ГЛАВА IV
В заботах и уходе за Федором прошло десять тревожных дней. Он уже окреп, пошел на поправку. Сам мог вставать, сидел за столом, потихоньку ходил. Но был еще слаб - быстро уставал, часто присаживался отдохнуть. Рана-то затянулась, а вот перелом давал о себе знать. Но меня радовало, что он мог шевелить пальцами, и рука не потеряла чувствительности. Стало быть - нерв цел, не перебит, а то бы рука плетью висела и в дальнейшем усохла.
Как-то после обеда Федор спросил:
- А кто мне пулю доставал из раны и врачевал ее? Что-то я лекаря здесь и близко не видал?
- Федя, да я сам все и делал.
- Иди ты! - изумился Федор.
Находившийся в избе хозяин подтвердил:
- Он, все он делал. Раненого тебя в избу на себе затащил, при светильнике руку резал, потом моей иглой штопал, затем меня за березовым лубком гонял да подорожник искать.
- Не знал я, Георгий, за тобой такого умения. Ан ты не только сыскать кого можешь, но и на ноги поднять. Выходит - жизнью я тебе обязан?
- Опосля долгами сочтемся, Федор.
- Не люблю я в должниках быть, - мотнул головой Кучецкой.
И этим же вечером в деревню на взмыленном коне ворвался Троекуров, а за ним с гиканьем летели на вороных конях стрельцы, числом не менее двух десятков.
В селе сразу сделалось шумно. Троекуров взялся людей на постой определять, а стрелецкий старшина к Федору направился. Тот, заслышав шум, сам вышел на крыльцо.
Стрелецкий старшина поклонился в пояс.
- Привет тебе государь передает и здоровья желает. Надеется вскорости тебя в покоях своих увидеть. Мы посланы для охраны, повозка отстала изрядно, но дня через два-три будет.
- Хорошо! - Федор огладил бороду. - Значит, в ближние дни и домой поедем.
Повозка и в самом деле притащилась через три дня.
Мы простились с Троекуровым, о радении которого Кучецкой обещал государю слово замолвить. Боярин поместный при этих словах Федора стрельнул в меня глазами, но я сделал вид, что меня происходящее не касается. Расставаясь, Федор протянул ему снятый с пальца перстень. Троекуров воспрял духом и оглядел своих дружинников - все ли видели, как сам государев стряпчий со своего пальца снял и подарил ему перстень?
Стряпчий уселся в повозку, я уложил в ногах драгоценный мешок с документами. Сам сел верхом, и мы тронулись в Москву.
Впереди и сзади ехали стрельцы с бердышами наизготовку, грозно поглядывая по сторонам. Кавалькада потянулась из села.
Антон с женою, стоя на околице, еще долго махали на прощание руками - Федор в награду щедро сыпанул им серебра.
Мы ехали по грунтовой дороге в Москву. Повозку с Федором трясло на ухабах, и я беспокоился - как он перенесет дорогу. Вообще Федор оказался мужиком стойким - при ранении пулей в кость и огнестрельном переломе с кровопотерей обычно бывает шок, и обычно при этом люди почти сразу теряют сознание от нестерпимой боли. Он же еще некоторое время после ранения держался в седле. Одним словом, крепок здоровьем и мужественен оказался московский боярин! А еще, наверное, сильное чувство долга и ответственности за мешок с добытыми такой ценой документами. Ведь только когда ему стало совсем уже плохо, он попросил меня о помощи. Я же в запарке ночного бегства от ляхов и внимания-то сразу на состояние стряпчего не обратил. Ну, скачет Федор, - значит, все в порядке.
Ехали долго, до вечера. Я уже беспокоиться за Федора начал - как бы хуже не стало.
Мы остановились на постоялом дворе, заполнив его целиком. Я осмотрел руку Федора и остался доволен его состоянием.
А на следующее утро - снова в путь. И так - десять дней.
Конечно, верхами добираться было бы значительно быстрее. Но этого не позволяло ранение Федора.
И вот настал день, когда мы добрались до предместий первопрестольной.
Въехав в город, наш небольшой отряд сразу направился к Посольскому приказу, что располагался тогда на Неглинной. Федор сам сошел с повозки, я подхватил мешок, и мы вошли в здание приказа. А навстречу уже спешил дьяк - поклон отвесил Федору, поздоровался. Федор поприветствовал дьяка, махнул мне правой - здоровой - рукой.
Я передал дьяку мешок, добытый нами с таким трудом.
- Сам грамотки просмотри. Самое интересное мне покажешь, да не медли - завтра к государю идти.
- Дык когда успеть мне? - опешил дьяк.
- Помощники у тебя для чего?
- Сделаем, боярин, как велишь, - склонился в поклоне дьяк.
- То-то! Прощевай.
Мы вышли. Я остановился на крыльце, раздумывая - сразу домой, в Вологду, возвращаться или отдохнуть на постоялом дворе?
Федор, уже усевшийся в повозку, повернулся ко мне.
- Ты чего встал, Георгий?
- Думаю вот - домой сразу ехать или…
Федор меня перебил:
- Я разве тебя отпускал? Ко мне домой едем, уж как-нибудь найдется комната да кусок хлеба для побратима.
"Кусок хлеба" обернулся длительным застольем. Федор ел и пил умеренно - больше говорил, но ни разу не проговорился за столом о том, где мы были и что делали. С негодованием повествовал о подлых ляхах, что делали вылазку на нашу землю, о ранении своем, сожалел об убитых ратниках своих, но о посещении Польского королевства, тайной миссии нашей и добытых документах - ни полслова. Хотя за столом сидели домашние да несколько бояр.
Честно говоря, я чертовски устал после дороги и, поев, мыслил только о постели. Федор, по-видимому, угадал мое состояние, потому как распорядился отвести меня в выделенную гостевую комнату.
- Отдыхай, я завтра - к государю, а там видно будет.
Я разделся полностью, сбросив с себя одежду и пропотевшее исподнее, и, впервые за много дней улегшись в постель, ощутил несказанное блаженство. Отрубился сразу и спал крепко до утра.
Утром меня разбудил слуга:
- Боярин, банька готова, не желаешь ли обмыться?
- Желаю, только вот исподнего чистого нет ли?
- Так твое уже постирано.
Мать твою! Вчера прислуга забрала из спальни и постирала мою одежду и белье, а я даже и не слышал, как кто-то заходил. Когда я не дома - в походе или ночую на постоялом дворе, и входит чужой - просыпаюсь мгновенно, и такая бдительность не раз меня спасала от верной гибели. Здесь же расслабился, почувствовал себя в безопасности.
- Хозяин где?
- И! Батюшка уж спозаранку уехал, не сказамши куда, а тебя велел не беспокоить.
Я с легким сердцем направился в баню в сопровождении холопа. Вымылся, попарился от души, не торопясь.
В предбаннике меня уже ждал цирюльник.
- Боярин, постричься надо, хозяин наказал - как гость в баньку сходит, привести его голову в порядок.
Спорить я не стал, нагишом и уселся на табурет. Цирюльник ловко заработал ножницами и расческой, оправив бороду и волосы на голове. Когда я встал, сам удивился - остриженные волосы лежали грудой на полу.
Пришлось снова пойти обмыться, и вышел я из мыльни, как новый пятак - чистый и сияющий. Осмотрев себя в медной полированной пластине, я остался доволен своим видом. Холоп подал мне мою же выстиранную и поглаженную одежду, проводил в трапезную.
Ел я в гордом одиночестве, да и то - все уже Давно позавтракали, только мне было позволено отоспаться.
После пополудни заявился довольный и улыбающийся Федор.
- Ну, помылся и поел?
- Твоими заботами, Федор.
- Вот и славно. Собирайся: государь тебя видеть желает.
- Да я готов - пострижен и помыт.
Федор оглядел меня с ног до головы, вздохнул.
- Эй, кто там?
В трапезную вбежал холоп.
- Одень боярина, как подобает, когда он к государю идет.
Мы с холопом по переходам прошли в комнату, где на вешалках висели кафтаны, рубахи, штаны и много чего еще. Перемерив несколько рубах, подобрали мне новую - лазоревую, штаны немецкого сукна - коричневые, ферязь легкую, летнюю - зеленую, с многочисленными пуговицами, а напоследок - новый кожаный ремень. Мой-то уж весь исцарапан был.
- Оружие с собой не бери, боярин, все равно отберут, - посоветовал холоп, знающий установленные правила.
Ехали на прием в повозке Федора. Тесновато и тряско, но - представительно. Я волновался, хотя и не подавал виду. Вроде и вины за мной иль оплошностей каких нет, к тому же Федор наверняка расписал мои заслуги - мнимые и действительные. Нет, меня заботило совсем другое. Несколько лет назад я уже представал перед очами государя… Но под другим именем, и звания у меня боярского не было - дружинник князя Овчины-Телепнева! Тогда мне государь по представлению князя за доблесть перстень подарил…
Прошли годы, я постарался изменить внешность, сумел убедить князя сохранить наше общее прошлое в тайне. И вот я снова еду в Кремль… Вспомнит меня государь в прежнем качестве - плахи не миновать, несмотря ни на какие заслуги! И Федор окажется бессилен.
Мы оставили повозку под присмотром слуги и вошли через ворота в Кремль. Дальше дорога шла на подъем, и вскоре мы подошли ко дворцу государя, соединенному с церковью Благовещенья.
В государевых палатах прошли мимо стрельцов, во внутренних покоях уже везде стояли рынды из государевой охраны - в белых кафтанах и штанах с маленькими, блестящими серебром топориками на плечах. Все как на подбор - молоды, стройны и прекрасны лицами. Федор шел уверенно, оно и понятно - дорогу знал.
Мы зашли в небольшую, вытянутую по длине приемную палату. Здесь стояла глубокая тишина. У второго ее выхода рынды преградили дорогу.
- Занят пока государь, ждать велел.
Федор уселся в кресло, я - рядом на лавке.
Через полчаса из двери вышел боярин с бумагами в руке и пригласил нас.
В тронной палате, обитой красным материалом - вроде бархата, в углу стоял монарший трон из искусно выделанного дерева, на котором восседал Василий - повелитель земель русских. На стене висел образ. Перед венценосцем с правой стороны лежал колпак, с левой - посох.
Мы отвесили глубокий поклон.
Федор двинулся к государю, а я остался стоять на месте. Кучецкой тихо переговорил с государем, и тот махнул мне рукой:
- Подойди поближе, боярин.
Я приблизился, бросил беглый взгляд на государя. Зрелых лет - Василию не было и сорока. А вот какого он роста, сказать было нельзя - он сидел. Телосложения среднего, наружность благородная, одутловатое лицо с редкой бородой, умный проницательный взор темных глаз. С тех пор, как я видел Василия, он заметно постарел.
Я замер от страха, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. Одна мысль сверлила меня: "Признает ли государь во мне того удалого дружинника князя Овчины-Телепнева?"
Меж тем всевластный правитель Руси мягко и даже ласково спросил:
- Наслышан я уже о тебе, боярин. Это ты убийцу боярина Голутвина сыскал?
- Я, государь, - от сердца отлегло: не признал, кажется - пронесло!
- И сейчас стряпчий мой о тебе прямо небылицы рассказывает. Зело полезен ты государю деяниями своими. Служи и дале также добросовестно и рьяно. А государь тебя не забудет.
Я отвесил поклон.
Федор одобрительно улыбнулся.
Государь продолжил: я - Проси награду, заслужил.
Я растерялся. Обычно начальство само решает, какой награды достоин подчиненный. И что принято просить?
- Не награды пришел я просить, государь. Твоим указом землицей одарен, благодарю покорно. А остальное на меч возьму.
Федор засмеялся, а Василий хлопнул ладонями по подлокотникам трона.
- Ты гляди, какой скромный! Бояре московские без особых заслуг все время чего-нибудь выпрашивают, а он - просить не хочет.
- Батюшка-государь, а ты удиви боярина, чтобы награда редкая была, - предложил ненавязчиво Федор.
- Да? Ну хорошо, размыслю. Так, князя дать? Так удел на княжение нужен, а новых земель нет. Землицей одарить? Так дарил уже! - загибал пальцы государь. Похоже, эта игра ему и самому нравилась.
- Оружие какое саморедкое подарить? Невелик подарок. А и хитер ты, Федор! В тупик государя поставил. Ну, тогда сам чего-нибудь присоветуй.
Федор нагнулся к уху монарха, пошептал. Государь оживился.
- Выбирай. Дьяком в Приказ тайных дел или Вологде целовальником государевым.
- Прости, государь, то не по сердцу мне, - скромно ответил я, живо вспомнив Ржев - как тогда раскрыл измену государственного целовальника
Ивана Сироты, а также недавние встречи с сыскным дьяком Выродовым.
- Экий ты привередливый да несговорчивый. Должность целовальника на кормление даю, а он нос воротит! Кабы не верное служение твое, ей-богу - осерчал бы.
Федор сбоку от государя делал мне какие-то знаки, но я не понял, что он от меня хотел.
Государь разглядывал меня с интересом, как диковину заморскую. Похоже - прежде он не встречал среди бояр таких чудиков.
- Ладно, - изрек Василий. - Инда последнее мое слово. На время военных действий назначаю тебя воеводой сводного полка из ополчений малых.
Я поклонился:
- Спасибо, государь, за награду.
Поняв, что прием закончен, я попятился задом и вышел из тронной палаты. Не искушенный в тонкостях обычаев дворца, я не знал, можно ли по окончании аудиенции поворачиваться к государю спиной.
Я ждал в коридоре, пока выйдет Федор. Вскоре он вышел, хлопнул меня по плечу здоровой рукой. Мы пошли к выходу приемной палаты.
- Ну ты и дурень! - изумлялся по дороге Кучецкой. - Тебе на кормление целую волость давали! Ты что, на посту целовальника перетрудился бы? Знай - за виночерпиями следи да за налогами на хлебное вино. Воруй понемногу, но меру разумей - и все дела, - продолжал сокрушаться стряпчий. - Ладно, сказанного не воротишь.
- Федор, а что воевода делать должен, и где мой полк?
Федор остановился, внимательно на меня посмотрел и покрутил пальцем у виска.
- Ты не прикидываешься ли?
- Нет, я всерьез.
- Полк твой только на бумаге существует, а вот жалованье, как воевода, ты получать будешь. Случись война, полк твой в Коломне соберется. Это ополчение дворян местных с ратниками из небольших деревень и сел, в основном - государевы земли.
Федор прищурил глаз, припоминая:
- Если мне память не изменяет - тысячи полторы воинов, большинство пеших. Сила невеликая, но ведь и Москва не сразу строилась. Побудешь воеводой годика два, а ежели в боях себя проявишь - на повышение пойдешь. Приметил тебя государь - порадовал ты его.
Мы вышли из государева дворца и направились к площади за стеной Кремля, где нас ждала повозка.
Федор жестом пригласил меня сесть рядом.
- Поехали ко мне: по случаю моего возвращения пир небольшой будет, побратимов своих по братчине встретишь.
Доехали мы быстро - Федор имел хоромы недалеко от Кремля, почти в центре Москвы. Во Дворе уже толпились бояре, ожидаючи хозяина. Хоть и по приглашению явились, однако согласно этикету входить в дом в отсутствие хозяина - дурной тон.
Все радостно приветствовали Федора, обнимались со мной.
Сразу прошли в трапезную, столы в которой ломились от угощений.
Бояре скинули кафтаны да ферязи легкие, оставшись в портах да рубахах.
Снова вынесли братину, полную пива, и все по очереди испили для начала немного напитка. Зазвучали здравицы государю и Федору.
Когда все утолили голод и слегка захмелели, встал сам Кучецкой.
- Предлагаю заздравную побратиму нашему - вологодскому боярину Георгию Михайлову! Принимали мы его в братство наше недавно - полгода тому, однако же он успел сослужить службу государю, о которой говорить пока не могу - тайна сие, да жизнь мне спас умениями многими своими. Государь сам принимал его сегодня, жаловал воеводой сводного полка!
Все одобрительно зашумели, потянулись ко мне с чарками вина, норовили поцеловать, похлопать по плечам, пожать мне руку.
Выпили, закусили.
Федор поднялся снова.
- Государь за службу во благо государства наградил побратима нашего Георгия, а теперь я хочу его наградить. Не как Федор Кучецкой, а как стряпчий государев. Подарок мой - во дворе, а пока поднимем чаши, други, за братчину нашу!
Все дружно выпили и, не закусывая, ринулись во двор. Снедаемый любопытством, выбежал и я.
Ба! Во дворе двое холопов держали под уздцы вороного коня арабских коней. Все застыли в восхищении. Стоил такой жеребец, как весь мой удел. Дорогой подарок, и люб сердцу каждого мужчины. И когда только Федор успел?
Я расчувствовался, подошел к Федору и обнял его.
- Спасибо, Федор!
От волнения перехватило горло. Хотелось сказать еще - от сердца, от души, но слов не хватало.
Все снова направились в трапезную.
Поднялся князь Трубецкой.
- Предлагаю поднять чаши, дорогие мои побратимы, чтобы в трудный час каждый из нас пришел на помощь другому!
Все дружно, без команды, поднялись и осушили чаши.
- А что, не пойти ли нам в баню? - предложил кто-то.
Предложение было принято, но я не пошел. Я хорошо помнил, чем все кончилось зимой - меня тогда везли на санях как беспомощную куклу.
После славного пира я крепко спал всю ночь и отлично выспался.
Утром с холопом первым делом я пошел в конюшню. Надо же было рассмотреть подарок Федора поближе. Конь был хорош - темнокожий, поджарый. Шкура лоснится, грива подстрижена.
Я посмотрел на своего вологодского коня, стоявшего в стойле чуть дальше. Грива нечесана, в хвосте - репья. Шкуру, правда, холопы уже вычесали щеткой. Мне стало немного стыдно. Конь накормлен и напоен - за этим я следил строго, но после дороги обиходить коня не было ни времени, ни сил.
Холоп восхищенно поцокал языком:
- Хорош конь, норовистый, правда. Когда уезжать будешь, боярин?
- Да сейчас и поеду. Вот только попрощаюсь с Федором.
- Приболевши хозяин, отлеживается после вчерашнего. Так я седлаю обоих коней?
- А что, на вороного седло разве тоже есть?
- А то как же! Седло богатое!
- Седлай, я скоро.
Я взбежал по ступенькам, постучал в комнату Федора. Услышав слабый ответ, зашел.
Федор лежал в постели, рядом на табуретке стоял огуречный рассол. Густо пахло перегаром. Выглядел Кучецкой неважно - глаза опухли, белки покраснели, одутловатое лицо выражало страдание.
- Федя, ты бы поберег себя, уж не мальчик - по столько пить.
- Последняя чарка лишней была, - согласно кивнул боярин.
- И предпоследняя - тоже.
- Ты чего пришел?
- Попрощаться. Подарок твой посмотрел. Восхищен! Спасибо тебе, я сам бы такого коня не купил.
- Пользуйся, заслужил. Может, еще на несколько дней останешься?
- Давно дома не был, по семье соскучился, да и вотчина пригляда требует.
- Тогда прощай! Думаю - свидимся еще не раз.
Мы пожали друг другу руки, и я вышел. Во дворе сел на своего коня, а подарок вел в поводу.
Выехав из Москвы, я прибавил ходу. Верст через десять, когда мой конь стал уставать, пересел на арабского скакуна. Седло было непривычным, луки седла - высокими, но сидеть удобно. Село обито красным бархатом, на луках - серебряные пластинки. Когда я рассмотрел седло повнимательнее, то понял, что стоит оно немалых денег. Щедр Федор!
Теперь мой конь шел в поводу.
Араб нес меня легко, проходя версту за верстой и не выказывая признаков усталости.