- Дервиш, - донеслось из-за двери. - Меня прислал мурид, да продлит Всеотец его годы.
Куда ты лезешь, одернул себя Стас. Ты же знаешь, как это бывает. Нож в сердце, неопознанный покойник в арыке. С другой стороны, раз ввязался в эту бодягу, то надо идти. В противном случае сидел бы на полном пансионе в тюрьме до скончания дней.
Стас решительно подошел и открыл дверь. За ней стоял старик, одетый в лохмотья: кургузый пиджак, из-под которого выглядывала рубаха, изодранные на коленях и внизу штаны, ботинки, рассохшиеся от старости, с отслаивающейся подошвой.
- Нам надо торопиться, - напомнил дервиш.
- Я знаю, круг истончился, - иронически заметил Стас, но дервиш отнесся к его словам крайне серьезно.
- Да, усто. Пойдемте, арба внизу.
Так мы еще и на арбе поедем, послал мысленный вопль Стас.
Когда они вышли, Стас заозирался, ища экзотический вид транспорта, но не обнаружил. На гостиничной парковке выстроились в шеренгу автомобили, среди которых выделялся бронированный правительственный "Мерседес", огромный как танк и такой же непрошибаемый.
Дервиш, как ни в чем не бывало, подошел, отпер его и полез внутрь. Стас ускорил шаг и забрался с другой стороны.
- Ты же говорил: арба?
- Шайтан-арба, - дервиш нажал на газ, "Мерседес" спазматически дернулся и неловко въехал в бордюр, потеряв колпак с колеса.
- Давно за рулем? - поинтересовался Стас, наблюдая, как тяжелую машину швыряет от одного края дороги к другому, благо машин было мало, в Алге давно бы уже приложили.
- Первый день.
- Как первый?
- Я на войне на танке ездил. Водитель на "тридцать четверке".
- Похоже, - заметил Стас и пристегнулся. - Как же ты за руль сел?
- Мурид попросил. Тебя ведь тоже мурид попросил?
- Тоже. Слушай, а что он за человек?
- Он не человек.
- А кто же? Бог?
- Не богохульствуй, усто.
- Извини.
- Нашему старцу тысяча лет, он бессмертный. Он прилетел к нам из другого мира. Корабль его разбился еще при Улугбеке, тогда еще погибли знаменитые самаркандские дынные поля. Не слышал об этих дынях? Как же, в газетах об этом писали. В тридцатых годах нынешнего уже века, когда стали рыть канал, эти дыни из-под песка достали и ели их, а ведь больше тысячи лет прошло.
- Мурид рассказывал про своего брата Раннахара.
- Это исчадие ада, мучитель и злодей мурида на протяжении всей его бесконечной жизни.
- Что же он от него не избавится?
- Разве ты не знаешь? Это всем известно.
- Я приезжий. Приехал из России.
- Хочешь сказать, что там про мурида не знают? - недоверчиво спросил дервиш.
- Хоть это и прискорбно звучит, но нет.
- Совсем не знают?
Стас подтвердил.
- Как же вы там живете? Кто же за вас молится?
- Есть кому.
Миротворцы прямо-таки культивировали католических священников, а те и рады. Размножались почкованием.
- Они не настоящие, - уверенно заявил дервиш. - Бог их не слышит.
- Есть такая гипотеза. Так что ты про Раннахара хотел рассказать?
- Ничего не хотел, - отрезал дервиш. - Не обижайся, усто. Вот если бы ты, не приведи Боже, был неизлечимо болен, что ж ты каждому встречному поперечному стал бы это сообщать?
- Не стал бы.
- Вот тебе мурид пусть сам про Раннахара и рассказывает.
Вскоре они подъехали к старому глиняному дувалу.
- Иди, тебя ждут, - подтолкнул дервиш. - Мне туда нельзя. Я тут буду, сколько потребуется.
Стас подошел к старым воротам, и те сразу распахнулись: его, действительно, ждали.
Толстый лысый узбек, весь какой-то шарообразный, поприветствовал его и повел по бахче, засаженной по-осеннему пожелтевшими кустами. У забора торчали несколько облетевших деревьев, казавшихся от этого убогими.
Везде царило запустение и уныние.
Вместо дома одноэтажная глиняная мазанка. Приведший его узбек открыл дверь и сделал приглашающий жест.
Стас, преодолев внезапно охватившую его робость, шагнул вовнутрь. Возникло ощущение упругого сопротивления, внезапно возникшего и так же внезапно исчезнувшего. Дом его узнал и впустил.
Сразу за дверью располагалась комната.
На возвышении в центре комнаты находилась кошма с седалищем, чья более чем метровая ширина делал еще более заметной тщедушность человека, сидящего на ней.
Он был стар, изможден и худ, и казалось, дремал, завернувшись в бесформенный светлый балахон. Рядом лежал длинный деревянный посох. Перед стариком находилась кошма пониже и поуже, с брошенным на нее свитком.
Стас ничего не успел сказать, так как единственное окно вдруг заслонилось темным, и донесся скрип, как если бы по стеклу провели острым предметом.
Хоть все это сильно отдавало постановочным моментом, Стас вздрогнул.
- Он не может сюда войти, - сказал мурид, открыв глаза. - Пока я жив. Прости меня, усто. Я не мог раньше вмешаться. Ибо Небесный апокриф строго предупреждает, что число должно совпадать с числом в Коране в Суре 11 "Худ", а в нем сказано: "Пример для обоих партий-слепой, глухой и зрячий, слышащий. Разве сравнятся они в примере? Неужели вы не опомнитесь?" Слепой, глухой, зрячий, слышащий-всего четыре. Вы здесь четыре дня, число сравнялось. Я могу говорить. Сядь, усто.
Стас присел на кошму рядом со свитком.
- Это тебе, возьми сразу, чтобы не забыть, - предупредил мурид. - Там, куда ты пойдешь, тебе не поможет никакое оружие, ибо оружие не делает человека сильнее. Шейх Гильмулла прошел все известные обитаемые земли с одним лишь посохом. Вот с этим, - мурид указал на посох. - Шейх говорил, что всякая надежда на оружие делает человека слабже, ибо если человек невооружен, то ему не на что надеяться кроме себя. В этом свитке откровение Гильмуллы о Плачущем ущелье.
- Почему вы думаете, что это должно нас заинтересовать? Мало ли, зачем мы едем в Афганистан?
- Я знаю. Шейх предупреждает, что те, что плачут, придут только тогда, когда люди захотят возвести черный минарет и попасть посредством его в эдем, пойдя тем самым против воли Всеотца. Ибо в Суре 3 "Семейство Имрана" сказано: "Или вы думали, что войдете в рай, когда Аллах еще не узнал тех, которые усердствовали из вас, и узнал терпеливых?"
- Документ древний, - оценил Стас. - Прошло столько лет, плачущие, кто бы они ни были, скорее всего, давно мертвы.
- Плачущие не могут умереть, потому что они сама смерть. В той же суре 3 "Семейство Имрана" сказано: "Вы желали смерти прежде, чем встретили ее. Вы ее уже УВИДЕЛИ, в то время как смотрели."
- А что там еще написано? - саркастически спросил Стас.
- Там ничего дальше не написано, апокриф дошел до нас наполовину уничтоженным. Мой братец постарался.
- Раннахар? - спросил Стас и увидел, как старец вздрогнул и закрыл лицо руками. - Что с вами?
- Он украл мою жизнь. С рождения у нас идет борьба не на жизнь, а на смерть.
- Разве нельзя ничего предпринять? Он где?
- Так близко, что ближе некуда. Он во мне.
Стас опасливо посмотрел на старца.
- Я не сошел с ума, не беспокойся, усто. И я говорю правду. Мы с Раннахаром неразделимы с детства. Я тебе расскажу, а ты можешь верить или нет-дело твое.
Дело в том, что род Халифа мой род, потому как Ходжамулла, о котором пишет Гильмулла в апокрифе о Плачущем ущелье, мой пращур. Проклятие рода легло и на меня.
Мать родила нас, когда никого не было вокруг. "У меня двое близняшек!" - воскликнула она и укутала нас с братом в кусок полотна. Однако стоило развернуть полотно, как все увидели, что ребенок один. От радости в доме от рождения ребенка не осталось и следа. Такое уже случалось, что женщины рожали двойню, а второй ребенок потом исчезал. В таком случае новорожденного умерщвляли. Лишь однажды ребенок остался, но дорос лишь до того момента, как смог держать оружие и убил всех вокруг, включая собственную мать, пока сам не был убит. Случай произошел очень давно, когда живы были люди, помнящие Раннахара. Именно они и заметили поразительное сходство. Проклятый Раннахар мстил нашему роду, рождаясь с каждым мальчиком.
Сколько существует род Ходжабуллы, столько и существуют легенды о злыднях в нашем роду. Только нашей вины здесь нет. Мы не виноваты, что дьявол подбрасывает своего детеныша именно к нам.
Едва мы узнаем, что ребенок порченный, мы сразу убиваем его еще в младенчестве. Сколько детей было умерщвлено за сотни лет!
- Какое невежество!
- Нет, это защита. Однажды, одна из матерей пощадила порченного, и Раннахар прожил в его облике до сорока лет. Все это время в тайне от всех он мучил и убивал людей. Число их достигло тысячи человек!
- Простите, а как же вы?
- Род решил дать бой, а местом боя выбрали мою душу. Было известно, что если молиться и днем и ночью, то Раннахар не сможет победить. С тех пор уже девяносто лет я ежечасно молюсь и днем и ночью. Но силы мои на исходе.
Пока я справляюсь с Раннахаром, но я стар, и когда я умру, то с моей смертью Раннахар освободится, тогда он устремится по вашему следу.
До этого времени вам, чтобы уцелеть, надо найти Черный минарет. В апокрифе сказано-в нем спасение. В Кабуле остерегайся начальника полиции Браина, это страшный человек. Добраться до запретного минарета его давнишняя мечта. Он уверил себя, что минарет дает силу и неуязвимость.
- Мне не нужно ни то ни другое.
- Как знать. Сейчас не нужно, потом может понадобиться, - смысл этих слов Стас понял гораздо позже.
Окно опять заслонилось темным, и тонкий голос проблеял:
- Мурид, где ты? Пусти меня.
- Я иду, брат мой. Усто, наше время истекло. Ступай. Наступил час молитв.
Стас не заставил себя упрашивать. Компания сумасшедшего старца напрягала. К тому же он не знал точно, где постановка, а где реальность. Посему он поспешил на улицу.
Но что делать с подаренным свитком. Не через границу же тащить?
- Где у вас тут почта? - спросил он у дервиша.
8.
НАЗАД В АФГАНИСТАН
Афганская земля имеет веселенький песочный оттенок, хотя должна быть серой от горя. Здесь повоевали все кому не лень, начиная от чопорных англичан в толстых твидовых френчах, и заканчивая русскими восемнадцатилетними пацанами, только что после школы, в своих смешных панамках, приведенных сюда умирать дряхлыми правителями.
Стас весь сжался в кресле. При посадке у него чуть не случился нервный срыв, когда он понял, что самолет не отстреливает при маневре тепловых ракет для обмана "стингеров".
- С тобой все нормально? - спросил Карадайн.
Устав ждать разрешения, американцы поступили проще. В аэропорту Ташкента совершил посадку транзитный "Боинг", и они без каких-либо документов покинули страну, восседая на лавке в грузовом отсеке.
Стас только помотал головой:
- Сейчас это пройдет.
Аэропорт изменился мало. Только вдоль заградительной полосы и рва стояла чужая военная техника мышастого цвета. Впрочем, многое узнаваемо по Алге. Например, БТР RG-31.
Здание международного аэропорта тоже было построено при Стасе. Только теперь на нем висел портрет американского президента, и имелась надпись "сафАр бахАйр".
Прохождение таможни не вызвало никаких осложнений. Багажа у них не было. Досматривать нечего. Они предъявили международные паспорта. Карадайн заплатил 2 доллара пошлины, и их без задержки пропустили.
На аэропортовской площади с побитым пулями отделением "Афганистан банка" они взяли такси. Бело-желтую "Тойоту" с правым рулем, по таксе в 1 доллар.
Гарри назвал конечной целью пути отель "Спинзар", хотя Стас был уверен, что они поедут в расположение боевой части. Но что-то офицер не спешил к своим. Стасу закралось сомнение, что они находятся здесь официально, и все их формальности согласованы. Впрочем, вскоре он обо всем забыл, словно вернувшись в свою молодость.
Они ехали по дороге в город, с которой даже памятник советскому самолету не убрали.
Но когда въехали в город, Стас понял, что его время ушло безвозвратно.
Они угодили в сплошной поток иномарок, в котором выделялись желтые такси и синие микроавтобусы. Толпы разношерстного народа на тротуарах и проезжей части. И все это месиво двигалось без светофоров и без какого-либо намека на правила дорожного движения.
Водила беспрерывно дудел, пару раз пересек поперек сплошные потоки транспорта, а один раз вовсе поехал по встречной полосе, а регулировщика в форме, сделавшего замечание, не колеблясь, послал куда подальше.
Всего лишь пару раз едва не врезавшись, они добрались до центра, где недалеко от высотки Минсвязи с главпочтамтом стояло шестиэтажное бело-зеленое здание. Отель "Спинзар". Стас понимал по пуштунски. Отель "Серебро".
Внутри все цивильно, кондиционеры, персонал говорит по-английски. Сняли номер за 80 долларов на 3-м этаже. Над кнопкой лифта обнаружился плакат "No weapons, please", на котором советский "калаш", штатовская М-16 и пистолет неизвестного производителя перечёркнуты жирной красной линией.
"Господи, что я здесь делаю?" - подумал Стас. - "Мне оказалось мало уже однажды перенесенного ада".
Вездесущая пыль. Туфрак.
Он вспомнил, как проезжали представительство ООН в Шерпуре. Он не помнил, там ли оно располагалось раньше, но в память запало, как они уходили, а еще не старый полный мужчина жал им руки и широко по-восточному улыбался.
- Может, мне с вами поехать? - словно в шутку все спрашивал он.
Наджиб (тогда он еще был Наджибом, это уже потом, когда талибы стали громить правительственные войска, оставленные без поддержки союзным правительством, а ведь эксперты предупреждали, что Наджиб удержится у власти, если ему немного помочь оружием, деньгами, и прикроет, таким образом, южные границы, но люди в Кремле и пальцем не пошевелили, а теперь мы имеем то, что имеем, и кинутые войска дрогнули, и когда стало ясно, что все кончено, в последней надежде спастись Наджиб стал Наджибулой, но это уже ничего не могло изменить) так вот, Наджиб сказал тогда:
- В случае чего, вон там, в ООН спрячусь.
И он действительно прятался там много месяцев, пока не ворвались талибы. И целый месяц пухлое тело бывшего президента висело на воротах представительства ООН, а ооновцы ровным счетом ничего не предприняли, чтобы снять его и похоронить. Трусливые собаки! Стас и не заметил, как стал ругаться на местный манер.
- Чего зубами скрипишь? - спросил Карадайн. - Полное ощущение, что вижу рождение Рэмбо. Я отлучусь ненадолго. Надо ли говорить, что из номера тебе выходить нельзя. Для твоей же безопасности.
Генералу с. Уошберну, штаб МС НАТО.
КГБ Узбекистана. Ташкент.
Гражданин США, сотрудник отдела печати и культуры Генерального консульства США в Ташкенте Клаудио Рейна скончался 20 января от острой сердечной недостаточности. На теле многочисленные гематомы, следы трех внутривенных инъекций. Вскрытие не проводилось. По взаимной договоренности тело было передано американской стороне.
С уважением и надеждой на дальнейшее сотрудничество генерал-майор Г.Гулямходжаев.
Стас быстро шел по шумным переполненным улицам известным только ему маршрутом. Ориентировался с трудом, хотя этой дорогой во время войны проходил не единожды, но многие ориентиры исчезли за новыми постройками.
С майором Царандоя, афганской госбезопасности, Ахмедом Нуреддином Стас познакомился в восемьдесят шестом. Это был черный год для советских военно-воздушных сил. Если до этого наши вертолеты были хозяевами афганского неба, рыская там, где им вздумается и, гоняясь даже за одиночными целями, то в восемьдесят шестом у моджахедов появились стингеры.
Из всего парка бронированными были только МИ-24,а МИ-8 вообще не имели брони, и их стали сбивать пачками. Всего за один этот черный год моджахеды сбили около пятисот самолетов и вертолетов.
И самое страшное, что они почти всегда успевали добраться до подбитой машины первыми. Что они вытворяли с ранеными, уму непостижимо. В этом древнем народе обнаружилась невиданная копившаяся веками жестокость, хотя сами они это жестокостью не считали. Они резали людей также как скот, потому что врагов людьми не считали.
За время службы Стас такого насмотрелся, что в его восприятии понятие "смерть" полностью девальвировалось, ибо сама по себе смерть была не страшна. Непереносимо страшным становилось то, что предшествовало ей, и когда людей, вернее, то, что из них сотворяли моджахеды, отправляли в союз в закрытых запаянных гробах, сопровождая строжайшим приказом не вскрывать.
Чтобы не сойти с ума, он и к чарсу пристрастился, потому что водка уже не брала.
По первости он даже прошел мимо нужного дома и оказался на Чикен-стрит. Цыплячьей улице, своеобразный афганский Арбат. В его время его не было, но Чараи Торабаз - старое название сохранилось. Он снова свернул с Чикен-стрит, уже по номерам нашел нужный дом и постучал в дощатую дверь. С той стороны раздались мягкие шаги, и хозяин голосом, который, казалось, ничуть не изменился, и который Стас сразу узнал, спросил:
- Кто там?
Стас ответил на языке дари:
- Хозяин, мука не нужна? Хорошая мука и дешево отдам.
Последовала пауза, потом Нуреддин спросил:
- Что за мука?
- С той стороны Пянджа. Открывай скорее.
Загремела щеколда, дверь открылась. И Стас понял, что от былого осведомителя остался неизменным лишь голос. Ахмед всегда следил за собой, выливая на себя литры одеколона. Теперь же в проеме стоял бородатый неухоженный дед. Не дав ему опомниться, Стас зашел и прикрыл за собой дверь.
- Шурави? - изумленно выдавил Ахмед.
- Узнал? А ты изменился.
Лицо Нуретдина, всегда гладко брившегося "подаренными" Стасом бритвами, украшала широкая черная борода. Ахмед огладил ее и сказал:
- Когда талибы заняли город, всем дали ровно неделю, чтобы отпустили бороду. Тех, кто ослушался, убили.
- Талибов давно прогнали далеко на юг. Сейчас здесь американцы.
- Он трусы. Сидят в "зеленой зоне". Шурави были воины, а американцы бывают лишь наездами. Шурави ходили с автоматом на ремне, американцы боятся собственной тени, а когда идут на базар за сигаретами устраивают целые военные операции.
Они зашли в комнату, в которой Нуреддин сразу задернул картонные шторки на окнах, и продолжили разговор уже там.
- Как ты живешь? Чем занимаешься? - спросил Стас.
- Я теперь водонос. Воду продаю на Чикен-стрит. На чеки, которые ты мне оставил, я купил холодильник. Бросаю в воду лед, у нас сейчас жарко, берут хорошо. А ты почему вернулся, шурави?
- Коммерция, - туманно ответил Стас, но Нуреддин тоже был не лыком шит: сделал вид, что поверил. - Про Браина что-нибудь знаешь?