Въехав в город, мы сразу направились к хранилищу - одному из двух главных государевых запасов. Второе находилось в Белозере, расположенном на берегу живописного озера Белое, у истоков Шексны. Суровые природные условия были естественным препятствием при набегах степных кочевников. В самой Москве государь больших ценностей не держал. Москва многократно горела, осаждалась врагами, начиная с татар и заканчивая наполеоновскими войсками в далеком будущем.
Обоз остановился у знакомого мне здания, перед окованными железом воротами.
На стук Прохора в маленькое оконце в двери выглянул усатый страж. Борода у него тоже имелась, но усы! Они меня поразили - таких роскошных, больших и ухоженных усов мне раньше встречать не доводилось.
- По какому делу?
- Из Казенного приказа, в хранилище - с ценностями.
В окне показался левый ус и глаз, затем правый ус - стражник оглядывал телеги и людей, собравшихся у двери.
- Подожди.
Усач закрыл оконце. Вскоре сбоку открылась дверца, и вышел служивый в сером охабне с меховым воротником.
- Бумаги давай.
Прохор растерялся:
- Какие?
- Ты что, в первый раз?
- На обоз нападение было, едва от разбойников отбились, вот боярин, спасибо ему, помог. Почти все стрельцы на дороге полегли, старшего охраны убили, казначей тоже погиб, - наверное, бумаги у него были.
- Не можно без бумаг груз принять.
- Да ты что, ополоумел? Куды мне сундуки с золотом девать? Я из стрельцов один с обозом. Это все - холопы боярские. Вон, смотри, те двое - ранены, на конях еле держатся. А ты… - У Прохора от недоумения и возмущения сорвался голос.
- А мне все едино.
Я не выдержал, схватил служивого за грудки.
- Слушай, ты, крыса! С тобой я, боярин Михайлов, воевода государев, говорю. Хотя ты этого и не стошль. Зови дьяка или подьячего.
- Руки убери, я на службе.
- Я тоже на службе. Еще слово скажешь, велю плетей всыпать!
Служивый скосил глаза в сторону, где Федька демонстративно похлопывал плеткой по голенищу сапога. При этом он плотоядно щерился.
Похоже, он поверил в мою угрозу.
- Отпусти.
Я отпустил охабень. Служивый оправил одежду и юркнул в дверь. Зажрались они тут, на спокойной службе.
Дверь снова громыхнула, вышел дьяк.
- Это кто тут грозится плетей дать государеву человеку?
- Я, боярин Михайлов, жилец вологодский и воевода государев.
Слово "государев" я выделил голосом.
- И что хочешь?
- Обоз золотой из Москвы привели. Выехал- то обоз под охраной стрельцов, да после Ярославля разбойники напали, почти всех стрельцов и казначея живота лишили. Мои люди помогли разбойников побить да золото до хранилища доставить. А теперь твой уперся - без бумаг, дескать, не приму.
Дьяк задумался.
- А бумаги где?
Вмешался Прохор:
- Думаю, при казначее остались, да убит он. В двух днях пути отсюда лежит.
- Ну что же, сейчас золото сочтем при видаках да опись составим. Один список у нас останется, другой тебе отдадим. Ты же в приказе отчитаться должон.
- Разумно.
Мы с Прохором переглянулись и согласно кивнули.
Сани въехали во двор.
- Федор, езжай с десятком домой, доставь тело Андрея, о раненых позаботься да баню готовь пока.
Я же с Прохором вошел во двор. Дюжие молчаливые мужики легко подняли сундуки и понесли их в комнату. Прохор и я вошли следом.
Дьяк и служивый в охабне были уже там. Дьяк осмотрел сундук и сургучные печати на них.
- Печати Казенного приказа целы, так и запиши.
Служивый стал записывать.
- Открываем первый сундук.
Дьяк снял с пояса связку ключей, отпер замок. Занятно! У Прохора ключей не было. Подозреваю, что и у убитого казначея их не было тоже.
Долго пересчитывали монеты: отдельно серебряные, отдельно - золотые. Записали. Вскрыли второй сундук. Тут дело пошло побыстрее, так как он был с чашами, подносами, кубками. Все - из злата-серебра да с каменьями драгоценными. Но для счета удобно, предметы крупные. Сосчитали, записали на бумаге. Дьяк и служивый подписали, приложились пером и мы с Прохором. Служивый сыпанул щедро песочка на бумагу - вместо промокашки, сдул, протянул Прохору. Стрелецкий десятник свернул документ в трубочку, сунул за пазуху.
- Фу, доставил! Как камень с шеи свалился.
Мы пошли к выходу. Дьяк взял меня за локоть.
- Слышал о тебе, боярин Михайлов. Говорили - смел, удачлив и крут. Убедился сам. Ну что же, рад знакомству.
И протянул мне руку.
- Фрол Артемьев я.
- Со знакомством, значит.
Всех вологодских бояр и многих служивых людей я в Вологде знал, но с Фролом раньше не пересекался. Он в хранилище своем сидит, а я больше на воздухе - то в поместье своем, то в походе. В принципе - мужик разумный, выход из положения нашел быстро, с таким приятно иметь дело.
За воротами меня ожидал один из моей десятки. Он держал под уздцы коней - моего и Прохора.
- Ну что, боярин, будем прощаться?
- Зачем прощаться? Вечер скоро, обратно утром поедешь. Сейчас ко мне: в баньку сходим, попируем; переночуешь, а уж завтра - в обратную дорогу.
- Приглашаешь, значит? Не против я. Видел я тебя в деле, боярин, - бились вместе, и за столом с тобой чарку выпить да хлеб преломить за честь почту.
Мы вскочили на коней и через пять минут уже были дома. Банька была уже готова: все- таки ценности считали долго, думаю - часа два с лишком.
Я обнял жену и Василия:
- Видите, все нормально, я дома.
Дворня уже суетилась, готовя на стол. Мы же с Федором и Прохором отправились в баню. Остальные холопы из вернувшейся десятки пойдут во вторую очередь - не но чину им в первую.
Попарились знатно, смыли грязь, обмылись. А в предбаннике уже исподнее чистое лежит. Прохора тоже не обделили. Посидели немного, попили кваску - да и в трапезную. Стол от угощения ломился, как на пир. И в самом-то деле - боярин, отец семейства вернулся.
Поскольку мужики проголодались, накинулись сразу на мясо. И только когда утолили первый голод, тосты затейливые говорить стали, вспоминать подробности нападения татей. Из-за стола едва вышли уже за полночь, погрузнев от еды и выпивки. Я рухнул в постель и отрубился начисто.
Проснулся рано - нужда пробудила. Глядь - а во дворе Прохор уже лошадь седлает.
- Все ждал, когда проснешься, боярин. Негоже как-то уехать, не попрощавшись.
- Не торопись, покушай на дорогу.
- Кухарка покормила да сала с хлебом в дорогу дала. Теперь не пропаду!
Прохор засмеялся. Мы обнялись на прощание.
- Хороший ты мужик, Георгий, надежный. Мне бы - под таким сотником.
- Сам дорастешь. Прощай!
Я вернулся в дом и снова завалился в постель. Отоспаться хочу, устал за поездку. А Елена уже проснулась, глаза открыла.
- Лен, в переметной суме шкатулка занятная - то тебе привез, возьми.
- Хорошо, милый. А ты поспи еще чуток.
Жена провела теплой ладошкой по лбу, и я
уснул, счастливо улыбаясь. Много ли человеку для счастья надо? Тепло, сытно, жена любящая рядом, покой. Почаще бы так!
Пару дней я отдыхал сам и Федору велел не беспокоить холопов. Отоспятся пусть, отдохнут, сил наберутся.
Отпели в церкви убиенного раба Божьего Андрея, похоронили по-христиански, на кладбище за церковью. Провожали его в последний путь все ратники и домочадцы. Когда опустили гроб в могилу и комья земли начали глухо ударяться о дерево, у дороги под деревом заржал конь. Я оглянулся: это был боевой конь Андрея, теперь уж под другим ратником.
Свыклись уже с человеком, жалко было до слез. Однако битв - больших и малых не бывает без крови и без потерь. И закон битвы неумолим: цена победы - жизни человеческие. Еще никому не удавалось добиться победы, не заплатив за нее кровавую мзду. Другое дело, что у талантливых воевод она меньше.
Да и в конце концов еще никому не удалось избежать смерти, и но мне - так лучше встретить смерть в бою, чем в старости в постели, немощным маразматиком или того хуже - под забором, всеми забытым и ненужным. Хотя и говорят, что судьбу не выбирают, и на все - Его воля, только по мне - сражаться до последнего, хоть зубами, но под заклание шею не подставлять!
С моим возвращением жизнь в доме снова закрутилась в круговерти событий. И тем приятнее были маленькие радости в суровой действительности. Моя награда - шкатулка с музыкальным звоном - пришлась по сердцу Елене, и она иногда открывала и закрывала крышечку просто так, чтобы послушать мелодичный перезвон. Знакомые дамы обзавидовались, просили у мужей такие же диковины. Тем только и оставалось, что беспомощно разводить руками. Ан штука редкая, заморская, и я таких на торгах разных городов не встречал.
Я снова погрузился в дела поместья.
Пролетел месяц, когда у дома моего остановились сани. Возничий рукоятью плети постучал в ворота.
- Хозяева дома?
Калитку открыли холопы - они в это время занимались упражнениями с саблями во дворе.
Из саней, откинув медвежью шкуру, важно вылез дьяк - хранитель вологодской казны и прошествовал к крыльцу.
Еще когда раздался стук, я позвал Елену; теперь она стояла в коридоре с корцом, полным сбитня, и поглядывала на меня.
Не доходя трех-четырех шагов до крыльца, дьяк остановился.
Я распахнул дверь. Мы с женой вышли и спустились с крыльца, выказав таким образом уважение к гостю, Лена подала корец дьяку.
Гость по обычаю осушил его до дна, перевернул и пожелал добра моему дому и здравия хозяевам.
Прошли в дом, я провел дьяка в гостиную. Перекрестился дьяк на иконы в красном углу, встал у кресла, подождал, пока я усядусь, потом уж сел сам.
С чего бы ко мне пожаловал дьяк государевой казны? Мы расстались месяц назад, когда я сопровождал Прохора с золотом в хранилище.
Дьяк, как водится, завел разговор о погоде и видах на урожай, но потом все-таки перешел к делу.
- Не знал, не ведал, боярин, что у тебя знакомцы столь высокие при дворе.
- Не буду скрывать, есть.
- На днях я из престольной вернулся. Кого из придворных не встречу да разговор о золоте заведу, все в один голос: "О, этот может!" А стряпчий государев послание тебе передал, пожелал на словах удачи и просил, как в Москве будешь - заехать.
- За слова добрые и пожелание - спасибо. Не изволишь ли отобедать с нами, чем Бог послал?
- С удовольствием.
Пока мы беседовали, Елена подняла на ноги всю дворню, и стол в трапезной быстро накрыли. Закуски полно - холодец, да с хреном, рыба заливная, щука фаршированная, огурцы соленые, яблоки моченые, капуста квашеная. А в печи подходил, источая необыкновенный аромат, гусь.
Сели чинно, опрокинули по чарке.
- Удачливый ты, Георгий. Много о тебе я в Москве услышал. По-моему, ты в первопрестольной известен даже более, чем в Вологде. Коли судьба не отвернется, далеко пойдешь - может, и в Москву заберут.
- Чего я там не видел? Предлагали уже - и в Разбойный приказ, и в Посольский. Да и Кучецкой к себе не прочь взять. Только не по мне штаны просиживать в присутственном месте. А здесь я сам себе голова, сам решения принимаю. И сам отвечаю за свои действия.
- Разумен, но гордыни в тебе много.
- Не гордыни - достоинства, - вежливо поправил я.
Мы продолжили обед, прерываясь на тосты и попивая винцо.
Внесли горячее - гуся с яблоками. На несколько минут над столом повисла тишина, лишь ножи стучали о дно мисок. Каждый своим ножом отрезал себе кусок и резал его на более мелкие. Вилок-то не было.
Ел дьяк быстро, аккуратно и, пусть не покажется странным, - красиво. Я с удовольствием наблюдал за ним со стороны. По-моему, он изучал меня тоже.
Отдав должное обеду, мы вышли из-за стола. Дьяк засобирался.
- Дела ждут!
У меня осталось ощущение, что он не сказал чего-то важного. Решил приберечь на потом? Ладно, захочет - сам скажет.
Я накинул тулуп, проводил гостя до саней, выказал уважение. Дьяк расплылся в довольной улыбке.
Едва сани скрылись из вида, я прошел в дом и, сорвав с послания Федора Кучецкого сургучную печать, развернул бумагу. "Здрав будь, боярин Михайлов. С приветом тебе и пожеланиями наилучшими побратим твой. Было бы неплохо увидеть тебя в ближайшее время в Москве. Долго не тяни, по весне уеду. Обнимаю дружески, твой Федор". Внизу была приписка: "И возьми одежды парадные".
К чему бы это? Парадные одежды зачем? Ладно, Федору виднее, он мужик умный, тертый, порядки знает - при дворе крутится. Раз написал "возьми" - так и сделаю.
Решение пришло сразу: ехать.
- Лена, я в Москву еду. Приготовь одежду попараднее.
- Опять! - всплеснула руками жена. - Ты же не так давно вернулся оттуда.
- Кучецкой просит. За пустым не позвал бы.
Лена вздохнула:
- Езжай. Федора возьмешь?
- Непременно!
Я сказал Федору о поездке - пусть приготовится.
Утром мы и выехали, и через пять дней въезжали в столицу.
Когда проезжали городские ворота, меня окликнули:
- Боярин! Михайлов, подожди!
Интересно, кто меня окликает?
Прохор! Собственной персоной стрелецкий десятник. Не иначе - десяток его караул несет у городских ворот. Обнялись на радостях.
- Здорово, десятник!
- Не десятник я уже - сотник! Ты как в воду глядел, повысили меня!
- Поздравляю, от всей души поздравляю, заслужил!
- В том и твоя заслуга есть.
- Пустое, сочтемся.
- Ты как здесь?
- Позвали.
- Может, посидим вечерком в трактирчике?
- Да я не против.
Мы договорились о встрече, и я с Федором направился на постоялый двор - отдохнуть с дороги надо, себя в порядок привести.
А поутру направился к Федору.
Кучецкой уже проснулся, позавтракал и был в добром расположении духа.
- Приехал? Ну, молодец. Я сегодня разузнаю все - завтра будь готов.
- К чему хоть готовиться-то?
- А я не написал? - ухмыльнулся Федор. - Завтра узнаешь.
Ну, завтра так завтра. А сегодня я встречаюсь с Прохором. Хоть он и не боярин, однако ныне уже сотник стрелецкий - не холоп. Да еще и вместе в сече побывали - это почти что брат.
Посидели мы с Прохором в трапезной славно. Поговорили, винца выпили - как без этого? Однако не напивались, все в меру - завтра мне к Федору идти, а может - и во дворец, а Прохору на службу. Повышением своим он был доволен и гордился. Разошлись друзьями, в хорошем расположении духа.
Утречком, после завтрака, я надел нарядные одежды - штаны суконные немецкой выделки, рубаху шелковую новую, кафтан лазоревый, а уж сверху - шуба московская, подарок Федора, да шапка соболиная. На ногах - сапоги красной кожи. Посмотрелся в зеркало - вид напыщенный, ну прямо - думный боярин.
Вышел в коридор и чуть с лестницы не упал - полы у шубы длинные, как и рукава. Сбросил шубу, перекинул через руку. Да в ней ходить только по ровному можно! Для выпендрежа придумали москвичи родовитые: у кого шуба побогаче и подлиннее да шапка подороже, тот значит, знатнее, влиятельнее и ближе к самому… А мне плевать. Стометровку бы им в шубах к трону устроить - вот была б потеха!
Федор, видя мои мучения, посмеивался в кулак, однако же вошел в положение, помог - поймал возчика на санях, уговорил его за три полушки доставить меня к Кучецкому. И в самом деле: в кафтане по улице идти - холодно, в шубе - невозможно, да и ноги в легких сапогах мерзнут.
Доехали до Кучецкого.
- А, Георгий! Выглядишь как придворный боярин, молодец, не ударишь в грязь лицом.
- Перед кем?
- То сюрприз.
Ох, не люблю я сюрпризов, особенно в Москве.
Мы пересели в крытый возок Федора. Кони быстро довезли до Кремля.
- Никак к государю едем?
- Угадал, - улыбнулся Федор.
- За что же такая милость? Слушай, а делать-то что я должен буду?
- Ничего, - хохотнул Кучецкой. - Приехали уже, пошли.
Стража у входа в теремной дворец стряпчего узнала, пропустили. И меня вместе с ним заодно.
Мы поднялись по лестнице и стали в зале ожидать, усевшись на лавки. Стояла глубокая тишина. Я разглядывал украшения дворца - когда еще здесь побываю? И поглядывал по сторонам: не появится ли князь Овчина-Телепнев. Он, хоть и помалкивал, когда встречал меня случайно - мое предупреждение действенным оказалось, - но все же сейчас встреча была бы некстати.
Долго ждали, но пришел и наш черед.
Распахнулись двери, слуга объявил: "Великий государь Василий, Божиею милостью…" и далее - длинный титул, вошли рынды в белых атласных одеждах, с серебристыми топориками, а за ними - и сам венценосец, опираясь на посох. Степенно прошел, уселся в простоватое кресло, обитое красным бархатом. Понятно, не тронный зал для приемов, можно сказать - рабочее место. К государю подошел Кучецкой, заговорил. Говорили тихо, не слышно ничего - далековато, а интересно было.
Федор махнул мне рукой.
Путаясь в полах шубы и потея от волнения, я подошел, поклонился. Волновался, не без этого. Все-таки первое лицо государства. Власть огромная и ничем не ограничена. По одному слову полки в бой бросить может, приведя в движение десятки тысяч бойцов. Казнить или миловать - все в его власти.
- Узнаю тебя, боярин! Награждал уже тебя! Рад увидеть снова!
Я поклонился.
- За многие ратные заслуги - о чем воеводы мне донесли, за то, что живота не щадил, обоз с ценностями государевыми спасая, жалую тебя княжеским званием!
Государь протянул руку в сторону, неприметный человек, стоявший до того за спинкой кресла, тут же вложил Василию в руку бумагу.
- О том вручаю указ сей!
Я стоял, оглушенный известием. Федор делал мне какие-то знаки.
Я низко поклонился и едва успел подхватить падавшую шапку.
- Благодарю за милость твою, государь! И впредь за тебя живота щадить не буду!
Ну не кричать же "служу Советскому Союзу!". А что в таких случаях говорят, я и не представлял. И Федор хорош: знал ведь, зачем идем, что - подсказать заранее не мог, что ли? Побратим, называется!
Государь махнул рукой, подзывая подойти поближе. Я приблизился к самодержцу.
- Ты думаешь, мне лично то золото нужно было? - Он ласково смотрел мне прямо в глаза. Мотнул бородой. - Выкуп за пленных платить надо, врагов подкупить, чтобы друзьями стали, вот зачем золото надобно. Не одна спасенная жизнь в каждом том сундуке! Служи и впредь верно, и государь тебя не забудет, не обойдет милостью усердие твое.
Я понял, что аудиенция заканчивается. Зажав в руке грамоту, отошел на три шага назад. Однако на этом сюрпризы не кончились.
- Дарую тебе ко княжескому званию землю, да не в Вологде, в Подмосковье, дабы в случае надобности долго ждать не пришлось.
Снова государь протянул руку в сторону, и человек за креслом вложил в его руку еще одну бумагу. Подойдя, я с поклоном ее принял.
- Благодарю тебя, государь!
- И ты здрав буди, князь!
Федор сделал мне едва заметный знак рукой. Я попятился к выходу и вышел, чуть не упав в дверях из-за шубы. Фу!
Я стоял в зале и никак не мог прийти в себя. Слишком много перемен, и все неожиданно. Я - князь! Да еще и земли привалило. Правда, князь служилый, не по праву рождения, но все же…