, где ему предложили инспекционную поездку в небольшой портовый город Фленсбург. Заметив способности тихого и скромного сотрудника, от которого не ускользала ни одна бумажная неувязка, служба личного состава, руководимая в то время Эрлингером, решила использовать его именно на этом направлении. Там, куда его посылали, только что освободилось место начальника тайной полиции. Его должен был занять некий Эрнст Крайновски, оберштурмбаннфюрер СС, имевший большой опыт работы в Польше. В задачу Веллера входила проверка финансовой отчетности, оформления сданных в архив дел и анализ общего состояния. Место это считалось довольно тихим, но запущенным. Плюс ко всему к этому времени на территорию рейха вытеснялись многочисленные работники СД, гестапо и полиции, прослужившие несколько лет на оккупированных восточных территориях. Наиболее опытными из них предполагалось заменить тех, кто был более пригоден для фронта, нежели для кабинетной работы в тыловой разведке и полиции.
Получив ровно неделю на ознакомление с организационной структурой и документацией стандартного городского управления государственной тайной полиции, он отправился к новому месту работы.
Крайновски разместил Веллера в небольшой комнате, примыкавшей к его собственному кабинету. Раньше пройти в нее можно было только из самого кабинета начальника гестапо. Дверь располагалась прямо за его спиной, когда он сидел за столом. Это было своего рода место уединения Цибелиуса, его потайной комнатой отдыха, Крайновски велел вышвырнуть оттуда все барахло и освободить вторую, ведущую в коридор, дверь. Теперь в комнату можно было попасть и снаружи.
Уже скоро Веллер пришел к выводу, что Цибелиус, последний здешний начальник гестапо, – прохвост, каких мало. Просматривая его бумаги, копии рапортов и донесений, он видел в них только одно – стремление угодить начальству. Никакой инициативы, никакой личной заинтересованности в делах, которые вели его сотрудники. При желании здесь, во Фленсбурге, можно было организовать филиал французского Сопротивления, и он остался бы незамеченным. Безусловно, сотрудники пользовались таким положением вещей. Неоправданные командировки и разъезды на казенных автомобилях, перепихивание явно подозрительных дел в полиций или фельджандармерию и простое бездействие. Особенно этот СС гауптштурмфюрер Юлинг, разъезжающий по всему Шлезвиг-Гольштейну как коммивояжер.